Сова
Ходит с воем за совою,
что ни вечер, под окном
эхо от листвы до хвои,
из оврага лезет в дом.
За совою-невидимкой
явной нотою потерь
ноет время, тает дымкой
и волной толкает дверь.
Хищных сумерек повадка,
лай испуганных собак
за порог зовёт несладко,
вызывает на чердак.
Ты такой же: всем навстречу
расширяешь круг тревог,
беспокоен, что ни вечер,
в центре мира одинок,
тянешь время за собою,
стонешь мудрою совой…
Защищает запах хвои
дом, гнездо и мир большой.
* * *
Мы рванули кольцо удушающих дней,
чем не шутят ни чёрт и ни шут.
Здравствуй, вечная молодость пней и корней,
раскрываем свой парашют!
Вот уже и земля оказалась внизу —
под ногтями, меж пальцами ног.
Думал, в землю меня удобреньем внесут,
а она во мне, словно бог.
Иностранный полёт или странный прыжок?
Старый дом, старый сад, Старый Свет.
На воздушных путях ожидает ожог
пешехода на старости лет.
Почему ты решил убежать с корабля?
Что ты дёрнул? Нечестный приём!..
Разве может испачкать любая земля,
мы с ней яблоки лепим вдвоём.
Космы фурий
Просыпается образ древний,
горный космос велит: “Лови!”.
Вьются молнии над деревней,
пляшут космы вокруг головы.
Тут четыре часа до Олимпа
по пути боевых колесниц.
Первородная, словно глина,
вьётся путаница границ.
Кружит голову общий предок —
то ли Зевс, то ли кто сильней.
Человеком побыл напоследок
и ушёл в чистоту теней.
Как орфические фигуры,
рассыпает загадки гроза.
Будто фурии, свищут фуры
по дороге куда-то назад.
Кто там гневается над нами?
Кто ушёл и оставил нас?
Кто чужими зовёт именами,
над горою, как ужас, кружась?
Может, наши грехи и обиды
возвращают в бурю игру?
… Тут четыре часа до Аида,
где Орфей углубился в дыру.
Агия Триада
Прошлое — это отец.
Настоящее — это сын.
Творчество — дух будущего.
Творец может не вмешиваться,
глядя, как управляется сын,
как изменяется замысел.
Он закроет глаза —
и прошлое, настоящее и будущее
вернётся в одну невидимую точку.
* * *
Время — это и есть бог,
невидимый и вездесущий.
Прячется в каждом семени
и гаснет в каждой искре,
но позволяет ему не взойти,
а ей — полыхнуть вселенским пожаром,
допускает свободный выбор.
Время живёт в нас и мы живём в нём,
оно — не он и не она,
неуловимо и определённо.
Без него и волос не упадёт,
а жатва его абсолютна.
Время творит мир непрерывно и бесконечно,
даже пустоты его — наше безвременье.
Вовремя наступивший рассвет разделяет хляби,
а белые карлики и чёрные дыры
поют ему славу,
переливаясь в песочных часах излучений.
* * *
Маше и Зосе, Лизе и Варе
Уже вот-вот качнётся тишина
и свет покатится,
лавиной расширяясь.
Замри за веками,
жемчужина ночная,
на долгий день продли
живую силу сна.
На долгий день, на долгий свет,
на долгий год,
не торопя ни мая, ни июня,
дай выдержать, что август принесёт,
дай не забыть апрель,
страх меткой слепоты
и ужас ожиданья.
Глаз всеобъемлющий и звук долгоидущий —
оснастка не моя,
но буду повторять с наивностью ночной:
есть долг перед живым,
пока вы оба живы,
да и потом,
когда уже один.
Бежит щенок и смотрит человек
и навсегда щенка запоминает…
Всесильный бог — ты предок человека,
тебе не снилась по ночам строка
и не осталась в памяти причиной,
будь осторожен:
“Звёзды слишком хрупки.”
17 мая — 7 сентября 2016 года.
* * *
Запись в Книге больших убийств,
первый том и страница первая:
“Нечестивые истреблены.
Смыты волнами, всё расчищено.
Велика благодарность праведных.”
Том второй, наверху, в начале:
“Занесли благодарность праведным,
истребившим общих врагов.
Не у тех плясали камней
и по-своему жить хотели.”
Снова запись, страница триста,
ну а том, допустим, семнадцать:
“Мы, как праведные всегда,
зачищали огнём нечестивцев,
крест творивших двумя перстами.”
Надпись
на Книге больших убийств:
“…и волос не упадёт…”
Памяти Дениса
1.
Плотник не может
работать в удалённом доступе,
а сын плотника смог.
Но за это ему пришлось
в муках отдать
материалы, инструменты и ценности жизни,
даже душу вернуть
настоящему отцу.
2.
Не пожелай кино ближнему своему:
с плоскостью отражения и мнимой глубиной,
с рифмованными поворотами и ожиданием катастроф,
с тюремной моралью и принудительной гармонией.
Ближний не задавал тебе уроков,
ты сам пытаешься уловить
его огненный росчерк.
3.
Пусть вечная будет вода ему пухом,
он городом вечным неслышно пройдёт,
пусть музыка правит очнувшимся слухом,
и плавят глаза нарастающий лёд.
Всплывает лицо, но его мы не видим,
что видели с ним – никогда не вернём.
Что гибель, что память – расстаться не выйдет,
а выйдет остаться в незнанье о нём.
Кто выплеснул кровь – не нуждается в слове,
но наши сердца до него дорастут,
корнями в горах его средневековья,
в дворцах и хибарах, оставленных тут.
* * *
Весь день гремело по округе,
темнело небо с трёх сторон —
и дождь прошёл, но не упругий,
как-будто зноем растворён.
Но я-то знаю силу неба,
оно ещё ударит в нас
без обещаний и без гнева,
как в прошлый раз, как каждый раз,
и наши слёзы, наши капли
легко присвоит ураган.
Растворены, но не ослабли,
наполнен громом каждый грамм —
и голос с грохотом сольётся,
и солью молнии полны…
Так в дни безоблачного солнца
потоки памяти слышны.