Ильман Юсупов. Отцовское слово. Стихи

Слово — материя таинственная. Слово — знак.
От знака идет нежное сияние.
А иногда от знака бьют в окружающее пространство яркие, резкие, ослепительные лучи. Знак становится живой клеткой, он делится, размножается; он зачинает, и он рождает.
Слово есть человек. Человек пишущий — это человек живущий. Это значит: творящий. Мысль, сконцентриро-ванная, собранная в стихе, приобретает особую емкость: вещество поэзии весит предельно много, но, при всей вселенской тяжести, оно обладает чудом вселенской легкости и свободной, вольной полетности. Так летят птицы, так летит ветер в горах.
Таковы поэзия и поэтика Ильмана Юсупова.
Потрясает то, что Ильман Юсупов — чеченский Набоков: он пишет и по-чеченски, и по-русски. Все стихи в этой книге были созданы на чеченском языке и переведены на русский самим автором (читай: заново им написаны…) кроме двух, переведенных Татьяной Пономаревой
Не столько погружаешься в ритмы, в размеры, в уникальную, индивидуальную музыку стиха, в чудо доверительной, подлинно лирической интонации (хотя все это есть, есть в плоти и крови этих стихов!) — сколько плывешь в стремнине, в потоке образов и смыслов — и летишь, паришь в том воздухе, ветре, что трудно, нельзя обозначить словами: в том многозвездном пространстве, что стоит НАД словом, ВПЕРЕДИ него…
«Я мерю жизнь не временем, а снами, В которых видеть мне тебя дано». Земля родная. Кавказ. Горы его любимые. Дорогие могилы. Святая, священная память предков. Осени, зимы, вёсны сменяют друг друга. Жизнь разворачивает перед поэтом свой свиток, и воспоминания и предчувствия меняются местами.
«Горы смотрят вокруг осторожно и слепо, Их седые вершины белеют во мгле. Листья рощи взлетают в остывшее небо, Чтоб потом умереть на чеченской земле…» Земля, ее ширь, иные страны, иные берега открылись поэту; открылись чудеса Европы; он, в который раз от сотворенья мира, повторяя судьбу всех одаренных скитальцев, пробует на вкус терпкую ностальгию, но внезапно словно дверь распахивается в иное изме-ренье — и там он видит себя, преображенного, омытого от боли, обид и скорбей, и тоска по Родине перетекает, как радуга в перламутре, в счастье Родины, в счастье принадлежать возлюбленной Чечне, вечной Ичкерии.
Но куда деваться от страданий? От пройденного и предками, и им самим великого печального пути? Страдание поэт мужественно превращает в музыку, устремленную в небеса, подобно каменной сторожевой башне в далеких горах. Он не боится интонаций элегии; но ему ближе суровое раздумье истинного горца, что знает цену и смерти, и жизни.
«Крыльями духа взмахнув, я пленяю вершину. Только потом, словно камень, я падаю вниз. Снова встаю, и иду через бедствий годину, Танец свободы желая исполнить на бис. Белою мглою пурги свою душу врачуя, Сею по снегу я вещей мечты семена. Песню о Родине, словно молитву, шепчу я — Память, войной опалённую, холит она…» В «Сонетах о любви» орфическое, небесное начало, тихая нота любовной тайны берут верх над бессменным и суровым чувством трагизма бытия. Нежность! Вот он, высший смысл всего сущего; лейтмотив судьбы, поистине мужской, идущей к своей любви через все препятствия и наперекор всему. Поэт сомневается и молится; прощается и прощает; обнимает душою и обнимает наяву; благоговеет и благословляет. Вспоминает и печалится, празднует и исповедуется. В любви нет ничего запоздалого, даже если ты опоздал на желанное свиданье и время твое прошло, изникло. В любви нет ничего неразделенного, даже если ты одинок: Бог разделяет с тобой твою печаль, Он обнимает тебя, и, значит, ты счастлив.
Лирическая героиня любовных стихов Ильмана Юсупова таинственна, подобно Прекрасной Даме Блока; она скрывается за чередою лет, ее нежная и грустная улыбка сквозит за полетом золотых листьев и снежными горами, за выстрелами и разрывами войны, разделив-шей два сердца, отнявших их друг у друга.
«Мне душу режет журавлиный клин, В тоску мою вбивая запах сосен. Так странно, что встречаю я один Нам на двоих рассчитанную осень». И все-таки и слава, и радость, и боль, и проклятье поэта — петь о Времени.
Время, вот главный враг; и оно же, возможно, тот самый близкий, незримо, всегда рядом с тобой стоящий друг, что расставляет всё по местам… что наливает в бокал вино успокоенья… а иногда, вместо того, чтобы насовсем вырвать из сердца давнюю боль, оно вдвигает ее под ребра снова, огненную, незабвенную…
«Уходят дни, как души наших грёз, Убитых яви трезвыми руками. Ни океану дум, ни морю слёз Не суждено сокрыть разлуки камни. Лежат они — страданий валуны — Чернея илом, зеленея мхами. Их грохот проникает в наши сны, Их стылый дух танцует перед нами». Этот мерный, неуклонный ход дней — это же и ход созвучий, рифм и строк.
Так всепобеждающее Время становится чистой поэзией.
И Ильман Юсупов сполна переливает в нее, в любовно вылепленный вечным гончаром сосуд, в древний мех, сладкое, терпкое, горькое вино своей души.
Своей бессмертной души…

Елена Крюкова

* * *

Ворует ветер листья в роще,
И дарит их земле сырой.
Во мгле таиться солнцу проще,
Чем лик свой морщить над горой.
Чернеет в холоде ущелья
Скопленье мрачных валунов.
Не приспособлен для веселья
Суровый край моих отцов.
Родимых мест бессменным гимном
Журчит родник с тоской глухой.
И льнёт ко мне очажным дымом
Чеченский хутор Ригахой.
Лихие тучи, хмуря брови,
Из неба тянут сотни жил.
Я будто слышу голос крови
И вздохи дедовских могил.
Я жить не смог бы по-другому,
Когда судьба даёт под дых,
Без этой вечной тяги к дому,
Меня держащей средь живых.

* * *

Для диких лошадей не делают конюшен,
Их может оседлать лишь ветер удалой.
Под куполом небес хозяин им не нужен,
Им весело скакать под снегом и грозой.
Им незнаком совсем домашний вкус подачек:
Шуршащего сенца, овса и фуража.
И не готовят их для ипподромных скачек,
Устроенных для нужд людского куража.
Им вовсе ни к чему оглобли, сёдла, шпоры,
И не пугает их жестокий вой кнутов.
К полёту степь зовёт и пробуждает горы
Могучий стук копыт, не знающих подков.
Лихие табуны бегут как будто рядом.
Их гордой быстротой душа моя полна.
Я восхищён навек их жизненным укладом,
Где правит вольный дух и рабству — грош цена…

* * *

Осинник постарел за две недели.
К опушке жмётся лысая тропа.
Плащи сырые облака надели,
Приход поры холодной торопя.
Вдали холмов скукожились откосы,
Свинцовой лентой катится река.
И ветер дует медленно на росы,
Их каплями считая кипятка.
Исписана вороньими следами
Дождинками исклёванная пыль.
Тепло уже не бродит над садами:
Ушёл на юг его последний пыл.
Траву местами изъязвила глина,
В нее вползая поступью немой.
Стального неба хмурая махина
Тревожно наклонилась надо мной.
Надежду потеряли на спасенье
Листвы сухой последние часы.
Я отбиваюсь от хандры осенней,
Как будто от назойливой осы…

* * *

Дождь проливной по окну барабанит игриво,
Строфы стихов на бумаге выводит рука.
Капля за каплей бежит по окну торопливо,
И по бумаге спешит за строкою строка.

Хлещет поток моих мыслей, как ливень горячий,
Жаром своим обжигая бумажный квадрат.
Капли дождя, как слова, говорливы и зрячи,
Слов вереницы, как будто дождинки, дрожат.

Капли и мысли устроили два хоровода…
В бешеном ритме дождя разобраться бы мне:
То ли в сознанье моём родилась непогода,
То ли душа моя бьётся в слезах на окне…

* * *

Надела даль тумана тогу,
И, видимо, совсем не зря:
Шальному ветру на подмогу
Спешит вся стужа декабря.
Метелью став, снежинок стая
Над сердцем воет без конца,
Как будто знает, что вчера я
Навеки потерял отца…

* * *

Равнины зимней простыню опять
Луна лучами бледными полощет.
От холода дрожа, деревья спят.
И где-то ржёт тоскующая лошадь.
А острия церковных куполов
Пьют неба сероватые чернила.
Мне подсказав о грусти столько слов,
Душа моя сама уже заныла…

* * *

В полночный час начавшаяся вьюга
Ни зги не видит на своём пути.
Как одинока зимняя округа:
Ведь ей отсюда некуда пойти.
Снежинок опечаленная стая,
Летя к земле, где правят холода,
В полёте тихо плачет, понимая,
Что с небом расстаётся навсегда…

* * *

Моих безумных мыслей сторонясь,
Ты затаилась в лабиринтах быта.
И наших душ таинственная связь
Тобою необдуманно забыта.

Твоим мечтам уже не нужен вождь
С характером возвышенного склада.
И зря искрится метеорный дождь,
Волнуя страстный шорох листопада…

Сочится осень серою тоской
Под небом, изготовленным из стали.
И руки повседневности мирской
Тебя совсем уж грубо захватали…

Не будь земной, чтоб превратиться в прах,
Ведь я тебя нашёл на небесах…

* * *

Мы связаны с тобою только снами,
Да делим на двоих небесный зонт.
Разлёгся равнодушно между нами,
Как сломанный шлагбаум, горизонт.

Я, как линейкой, бесконечность мерю
Твои шаги укравшею тропой.
Моя надежда чахнет перед дверью,
Которая закрылась за тобой.

Свои объятья раскрывая шире,
Страданья любят строить козни нам,
Как будто мы в потустороннем мире
Находимся и мучаемся там.

Ведь нас давно живыми поглотила
Разлука, словно братская могила.

* * *

Иголки распустил снежинок ёж.
И вся округа стужею объята.
Но часть моей души, где ты живёшь,
Теплом буравит сердце снегопада.

Как дух, витает над рекой озноб.
Не греют лес пушистые одежды.
Но знай, что для меня любой сугроб –
Серебряный курган твоей надежды.

Не видя впереди себя ни зги,
Несётся ветер вскачь, как конь ретивый.
Но в ледяной мелодии пурги
Мне слышатся весенние мотивы.

Зима лежит меж нами, как дракон,
Диктуя нам жестокий свой закон…