Геном писательства (к 90-летию Юрия Трифонова)

Сначала – официоз:

Юрий Валентинович Трифонов (28 августа 1925 года, г. Москва, РСФСР, СССР, — 28 марта 1981 года, г. Москва, РСФСР, СССР) — советский писатель, мастер «городской» прозы, бывший одной из главных фигур литературного процесса 1960-х—1970-х годов в СССР

— Да, 28 августа 2015 года Юрию Трифонову исполнилось бы девяносто лет. Сегодня практически забытый (впрочем, как и большинство советских писателей), но ведь в «оттепельные» годы это была о-го-го какая ФИГУРА в нашей литературе! Вы согласны, Сергей Владимирович?  — спрашиваю моего постоянного собеседника, культуролога С.В. Коновалова.

— Глупо спорить. Конечно, фигура. Конечно, знаковая для того времени. Не хочу говорить «дежурных» панегириков, я вот что вспомнил: в комментариях к его «Дневнику» прочитал удивительную фразу (попробую привести её по памяти): «31 августа тридцать четвертого года. Какая немыслимая даль! Почти никого из окружавших Юру уже нет. «А некоторые, хотя и живут, превратились в других людей». Юра — не превратился, и не потому, что умер нестарым, а потому, что неизменным, с самого детства до последнего дня, был ГЕН ПИСАТЕЛЬСТВА» (конец цитаты). Вот в чём дело-то! Не столько в ФИГУРЕ, сколько  в этом самом ГЕНЕ!

— Здесь, наверное, можно говорить уже не о гене, а о геноме,  то есть, целой совокупности наследственного материала. Причём наследственного не столько по фамильной линии, сколько по самой атмосфере того «геномического» времени. Тридцатые годы прошлого века –действительно и  удивительные, и восхитительные, и непонятные, страшные, парадоксальные  времена. А ведь мальчик Юра, можно сказать,  родился с «золотой ложкой во рту»: отец был видным  партийным и военным деятелем, одним из создателей Красной армии. Брат отца – командарм и герой гражданской войны. Бабушка — из «старой гвардии» большевиков. Про такие семьи сегодня принято говорить – номенклатурщики. То есть, люди куда как обеспеченные, обласканные властью…

— И вся эта обласканность рухнула в одночасье: в 37-м дядю и отца арестовали и вскоре расстреляли. Мать Юрия Трифонова была репрессирована и отбывала срок заключения в Карлаге. Будущий писатель и его сестра с бабушкой, выселенные из квартиры правительственного  и описанного им позже в одноименном романе Дома на набережной (кстати, они прожили-то в нём всего пять лет, с 1932-го по 37-й), вынуждены были скитаться и бедствовать. Началась война. Мальчик был эвакуирован в Ташкент, в 1943 году вернулся в Москву. Как «сын врага народа» не мог поступить ни в один вуз, поэтому устроился работать на военный завод. Получив необходимый рабочий стаж, в 1944 году, по-прежнему работая на заводе, всё-таки поступил в Литинститут. Закончил его в 1949-м (ещё при Сталине!) и написал повесть «Студенты». Константин Федин, который был у Трифонова руководителем семинара, порекомендовал рукопись Твардовскому, который тогда только-только возглавил «Новый мир». В конце 1950 года повесть была там напечатана.

-Мне нравится фраза самого Юрия Валентиновича: «влетел в литературу, как дурак с мороза».

— Да, за «Студентов» он был награждён Сталинской премией. Триумф? Несомненный! Жизнь изменилась в одночасье.

— Но ведь у него после этого был довольно большой, чуть ли не  в два десятка лет, перерыв…

— Не совсем перерыв, хотя да, творческий спад — несомненный. Трифонов даже пробовал себя в спортивной тематике  ( к слову, был азартнейшим футбольным болельщиком), написал сценарий фильма «Хоккеисты», ещё что-то… Так бывает у людей истинно творческих: потенциал копится-копится, нарастает внутри самого тебя — и вдруг прорывается! Причём даже без всякой объяснимой причины! Просто ПОДОШЁЛ МОМЕНТ! Вот так же и у Трифонова: с начала семидесятых — как прорвало! «Обмен», «Дом на набережной», «Предварительные итоги», «Долгое прощание», «Другая жизнь», «Старик». И заметьте: практически каждая книга – успех! Каждая – событие в тогдашней литературе! В библиотеках в очереди записывались!

— Вот поэтому хочу спросить: он же никогда не был явным  диссидентом, а за его книгами читатель гонялся как за самой настоящей «диссидентщиной». В чём причина?

— Думаю в том, что хотя Юрий Валентинович никогда не был противником Советской власти, но и к таким уж образцовым «подпевалам» тогдашнего режима его причислить тоже нельзя. Если проще: писал не так, как все. У него было своё неповторимое трифоновское видение мира. Вкупе с таким же неповторимым литературным трифоновским СТИЛЕМ это и давало такой вот совершенно притягательный эффект.

Была и ещё одна причина такой  устойчивой популярности. В то время как тогдашние «певцы соцреализма» писали героев труда и пропагандистов передовых коммунистических идей, героями тестов Трифонова были обыкновенные обыватели. То есть,  мы с вами. А эта категория, согласитесь, всегда ближе читателю, чем идеологизированные горьковские «данки» и гайдаровские «мальчиши-кибальчиши». Ближе, потому что ПОНЯТНЕЕ.

— Сергей Владимирович, вырисовывается  интересная ситуация: «классический» московский интеллигент писал о «классических» же московски обывателях. Тема для отдельного и литературоведческого и даже философского разговора! И кстати, о трифоновской аполитичности. Согласитесь, что за эту самую аполитичность цензура его время от времени хотя и слегка, но всё-таки «щипала»…

—  Да, это было. Случались какие-то мелочные придирки, но чтобы какую-то его книгу в те годы запретили – такого не было ни разу. Да и не за что было по большому счёту запрещать.

— Кстати, а как она сам относился к цензуре?

— Как это ни странно — непохо. Даже говорил ( по-моему, всё-таки с юмором), что она помогает ему  оттачивать литературное мастерство.

— А что за история с Нобелевской премией?

— Здесь как раз всё по-житейски печально и ничего непонятного: в 1980 году по предложению немецкого писателя Бёлля Трифонов был выдвинут на соискание Нобелевской премии. Увы, не случилось – Трифонов скончался.

— Значит, шансы на получение «Нобелевки» были?

— И немалые.

— И всё же, Сергей Владимирович, меня не покидает странное ощущение, что Трифонов  выбивался из общего ряда тогдашних «преуспевающих»литераторов  не только литературным мастерством. В те годы маастеров литературного слова  хватало. Тогда чем?

         — Думаю, что именно вот этим СОБСТВЕННЫМ взглядом на многие вещи. Опять же повторяю – взглядом не антисоветским, не диссидентским, а именно СВОИМ. Сиречь, отличным от т.н. общей массы, устоявшихся канонов. Он не принимал на веру предлагавшиеся постулаты. Говорил:«Для того чтобы понять сегодня, надо понять вчера и позавчера». Умно? Вполне.

— Вопрос, конечно, наивный, но всё же: сегодня время Трифонова ушло?

— Думаю, что да, и, к сожалению, безвозвратно. Нет, как писатель, как мастер литературного текста и слова, он по-прежнему интересен. Но читать его с таким же авторитетом, который был у его книг в семидесятые-восьмидесятые годы прошлого столетия, уже не будут. Совсем другие время, совсем другая страна. К радости или к сожалению – кто знает…