На потолке что-то бухнуло, Матвей захныкал, и Серединский перевернулся на другой бок, выпутываясь из липкого, как дёготь, сна. Оля пихнула его в спину кулаком, довольно чувствительно, что не вязалось с её тихим, сонным голосом:
— Ну, вставай, сейчас твоя очередь.
На потолке снова застучало, люстра слабо звякнула. Серединский сел на кровати, не открывая глаз. Оля опять толкнула его в спину, уже слабее. Он услышал щелчок выключателя — жена включила бра на своей стороне кровати. С закрытыми глазами он встал и сделал два шага к колыбели, зная, что его мизинец остановился в полусантиметре от ножки. Чувствуя голыми пятками шершавость напольного покрытия, Серединский наклонился над кроваткой и открыл глаза. В полумраке комнаты сморщенное, старушечье лицо его сына, искажённое недовольством, показалось ему прекрасным.
С потолка опять донёсся шум и топот. Серединский нагнулся над колыбелью и взял сына на руки, прижал к себе, минуту покачал. Тот перестал плакать и притих. Жена подняла голову и сквозь спутанные волосы сонно посмотрела на мужа. Серединский вспомнил фильм «Звонок» и улыбнулся.
— Чего ржёшь? — спросила Оля. — Спать иди. Они, вроде, угомонились.
Она уронила голову на подушку и, не выключая светильник, засопела.
— Видишь, мама уснула, — тихонько шепнул Серединский сыну и переложил на руках поудобнее. Он выключил светильник и подошёл к окну. С третьего этажа уже были заметны первые признаки рассвета. С потолка не доносилось ни звука. Серединский сел на стул, откинувшись на спинку и уложив сына на груди. Он не заметил, как задремал, просто провалился в тёмную и мягкую вату.
Проснулся он от того, что Оля, ещё не причесанная и не умытая после сна, пыталась выковырять всё ещё спящего сына из его скрюченных замлевших рук.
— Вставай, на работу опоздаешь, кормилец, — сказала она.
Выйдя из подъезда, он заметил на асфальте под окнами распластанное горелое одеяло, от которого ещё поднимался вонючий дымок. К счастью, на этот раз ни само одеяло, ни искры не угодили ни на чей балкон. В прошлый раз, кажется, соседи сверху выбросили журнальный столик. Или табурет — Серединский не помнил, что именно.
Серединский решил прогуляться пешком до стоянки — с некоторых пор он ставил машину на охраняемой парковке в десяти минутах ходьбы от дома. Когда опаздывал, подъезжал две остановки на троллейбусе, но сегодня он вышел заранее. Ещё не было и семи утра и в заставленном машинами дворе дома было пустынно, лишь дворничиха (специалист по комплексной уборке, напомнил себе Серединский) в оранжевом жилете мела тротуар да из-за угла соседнего дома доносилось гудение манипулятора мусоровоза. Настроение ни к чёрту, несмотря на погожее июньское утро. Во-первых, соседи. Несмотря на то, что сегодняшняя ночь прошла необыкновенно спокойно, сама ситуация изрядно напрягала Серединского. Вчера, к примеру, сосед сверху, вместо того, чтобы, проскользнуть мимо, как бывало всегда во время их внезапных встреч, тихо прошептал: «Ну что, заказал гробы? Уже три штуки, а?». Серединский оторопел и не нашел, что крикнуть в метнувшуюся вверх по лестнице спину. Во-вторых, извечный бардак на работе. Ну, это обычное явление. У главного бухгалтера крупной строительной фирмы не бывает спокойных дней. В-третьих, ситуация с родителями. Тут Серединский крепко задумался и едва не угодил под грузовик, вывозящий мусор. Усатый водитель что-то вякнул в окно, но Серединский, признавая свою неправоту, поднял руку.
Так вот, родители. Интеллигентные люди, геологи, преподаватели университета, почти сорок лет прожившие вместе вполне мирно, без ссор и скандалов, воспитавшие двух сыновей, вдруг, на старости лет решили развестись. Серединский шёл по тротуару и качал головой. Он ничего не понимал. Неделю назад, когда позвонил отец и сухо, не вдаваясь в подробности, сообщил об этом решении, Серединский не поверил. Какая-то неудачная шутка, подумал он. Но когда назавтра поговорил с мамой, неожиданно оживлённой и пытавшейся казаться бодрой, понял — нет, не шутка. Он хотел съездить к ним на следующий день, но соседи сверху устроили очередной спектакль, закончившийся вызовом милиции, а потом приболел Матвей, и у Серединского совершенно не стало времени. Он попытался поговорить с братом, но тот не придал проблеме большого значения.
Серединский нырнул под шлагбаум стоянки, кивнув сонному сторожу в застеклённой будке. Машина стояла в дальнем конце, но не у самого забора. Серединский сам попросил такое место после того случая в апреле.
При воспоминании он поморщился и полез в карман за ключом. Вообще, всё это началось после их с Олей переезда в новую квартиру, их первое собственное жильё. Серединский сел в машину и, не заводя мотора, закрыл глаза, мыслями перенёсся на полгода назад.
Вот Оля, сложив руки на округлившемся животе, первая входит в двери, придирчиво осматривает прихожую, кухню, ванную, туалет. Сам Серединский уже мысленно прикидывает, во сколько обойдётся ремонт, трогает пальцем криво установленный выключатель. Скороговорки риэлтора почти не слушает, та уже взяла Олю за локоть и повела по комнатам. «Прекрасная комната для детской», «посмотрите, сколько здесь света», «тут будет замечательно смотреться кроватка для вашей малышки», — почему то риэлтор была уверена, что они ждут девочку. Ну как же, у такого хлюпика, как он не может родиться сын. Серединский остаётся в прихожей и ждёт. Квартира как квартира, пятиэтажный дом без лифта, третий этаж, две комнаты, обычная планировка. Конечно, просят сравнительно немного, да и больших денег у них с Олей нет, ведь скитания по врачам в попытках завести ребёнка обошлись в приличную сумму. Ну, главное, они добились своего, осталось подождать три месяца и он станет папой. «Тихий район, десять минут до метро», слышно бормотание риэлтора уже из другой комнаты, «дом после капремонта, стеклопакеты, счётчики воды, консьержа, увы, нет», ха-ха, как будто в панельных домах бывают консьержи. Наконец, из проёма появляется Оля, машинально поглаживая живот, и по её лицу Серединский видит, что она согласна. Но этого не видит риэлтор, её саму почти не видно из-за Олиного плеча, и она продолжает осыпать их очевидными преимуществами предлагаемого варианта. «Очень спокойные соседи», — говорит она.
Серединский открыл глаза и посмотрел на часы. Долго же он вспоминал, пора ехать. Он завёл мотор, чуть прогрел его и выехал со стоянки.
Город был ещё пуст. Дорожный апокалипсис начнётся часом позже, а пока Серединский вполне свободно маневрировал в разреженном потоке. Дорога занимала обычно около получаса спокойной езды со стоянием в пробках, но сегодня он справился за двадцать минут. Без особого труда найдя свободное место на стоянке перед бизнес-центром, Серединский аккуратно припарковался, стараясь занять машиной поменьше пространства. Места, где обычно парковались директор, оба его заместителя и главный инженер, пустовали. Забрав из машины портфель с документами, Серединский вошел в сумрачный вестибюль. Здание, построенное ещё в советские времена и всем своим интерьером обязанное сподвигнуть работающих здесь на труд во имя великой цели, в современных условиях выглядело мрачновато. Компании, арендующие офисы, делали в них ремонт, ориентируясь на собственные вкусы и не жалея денег, чтобы пустить пыль в глаза конкурентам. До вестибюля и прочих мест общего пользования никому не было дела, и они выглядели пришельцами из доперестроечных времён.
Кивнув вахтёру, Серединский направился к лестнице. Он всегда ходил пешком, его кабинет, как и кабинеты прочих руководителей, находился на третьем этаже. Коридор был пуст, даже секретарша шефа, живущая неподалёку, ещё не пришла.
В кабинете Серединский первым делом открыл окно. Оно выходило в тихий двор, до веток старого каштана при желании можно было дотянуться рукой. Серединский сел за стол, не включая компьютер, немного покачался на кресле. Он купил его на собственные деньги — любил удобную мебель, и однажды, зайдя к нему за какой-то бумажкой, кресло увидел шеф. Он поморгал маленькими глазками, посопел, но ничего не сказал. А через несколько дней Серединский увидел в коридоре грузчиков, заносивших такие же кресла в кабинеты шефа и главного инженера…
Это воспоминание потянуло за собой цепочку следующих, и вот уже грузчики тянут мебель в его собственную квартиру, а они с Олей стоят и смотрят друг на друга, и она улыбается… Это были самые счастливые две недели в новой квартире, хлопотные, неустроенные, но самые лучшие. Пока не появились «тихие соседи».
Серединский улыбнулся кривой усмешкой. Риэлтор была права, соседи были очень спокойные. Соседняя в тамбуре квартира пустовала, хозяин уехал в длительную командировку. В двух квартирах напротив жили семьи пенсионного возраста. В квартире над ними, похоже, никто не жил, во всяком случае, так казалось Серединскому первые пару недель. Как оказалось позже, её хозяин находился на принудительном излечении от алкоголизма.
Однажды, возвращаясь с работы, Серединский увидел у входной двери какого-то мужика. Тот стоял, шатаясь и пытаясь нетвёрдой рукой с ключом попасть в замочную скважину. Серединский хлопнул его по плечу:
— Вы дверью ошиблись, мужчина.
Тот что-то буркнул, Серединский разобрал только слово «пошёл ты», а куда именно, не понял. От мужика несло перегаром, воротник грязного пальто лоснился, нечесаные спутанные волосы мешали рассмотреть лицо.
— Я говорю, ты дверью ошибся. — Серединский начал терять терпение, да и вся ситуация была откровенно идиотская. А если бы на шум вышла беременная Оля?
Мужик с трудом распрямился и уставился на Серединского мутными глазами. Он был чуть выше ростом, но тощ, пальто болталось на нём, как на пугале. Определить возраст было нелегко, каждый порок, свойственный человеческой натуре оставил отметину на том месте, где у обычных людей помещается лицо. Серединский иногда встречал подобных людей на улицах города; его отец, увидев такого, называл грауваккой — горной породой, которую дробят для производства щебня. Лицо мужика было таким же мрачным, серым и бугристым. Визави Серединского ощущал явный переизбыток морщин и кровеносных сосудов на щеках и носу, и испытывал ощутимый недостаток зубов. Серединский продолжал его беззлобно рассматривать, как мужик достаточно сильно толкнул его в плечо обеими руками. От неожиданности Серединский покачнулся и несильно стукнулся спиной о дверь. Алкаш так же тупо продолжал на него смотреть. Серединский растерялся. Последний раз он дрался ещё в школе, в кругу его теперешнего повседневного общения такие манеры были не приняты. Но за спиной была дверь его собственной квартиры, и это придало Серединскому сил. Он оттолкнулся и с размаху ударил мужика в скулу. Походы в спортзал не прошли зря, мужик свалился, как бревно, ударившись головой о дверь напротив. Серединский испугался, что алкаш проломил себе череп, но тот поднял голову и даже сел, опираясь спиной о дверь. Из разбитой губы сочилась кровь, смешиваясь со слюной, и капала на пальто. Серединский, не зная, что сказать, стоял, сжимая и разжимая саднящий кулак. Мысли покинули его голову, как саранча покидает разорённое поле.
Мужик набрал воздуха в грудь и плюнул в Серединского. Тот почувствовал, как сгусток шлёпнулся о стену в полуметре от его плеча.
— Ах, ты… — Серединский почти задохнулся от злости и сделал шаг к продолжающему спокойно сидеть алкашу.
Внезапно на лестничной клетке над ними громко хлопнула дверь, и послышались торопливые шаги. Сверху спускался какой-то человек и Серединский отступил назад. На ступеньках показались сперва стоптанные туфли, потом тренировочные штаны с пузырями на коленях, потом грязная, бывшая когда-то голубой, рубашка, и, наконец, лицо. Лицо, как две капли воды похожее на лицо лежащего на полу мужика, только цветом посинее. Спустившийся сверху обладатель синюшного лица молча подхватил товарища под мышки и поволок наверх. Серединский молча наблюдал, как ноги в стоптанных кроссовках стукаются о ступени.
Так он и познакомился с тихими соседями.
В коридоре послышались шаги, начинался рабочий день. Серединский включил компьютер и погрузился в мир платёжных поручений, счетов, баланса и отчётов. Стройные ряды цифр, казавшиеся столь надёжными и логичными, контрастировали с другой частью его жизни, постепенно превращавшейся в первобытный хаос. Работа, как всегда, отвлекала его от грустных мыслей и проблем. Периодически дверь его кабинета открывалась, и какие-то люди приносили разные бумаги, требующие ознакомления, визирования или подписи с круглой печатью. Серединский аккуратно раскладывал их по отделениям органайзера, или отдавал обратно приносившему. Так и работал он без перерывов, лишь изредка бросая короткий взгляд на фотографию, стоявшую на столе — Оля с новорождённым Матвеем на руках.
Пришло время обеденного перерыва. Серединский спустился в кафетерий на первом этаже и пообедал какой-то полусинтетической гадостью без запаха и вкуса. Вокруг сидели такие же полусинтетические люди, некоторые были знакомы Серединскому, и он вежливо им кивал. Толчея с подносами раздражала его, он быстро встал, не доев, на его место сразу сел другой мужчина, спешащий поглотить необходимое количество белков, жиров и углеводов, и вернуться к выполнению своих производственных обязанностей, в вечной погоне за выполнением каких-то показателей и к призрачной надежде, что его старания оценит высший менеджмент.
Он вернулся в свой кабинет, сел в кресло, взгляд его остановился на фотографии. Беременность далась Ольге очень нелегко, она переносила своё состояние тяжело, мучил токсикоз, два раза она попадала в больницу, переезд на новую квартиру прошёл без её участия, Серединский старался не тревожить жену. Первые недели на новом месте прошли спокойно, Оля стала лучше спать и вообще поздоровела. Об инциденте на лестнице Серединский не стал рассказывать жене, он поужинал, они посмотрели телевизор и легли спать. После полуночи их разбудил жуткий шум, доносившийся сверху. Топот ног, крики, громкая музыка, шум падающих предметов, словно в квартире над ними демобилизацию праздновал взвод десантников. Оля умоляюще смотрела на мужа. Серединский встал, надел джинсы и пошёл наверх.
Странно, но из-за двери шум почти не был слышен. Он безуспешно жал на клавишу звонка, но тот, похоже, не работал. Он начал стучать и отбил руку. Странно, не вышли даже соседи (он ещё не знал, что соседняя квартира пустовала, хозяева съехали и выставили её на продажу). Серединский спустился к себе и вызвал милицию. Наряд приехал через десять минут, и шум наверху стих. Серединский накапал Оле валерьянки и забылся тревожным сном.
Следующие три ночи они провели спокойно, на четвёртую всё повторилось опять. Оля тихонько плакала, и он, не поднимаясь наверх, сразу позвонил «102». Милиция утихомирила соседей, а Серединский крепко задумался, глядя на измученную бессонницей Олю. Наутро он сходил в районную коммунальную службу и написал заявление. Там ему посочувствовали, но сказали, что сделать ничего не могут. Квартира сверху приватизирована, квартплата вносится регулярно, хозяин её — инвалид второй группы, получает государственную пенсию как ликвидатор аварии на Чернобыльской АЭС. Женщина, принимавшая заявление, посоветовала каждый раз вызывать милицию и дальше действовать административными методами, не объяснив, правда, что она имеет в виду. Серединский по телефону объяснил ситуацию Оле и в расстроенных чувствах уехал на работу.
Правда, следующие несколько недель прошли достаточно мирно. Иногда Серединский просыпался среди ночи от громкого крика или шума упавшего предмета, но потом никто не кричал и не шумел. Оля спала беспокойно, часто просыпалась, но ни на что не жаловалась. С соседями они не сталкивались, лишь иногда, особенно по выходным с утра Серединский видел из окна две зыбкие, не похожие на людей тени, крадущиеся вдоль стены к магазину, а потом так же вместе возвращающиеся обратно. По дороге с работы он замечал их ещё несколько раз и всегда вместе, никогда по одному. Однажды в руках одной из теней он увидел пятилитровую бутыль синего стеклоочистителя, чем был несказанно удивлён, ведь машины у них, конечно же, не было. Он так и не удосужился узнать их имена, фамилии или степень родства, называл их для себя просто — первый и второй. Они не воспринимались им как люди, просто Серединскому казалось, что в квартире над ним живут два существа из параллельной вселенной, созданные из антиматерии и если коснуться кого-нибудь из них, то весь привычный ему мир аннигилирует.
Однажды, возвращаясь с работы, Серединский увидел перед собственной дверью огромную кучу экскрементов. Один человек вряд ли смог бы произвести такое количество. Настроение у Серединского было хорошее и, аккуратно переступая ногами, он открыл дверь. Надо же, улыбнулся он, у существ сверху есть чувства. В квартире было тихо. Серединский заглянул в гостиную и увидел Олю, свернувшуюся калачиком на диване, мирно спящую. Серединский переоделся в домашнее, натянул хозяйственные перчатки, взял пакеты, моющее средство и пошёл убирать.
Обеденный перерыв закончился, ему опять принесли пачку документов. Шеф писал только фиолетовыми чернилами, его размашистые росчерки просвечивали сквозь дешёвую бумагу. Серединский рассортировал документацию согласно важности и решил оставить до завтра. Компьютер перешёл в ждущий режим, на экране замелькали их с Олей фотографии разных лет.
Он не стал никому жаловаться по поводу испачканной двери. Ещё несколько ночей прошли спокойно, но потом Серединскому пришлось три раза подряд вызывать милицию. На четвёртый день утром он заехал в коммунальную службу с очередным заявлением. “Очень хорошо, — сказала женщина за столом, — то, что нужно”. Серединский старался быть милым и улыбался каждой её фразе.
Возвращаясь с работы, он ещё из машины увидел у своего подъезда милицейский “УАЗ” и небольшую толпу людей. Припарковавшись и выйдя из автомобиля, он рассмотрел трёх дюжих милиционеров, волокущих его соседа номер один к “уазику”. Он вяло сопротивлялся, несколько мужчин маргинального вида громко митинговали у входа в подъезд. Рядом несколько любопытных пенсионерок, в одинаковых серых пальто похожих друг на друга, как сёстры, осуждающе качало головами.
— Что происходит? — спросил Серединский у ближайшей старушки.
— Административный арест, — громким шёпотом ответила та.
Милиционеры довели задержанного до автомобиля, готовясь запихнуть его в гостеприимно распахнутые двери. Пенсионерки застыли в тревожном ожидании. Серединский, весьма довольный, развернулся, собираясь уходить, но тут двери подъезда со скрипом распахнулись, и на улицу вывалился второй сосед. Лицо его было украшено свежим синяком во всю щёку, рукав рубашки оторван и болтался у локтя, босые ноги шлёпали по мокрому асфальту. Он пробежал мимо удивлённого Серединского, задев его плечом, и кинулся к милиционерам, уже пихавшим его друга в задние двери машины. Тот не сопротивлялся, но и не помогал, не хотел нагибаться и поднимать колено, бился головой о верхний край проёма, будто не понимая, что от него хотят. Милиционеры подталкивали его в спину, но больше мешали друг другу, чем решали проблему. Было уже тепло, но они были ещё в зимнем обмундировании, их здоровые румяные лица раскраснелись, было видно, что им противно дотрагиваться до задержанного.
Второй сосед подскочил к ним сзади и каким-то образом сумел прорваться к своему другу, просочившись сквозь милиционеров, как капелька ртути. Пенсионерки хором ахнули, маргиналы замолчали в предвкушении драки. Серединский рассеянно крутил в руках ключи от квартиры, ожидая, чем же всё это закончится.
Он не поверил глазам. Не может быть, ему показалось. Второй сосед крепко обнял первого, как после долгой разлуки, и их губы слились в поцелуе. Серединский не понимал, что происходит. Милиционеры замерли, выпучив глаза, лишь старший наряда слепо шарил у себя по бедру, стараясь нащупать рукоять дубинки. Два алкаша продолжали целоваться, кажется, даже с языком, насколько было видно Серединскому, второй сосед прижал первого к двери, а рука первого шарила у него под рубашкой, как на сеансе мануальной терапии.
Серединский почувствовал, что его сейчас стошнит, и отвернулся. Руки тряслись, пытаясь попасть брелоком в контакт домофона. «Входите, дверь открыта», — сказал ему неживой голос, а за спиной послышались ругательства, крики, хлопанье автомобильной двери и рёв двигателя отъезжающего автомобиля. Серединский дёрнул дверь, бросаясь в подъезд, как в бомбоубежище при звуках воздушной тревоги. В подъезде он прислонился лбом к шершавой стене возле надписи «Ленка сучка», задержал дыхание, стараясь унять приступ тошноты и не думать о том, что он только что видел.
За спиной хлопнула дверь, раздались шаги босых ног. Серединский открыл глаза, но поворачиваться не стал. До него донёсся смрад перегара и давно немытого тела.
— Заказывай гробы себе и жене, ты понял? — тихое шипение не было похоже на звук человеческого голоса. Серединский резко обернулся, но за спиной уже никого не было, топот ног уже затихал на верхней площадке. Ни желания, ни сил гнаться за этим мерзавцем у Серединского не было.
Даже сейчас при воспоминании о том случае к горлу подступает холодный комок. Серединский оторвался от просмотра очередного счёта, подошёл к кулеру и выпил прохладной воды. За окном тихо шумел каштан, в его ветвях щебетала невидимая Серединскому птаха. Он вылил остатки воды за окно и снова сел за стол. До конца рабочего дня было ещё далеко, но работать совершенно не хотелось.
Угроза не напугала, а, скорее, рассмешила его. Конечно же, Оле он ничего не рассказал. Дни и ночи проходили спокойно, а вскоре Оля родила сына, и Серединский позабыл о проблемах с соседями. Стоило ему увидеть ребёнка, как все посторонние мысли улетучивались. Он старался быть хорошим отцом и мужем, помогал Оле, возился с Матвеем и был счастлив.
Прошло месяца два, может больше. Однажды утром он вышел из дома и обомлел. Стёкла его машины были разбиты, колёса спущены, капот, крылья и двери исцарапаны и покрыты вмятинами. Он сделал несколько нетвёрдых шагов и заглянул в салон. Так и есть — сиденья изрезаны в лоскуты и изгажены. Серединский вздохнул и вызвал милицию.
Ждать пришлось долго. Его опросили, три разных человека задавали ему одни и те же вопросы, что-то измеряли рулеткой и без конца фотографировали. Ему сперва показалось, что это были те самые милиционеры, забиравшие его соседа, а потом он понял, что нет, не те. В конце концов, милиция уехала, и он остался один возле искалеченной машины. Прохожие опасливо косились на него и шли мимо. Серединский вызвал эвакуатор и, в ожидании приезда, присел на бордюр. Ему не было сильно жаль машины, он спокойно относился к средствам передвижения, просто изнутри поднималось чувство разочарованности, бессилия и обиды. Может, стоило ворваться к соседям, измочалить в кровь их наглые хари (Серединский не сомневался, что это именно они, тем более, по слухам, первого соседа недавно выпустили), но это сулило лишь недолгое моральное удовлетворение, чреватое большими проблемами в будущем. Он посмотрел на машину. Отсюда, с бордюра, ему стало видно, что двери не просто поцарапаны, на них безграмотно написаны матерные слова. «Графологическая экспертиза», — выплыли из его памяти слова, которые он встречал в каком-то детективном романе. Он представил, как снимает переднюю дверь, и передает её следователю как вещественное доказательство. От этой мысли ему не стало веселее.
Приехал эвакуатор. Его невозмутимый водитель, молодой парень с электронной сигаретой в зубах, не задавая лишних вопросов, забрал автомобиль и уехал, оставив Серединского с кучей нерешённых проблем.
Первая — машина. Починить её, может, и удастся, но ремонт обойдётся в кучу денег, да и ездить на ней, осквернённой, ему явно уже не захочется. Свободных денег не было, а машина ему нужна, вернее, не ему, а всей их семье. Сам Серединский без проблем доезжал бы до работы и общественным транспортом, но Матвея нужно возить на обследования, нужно ездить за покупками и по делам.
Вторая проблема. Безопасность его семьи оказалась под угрозой. Если они сотворили такое с его машиной, мало ли до чего ещё они смогут дойти, особенно сейчас, когда Оля с Матвеем часто гуляют на улице. Перевезти их к моим родителям, решил Серединский (тогда ещё он не знал о проблемах в их семье). Родители Оли жили в другом городе и этот вариант не подходил. Ей он как-нибудь обоснует необходимость переезда, тем более это на время. Стоп, остановил он сам себя, на какое время? Чем всё это может кончиться? Он не сможет прятать жену и сына вечно, жить в постоянном страхе. Да было бы перед кем, думал Серединский, два старых спившихся гомосексуалиста. Но эти гомики разгромили его машину и неизвестно, что взбредёт в их отравленные стеклоочистителем мозги. Тем более, после недавнего напоминания про три гроба. Ситуация требовала радикальных действий, вот только каких?
Птаха за окном продолжала заливаться. Из окна веяло прохладой, кабинет находился на теневой стороне здания, и Серединский редко включал кондиционер. Он взглянул на часы. Половина четвёртого, в других кабинетах его коллеги уже предвкушают окончание работы. Хорошо, что он вспомнил про родителей, нужно заехать к брату, поговорить, посоветоваться. Серединский снял телефонную трубку, набрал шефа. Тот, конечно, побурчал для порядка, но Серединского отпустил. Шеф был незлым человеком.
Серединский вышел из кабинета и запер дверь, бегом спустился на стоянку. Его нынешний автомобиль среди других машин руководства на залитой солнцем стоянке выглядел провинциальной дурнушкой, невесть как затесавшейся на бал в императорский дворец. Он сел в машину и поехал на юг.
В тот раз он что-то наплёл Оле про сломавшийся автомобиль, который затем пришлось быстро продать. Оля была шокирована размером той суммы, которую Серединскому удалось выручить. На самом деле, перекупщики заплатили ему сущие копейки, к которым ему ещё пришлось добавлять одолженные у шефа деньги, чтобы не травмировать психику жены. Второй раз Оля была, говоря мягко, удивлена, когда увидела, на какой машине им теперь предстоит ездить. Она презрительно хмыкнула, Матвей у неё на руках заплакал, словно ужасаясь вместе с мамой. Серединский сказал:
— Зато она экономичная.
— Ну-ну, — сказала Оля, поворачиваясь и уходя в дом. — Только паркуйся так, чтобы я не видела её из окна.
Серединский и не собирался оставлять её под окнами. Он не хотел, чтобы с этой машиной произошло то же, что с предыдущей. К слову, виновных так и не нашли, а дело наверняка закроют.
Позже ему пришлось старательно не обращать внимания на удивленные при виде его машины взгляды сослуживцев. Да и плевать. Главное, соседи на время притихли, подарив его семье немного спокойствия.
Тем временем он проезжал по улицам, в это время относительно свободным. На горизонте виднелись высотки Юго-Запада и трубы ТЭЦ, справа в депо гудели невидимые из-за забора локомотивы. Серединский свернул направо и проехал мимо мясокомбината, запах которого перебил запах свежего хлеба от расположенного напротив хлебозавода. Он проехал ещё с полкилометра и свернул налево. Мимо замелькали домики частного сектора, большой пустырь, а за ним гаражи. Серединский остановился и заглушил мотор, ожидая, пока уляжется дорожная пыль.
Он не был здесь уже года два, но с тех пор тут ничего не изменилось. В открытые ворота гаража он видел сгорбленную спину своего брата, что-то мастерящего у верстака. Серединский подошёл к гаражу и громко постучал по распахнутой железной створке. Шум заставил бы подскочить на месте любого человека, любого, кроме Юры. Тот лишь слегка повернулся, пока Серединский не оказался в поле его зрения.
— Привет, — сказал Серединский.
— Привет, — ответил брат. — Как дела? Как Матвей?
— Спасибо, нормально.
Их отношения с братом нельзя было назвать очень тёплыми. Виделись они несколько раз в год на праздники, перезванивались редко. Юра с детства был замкнутым, хотя был младшим, более балованным ребёнком. Отучился в университете, стал программистом, хорошо зарабатывал, жениться ещё не успел, всё своё время посвящая хобби — авиамоделизму. Свою машину Юра ставил у дома, а гараж использовал как мастерскую. Вот и сейчас на верстаке перед ним вверх шасси лежала модель самолёта.
Юра повернулся и внимательно смотрел на Серединского из-под очков. Серединский разглядывал гараж, стены которого были уставлены стеллажами, заполненными всевозможного вида коробками, жестяными и стеклянными банками, какими-то запасными деталями моделей и инструментами. Он всё внимательнее смотрел на стеллаж, на его верхнюю полку, и ощутил, что в его сознании крутится какая-то мысль, пока неуловимая, как малёк на мелководье. Он попытался прислушаться к этому голосу своего подсознания, но вид разноцветных банок на полке мешал ему сосредоточиться. Надписи плясали перед глазами, пока его взгляд не остановился лишь на одной. Он рассмотрел большую бутыль с незамерзающей жидкостью и внезапно понял, что ему нужно делать. Он радостно посмотрел на брата и увидел, что тот уже некоторое время ему что-то говорит.
— Что? — спросил Серединский.
Юра снял очки и укоризненно взглянул на него.
— Ну, наконец-то! Я говорю, ты из-за родителей приехал?
Серединский чувствовал необычайный душевный подъём. Перед ним забрезжил выход из нелёгкой ситуации, рискованный, правда, но осуществимый.
— Из-за родителей, — ответил Серединский. — Что-то мне не нравится, что у них происходит. Может, ты в курсе?
Юра начал говорить, что в ситуации с родителями виноваты и они с Серединским, что слишком редко навещают, нечасто звонят, а родителям после выхода на пенсию некуда девать энергию и нечем занять свободное время. Рождение Матвея могло бы исправить ситуацию, первый внук всё-таки, но Оля столь ревниво оберегала своего ребёнка, так сильно стремилась доказать свою самостоятельность в вопросах ухода за ним, что отказывалась от любой помощи, и родители, поначалу приезжавшие к Серединскому каждый день, постепенно сократили эти поездки до минимума, ещё больше ощущая свою ущербность и ненужность.
Серединский испытал укол совести — в словах Юры было много правды. Занятый работой, он чувствовал напряжённость между Олей и его родителями, но не придавал этому особого значения. Оля прекрасно справлялась сама, а родители могли приезжать, когда захотят, без приглашения. Как и большинство мужчин, Серединский предпочитал закрывать глаза на разногласия между родителями и женой, поскольку любил их всех и считал, что всё само собой придёт в норму, нужно только немного подождать.
Делая вид, что увлечён тем, что говорит брат, он стал потихоньку к нему придвигаться, пока стеллаж не оказался за спиной. Необходимый Серединскому предмет стоял на средней полке, и он, поддакивая брату, незаметно от него левой рукой стал вслепую шарить по стеллажу. Звякнула жестянка, но Юра, увлечённый звуком своего голоса, ничего не заметил. Серединский шевельнул рукой и нащупал нужную вещь. Медленно и незаметно он переместил её в левый карман пиджака.
— И что ты предлагаешь делать? — спросил он.
Юра сбился и замолчал, глядя на него.
Понимаешь, забормотал он, у меня послезавтра соревнования, и эта модель — он махнул рукой в сторону верстака — должна произвести фурор, а доделать её он еле-еле успевает. Так что, давай в субботу завалимся к родителям всей семьёй, с Олей и Матвеем, поговорим по душам, выпьем вина, расслабимся. Но никак не раньше субботы.
Серединский улыбнулся. В этом был весь Юра, хороший парень, для которого весь мир за пределами авиации и авиамоделизма существовал как абстрактная конструкция, с которой нужно поменьше соприкасаться.
Братья тепло попрощались. Серединский выходил из гаража боком, рукой придерживая оттопырившийся карман. Кажется, Юра ничего не заметил.
По пути домой Серединский заехал в магазин, но не в гипермаркет, в котором отоваривался чаще всего, а в небольшой магазинчик за три квартала до дома. Потомившись у прилавка винно-водочного отдела среди покупателей не самого платёжеспособного вида, он взял бутылку самой дешёвой водки. Оглядываясь, вышел на улицу, прикрывая бутылку рукой. В это время дня прохожих вокруг было немного. В машине Серединский переложил бутылку в свой портфель, отогнал авто на стоянку и пошёл домой.
В дверях его встретила Оля с Матвеем на руках. Серединский чувствовал, что у него горят щёки, но поделать с этим ничего не мог. Он поцеловал жену и сына, поставил портфель на пол и повесил пиджак в прихожей, хотя обычно вешал его в шкаф в гостиной. Затем быстро вымыл руки и отправился ужинать под щебетание жены, соскучившейся за день по общению. Серединский ел быстро, всем своим видом пытаясь показать удовольствие, испытываемое им, поскольку Оля ревниво относилась к своим кулинарным творениям.
После ужина он дал жене отдохнуть, покормил Матвея смесью и уложил его в кроватку, пока Оля делала маникюр. Дождавшись, пока она нанесёт лак на обе руки, и всё её внимание будет поглощено телесериалом, Серединский, воровато оглядываясь, с портфелем ушёл в ванную, включил воду и заперся изнутри.
На всю операцию он потратил не более пяти минут. Выйдя из ванной, Серединский поставил портфель на его обычное место. Оля всё так же смотрела телевизор, Матвей посапывал в своей кроватке. Серединский встал рядом и долго смотрел на спящего сына. Оля неслышно подошла сзади и положила голову ему на плечо.
— Мне нужно поработать, милая, — сказал он.
Оля выражением лица показала ему своё неудовольствие, но ответила:
— Конечно, любимый.
Серединский принёс из гостиной ноутбук, достал совершенно не нужные ему документы и положил их на кухонный стол. Он услышал, как под Олей скрипнул диван, и телевизор заработал громче. Серединский включил ноутбук и сел к столу так, что мог видеть вход в подъезд. Он смотрел в окно, думал о том, что собирается сделать и не испытывал никакой вины. Вид спящего сына, его раскинутые в разные стороны пухлые ручки, ползунки с нарисованным спереди енотом говорили ему о том, что он прав. Защита семьи — вот главное в его жизни. И та женщина за стенкой, смотрящая телевизор, тоже часть его жизни, которую он должен защищать. Возможно, избранный им способ защиты чересчур радикален, но другие осмысливаемые им способы займут слишком много времени и не дадут никаких гарантий безопасности его семье.
Серединский сидел у окна уже долго, за окном начали сгущаться летние сумерки, он был настолько поглощён мыслями, как едва не пропустил мимо поля зрения выскользнувшую из подъезда серую тень. Впервые за всё время сосед сверху отправился в магазин в одиночку. Серединский заволновался, от того что предстояло сделать, и от того, что сосед только один. Где же второй, дома он или куда-то уехал? Может, лучше всё отменить, перенести на другой день? Он застыл, следя за стрелкой на часах. У него есть не более десяти минут.
Никаких других дней, сказал он сам спустя семь оборотов секундной стрелки. Встал из-за стола, натянул приготовленные заранее хозяйственные перчатки и преувеличенно громко хлопнул дверцей ящика под мойкой.
— Пойду, вынесу мусор! — крикнул он Оле, шурша мешком.
Та что-то невнятно промычала, видимо, чтобы не орал, а то Матвей проснётся.
Так, теперь бутылка водки. Он тщательно вытер её кухонным полотенцем и спрятал среди мусора в полупустом мешке. Открыл входную дверь и стал медленно спускаться. Мусоропровода в доме не было, контейнеры стояли на улице возле первого подъезда. Серединский спустился на один пролёт и остановился, затаив дыхание. В подъезде было тихо. Неужели он неправильно рассчитал время? Нет, стальная дверь внизу хлопнула, вечно барахлил доводчик. Серединский пошёл вниз, левой рукой доставая бутылку из ведра.
Сосед номер один возник перед ним неожиданно, Серединский не успел приготовиться и застыл с открытым ртом. Облако перегара окутало их, пакет в руке соседа глухо звякнул о перила. Он не отрывал вожделеющего взгляда от бутылки в руках Серединского. Тот сглотнул подступивший к горлу ком и сказал:
— Тут я это… Ты, сосед, в общем, не обижайся, я не специально это всё, не со зла. В общем, бери, — и протянул тому бутылку.
В подъезде было уже темно, и сосед не увидел, что лоб Серединского взмок от пота. Каждый атом его существа разрывался от неслышимого другим крика — беги, дурак, беги, ты виден насквозь, брось бутылку и беги, но Серединский даже сделал робкую попытку улыбнуться.
Он не заметил, а лишь почувствовал, что рука больше не ощущает тяжести, а пальцы в перчатке сжимают воздух. Он, не веря, пошевелил рукой и увидел, как сосед, урча что-то одобрительное, аккуратно обходит его ковыляет наверх с водочной бутылкой в правой руке. Серединский прислонился к стене и стоял так, пока дверь наверху не захлопнулась.
Он почти бегом добежал до контейнеров, выкинул мешок и поспешил обратно. Дома Оля кормила Матвея грудью.
— Чего это ты в перчатках? — спросила она.
Серединский проклял свою забывчивость, пытаясь найти правдоподобный ответ.
— Мусорка, микробы, — бормотал он, пряча лицо.
Оля ничего не ответила и отвернулась. Он ушёл на кухню, перчатки не хотели слезать с потных рук, он с остервенением разорвал их и кинул в ведро.
— Может, чаю? — спросил он жену.
— Нет, принеси мне просто водички.
Серединский тихо открыл верхний ящик, достал аптечку, открыл её. Под руку попадались все возможные лекарства, кроме нужного ему. Найдя, наконец, начатую упаковку нитразепама, он выдавил две таблетки и быстро растер их двумя ложками над стаканом с водой. Убрал аптечку, вымыл ложки, косясь на дверь. «Прости, милая», — думал он, неся стакан Оле. Та выпила, ничего не почувствовав, уложила Матвея спать. Серединский пошёл на кухню, выключил ноутбук и убрал бумаги. Отнёс ноутбук в гостиную, Оля уже спала на диване, свесив руку на пол. Он поднял жену на руки, подумал, что ей нужно сбросить ещё килограммов шесть, отнёс в спальню, уложил в постель. Оля сквозь сон попыталась обнять его за шею.
— Спи, спи, ты очень устала, — шепнул он ей на ухо, укрывая одеялом.
Матвей в кроватке захныкал, но скоро затих. Серединский разделся и забрался под одеяло рядом с женой. Сверху не доносилось ни звука.
Он лежал без сна, даже не пытаясь заснуть, ожидая, что вот-вот начнётся. Ничего не происходило, сверху и вокруг была тишина. Матвей дважды просыпался, Серединский вставал, менял подгузник, кормил и вновь укладывал сына. Оля спала в том же положении, в котором он её оставил. Серединский лёг и закрыл глаза, тревожным сном ему удалось забыться лишь перед рассветом.
Утром, не выспавшийся, злой, не поцеловав с трудом продравшую глаза Олю, он отправился на работу.
В офисе Серединский целый день просидел в кабинете, потухшим взглядом уставясь в стену. Какие-то высшие силы хранили его соседей и с этим ничего нельзя поделать. И почему в жизни хорошие, добрые люди должны страдать, а всякое отребье живёт в своё удовольствие? С этими мыслями он отправился на обед, а когда вернулся, увидел на мобильном два пропущенных вызова — от жены и брата. Сначала перезвонил жене:
— Ой, Серединский, у нас тут такой ужас творится! Соседи сверху насмерть какой-то гадостью отравились, скорая приезжала, милиция, их вынесли под белыми простынями, как в фильмах. Я тут просто в шоке! Их соседка сверху нашла, говорит, шла в магазин, а у них дверь открыта и оттуда синяя рука торчит. Ой, хорошо, что я этого не видела.
В трубке раздались вопли Матвея, и Серединский нажал отбой. С телефоном в руке он застыл у стола. На лице помимо его воли расплывалась улыбка. Он не чувствовал особой радости, но и угрызений совести не испытывал. Похожее чувство возникало у него, когда удавалось обыграть сильного соперника в шахматы. Удовлетворение, вот это что. «Граувакка, — повторял он себе, — граувакка, это просто земля, по которой мы ходим».
Телефон в руке завибрировал, Серединский машинально ответил, не дав мелодии начаться. Это Юра, значит, нужно быть очень внимательным.
— Привет, — сказал брат, — тут такое дело…
— Ну? — спросил Серединский после длительной паузы на другой стороне.
— Понимаешь, не знаю, как сказать, — замялся Юра. — Ты у меня был вчера, а я сегодня захотел опробовать свою модель, начал смешивать топливо, и одной банки метанола не хватает.
— Ты думаешь, я его взял? — Серединский постарался придать голосу некоторую долю возмущения.
— Ну, может, случайно как-то… — Серединский представил, как его брат опускает глаза и от стеснения гоняет по верстаку какую-нибудь деталь. — Я не потому, говорю, что мне жалко, это же сильный яд, смертельный, граммов пятьдесят выпьешь — и всё, заказывай гроб.
Серединский едва сдержался от смешка — брат почти слово в слово повторил угрозу его соседа сверху. Покойного соседа. На душе у Серединского стало легко и приятно. Только не забыть сказать Оле, чтобы в субботу у родителей не сболтнула лишнего о печальной судьбе соседей. Не надо тревожить родителей.
— Ну, ты же знаешь, я кроме незамерзайки ничего не пью! — сказал он в трубку. — Ты, наверное, просто ошибся.
Юра хихикнул:
— Ну да, наверное, — он немного помолчал. — Тогда, до субботы?
— До субботы, братишка, — сказал Серединский.