Если металлическая рамка на груди — спасительное кольцо, значит за всё остальное можно тянуть, — молча рассуждал Соколов, оглядывая себя.
Недавно вышел в отставку. Но ещё пытался держать офицерскую осанку, ходил в тренажёрный зал.
Только что летчик повесил ему на спину плоский красный парашют. Защелкнул карабины, закрепил ножные обхваты. На вид парню было лет тридцать. Коренастый рыжеволосый. На лице светлая щетина — почти борода. Натужно, по-детски, сопел и хмурился, стараясь скрыть голубые доверчивые глаза. Изображал угрюмую сосредоточенность. Закончив, направился к самолету. На ходу крикнул:
— Через десять минут!
«Что он окончил? — подумал Соколов. — Военно-лётное или гражданскую авиацию?»
Стал самостоятельно затягивать ремни, смущенно двигая задом, поочерёдно приподнимая ноги. От волнения и нещадно палившего солнца взмок. Футболка прилепилась к спине. Настроение испортилось окончательно. Опасливо огляделся. Никто не обращал на него внимания. Все были заняты. Немного успокоился.
С безоблачного неба, как надоедливые семена одуванчика, качаемые ветром, продолжали сыпаться парашютисты. Под навесом палатки очередная группа растягивала стропы. Сворачивала парашюты.
Подвешенный на крюк купол, походил на перевернутую огромную пачку. Целеустремленное грубое мужское копание в сборках тонкого вспененного белья накатывало ощущением эротики и медицины. Мужские руки лезли внутрь, расправляли воланы и рюши, равняли. Вытягивали какие-то кончики, закрепляли. Гасили вздутия и пышность. Нейлон недовольно шуршал, изредка скрипел, сопротивляясь. Казалось, вот-вот изнутри выглянут стройные ноги и взбрыкнут охальника. Наконец, купол сдавался — испускал дух. Его заворачивали, окутывая длинной полой. Снимали с крюка. Парень ложился с ним в обнимку на пол. Прижимал телом, продолжая крутить. Не чувствуя сопротивления, превращал в нечто компактное, перетянутое резинками. Прагматичное и неприятное на вид — с завернутыми петельками, короткими хвостиками и торчащими пупышками.
Соколов поглядел на летчика. Тот вместе с пожилым техником осматривал хвостовое оперение ярко красного маленького спортивного самолета. Качал головой.
Донеслось:
— Сколько раз Генке говорил не надо так закладывать! К чему эти сумасшедшие перегрузки! Не слушает. Под краской, видишь, чувствуется излом!
Эротические ощущения Соколова перешло в озабоченность. Он потихоньку приблизился.
Техник трогал скобу под рулём высоты. Недовольно морщился. Надувал плотно сжатые губы, выдавливая с воздухом прерывистый писк.
— Что теперь делать-то? Раньше надо было думать, — укорял лётчик, склонившись.
Оба неожиданно подняли головы. Увидели Соколова. Заулыбались. Разошлись в стороны. Техник стал суетливо протирать крыло.
— Пять минут, пассажир! — весело крикнул лётчик. Но тут же снова нахмурился. — Сейчас парашютисты опустятся и вперёд!
Подошел к кабине, нагнулся внутрь.
Соколов придвинулся ближе к самолету и незаметно потрогал злополучную скобу. Та была недавно покрашена. Внутри чувствовался бугорок. Походило на коррозию.
— Ты топливо-то будешь сливать? — шепнул техник лётчику, подойдя к кабине.
— Да, сейчас.
Соколов забеспокоился. Увидел как парень сходил за канистрой. Открутил под правым крылом пробку и присел. Подставил стеклянную банку. Брызнувшая струя попала на рукава. Запахло бензином. Нацедив почти литр, посмотрел содержимое на свет. Вылил в канистру. Затем сел под второе крыло.
— Зачем сливать-то? — озабоченно спросил Соколов.
— Технология такая. После каждой заправки положено. Смотрим, чистый или нет.
— И как? — Соколов согнулся, попытался заглянуть в банку.
— Нормально, — летчик нахмурился, вылил топливо в канистру.
Соколов выпрямился.
С вызовом подумал: «Мне это надо? Никто проводить не приехал! Пойду-ка отсюда. Скажу родственникам, что полетал, очень понравилось. Было весело. Спасибо за подарок. Не будут же меня здесь разыскивать!»
С прошлой осени, когда исполнилось пятьдесят, Соколов отнекивался. «Пилотирование в подарок» ему вручил старший сын на день рождения еще в сентябре. Но была отмазка — дожди. Зимой тоже не полетаешь — холодно, гололед на взлётной полосе. Думал — забудут. Но теперь, когда в июле пригрело солнце и началась жара, все набросились разом: «Подарок действителен только год! Когда же? Когда?..»
Пришлось созвониться с организаторами и наметить дату. Все успокоились в ожидании. Периодически намекали: не передумал? Не страшно?
А сами взяли и не приехали!
«Мне это надо? — снова с грустью подумал Соколов. Всё есть: хороший дом, квартира в городе, престижная машина, красивая жена, дети, внук… Кому это выгодно? — так учили на службе. Жене? Ну, естественно — давно надоел. Тридцать лет уж! Сколько можно? Хочется новенького. Всё ей останется, да еще страховка. Внук — понятное дело, деда любит. А сыновья? Младший — весь в кредитах! Старший на днях сообщил, что уходит в политику, хочет бизнес мне передать. Но пока ведь не передал!! Может специально заманивает? Или страхуется?»
Соколов посмотрел по сторонам. Куда я прусь? Кругом одна молодежь. Веселятся. Забавляются. Им все нипочем. На днях парашютистка под Гатчиной сгорела! Вон, целуются на поляне. Катаются по травке в обнимку — ждут своей очереди на прыжок. Ни о чём не думают…
Руководитель по прыжкам собрал вокруг себя новичков:
— Ничего не бойтесь. У вас на спине два карабина. За них будете крепиться к инструктору. Кто-нибудь прыгал хоть раз?
— Я служил в десанте! — вышел в центр скуластый мужчина лет сорока.
Консультант усмехнулся:
— Тогда запомните, что сворачиваться в клубок, как вас учили, нельзя. Наоборот нужно лететь, прогнувшись назад. А то может закрутить.
Мужчина вернулся на место.
«Всё у них наоборот, — подумал Соколов, — вояк учат! Этот тоже, старпёр — называется десантник! Самостоятельно прыгнуть не может! Хочет, чтобы за шкирку привязали! Скобы — в коррозии. Бензин сливают каждый раз — наверно двигатель загнали!»
Техник с лётчиком что-то обсуждали, перегнувшись в кабину. Соколов начал тихонько пятиться к палатке. Вот сейчас, за углом его машина. Один рывок и поминай, как звали! Вспомнил, что на нем парашют. Потянул справа на плече за лямку. Не то — вытянулась белая этикетка с иностранными надписями. Синий штамп — март 2014. Этого года! Что это — дата изготовления? Вряд ли такой новый дадут. Скорее, окончание срока действия — уже испортился! Пропади они пропадом…
— Эй, пассажир! — окрикнул лётчик, сверкнул голубыми глазами. Он уже стоял на крыле. — Пора!
Соколов еще раз оглянулся вокруг. Глубоко обречённо вздохнул. Никто из родственников не подъехал. Вынул из кармана телефон, снова набрал один номер, другой — длинные гудки. Видать, некогда — ждут результата! Приедут за документами и чтобы машину забрать… Сейчас бы залудить стакан водки!
Постарался улыбнуться — скривил рот, помахал рукой. Быстрым шагом направился к самолету.
— На крыло вставать только на специальное место, — предупредил летчик.
— Я знаю, — огрызнулся Соколов, — летал уже!
Ступил на металлическую подножку. Правую ногу поставил на темное пятно. Левую перекинул в кабину. Сел в маленькое кресло с металлической спинкой. Между ног оказался рычаг управления. Внизу — педали. На соседнем месте слева все то же самое.
Лётчик продолжал стоять с другой стороны кабины. Наклонился и, расправив привязные ремни, опутал ими Соколова, соединил на животе под стальную булавку со штрипкой:
— При необходимости освобождения дергайте за неё! — поправил ремни на плечах, затянул крепче.
Соколов почувствовал, как слился с сидением
— В случае вынужденного покидания самолета, надо дёрнуть на себя рычаг сброса фонаря, — сообщил летчик.
— Это когда темно? — не понял Соколов. — Где рычаг?
— Справа от вас, — чуть улыбнулся. Мгновенно стал серьёзным. Недовольно засопел.
— Не понял, где? — Соколов наклонился вправо, раздраженно, пытаясь что-то увидеть.
— Фонарь — это прозрачный колпак над нами, а рычаг вот! — летчик задвинул кабину и справа по борту появилась красная металлическая петля.
Соколов вздохнул.
Инструктаж продолжался:
— А потом уже дергаете штрипку, освобождаетесь от ремней.
— Может наоборот?
— Нельзя! Если самолет закрутит — рычаг фонаря не поймаете!
Соколов вздохнул. Мысленно он уже вращался. Попытался представить последовательность действий. Но подумал, что самолет в этот момент может находиться вверх тормашками или войдет в штопор. Что тогда?
— Ремни только после фонаря! — строго сказал лётчик. — Лямки откинуть назад. Вытянуть правую руку из кабины, опереться на крыло. Приподнять корпус и повернуться вправо. Затем поставить левую руку и ногу. Оттолкнуться от самолета под углом минимум тридцать градусов к продольной оси.
— Может порепитируем? — осторожно предложил Соколов.
— Смысла нет! — летчик устраивался в своё кресло. — Всегда случается что-то непредвиденное. Там уж как повезет. Ручку управления пока не трогать, педали не нажимать!
Стал включать тумблеры, двигать рычагами. Стучать по стёклышкам приборов. Завел двигатель.
— Какого года самолет? — с надеждой спросил Соколов.
— Восемьдесят шестого, — кивнул тот.
— Не очень старый?
— Да что, вы! Вон, в Германии до сих пор на военных летают со второй мировой.
Соколов приуныл. Год рождения младшего сына. Ему уже двадцать восемь. Вспомнил, что после пяти лет всегда менял машину, боясь случайных поломок.
Переговоров с диспетчером не было. Летчик покрутил головой по сторонам и двинул самолет к взлётной полосе.
Мотор взревел. Короткий разгон и набор высоты…
Соколов не хотел смотреть на удаляющуюся землю. Стал искать на приборной доске высотомер, не нашел. Сквозь шум спросил.
— Вот он! — ткнул пальцем парень, — правда он почему-то перевернут, ноль внизу. Но ориентироваться можно.
Снова наоборот, — вспомнил Соколов с досадой. Наверно — судьба! Между раздвинутых ног двигался рычаг управления. Руки тянулись его ухватить. Положил ладони на колени.
— А вы где летали? — спросил лётчик.
— Учился в Армавирском военном летном ПВО-о-о-о—только успел сказать Соколов.
Грудь сдавило — самолет задрал нос почти вертикально. Яркое солнце ударило в глаза.
— Значит привычные! — улыбнулся сосед и тут же опрокинул машину вниз.
— М-м-м-м-м… — вырвался у Соколова протяжный стон. Грудь распирало словно бочку с забродившим вином.
— Там небось покруче будет?
Самолет снова набирал высоту. Ответить Соколов не мог. Казалось, что голова и тело плющатся, выдавливая изнутри глаза. Препятствовал спёртый внутри воздух. Стиснутые зубы и сжатые губы не выпускали его наружу.
И снова в пике — внутренности к горлу. Навстречу неслись темно-зеленые лесополосы, разделенные более светлыми полями. Подумал, что лучше бы он рассказал, как летал в детстве на кукурузнике.
Самолет выровнялся и стал постепенно набирать высоту.
— До полётов не дошло, — смог выговорить Соколов, — списали по здоровью — шумы в сердце!
— А…,— понимающе согласился парень. Ухмыльнулся. Взглянул на пассажира и резко кинул рычаг влево, тут же вернул на место.
Соколов вцепился руками в колени. Самолёт перевернулся. Солнце исчезло. Над головой поплыла земля. Странно прилипшие к ней деревянные домики, сараи, стадо коров, заброшенные свинарники.
Дыхание восстановилось. Попытался улыбнуться:
— Здорово! А вы что заканчивали?— Я? Ничего! Так… занимаюсь в аэроклубе. Больше года!
«О черт, еще не легче… — подумал Соколов. — Лучше бы не спрашивал!»
Самолет начал резко набирать высоту. В глаза снова ударило солнце. Шли прямо на него. Соколов подумал о маленькой птичке, опалившей крылья. Смешная была комедия, но не сейчас…
Постепенно двигатель стал затихать. Пришлось сглотнуть, чтобы восстановить слух. Но ничего не изменилось. Казалось, что мотор вот-вот смолкнет. Неожиданно раздался пронзительный зуммер, напоминающий обреченный посвист механика на аэродроме.
«Вот она — скоба под рулем высоты, — подумал Соколов, — лопнула гадина! Чёртов Генка…»
Рука потянулась к рычагу сброса фонаря.
— Предупреждение о скорости сваливания! — улыбнулся лётчик, — частенько барахлит.
Соколов кивнул и постарался улыбнуться в ответ. Почувствовал, что получается не очень. Слишком напряжено лицо. Вонзил пальцы в колени.
Двигатель совсем стих, самолет замер и неожиданно стал падать хвостом вперёд. Как легковушка — задом скатываться с ледяного склона.
— О-о-о-о-о-о-о-о-ох! — вырвалось у Соколова. Казалось, живот отделяется от спины. Выдавливается через ремни безопасности.
Мотор снова стал набирать обороты. Когда сбоку показались поля — появилось спокойствие.
Ещё пару раз войдя в штопор, сделав несколько бочек и петлю «Нестерова», самолет резко покачал крыльями.
— Встали в очередь на посадку, — пояснил лётчик. Кивнул на рычаг, — хотите попробовать?
— Нет!!! — вскрикнул Соколов. Но через секунду передумал. — Давай, только я по прямой.
— Берись!
Соколов осторожно взял торчащий между ног рычаг. Подержал ровно. Затем повел чуть влево. Самолет стал крениться. Голова Соколова наклонилась туда же. За ней потянулись рука с рычагом. Земля оказалась вверху. Испугавшись, потянул на себя и стал валиться в пике.
— Надо держать голову ровнее, тогда будет легче! — летчик выправил самолет. Есть еще минут пять — пробуй!
«Голову ровнее, голову ровнее…» — твердил про себя Соколов, управляя самолетом….
Сев на полосу, самолет вырулил на стоянку. Развернулся. Резко газанул и затих.
Лётчик сдвинул фонарь. Нагнулся и стал возиться с приборами. Его коренастая фигура, в пропахшем бензином комбинезоне, стала какой-то родной, давно знакомой, надежной. Хотелось обнять, прижаться. Соколов выдернул штрипку и откинул привязные ремни. Протянул руку:
— Спасибо, что живой!
Летчик обернулся. Подал мягкую, совсем детскую маслянистую ладошку и смущенно улыбнулся. В голубых глазах — лукавинки. Смолчал, только кивнул.
Соколов стал спускаться…
Навстречу по тропинке бежал маленький человечек:
—Деда, деда, овми меня в амалёт! Овми в амалёт…
А за ним сыновья, невестка, жена и друзья. Кричат, размахивают руками. Цветы, выстрел шампанского. Соколов подхватил внука на руки. Тот обнял за шею:
— Деда, весь мокый! Ты купався? Купався? Де ты купався, на небе?
— Пришлось понырять! — усмехнулся Соколов. — Главное — ровно держать голову, внучОк!
Подошла жена. Протянула наполненный фужер:
— Машину я поведу, — обняла. Прижалась к губам долгим поцелуем. — Сокол ты мой ясный!
Ощущение небывалой лёгкости и свободы наполнило грудь. Порыв свежего ветра растрепал волосы. Со всех сторон слышались родные голоса. Светило яркое, ласковое солнце. Необыкновенно горячее. Одобрительно оглаживало лучами, выпаривая футболку. Вдали колыхались верхушки леса, приветствовали своего старого знакомого, спустившегося с небес. Земля под кроссовками казалась мягкой, податливой, точно извинялась. Хотелось оттолкнуться и снова взмыть в вышину. Но уже так, самому — раскинув руки. А потом обнять сверху все вокруг, на что хватало взгляда, прижать к себе и никогда не отпускать!