Николай Васильевич Гоголь… Один из самых загадочных русских писателей. Почти двести лет ведутся споры о дате его рождения, предлагаются разные версии событий, связанных с уходом из жизни, и даже прах писателя стал предметом легенд и мистических историй. «Я почитаюсь загадкою для всех, никто не разгадает меня совершенно» — говорил он о себе. И это подтверждают многочисленные статьи, биографические очерки, воспоминания современников, высказывающие интерес не только к творчеству, но и к неординарной личности писателя.
В поэме «Голгофа Николая Гоголя» Виталий Свиридов предлагает своё видение, философский взгляд на события двух ночей: первой, печально известной, когда великий писатель сжёг главный труд жизни — продолжение романа «Мёртвые души», и последней, в которую — «утомлённый свободой, закончил свой век». Две ночи. Между ними восемь дней… Жизни ли? Ухода? Восхождения? Что испытывал в последние мгновения пребывания на земле? Какие мысли обуревали? Крест ли нёс на Голгофу или восходил по незримой Божественной лестнице?..
Нужна писательская смелость, чтобы обратиться к теме Гоголя, представив свой вариант событий достаточно известных и в то же время труднообъяснимых, таинственных. И надо отдать должное: Виталию это удалось. Что же подвигло его к написанию столь сложного произведения, воспринимаемого в полном смысле — на уровне чувств и эмоций? Произведения Гоголя очаровывают красотой языка, колоритом образов, стройным рядом, той особенной словесной вязью, которая сродни музыке, но в то же время, далеко не всегда и не для всех просты в восприятии. Одни читаются легко, как сказочные истории, а другие — в силу иронии, язвительности языка, иносказательности, мистической составляющей, акцентированного внимание на душевных «язвах» человеческого естества, заставляют осмысливать не только события старины, но и иначе взглянуть на современность.
«Гоголю не было образца, не было предшественников ни в русской, ни в иностранных литературах. Все теории, все предания литературные были против него, потому что он был против них. Чтобы понять его, надо было вовсе выкинуть их из головы, забыть об их существовании, — а это для многих значило бы переродиться, умереть и вновь воскреснуть» — писал В. Белинский. Рискну предположить, что такая оценка гоголевского творчества выдающимся литературным критиком, может быть отнесена и на счёт автора поэмы «Голгофа Николая Гоголя».
По признанию Виталия, с «темой Гоголя» он вырос. Ещё в детстве, в период летних школьных каникул, в дедовском доме в деревне, читая взапой при свете керосиновой лампы или лунного света, падающего на подоконник через распахнутое в сад окно, начал осмысливать сказочно-таинственные глубины гоголевских произведений. Изучение писательского наследия великого знатока человеческих душ вело к новому миропониманию, и вся взрослая жизнь стала для Виталия прелюдией к поэме о любимом с детства Мастере Слова. И не зря я вынесла в заглавие вопрос: «Голгофа или Божественная лестница?», так как по мнению автора поэмы: «Пытливо вглядываясь в сохранившуюся летопись жизни и творчества „гениального пересмешника“, можно с большой степенью вероятности говорить о духовном подвиге Гоголя, за короткую свою жизнь преодолевшего пропасть между ветхозаветными Законами раннего язычества и установкой на безоговорочно жертвенный Путь во имя Высокой Любви под эгидой русского Православия; от Ненависти безсердечной к сердечному Всепрощению!».
Поэма захватывает и интригует с самого начала, рисуя яркую картинку морозной ночи:
Ветер в ставни, студеный февральский,
Бил всю ночь, обессилев под утро.
привнося в повествование некую чертовинку, так хорошо знакомую, характерную для гоголевских произведений.
— В моём обиходе нет слова «здравствуйте»;
К здравию, у меня особое отношение.
……………………………….
И спиной повернулась Смерть,
Только взглядом косым обожгла:
«Если хочешь со мной улететь,
Заверши все земные дела»,
И кивнула на топку камина…
«Если хочешь…» — странный вопрос для Смерти. Не правда ли? Но это Гоголь. С ним всё иначе.
«Умереть — дело скорое и лёгкое, жить значительно труднее», — считал Лион Фейхтвангер. Для Гоголя и то, и другое оказалось нелёгким.
Как человек слабого здоровья, предчувствуя недолгую жизнь, он смерти боялся — мог испугаться несущественного недомогания и срочно писать завещание, и в то же время говорил о ней спокойно и даже с умиротворением: «Постоянная мысль о смерти воспитывает удивительным образом душу».
Будучи с юных лет уверенным в своём великом предназначении — «…Мне всегда казалось, что я сделаюсь человеком известным, что меня ожидает просторный круг действия и, что я сделаю даже что-то для общего блага» — он следовал жизненному кредо: «следует выполнить на земле призвание свое добросовестно и честно».
В тридцать шесть лет Гоголь известен всей России: «Вечера на хуторе близь Диканьки», «Ночь на Ивана купала», «Арабески», «Миргород», уже издан роман «Похождения Чичикова, или Мертвые души» — он первый в ряду русских писателей. Но, несмотря на это — сомнения, колебания, неуверенность в том, что его труды соответствуют той высокой планке, которую он сам для себя установил…
Ах, Создатель Всесущий,.
как Мир твой не прост!..
Мир — над бездной времён провисающий мост!
Тема борьбы добра со злом, тема нравственного совершенствования человека, человечества не оригинальна. По большому счёту, каждый писатель вносит свою лепту, представляя читателям свой взгляд, вывернув наизнанку человеческое нутро и показав его достоинства и неблаговидность. Шекспир и Текеррей, Бальзак и Стендаль, Мэриме и Фейхтвангер, Пушкин и Лермонтов, Достоевский и Островский, нравственные искания Пьера Безухова и Андрея Волконского в «Войне и мире» Льва Толстого и духовное становление Жана Вальжана в романе «Отверженные» Виктора Гюго… Да что там художественные произведения! Основные постулаты духовности изложены в священных писаниях всех религий. Это вечная тема, к которой всегда будут возвращаться писатели всех времён и народов.
В голове неуёмная мысль
То смиренно к земле возвращалась,
То бросалась с молитвою ввысь…
Всё предвидено Промыслом Божьим –
Всякий долей своей наделён:
Крест Голгофы — святым и острожным…
Несмотря на успех первой части «Мёртвых душ» Гоголь считает её лишь преддверием того, что должно родиться во второй. Но несоответствие ожидаемого с воплощённым приводит к тому, что он сжигает свой труд: «Как только пламя унесло последние листы моей книги, её содержанье вдруг воскреснуло в очищенном и светлом виде, подобно фениксу из костра, и я вдруг увидел, в каком ещё беспорядке было то, что я считал уже порядочным и стройным» — писал он 1845 году. Этот год — один из самых трудных в жизни писателя. Состояние здоровья ухудшалось.
Путешествуя по Европе, в поисках лечения и душевного успокоения, он обращался к врачам по поводу своей болезни, получая разноречивые мнения.
В это время Гоголь отдаёт предпочтение литературе духовного содержания. Позже, в «Авторской исповеди», он напишет: «…почти сам не ведая как, я пришел ко Христу, увидевши, что в Нем ключ к душе человека…». Протоиерей И. И. Базаров, настоятель русской церкви в Висбадене, вспоминал, что это было время, когда Гоголь раскаивался во всём, что им было написано. Увидев в библиотеке Базарова свои книги, воскликнул: «Как! И эти несчастные попали в вашу библиотеку!».
Повторное написание второго тома шло тяжело. Гоголь отправляется в давно задуманное путешествие в Святые места, надеясь на душевное обновление и обретение сил. Однако и паломничество не приносит ему внутреннего удовлетворения. По его словам, находясь рядом с Гробом Господним, он видел его как во сне и чувствовал в себе лишь «холод сердечный» и как много в нём «себялюбия и самолюбия».
Восемь суток как, вроде, не спал
камердинер — чахнет барин…
«Не пьёт, и не ест… да и вправду сказать,
Всё не ладится в мире,., но зачем же
Безвременно — крест?!»
Разве мог он понять, бедный мальчик-слуга,
Отчего жизнь для барина не дорога?!.
Гоголем-писателем восхищались, но в общении он был человеком сложным, что накладывало отпечаток на его отношения даже с близкими людьми, многие его поступки вызывали непонимание и даже неприятие. Ещё в лицее Гоголь получил от соучеников прозвище «мёртвая мысль» за малую общительность, скрытность, склонность к неожиданным проделкам. А позже, в одном из писем С. Т. Аксаков писал: «…поистине я не знаю ни одного человека, который бы любил Гоголя… любил бы не за талант — таких хоть пруд пруди, а помимо таланта, просто как человека…».
Единственное, чему он отдавался всецело, без остатка — было писательство. «Не писать для меня совершенно значило бы то же, что не жить». Как мусорщик Жан Шамет в «Золотой розе» К. Паустовского, извлекавший из пыли ювелирных мастерских частички золота для розы счастья, так Гоголь вылавливал повсюду жизненные мгновения, из сплава которых получался очередной литературный шедевр. «Все должно быть взято из жизни, а не придумано досужей фантазией».
Перед взором умирающего Гоголя — картины., образы., персонажи его произведений…
Да бродяжное эхо, как песня чумаков
«Від чумацького шляху»,
Повторяло настырнее смеха:
«Важный маляр був — мыр його праху,.
Важный маляр був — мыр його праху…»
«Важный маляр був» — вот наказанье!
Важный маляр був…… Ні-і-і, — він ще є!..
…………………………………
Ой ты, Русь моя!
Русь — не сытая…
То росой,
То слезами
Умытая;
То привидишься
Птицей
Двуглавою,
То разбойником —
Грозным Вараввою…
Но…
В самых ёмких словах не вмещаются чувства,
И не терпят они многосложные строфы…
И какая же пытка, на грани безумства, –
Речь свою переплавить на образ Голгофы…
«В самых ёмких словах не вмещаются чувства» — не в этом ли причина? Не это ли заставило писателя во второй раз уничтожить своё творение? — Труд, которому он, да и не только он, придавал большое значение, труд, с нетерпением и интересом ожидаемый современниками и который должен был содействовать, по мнению автора, не просто духовному совершенствованию общества, а его нравственному переустройству, «воскрешению» мёртвых душ.
«Бывает время, когда нельзя иначе устремить общество или даже все поколенье к прекрасному, пока не покажешь всю глубину его настоящей мерзости…» — писал Гоголь в одном из писем. И это блестяще получилось у него в первой части романа. Но во второй задача оказалась сложнее… Да и под силу ли человеку «воскрешать души»?
Бросить рукопись в топку камина!..
— Что ж ты медлишь, язычник?
Брось жертву в огонь!..
Горстку пепла оставь, положи на ладонь:
Видишь, сколь смехотворна ничтожная жизнь?!
Паству к Богу ведёшь?!.. Ха-ха-ха!..
Вокруг оглянись!
Ты почти угадал — всюду мёртвые души…
Писателя до последнего мучает мысль о несвершённом, о ноше, оказавшейся непосильной. Он уже видит в идее второго тома не посланное Свыше, а дьявольское наваждение — земное спорит с духовным, возвышенным, и в который раз возникает образ Голгофы:
Ничего в изменённом сознании,
Хоть кричи на весь мир, хоть молчи —
Только нервная дрожь покаяния
на губах,
Только пламя свечи…
Да под сердцем змея окаянная –
Родовой не прощённый грех.
Видно, было не впрок наказание
на кресте —
Одного за всех…
И тут нельзя не согласиться с мнением Н. В. Берга в его «Воспоминаниях о Н. В. Гоголе»: «Была ли это минута просветления, минута высокого торжества духа над телом, убаюканным льстивыми словами недальновидных и добродушных друзей, — минута, когда великий художник проснулся в слабом, отходящем в иную жизнь человеке и сказал: „Нет! это не то, что нужно… задача не выполнена: сожги!“…».
Не оттого ли последними словами великого писателя, победившего в себе земное, нашедшего силы уничтожить своё творение, которое он вынашивал как дитя столько лет, были слова о лестнице:
Дайте мне лестницу!
Лест-ни-цу дайте
для восхождения…
Изможденное тело уложили в кровать.
В рот залили вина от припадка…
Потрясенный слуга слёз не мог удержать, —
Он невольно услышал: «Как сладко…
Ах, как сладко мне умирать!..»
Разные лестницы встречаются в произведениях Гоголя: «Воздушные ступени» — в «Сорочинской ярмарке», лестницы, облитые помоями — в «Шинели», лестницы, по которым души уходят в небо — в «Майской ночи»…
Образ лестницы, отложившийся в памяти Гоголя ещё в детстве, сопровождал его всю жизнь. Но каждый раз это был образ восхождения, нравственного очищения, преодоления себя, победы над человеческими слабостями.
Кроме Таинства Смерти
И Тайны Любви сокровенной,
Что ещё
Человека разумного
держит на Свете?!
Когда вместо долгожданного продолжения «Мёртвых душ» свет увидела книга «Выбранные места из переписки с друзьями», она была настолько неоднозначно принята читающей публикой, что её даже определили, как самую скандальную публикацию писателя. Сам же автор, назвав этот труд «историей своей собственной души», в предисловии обращался к «соотечественникам» с настоятельной просьбой прочитать его книгу несколько раз. Я обратила внимание на этот эпизод из биографии писателя не случайно: с такой же просьбой мне хочется обратиться и к читателям поэмы «Голгофа Николая Гоголя» — прочитать поэму несколько раз.
Если после первого прочтения остаётся впечатление на уровне эмоций: «Вот это да!». То дальше — больше. У произведения удивительное свойство: чем глубже «входишь» в него, тем оно становится объёмней, расширяется временной интервал, тем яснее видно, что в небольшом произведении автору удалось вместить целую жизнь писателя, его страхи, сомнения, победы, любовь и нелюбовь. Высокий, «звенящий» эмоциональный накал заставляет прочитать поэму на одном дыхании и держит в напряжении до конца. Трудно представить, какой огромный авторский труд предшествовал появлению такого мощного поэтического произведения!
Виталию Свиридову удалось создать ёмкое по смыслу и многогранное в философском плане произведение, в котором духовный подвиг даёт толчок для переосмысления мировосприятия и для поиска новых ответов на вечные вопросы бытия.