Дворник и его друзья

День рождения директора пионерского лагеря

У директора пионерского лагеря наступил день рождения.

— Поздравляю, — сказал я ему перед завтраком. — Как будем отмечать? Какие планы?

— Не знаю пока, — пожал плечами директор.

А я сказал:

— Для нас сейчас главное — хорошая компания. Кто у тебя есть?

Директор подумал и сказал:

— Дворник.

— Так… А ещё?

Он подумал ещё немного и вспомнил:

— Повар.

Я сказал:

— Это будет отличная компания. Зови их сюда.

Когда они пришли, я сразу взял инициативу в свои руки:

— Ну, господа, какие будут предложения?

— Я чё-то не понял: кто это? — ткнул в меня своей метлой дворник.

— А я тогда кто?

— Ты — дворник пионерского лагеря, — напомнил я ему. — Вон у тебя даже метла есть.

— Странный у тебя какой-то друг, — сказал дворник директору и скривил губы.

— Сам ты странный, — говорю. — Посмотри на себя в зеркало, чучело: ходишь по лагерю, детей пугаешь. Лагерь в мусоре тонет, а ты только куришь и пьёшь, как лошадь. Скажи спасибо, что тебя в хорошую компанию пригласили.

Дворник вылупил глаза и спросил у директора:

— Кто это такой? — И опять, в сотый раз ткнул в меня метлой.

— Это писатель, — сказал директор.

— Чё-то не похож он на писателя, — скривил губы дворник.

А я сказал:

— Зато ты очень на дворника похож. Прямо вылитый дворник.

Дворник скорчил страшную рожу и промычал сквозь губу:

— Ну ладно, гад, посмотрим.

И добавил:

— Писателей развелось. Никто работать не хочет.

И плюнул.

— Пошлите в лес, что ли, — предложил повар.

А я вдруг подумал, что там-то меня за каким-нибудь дубом дворник запросто «пришьёт», и сказал:

— Давайте лучше в горы сходим.

— Так это надо в Грузию ехать, — сказал директор. — Пошли на речку.

И все пошли. А я, пока шёл, всё время думал, что не умею плавать, и косился на дворника.

Когда мы пришли на речку, повар спросил:

— Интересно: здесь рыба есть?

— А ты что — на рыбалку сюда пришёл? — сказал дворник.

— Есть, наверное, — ответил директор повару.

— Причём тут рыбалка, — ответил дворнику повар.

— Вода, наверное, холодная, — сказал я.

— А ты что — купаться сюда пришёл? — спросил меня дворник.

— Вода нормальная. Хорошая вода, — ответил мне директор. — Её даже пить можно.

— А ты пил? — спросил дворник.

— Что я — дурак, что ли — из речки воду пить? — ответил директор.

— И я не пил, — признался повар.

— А кто-нибудь пил? — спросил дворник.

— Никто не пил, — ответил опять повар.

— А ты за всех не отвечай. Если ты один не пил, это не значит, что никто не пил, — скривил рожу дворник.

— Почему он один? Я тоже не пил, — напомнил директор.

— Да помню я, — почему-то разозлился дворник. — Думаете, кроме вас людей нет? А кроме вас ещё люди есть.

И ткнул метлой в мою сторону:

— Ты пил?

— Нет, — сказал я.

— А я пил, — признался дворник.

— Подумаешь, я тоже могу, — засуетился директор.

— Да ладно, — ещё сильнее скривил рожу дворник. — Сейчас-то что? Сейчас каждый дурак выпьет. Ты попробуй первым выпить, когда ещё никто не пил.

— Зато я землю ел, — похвастался повар.

— Землю все ели, — хмыкнул дворник. — Землю, наверное, даже он ел, — и опять ткнул в меня метлой. — Ты ел?

— Ел, — зачем-то соврал я.

— А сейчас сможешь? Тем более, ты её уже ел. Это первый раз трудно, а потом — когда уже попробовал — легче, — сказал дворник.

Сейчас я не хочу, я в обед хорошо наелся. Я два вторых съел, поэтому у меня аппетита нет, — сказал я.

— Врёшь ты всё. Землю ты не ел, потому что ты трус и врун.

— Почему это я врун?

— Потому что если тебе сейчас ещё два вторых принесут, ты их за милую душу съешь. И если первое принесут — тоже съешь. И аппетит у тебя есть. Врёшь ты, что у тебя аппетита нет. А землю ты не ешь, потому что ты трус! — разозлился дворник.

— Тогда, если ты такой смелый, возьми и ешь её сейчас, — ответил я.

— А ты стрелки не переводи. Хитрый какой — стрелки переводит!.. Слышь, писатель, ты мне сразу не понравился! — забился в истерике дворник.

— Можно подумать — ты мне понравился. Посмотрите на него: Иван-царевич какой!

— Может, хватит уже, — сказал директор.

— А ты бы вообще помолчал, — никак не мог успокоиться дворник. — Что это за друг у тебя? Даже землю не ел. А врёт, что ел. Твой друг врун.

— Сам ты врун! — не выдержал я.

— Да пошёл ты! — обиделся дворник и отвернулся.

— А я знаете, что слышал, — сказал повар. — Если совсем ничего не есть, то организм привыкает и даже сам отказывается от еды. Сначала, конечно, похудеешь, станешь, как скелет — кожа да кости. А потом у организма открываются внутренние резервы и появляется скрытая энергия. Как только эта энергия появится — всё: человеку никакая еда уже совсем не нужна. И тогда человек с этой энергией никогда не умрёт. Такому человеку смерть вообще не страшна, такая у него появляется энергия. Но для этого надо, чтоб человек преодолел порог голода. Только тогда появляется эта энергия. Но стоит только человеку хоть что-нибудь съесть — всё: ничего не получится.

— Я тоже об этом слышал, — сказал директор.

— А я слышал, что если ночью, часика в три, выйти из дома и стоять у подъезда с закрытыми глазами, то можно услышать, как души умерших разговаривают друг с другом. Я один раз вышел — и услышал их разговор, — сказал дворник.

— И что же ты слышал? — спросил повар.

— Что надо — то и слышал! Не верите — не надо! Только у меня дома тетрадка есть, я всё туда записываю: и что в тот раз слышал, и что потом слышал, когда в другой раз выходил. В первый раз душа старухи одной, с первого этажа, про варежки говорила, что не успела довязать до конца. Я потом (не ночью, конечно, а днём уже) позвонил в эту квартиру и всё рассказал. У этой старухи, которая умерла, дети остались и внуки. Муж у неё давно умер. Так вот, дети её подтвердили, что она половину варежки не успела довязать: умерла. Полторы варежки связала, а половинку не успела. Ясно вам? Я это сначала ночью услышал, когда с закрытыми глазами стоял. А потом мне это родственники этой мёртвой бабки подтвердили… И ещё несколько случаев было, когда ночью души о чём-нибудь говорят. Голоса у всех почему-то одинаковые, и не поймёшь: мужские или женские. Какие-то средние.

— А правда, что на месте нашего лагеря раньше кладбище было? — спросил я.

— Правда, — сказал директор. — А мне бабка рассказывала, что, когда Сталин умер, его оживили, но народу не стали показывать, чтобы не травмировать. Потому что его не сразу оживили, а через месяц — когда все уже знали, что он умер. Если бы его успели оживить до того, как всем сказали, что он умер, — тогда ничего. А так получается, что оживить-то его оживили, а показывать никому не стали. Учёные такое средство изобрели — чтобы мёртвых оживлять. Они этим ещё при Сталине начали заниматься, но немного не успели довести до конца: только через месяц после его смерти опыты завершились. Он в марте умер, а они опыты в конце апреля закончили. Но всё равно решили попробовать оживить Сталина, и у них получилось. После этого весь архив засекретили, а у этих учёных всё из памяти стёрли, в целях безопасности. А Сталин, говорят, до сих пор живёт, только его прячут и никому не показывают.

— А откуда тогда это твоя бабка узнала? — спросил дворник.

— Я уже не помню: она говорила, когда я ещё маленький был, — сказал директор.

— А ещё говорят, что от Земли до Луны есть воздушный тоннель. Стоит только в него попасть — через три секунды на Луне окажешься, — сказал повар.

— Хватит врать-то, — поморщился дворник.

— Кто врёт-то?

— Ты врёшь.

— А мне брат рассказывал, что где-то в Тихом океане плавает такая рыба, которая раньше была человеком, — сказал директор.

— Человек-амфибия, что ли? — скривил рожу дворник.

— Никакая не амфибия. Эта рыба — наполовину человек. А раньше она вся была человеком. Её несколько раз фотографировали, но на фотографиях её не видно.

— А правда говорят, что если долго смотреть на звёзды, то можно увидеть своё прошлое и будущее? И даже то, что происходило тогда, когда нашей Земли не было? — спросил я.

— Правда, — ответил дворник.

Мы посмотрели на небо. Там уже появились первые звёзды.

— Пошли, что ли? — робко спросил повар.

И мы молча пошли в лагерь.

— С днём рождения, — сказал дворник, когда мы дошли.

И повар сказал:

— С днём рождения.

И я сказал:

— С днём рождения, — хоть и поздравил директора ещё утром.

Нам не хотелось расходиться, и мы постояли ещё немного.

— Мне кажется, я вижу, что происходило десять тысяч лет назад, — сказал дворник, глядя в звёздное небо.

Тогда мы тоже все стали смотреть наверх.

— И я тоже вижу. Я вижу, что было миллион лет назад, — сказал директор.

— А я — миллиард, — сказал повар.

— А я… — сказал я, глядя в небо, и замолчал.

Потом помолчал немного и продолжил:

— А я и правда не ел землю.

— Кто ж землю ест, — ухмыльнулся дворник.

— Хороший у тебя день рождения получился, — сказал повар.

— А давайте повторим! — предложил дворник.

— Когда? — обрадовался директор.

— Ну, не знаю. Когда созреешь.

— Тогда давайте, — согласился директор.

— Только надо будет ещё завхоза позвать. Я её видел: такая тёлка! — сказал дворник.

— Ладно, я её позову, — сказал директор.

В лагере закончился ужин. На небе светила Луна и горели звёзды. А мы всё стояли, и нам совсем не хотелось расходиться.

Кац уходит

— А правда говорят, что Кац уходит? — спросил повар.

— Правда, — сказал директор.

И тут зазвонил телефон.

— Слушаю, — сказал директор в трубку. — Правда. Уходит. Вы же знаете Каца: он не пропадёт. До свидания.

И положил трубку.

— Кац негодяй: он Елену Николаевну подсидел, — сказал повар.

А я спросил:

— Откуда ты знаешь, что он её подсидел? Ты что — свечку держал, когда он её подсиживал?

— Свечку я не держал. Но всё равно, как только её увидел — сразу понял, что её подсидели. Это же сразу видно — что человек подсиженный. Ты бы тоже всё понял, если бы тогда её увидел, — сказал повар.

— Ну, а ты что обо всём этом думаешь? — спросил дворник завхоза.

Завхоз сказала:

— Ну, что я могу об этом думать? Елена Николаевна — моя подруга…

А директор сказал:

— Елена Николаевна сама виновата: она повод дала.

— Ничего она не дала, — замахала на директора руками завхоз.

— Дала, я же знаю, — стоял на своём директор.

А я сказал:

— Елене Николаевне замуж пора, а у неё нет подходящей кандидатуры. Вот она и ищет приключений на свою голову. А если бы у неё была подходящая кандидатура, она бы не стала повод давать. Её главная ошибка в том, что она постоянно даёт повод. И, насколько я знаю, Кац — не первый, кому она этот повод дала. И Кац им воспользовался.

А завхоз сказала:

— Елена Николаевна — несчастный человек. Она находится в поиске. А человек, который находится в поиске, не застрахован от ошибок. Такой человек не защищён и подвержен любым провокациям. А Кац воспользовался её незащищённостью и подсидел Елену Николаевну.

А директор сказал:

— О чём вы говорите! Если всю вину возлагать на Каца, то получается, что Елена Николаевна вообще не виновата. Но, насколько мне известно, случай с Кацем — не единственный в биографии Елены Николаевны. Если вы не верите мне, можете спросить у писателя, — и ткнул в меня указательным пальцем.

Я сказал:

— Да, это так. Действительно, до инцидента с Кацем Елену Николаевну подсиживали и на прошлой работе. Об этом она рассказала мне сама. Хотя Каца это, конечно, не оправдывает. Будь я на месте Елены Николаевны…

Но дворник закричал:

— Да что Елена Николаевна! Он и меня чуть не подсидел!

И тут наступила тишина — настолько все были удивлены.

А дворник так разволновался, что уже не мог остановиться:

— Вы не знаете Каца! И ваше счастье, что он, наконец, уходит! Я был на волосок от судьбы Елены Николаевны!

И тут он понёс полную ахинею. Мы ему, конечно, не поверили, но повод для размышления у нас появился.

Директор сказал:

— Кац — чудовище. И никто этого не отрицает. И все рады, что он уходит. Но то, что рассказал нам сейчас дворник — лично у меня совершенно не укладывается в голове. Поэтому в этой истории с Кацем я не верю ни одному его слову.

А повар сказал:

— А я верю. Дворник не такой человек, чтобы так складно всё придумать. Всё, на что он способен — это банально изложить события. А чтобы придумать — нет: у него на это нет мозгов.

А я сказал:

— Мозги у него, конечно, есть. А вот чего у него действительно нет — так это фантазии. А без фантазии что-нибудь придумать невозможно, это я вам как писатель говорю. Поэтому хотите вы этого или нет, но дворнику придётся поверить.

Директор сказал:

— Ну и что? Допустим, дворник прав. Что это доказывает? Что Кац — страшный человек? Мы это и так знаем. Но зачем нам это знать, если он всё равно уходит? Всё, что произошло между Кацем, Еленой Николаевной и дворником — это уже вчерашний день. Если бы Кац не уходил, а оставался с нами — нам необходимо было бы предпринять какие-то меры, чтобы подобные события не произошли в будущем с той же Еленой Николаевной или с кем-нибудь из нас. Но своим уходом Кац избавил нас от дальнейших действий. Всё, что будет происходить с Кацем дальше — нас не касается.

А я сказал:

— А Елена Николаевна?

Директор сказал:

— С Еленой Николаевной не всё так просто. С ней надо что-то делать: я не хочу, чтобы она продолжала давать повод. Вместо Каца придёт кто-то другой. А мы знаем, какая лёгкая добыча Елена Николаевна.

Дворник сказал:

— Правильно. Елена Николаевна должна уйти вместе с Кацем.

А я сказал директору и дворнику:

— Если доводить вашу мысль до конца, то вместе с Кацем и Еленой Николаевной должен уйти и дворник.

Опять повисла тишина, и все стали смотреть на дворника.

И тогда дворник сказал:

— Видите ли, в том, что Елена Николаевна должна уйти вместе с Кацем, нет ничего необычного. Но если вместе с Кацем уйду ещё и я — пойдут кривотолки.

— Какие ещё кривотолки? — спросила завхоз.

— Самые разные кривотолки, — сказал дворник и стал развивать свою мысль. — Разве вас не удивило, что Кац пытался меня подсидеть? Удивило, и это неудивительно: подсидеть Елену Николаевну — это нормально. А дворника — противоестественно. Поэтому если я уйду вместе с Кацем, у вас в коллективе пойдут кривотолки, что Кац пытался сделать с дворником то, что противоестественно. А вам это надо?

Директор сказал:

— Дворник прав. Елена Николаевна пусть уходит вместе с Кацем. А дворник должен остаться: кривотолки нам не нужны.

Мы согласились с директором и стали пить чай. И ещё долго — до пятой или шестой кружки — обсуждали: какое всё-таки чудовище — этот Кац. И как хорошо, что он, наконец, уходит.

Дворник взялся за старое

— Что-то мне подсказывает, что дворник взялся за старое, — сказал директор.

Повар сказал:

— Надо что-то делать, иначе мы его потеряем.

— Мы его и так уже давно потеряли, — сказал директор.

Но мне стало жалко дворника, и я сказал:

— Может быть, ещё не всё потеряно, и мы сможем его вернуть. Наша беда в том, что мы ставим диагноз, не зная причины. А если бы мы узнали причину, то смогли бы ему помочь.

Повар сказал:

— Писатель прав. Не знаю, как остальные, но лично я причины не знаю. И мне очень хотелось бы её узнать.

— Так пошли и узнаем, — сказал я.

Директор не хотел идти, но всё равно пошёл вместе с нами.

— Мы пришли, чтобы тебе помочь, — сказал повар дворнику, когда мы к нему пришли.

— Ты взялся за старое, а нам это не нравится, — сказал директор дворнику.

А я сказал:

— Мы пришли узнать причину. Она у тебя есть?

— Конечно, есть, — ответил за дворника повар.

— Ничего у него нет. Вы посмотрите на него. Разве не видно? — сказал директор.

Мы посмотрели на дворника, хотя и так уже смотрели на него всё это время. Но, после того, как об этом нам сказал директор, мы стали смотреть на дворника уже целенаправленно. Мы стояли и смотрели только на дворника, и больше ни на кого. И директор, посмотрев, как мы смотрим на дворника, тоже стал на него смотреть. Мы все вместе смотрели на дворника, и видели, что если бы у него была возможность — он бы тоже посмотрел на себя. Но такой возможности у дворника не было, поэтому он смотрел на всё, что угодно, но только не на себя.

Директор увидел это и сказал:

— Посмотри на себя.

Мы продолжали смотреть на дворника. От него пахло коньяком и селёдкой.

Мне стало его очень жалко, и я сказал:

— Алкаш несчастный.

А дворник обиделся и сказал:

— Никому я не нужен: жена от меня ушла, а завхоз меня не любит.

И заплакал.

— Вот и причина, — обрадовался повар и посмотрел на меня с директором.

А директор рассердился и сказал дворнику:

— Сколько можно пить? А если я тебя по статье?

Повар подсел к дворнику и сказал:

— Нельзя его по статье: пропадёт он.

Директор сказал:

— Пропадают обычно хорошие люди. А таким, как наш дворник, ничего не делается. Наоборот — хорошим людям от них одни проблемы.

А я сказал:

— Дворник хороший.

Директор даже подпрыгнул:

— Ты-то откуда знаешь, писатель? Фантастики начитался?

Я объяснил директору:

— У него депрессия от несчастной любви. Если его по статье — он может руки на себя наложить. Несчастная любовь — это очень серьёзно. Здесь главное — не рубить с плеча, а то потом уже ничего не исправишь.

А повар сказал:

— Дворнику надо помочь, один он не справится: он совсем обалдел от своей любви.

А директор подумал и сказал:

— Дворника надо отвлечь, переключить внимание на что-нибудь другое.

Мы стали думать: на что переключить внимание дворника, но у нас ничего не получалось.

Тогда повар сказал:

— Главное — не оставлять сейчас его одного.

Почему дворника нельзя оставлять сейчас одного — повар не объяснил, но все с ним всё равно согласились.

А директор спросил:

— Мы что же — так и будем около него сидеть?

Я сказал:

— Просто так сидеть не интересно. Давайте поиграем во что-нибудь.

Директор сказал:

— Правильно. Повар, поиграй с дворником.

А повар заупрямился и сказал:

— Нужен я ему! Вот если бы с ним завхоз поиграла…

И дворник ещё сильнее зарыдал.

Мы смотрели, как дворник рыдает, и у нас всё внутри переворачивалось от такого зрелища. Нам было очень жалко дворника, но мы никак не могли придумать: как ему помочь.

Тогда директор сказал:

— А вы тоже в детстве кричали людям с балкона, а потом резко садились вниз, чтобы не заметили? Я до сих пор так делаю.

И вдруг дворник хмыкнул и сказал:

— А мне нравилось обливать прохожих с балкона. Нальёшь в бутылку воды, обольёшь кого-нибудь и спрячешься!

А повар сказал:

— А я кошелёк за верёвочку привязывал и дёргал.

А я не стал ждать, когда все спросят, что делал я, и сказал:

— А давайте сейчас кого-нибудь обольём!

И мы побежали к директору на балкон, и целый день пугали и обливали прохожих. Было очень весело, и у дворника прошла депрессия. Потому что во время депрессии главное — переключить внимание на что-то другое и не оставлять человека одного.

Заветная мечта дворника

— Когда я был маленький, я хотел стать поваром, — сказал дворник.

— А я — водителем трамвая, — сказал повар.

А я сказал:

— И я хотел быть водителем трамвая. И повара мне тоже нравились. И вообще, я кем угодно мог бы быть, потому что мне нравилось очень многое.

А директор сказал:

— А я мечтал возить вагонетки с углём и землю ковырять ковшом.

Дворник хмыкнул и сказал директору:

— Ну и что же тебе помешало? Ковырял бы сейчас землю или вагонетки возил.

— Жизнь — сложная штука, — сказал директор и не стал больше ничего добавлять. Но всем и так было понятно, что он что-то не договаривает.

А дворник почему-то разозлился и сказал:

— Все только и мечтают: водить трамваи и возить вагонетки с углём. А становятся директорами и писателями.

— Что ты завёлся опять? — спросил повар дворника.

— Тебе твоя профессия не нравится? — спросил директор дворника.

— Да мне всё нравится! Понятно? Я, если хотите знать, в любой момент могу от вас уйти! Хоть сейчас! И ищите себе тогда другого дворника! — зашёлся в истерике дворник. — С моей профессией я не пропаду, везде с руками оторвут. Меня уже звали в один институт научно-исследовательский. Но я ещё не решил: уходить или нет, потому что там пахнет сероводородом. Они там опыты проводят, а у меня на этот сероводород аллергия. У меня на него с детства аллергия. А то бы я уже давно туда ушёл.

А я сказал:

— Ты же поваром мечтал быть. Вот и пошёл бы работать поваром. Или у тебя ещё и на кастрюли аллергия?

А дворник сказал:

— Ну, ты, писатель, даёшь! Ты же, кажется, тоже поваром хотел быть. И чего?

Я сказал:

— Ну… я… это самое… писатель, вроде, уже…

Дворник даже задохнулся от возмущения:

— Писатель! Уф! Уф! Эт самое… Писатель он!.. Уф! А я вот дворник! Понятно? А если я дворник — я не человек, что ли? Интересно, что бы вы делали без дворников? Думаете, дворниками одни дураки становятся? А я, между прочим, эт самое… в секретной лаборатории работал. И в институте одном… И мне даже кафедру обещали… и инвестиции… эт самое… тоже… Вы думаете, я тут только метлой машу и водку жру? А я, может быть, диссертацию пишу, а по ночам стихи сочиню! Вот так! Уф!

Он ещё много чего говорил. Не знаю: что на него нашло? А потом он схватил метлу и начал мести дорожку от домика. А мы стояли и смотрели. Он уже успокоился: наверное, высказал всё, что у него наболело. Он подметал и продолжал говорить, но уже обычным, спокойным тоном:

— Мне нравится… эт самое… Я люблю, между прочим… На свежем воздухе, и всё такое… Природа, опять-таки… И никто над душой не стоит…

А мы стояли и смотрели. А он махал своей метлой: справа — налево, слева — направо… И потихоньку удалялся, и голос его становился тише. И тогда мы потихоньку пошли за ним по чистой дорожке, которую он только что подмёл. Мы шли за ним, как три дурака, словно нас магнитом тянуло. А что он говорил — мы уже не слышали: так тихо он говорил. До нас долетало только:

— Уф!.. Уф!.. Эт самое… Уф!..

И чем чаще он повторял своё «уф», тем сильнее мне хотелось взять у него метлу и помахать ей справа — налево и слева — направо. Наверное, нам всем троим этого хотелось, и даже директору, который мечтал вагонетки возить. Наверное, поэтому мы за ним и шли. Мы шли и, как за маятником от часов, следили за его метлой и провожали её взглядом: куда она — туда и мы смотрели. Словно гимнастика для глаз: влево — вправо, вправо — влево… И упражнения для дыхательной системы: «Уф!» Мы уже так привыкли к этому «уф», что ждали его и мысленно, про себя, уфали: «Уф!» И один раз, когда дворник то ли очень тихо уфнул, то ли совсем забыл уфнуть, повар не растерялся и уфнул в нужном месте вместо дворника: «Уф!»

Дворник сразу остановился, оглянулся и, наверное, понял, чего мы хотим. Тогда он стал смотреть: кто из нас хочет этого больше других, и решил, что больше всего этого хочу я. Он протянул мне метлу и сказал:

— Ладно, писатель, так и быть: вон до того одуванчика.

Я взял метлу и стал мести дорожку дальше. Мне так понравилось мести, что я совсем забыл про всякое там «уф». А когда я дошёл до одуванчика, я передал эстафету повару и сказал:

— Так и быть: вон до тех ромашек.

А когда повар дошёл до ромашек, он передал метлу директору и сказал:

— Всё по-честному: теперь твоя очередь. До калитки.

Директор обрадовался, поплевал на руки для солидности, взял метлу и стал мести. Сначала это ему нравилось, но очень быстро он начал задыхаться: наверное, ему мешал живот. Каждый раз, после взмаха метлы, он очень длинно уфал: «Уфффф!» И когда он добрался, наконец, до калитки, он совсем зауфался. Даже не знаю, что бы с ним было, если бы он возил вагонетки с углём.

А потом мы сидели и отдыхали. Директор никак не мог отдышаться и продолжал уфать.

А я спросил дворника:

— А как ты стал дворником: случайно или захотел?

Дворник сказал:

— Как же можно случайно стать дворником? Конечно, захотел.

А я сказал:

— Ты же хотел стать поваром.

Тогда дворник сказал:

— Это я сначала хотел стать поваром. Но если бы я был всем, кем хотел стать, мне бы, эт самое… трудовой книжки не хватило бы.

Повар спросил:

— А кем ты ещё хотел стать?

Дворник задумался и начал вспоминать:

— После повара?.. Деревянной игрушечной лошадью, потом пингвином, королевой-матерью, потом — дочерью, пьяным соседом с третьего этажа, красным воздушным шаром, Чеховым, Диогеном, потом бочкой, летающей тарелкой, астрономом, как прадед… Да мало ли кем.

Повар спросил:

— Ну, а дворником как стал?

Дворник хитро сощурился и сказал:

— А я, когда к вам сюда прилетел, увидел однажды дворника, и так мне это понравилось, что я стал… эт самое… сами видите — кем.

Повар спросил:

— А там, откуда ты прилетел, ты что — ни разу дворников не видел?

Дворник сказал:

— Я к вам с другой планеты прилетел. У нас там дворников отродясь не было.

Директор, наконец, отдышался и сказал:

— Хватит болтать-то: «с другой планеты!» Знаю я, с какой ты планеты: в гастрономе грузчиком работал.

Дворник сказал:

— Я там временно работал: ждал, пока где-нибудь дворник понадобится. А как увидел, что здесь дворник нужен — сразу оттуда уволился и сюда пришёл.

Директор сказал нам с поваром:

— Да кому вы верите? Он же чокнутый!

А дворник сказал:

— Только я, наверное, всё-таки, скоро от вас улечу: начальство меня гнобит, завхоз не любит. А я без любви не могу. Есть у меня мечта: слетать на свою планету, повидаться с друзьями и родственниками. Может, там и останусь. Мне там уже памятник поставили, как первому дворнику с нашей планеты. Буду работать астрономом, как прадед. Или пьяным соседом с третьего этажа.

А я сказал:

— Слушай, дворник, возьми меня с собой, когда полетишь.

Дворник посмотрел на меня внимательно и сказал:

— А полетели. Вдвоём веселее.

Повар сказал:

— Я тоже хочу. Возьмите меня с собой.

Директор нахмурился и сказал дворнику:

— Ты мне кадры не уводи. Ещё чего! У меня и так людей не хватает… Хватит сидеть, обедать пора.

А повар спросил дворника:

— А повара на вашей планете есть?

— Не бойся, с голоду не помрёшь, — засмеялся дворник и похлопал повара по плечу.

И мы пошли обедать.

Ким, которого никто не видел

— Я не понимаю: что особенного в том, что к нам приедет Ким? — спросил повар.

Директор сказал:

— Что-то мне подсказывает, что Ким — это Кац.

Я сказал:

— Я тоже считаю, что Ким — это проделки Каца.

Дворник сказал:

— При чём тут Кац? Кац больше сюда носа не сунет.

Тогда я сказал:

— Кац не сунет, а Ким сунет. Ты не видел Кима.

Директор сказал:

— Кима никто не видел, и в этом его сила. Но мы прекрасно знаем Каца, и после случая с Еленой Николаевной он действительно не сунет сюда носа. Но Кац не такой наивный, чтобы бросаться на амбразуру самому.

Повар даже побледнел:

— Значит, Ким…

Директор кивнул:

— Да, Ким нужен Кацу, чтобы расчистить плацдарм.

Тогда я сказал:

— Чтобы расчистить плацдарм, не поможет никакой Ким. Даже если за его спиной стоит такой негодяй, как Кац. Да, мы уже прохлопали Елену Николаевну, и пусть это послужит нам уроком. Но именно поэтому — когда у нас уже есть, пусть негативный, но всё-таки опыт — мы не имеем права повторять свои же собственные ошибки.

Директор сказал:

— У Каца за спиной теперь тоже имеется опыт, и он будет из кожи лезть, чтобы победить.

Повар сказал:

— Главная наша ошибка в том, что после ухода Каца мы расслабились и стали почивать на лаврах. А Кац в это время разрабатывал новый коварный план. И Ким — первое звено в его плане.

У дворника сдали нервы, и он закричал:

— А я вас ещё тогда, когда Кац только что ушёл, предупреждал, что эта гадина ещё напомнит о себе. И так думал не я один: Ирина Витальевна тоже говорила, что возвращение Каца — это лишь дело времени.

Директор возразил:

— Если бы мы слушали всё, что говорит Ирина Витальевна, мы бы давно проиграли, а Кац сидел бы сейчас здесь, на нашем месте.

Тогда дворник спросил:

— А что же такого говорила Ирина Витальевна?

Директор сказал:

— Ирина Витальевна говорила, что уход Каца — всего лишь досадное недоразумение и результат подковёрных интриг.

Тогда я не выдержал:

— Выходит, что Ирина Витальевна…

Но директор не дал мне договорить, он срезал меня буквально на лету:

— Да, писатель прав. А кто ещё не понял — объясняю: Ирина Витальевна — человек Каца. И наша задача — выяснить: есть ли ещё люди Каца среди наших людей. Раковая опухоль Каца проникла в наш организм. Единственный способ спасти организм — ампутация заражённых тканей.

Дворник сказал:

— Но мы уже ампутировали из нашего организма Елену Николаевну. Если ампутировать ещё и Ирину Витальевну — что же останется от организма?

Повар сказал:

— У нас крепкий организм, он справится.

А директор нахмурился и ничего не сказал. Наступила тишина. Вопрос об ампутации повис в воздухе.

Теперь, когда кое-что прояснилось, дворник подвёл предварительный итог:

— Значит, с помощью Ирины Витальевны Кац всё это время получал информацию, а мы, не зная об этом, сами же его этой информацией и снабжали. Через Ирину Витальевну.

Директор нахмурился и, пристально глядя на нас, спросил:

— Кто после ухода Каца общался с Ириной Витальевной?

Мы, как школьники, все подняли руки.

Директор нахмурился ещё сильнее, хотя казалось, что сильнее уже невозможно.

У дворника окончательно сдали нервы, и он опять закричал:

— Это провал! Нас ждёт ужасное будущее! Этот Ким сначала приедет сам, а потом перевезёт сюда Каца.

Повар простонал:

— Мы не позволим!

Но ему не дали договорить. Начался страшный шум. Все стали кричать, размахивать руками и топать ногами. У меня даже разболелась голова. Но, наверное, голова разболелась не у меня одного, потому что вновь наступила тишина. Сегодня слишком часто всё резко менялось: от шума — к тишине и обратно. Такой уж сегодня был день. И за всем этим незримо присутствовал Кац. И все мы в этот момент его люто ненавидели. Мы так сильно его сейчас ненавидели, что даже чувствовали, что он это и сам чувствует.

И тогда в полной тишине повар спросил неизвестно у кого (наверное, у всех нас):

— А кто вообще сказал, что приезжает Ким?

Директор сказал:

— Ирина Витальевна.

И тут вновь наступила тишина. Но это была уже не простая, а окончательная тишина. Потому что если в предыдущую тишину всем всё стало ясно, то в эту — окончательную тишину — всем всё стало ясно окончательно. И если в предыдущей тишине ещё наблюдались незначительные непонятки, то сейчас даже вопрос о непонятках не стоял.

Когда мы немного успокоились, директор подвёл итог:

— Ирина Витальевна — профессиональный, но слабопрофессиональный провокатор.

Повар продолжил мысль директора:

— Она специально подбросила нам информацию о Киме, чтобы спровоцировать нас на скоропалительные ошибочные действия.

Дворник нервно замахал дрожащими руками:

— Мы тут чуть не переубивали друг друга.

А я сказал:

— А я считаю, что всё, что сегодня произошло, должно послужить нам уроком…

Но дворник меня перебил:

— Если я сейчас не напьюсь, я с ума сойду! Ух, и разозлил меня этот Кац! И Ким!

А директор ничего не сказал. Он открыл сейф и достал коньяк.

Одно шикарное местечко

Директор спросил:

— Дворника не видел?

Я сказал:

— Нет.

Директор проворчал:

— Куда он задевался?

И убежал.

И вдруг я услышал:

— Писатель!

Я оглянулся и пошёл на голос. А голос сказал:

— Стой! Не двигайся.

Я спросил:

— А кто это?

Голос прошептал:

— Молчи! Ничего не говори! А то ничего не выйдет.

Я замолчал.

И вдруг опять прибежал директор и снова спросил:

— Дворник не появлялся?

Я подумал: молчать мне или не молчать?

И тут голос ответил:

— Не молчи! Отвечай, когда тебя спрашивают.

А я сказал:

— Вы меня совсем запутали.

Директор спросил:

— Кто тебя запутал? Я спрашиваю: дворника не видел?

Я сказал:

— Не видел.

Директор сказал:

— Увидишь — передай…

И побежал.

Я спросил:

— Что передать?

А директор отмахнулся от меня, как от мухи, и дальше побежал по дорожке, искать дворника.

А голос сказал:

— Видишь, лежит ведро?

Я опустил голову и увидел маленькое детское ведёрко с оторванной ручкой. А рядом — игрушечный совочек.

Голос сказал:

— Бери совок в правую руку, а ведро — в левую. Закрой глаза и три раза повернись по часовой стрелке. Считай до пяти. Глаза не открывай.

Я стал считать:

— Раз, два…

И услышал голос директора:

— Дворника не видел?

— Не видел. С утра, — ответил голос повара.

И тогда самый первый голос прошептал:

— Не отвлекайся, досчитывай до конца.

И я стал досчитывать:

— …три, четыре, пять!

— И писатель куда-то пропал, — сказал голос директора.

— Открывай глаза, — сказал первый голос.

Я открыл и увидел дворника. Мы сидели вдвоём на каком-то чердаке.

Я сказал:

— Привет, дворник. Директор велел что-то тебе передать.

Дворник сказал:

— Знаю. Доброе утро, писатель. Давай игрушки сюда, — и забрал у меня ведёрко с совком.

Я спросил:

— А где это мы?

Дворник сказал:

— В одном шикарном местечке, — и стал совком насыпать песок в ведро.

Тут, оказывается, ещё и песок был. Дворник опрокинул это ведро, постучал сверху совком и поднял. Получился кулич. Потом снова: насыпал, опрокинул, постучал и поднял. Куличи получались неровные, а некоторые — вообще сразу рассыпались.

Дворник сказал:

— Здесь песок плохой. Вот на море песок — это да! На море песок — самый лучший.

Я сказал:

— А ты был на море?

Дворник сказал:

— Я и так знаю. А не веришь — не надо.

Я сказал:

— Я тоже не был.

Дворник сказал:

— А морская вода! Она же солёная, как рассол. В ней огурцы солить можно. Да что огурцы — рыбу в такой воде поймаешь, — она уже солёная! Я, когда вырасту, обязательно на море уеду и буду там жить.

Я сказал:

— А я, когда вырасту, — велосипед куплю, со звонком. Буду ездить и звонить. Со звонком ездить веселее. И чтобы багажник был: я тогда смогу тебя сзади посадить, и мы будем вдвоём ездить.

Дворник сказал:

— Тогда, может, вдвоём на море махнём? Вместе жить будем, купаться, загорать…

Я сказал:

— Давай, лучше я к тебе в гости приезжать буду. А ты — ко мне. Так даже интереснее: сначала ты у меня поживёшь, потом — я у тебя.

Дворник сказал:

— Точно! Я тебе рыбы наловлю, на лодке покатаю. Ты меня на велике со звонком, а я тебя — на лодке.

Я сказал:

— Смотри! — И показал вниз.

Там стояли директор и повар. А потом директор убежал, и повар остался один. Мы с дворником посмотрели друг на друга и поняли друг друга без слов.

Дворник сказал:

— Ладно.

А я сказал:

— Только командовать буду я.

Дворник кивнул, и я скомандовал:

— Повар!

Повар огляделся по сторонам и сказал:

— Кто это?

Я сказал:

— Молчи, а то всё испортишь. Лучше закрой глаза. Потом повернись три раза по часовой стрелке и считай до пяти.

Повар сказал:

— Как же я буду считать, если вы мне велели молчать?

Я сказал:

— Молчи, когда тебе говорят! А считай, когда надо, понял? Сначала молчи, потом считай. Что тут непонятного?

Повар сказал:

— Делать мне больше нечего, как всякой ерундой заниматься.

Тогда дворник не выдержал и сказал:

— Закрой глаза, повернись по часовой стрелке и считай до пяти, балбес!

Повар сразу всё выполнил и оказался перед нами. Он открыл глаза, увидел нас и сказал:

— Вас директор ищет.

Дворник сказал:

— Ерунда! Ну как — нравится тебе здесь?

Повар сказал:

— Где это мы?

Я сказал:

— В одном шикарном местечке… Хочешь в песочнице поиграть? У нас и совок есть.

Повар сказал:

— Обед скоро, а у меня ещё щи не готовы.

Тогда я сказал:

— А давайте пломбир делать! Смотрите!

Я взял ведёрко, быстро насыпал в него песок, опрокинул и поднял.

Я сказал:

— Смотрите: это же мороженое! — И стал гладить песочный кулич совком.

Дворник сказал:

— Угощайся, повар. Мы сейчас ещё наделаем.

А повар сказал:

— Взрослые люди, а ведёте себя, как дураки.

Тут дворник не выдержал:

— Сам ты дурак! Тебя в такое местечко пригласили, а ты выпендриваешься! У тебя совесть есть? Слышь, писатель, давай его назад отправим: он не вписывается в наш коллектив.

И вдруг повар сказал:

— Смотрите: директор!

Мы посмотрели и на другом конце чердака увидели большого белого кота.

Дворник спросил повара:

— Это — директор?

Повар сказал:

— А вы разве сами не видите? Посмотрите внимательнее.

Мы посмотрели внимательнее и поняли, что это действительно директор. Мы спрятались за щирокую балку, чтобы этот кот-директор нас не увидел.

Дворник прошептал:

— Как он нас тут нашёл? Повар, это ты ему про нас разболтал?

Повар сказал:

— Я-то тут причём? Вы же сами меня сюда затащили в бессознательном состоянии. Я понятия не имел, где вы находитесь.

Я сказал:

— Повар тут ни при чём. Это директор сам нас нашёл. Придётся возвращаться назад.

Дворник сказал:

— Блин, повар, ты весь кайф обломал. От тебя одни неприятности.

Повар сказал:

— Да что здесь хорошего? Чердак какой-то и песок.

Тогда дворник сказал:

— Много ты в песке понимаешь. А ты на море был? А велик у тебя со звонком есть?

А я сказал:

— А на лодке ты катался?

А дворник добавил:

— И он ещё говорит, что здесь ничего хорошего. Да это — самое шикарное местечко!

Тогда повар сказал:

— Обед скоро, а у меня щи не готовы. Вот если бы не щи… Я сейчас ни о чём другом думать не могу. Вот если бы в другой раз… Возьмите меня сюда ещё раз! А я вас тоже куда-нибудь возьму.

Дворник спросил:

— Куда это ты нас возьмёшь?

Повар сказал:

— Да есть тут ещё одно шикарное местечко.

Тогда дворник завёлся:

— Не ври: нет тут больше ничего, понял? Есть только одно шикарное местечко: вот оно, понял? И больше никаких шикарных местечек нет!

Повар спросил:

— Почему это — нет?

Дворник совсем разозлился, но всё-таки ответил:

— По кочану! Понял? Потому что не может быть сразу несколько шикарных местечек. Других местечек может быть сколько угодно, а шикарное — только одно! Понятно?

Повар сказал:

— Понятно. И всё-таки ты не можешь утверждать это, потому что не видел моё местечко.

Дворник сказал:

— Твоё местечко не может быть лучше этого.

Повар тоже завёлся:

— Спорим, что моё местечко лучше!

Дворник сказал:

— Спорим.

Повар сказал:

— А кто проиграет…

Дворник не дал ему договорить:

— А кто проиграет, тот весь день будет называть директора козлом.

Повар сказал:

— А при чём тут директор?

Дворник сказал:

— Струсил?

Повар сказал:

— Ничего я не струсил. Но директор не виноват, и называть его козлом я не буду.

Дворник сказал:

— Так и скажи, что струсил.

А я сказал:

— Повар прав: директор ни в чём не виноват, и называть его козлом — несправедливо.

Тогда дворник сказал:

— Тогда пусть козлом будет писатель.

Но тут повар сказал:

— Тише вы! Нас, кажется, директор-кот увидел.

Мы сразу замолчали и посмотрели на кота.

Дворник скомандовал:

— Кончай базар! Нам надо срочно покинуть это шикарное местечко. Писатель, бери ведро в левую руку, а совок — в правую.

Я сказал:

— Почему я?

Дворник сказал:

— А кто их сюда принёс — я, что ли?

Я сказал:

— Какая разница — кто принёс?

Дворник сказал:

— В таких вещах не бывает мелочей.

Я сказал:

— В следующий раз сам понесёшь.

Дворник сказал:

— Закрыли глаза, повернулись против часовой стрелки и начали считать от пяти до одного.

И мы начали считать. Но повар от волнения стал путаться и считать в обратную сторону: от пяти до шести. И даже запутал нас.

Дворник опять завёлся:

— Повар, перестань думать о своих щах! Из-за тебя придётся повторять все циклы сначала.

И нам пришлось всё повторять сначала: закрывать глаза и поворачиваться против часовой стрелки. И считать от пяти до одного.

Потом мы открыли глаза и увидели белого кота. И вдруг кот стал директором.

И тогда директор сказал:

— Я вас весь день ищу. Где вы были?

И тогда дворник скривил идиотскую рожу и сказал:

— В одном шикарном местечке.

Случай в санатории «Заря»

Директор разговаривал по телефону. Делал он это так: набирал телефонный номер и говорил неизвестному абоненту:

— Вы уже слышали, что произошло в санатории «Заря»?

И клал трубку. Потом набирал следующий номер и задавал тот же самый вопрос другому абоненту.

А мы сидели и думали: как в санатории «Заря» могло такое произойти?

Когда директор в очередной раз положил трубку на рычаг, и образовалась маленькая пауза, кто-то (кажется, повар) спросил:

— Как такое вообще могло произойти? И почему именно в санатории «Заря»?

Я сказал:

— А тебе хотелось бы, чтобы это произошло у нас?

Повар сказал:

— У нас это произойти не может. Надо очень постараться, чтобы такое произошло у нас. Должны быть какие-то причины, а у нас таких причин нет. Скорее всего, эти причины появились в санатории «Заря», поэтому и произошло всё именно там.

Теория повара выглядела очень убедительной, и мысленно я поддержал её, однако не спешил высказывать свою поддержку публично: мне надо было время, чтобы проанализировать некоторые нюансы. Но дворник, видимо, успел проанализировать всё раньше меня и посчитал теорию повара ошибочной. Он сказал коротко и убедительно:

— Знаю я этот санаторий. Там всё, что угодно, могло произойти. Без всяких причин. И уже давно. Странно, что это произошло только сейчас.

Повар спросил:

— Как это понимать?

Дворник сказал:

— А чего тут понимать? Всё началось ещё тогда, а шарахнуло сейчас. Хотя одним разом они не отделаются.

Нам с поваром стало страшно. А когда страшно — стараешься не верить в то, что тебе говорят. Вот и мы с поваром стали делать то же самое. Я (кажется, это был всё-таки я) спросил дворника:

— Ты хочешь сказать…

— …что шарахнет… — продолжил мой вопрос повар.

— … ещё раз? — закончил, наконец, я свой вопрос.

— Конечно. Только вторым разом они не отделаются.

У меня даже спина вспотела. И хотя в этом нет ничего странного в летнюю жару, но я-то понимал, что моя спина вспотела совсем не от жары.

Повар пролепетал:

— Сколько же раз?..

И замолчал.

Я, несмотря на вспотевшую спину, набрался мужества и закончил вопрос повара, тем более, что это интересовало и меня тоже:

— Повар хотел спросить: когда же это кончится?

Дворник сказал:

— Этого никто не знает.

От этих слов нам стало ещё страшнее. И я, чтобы хоть как-то поддержать всех нас в эту трудную минуту, сказал:

— Главное — чтобы это не произошло у нас.

Повар повторил то, что уже говорил до этого:

— У нас это произойти не может: у нас нет для этого причин. Правда?

И посмотрел на директора. И мы с дворником, вслед за поваром, тоже посмотрели на директора, как на спасательный круг. Тем более, никто из нас понятия не имел: какие причины у нас есть, а каких нет. А вдруг у нас нет как раз тех причин, какие должны быть, чтобы этого не произошло, и, наоборот — те, которые должны быть, чтобы произошло то, что произошло в санатории «Заря», у нас есть? За одну миллионную долю секунды в моей голове зародилось одно единственное желание: пусть лучше не будет ни тех, ни других причин, чем одни будут, а других — нет. Я почувствовал, что моя спина начала потеть ещё сильнее.

Мы смотрели на директора и ждали ответа. А он отвёл взгляд в сторону и стал набирать вялым, как тряпка, пальцем новый телефонный номер. Его палец всё время застревал в диске, да и сам телефонный номер получился каким-то неправдоподобно длинным: я насчитал двадцать девять цифр. После тридцатой цифры телефонного номера директор поднёс трубку к уху.

Неожиданно там действительно кто-то что-то ответил, и директор тихим, трагическим голосом спросил:

— Вы уже слышали?..

И замолчал.

Я представил себе, как где-то там ему ответили:

— Слышали.

Может быть, это и был сам санаторий «Заря», не знаю.

Больше директор говорить ничего не стал. Он закрыл глаза и положил трубку на рычаг. Как это у него получилось с закрытыми глазами — непонятно. Наступила гнетущая тишина.

И вдруг раздался телефонный звонок. Мы вздрогнули, а директор даже не шелохнулся. Телефон звонил, как сумасшедший, а директор сидел, как вкопанный, и пот большими каплями падал с его лба и бровей на воротник рубашки.

Я не выдержал и поднял трубку.

Мягкий шёпот из телефона спросил:

— Вы уже слышали, что произошло в санатории «Заря»?

Вопрос, который полдня задавал директор в телефонную трубку, бумерангом вернулся в его же кабинет.

— Да, — словно в каком-то сне, медленно и тоже почему-то шёпотом, будто соблюдая какие-то правила конспирации, ответил я и положил трубку, как директор, закрыв глаза. Нам с телефонным собеседником больше не о чем было говорить. А может быть, моим собеседником был сам телефон.

Мы молчали. Телефон больше не звонил. Директор продолжал истекать потом.

Тогда дворник сказал:

Санаторий «Заря» — это аномальная зона, там постоянно что-нибудь происходит. Но того, что произошло сейчас, не было никогда, даже в период повышенной солнечной активности. Но самое страшное не это.

— А что самое страшное? — спросил полуживой от страха повар.

Дворник сказал:

— Самое страшное то, что аномальная зона в любой момент может поменять территорию. Сейчас ей приглянулся санаторий «Заря», а завтра…

Мы поняли, что хотел сказать дворник. И тогда директор успокоил нас:

— Санаторий «Заря» и наш лагерь разделяют дубовая роща, глубокий овраг и старое болото.

Но дворник стоял на своём:

— Для аномальной зоны это не преграда. Для неё вообще не существует преград.

А повар сказал:

— Я где-то читал, что аналогичный случай произошёл в одном малоразвитом африканском государстве.

Дворник сказал:

— Ничего удивительного, что в санатории «Заря» произошло то же самое: в этом санатории отдыхают одни психи.

Директор обиделся:

— Ничего подобного: я лично отдыхал в санатории «Заря» пять лет подряд. Кроме того, его посещали известные артисты и космонавты. Даже композитор Пахмутова, прожив в санатории «Заря» всего одну неделю, написала «Песню о тревожной молодости». Именно в санатории «Заря» она встретила поэта Добронравова и вышла за него замуж. Хотя у неё был большой выбор: за ней ухлёстывали и Окуджава, и Высоцкий, и даже целый оркестр народных инструментов.

Повар воскликнул:

— Да что там Пахмутова! Моя бабушка отдыхала в этом санатории вместе с режиссёром Тарковским. Он как раз снимал фильм «Ностальгия». Пока в Италии ждали подходящую погоду для съёмок, он приехал отдохнуть в санаторий «Заря». У меня и фотография есть: Тарковский держит зонтик над моей бабушкой и рассказывает ей сюжет фильма.

Директор сказал:

— Ты, наверное, что-то путаешь, повар. Скорее всего, это был не Тарковский, а кто-нибудь другой. Потому что Тарковский ни разу не был в санатории «Заря». У меня сохранилось его интервью, где он откровенно признаётся: «Я никогда не был в санатории „Заря“. Даже само название (не знаю, почему) вызывает у меня уныние и депрессию». А вот композитор Шнитке действительно был в этом санатории. Может быть, это он стоит с твоей бабушкой?

Повар возмущённо заёрзал на стуле:

— За кого вы меня принимаете? Смотрите сами!

И повар достал из кармана фотографию. На ней были запечатлены женщина и мужчина. Только женщина напоминала композитора Пахмутову, а мужчина — поэта Добронравова. Когда мы сказали об этом повару, он страшно обиделся и отобрал у нас фотографию.

Мы стали смеяться над поваром, но дворник сказал:

— Я бы на вашем месте не стал смеяться, а хорошенько задумался: люди, изображённые на фотографии, стали не похожи на себя. Скорее всего — это то, о чём я вам говорил: проявление аномальной зоны. А теперь посмотрите на часы: они остановились. Значит, аномальная зона подошла к нашему лагерю.

Мы посмотрели на настенные часы: они действительно остановились.

Всех нас (даже директора) охватила паника. Поэтому мы не сразу «въехали» в слова дворника:

— Главное в любой ситуации — не поддаваться панике и не терять почву из-под ног. А вы, как я вижу, почву потеряли уже давно. Иначе вы вспомнили бы, что эти часы остановились давным-давно, так давно, что все к этому давно привыкли. Вот если бы они пошли — это было бы действительно странно.

От этих слов мы постепенно пришли в себя, а повар даже стал «наезжать» на дворника и даже назвал его шутом гороховым. И добавил, что-то, что в санатории «Заря» произошёл подобный случай — нам нет до этого никакого дела. И второй раз сказал то, что уже говорил:

— Главное — чтобы это не произошло у нас. А у нас этого произойти не может, потому что у нас для этого нет причин.

Фраза, произнесённая третий раз, прозвучала, как припев к песне композитора Пахмутовой.

Тогда я сказал:

— А если это так, то нечего тут сидеть. Пошли купаться!

И все побежали на речку.

Но в это время зазвонил телефон. Я сказал:

— Бегите, я вас догоню.

Я поднял трубку и услышал:

— Вы уже слышали, что произошло?..

Я не дослушал и перебил:

— Слышали. Но ведь главное — чтобы это не произошло у нас. И у вас. Правда?

В трубке помолчали, а потом сказали:

— Правда.

Я воскликнул:

— А у нас этого произойти не может, потому что для этого у нас нет причин. Правильно?

— Согласен, — сказали в трубке.

— Тогда побежали на речку, наши уже там!

И я положил трубку.

Бездарная Василиса

(страшная история)

Дворник был так напуган, что закрыл дверь на задвижку, а потом ещё два раза повернул ключ, который висел в замке. Наверное, он долго бежал, поэтому сейчас дышал, как паровоз.

— Я только что видел Бездарную Василису, — прошептал он страшным шёпотом.

Мы все (и даже сам директор) вздрогнули. Но директор всё-таки совладал с собой и сказал:

— Бездарной Василисы не существует, это всем известно.

Дворник сказал:

— Не всем. Как раз она-то этого, наверное, и не знает.

И показал рукой на окно.

Мы посмотрели и увидели Бездарную Василису. Она шла по дорожке к нашему домику. Мы были потрясены: мы видели то, чего не существует. Но она, оказывается, прекрасно существовала и даже решила осчастливить нас своим визитом.

Только мы об этом подумали, как дверь дёрнулась: кто-то пытался её открыть. Хорошо, что дворник успел закрыть её на замок. Дверь дёрнулась ещё раз, а потом раздался стук.

Повар прошептал дворнику зловещим шёпотом:

— Зачем ты её привёл сюда? Теперь из-за тебя погибнем мы все.

Дворник сказал:

— Но мы же друзья. Вы всё равно не смогли бы жить, даже если бы погиб я один, а вы выжили: какая у вас была бы жизнь без меня?

Стук повторился.

Я сказал:

— Надо закрыть форточку.

Повар подбежал к окну и быстро захлопнул форточку. Только он это сделал, как по другую сторону окна нарисовалась страшная физиономия Бездарной Василисы. Повар от неожиданности отскочил на несколько метров, а директор чуть не свалился со стула. Бездарная Василиса начала расплываться по стеклу, а её руки — вдавливаться в это стекло: если бы это был крем, он обязательно впитался бы и вытек с нашей стороны — так сильно она давила. Мы поняли, что если она проломит стекло — нам всем будет крышка.

— Звоните куда-нибудь, — прошептал повар и протянул телефонную трубку директору.

Директор послушно поднёс трубку к уху, помолчал, наверное, соображая: куда и кому в таких случаях полагается звонить, а потом произнёс обречённым голосом:

— Телефон не работает.

Сначала, не теряя ни секунды драгоценного времени, трубку у директора выхватил повар, который только что её ему и протягивал, у повара — дворник, а у дворника — я. Хоть моё ухо и вспотело (так сильно я пытался хоть что-то услышать), но оно так ничего и не услышало: гудков не было.

— Нам хана, — это всё, что смог сказать директор в эту трагическую минуту.

Мы видели, что он действительно уже готов принять эту страшную реальность как должное.

И тут Бездарной Василисе надоело вдавливаться в стекло, и она начала барабанить по нему, как ненормальная.

— Живыми нам не уйти, а мёртвые вообще не ходят, — сказал директор и достал из ящика своего стола пистолет.

От счастья мы не поверили своим глазам: сейчас директор выстрелит в Бездарную Василису — и мы спасены. Но директор повёл себя странно: он повертел пистолет в руках и поднёс его к виску.

— Ты чё, дурак, — совсем, что ли? — крикнул дворник и выхватил пистолет из вялой руки директора.

Такого морального падения от директора не ожидал никто: мы думали, он будет сражаться до конца, а он поступил как трус.

— Он не заряженный, — сказал директор. — Это водяной пистолет, а воду в лагере отключили до завтрашнего дня. У меня даже графин пустой.

— Надо делать подкоп. Это чудовище от нас не отвяжется, — предложил повар.

Я сказал:

— С подкопом мы можем не успеть. Давайте где-нибудь спрячемся.

— У тебя большой шкаф? — спросил дворник директора.

Повар вместо директора сказал:

— Да что этой Бездарной Василисе шкаф, если она готова дом сломать!

И тут мне в голову пришла мысль:

— Может быть, здесь есть потайной ход? На случай войны или атомной атаки. Здесь обязательно должен быть запасной выход для экстренной эвакуации. Где у тебя план здания?

Директор сказал:

— Нет у меня плана: инженер по технике безопасности не успел повесить.

Я сказал:

— Тогда давайте искать выход без плана. Но сначала, чтобы Бездарная Василиса ни о чём не догадалась, надо занавесить окно.

Дворник быстро задёрнул штору, и Бездарная Василиса, сразу потерявшая над нами контроль, затихла. Но через несколько секунд начала барабанить ещё сильнее.

Я сказал:

— Предлагаю начать со шкафа: обычно потайной ход делают в шкафу. Враг думает, что шкаф — это просто мебель с барахлом. А зря: это может оказаться дверью в другую комнату или даже на улицу. Умная жертва чаще всего так и поступает: заходит в шкаф и быстренько оказывается вне зоны действия врага.

Мы подбежали к шкафу и начали его изучать. Мы перерыли весь шкаф, мы даже отодвинули его от стены, но потайного выхода так и не нашли.

— Обычный дурацкий шкаф, — сказал дворник директору. — Выкини его на помойку: всё равно от него никакого толку. И вообще, всё у тебя здесь какое-то ненастоящее: пистолет не стреляет, шкаф — без потайного выхода, плана кабинета нет. У тебя даже телефон отключён. Я бы на твоём месте задумался: всё ли у тебя нормально в службе безопасности. Слишком много совпадений. Может, они действуют совместно с Бездарной Василисой? Они тебя устранят, и в нашем лагере произойдёт переворот. Вместо тебя у руля встанет Бездарная Василиса. Да ты и сам об этом догадался, поэтому и пистолет достал. Ведь ты его достал, чтобы застрелиться, и если бы он был заряжен — обязательно нажал бы на курок. Значит, о своей шкуре ты позаботился. А о нас ты подумал?

Повар сказал:

— Я полностью согласен с тобой, дворник: наш директор совсем не думает ни о ком, кроме себя. Яркий пример — вода: как мне приготовить обед без воды? А ведь приготовление обеда входит в мои должностные обязанности. Или я не прав?

— Прав, — поддержал повара дворник.

— А если я прав, — продолжил повар, — то как я могу выполнять свои должностные обязанности, если кое-кто не выполняет свои?

Директор спросил:

— Что ты имеешь в виду?

Повар сказал:

— Ты прекрасно понимаешь — что я имею в виду. Я имею в виду воду. Ведь обеспечить лагерь водой входит в твои должностные обязанности. Или я не прав?

— Прав, — второй раз поддержал повара дворник.

Повар сказал:

— Вот видишь: все говорят, что я прав. Писатель молчит, потому что его не спрашивали. Спрашивать каждого у нас нет времени, нам дорога каждая секунда. У нас репрезентативный опрос. Поэтому я спрошу только об одном, но не писателя, а тебя: знаешь, как это называется?

— Что? — спросил директор.

— Не что, а как? Это называется «саботаж». А сейчас я спрошу у тебя ещё кое-что: знаешь, что с такими, как ты, делают в военное время?

Я начал догадываться, почему повар затеял весь этот разговор именно сейчас: он давно косо смотрит на директора, и теперь, с его точки зрения, настал самый подходящий момент, чтобы сковырнуть директора с его кресла и, может быть, занять это кресло самому. Я никогда не интересовался внутренними подковёрными интригами, но, с моей точки зрения, сейчас был выбран самый неподходящий момент. Зачем нам ещё и гражданская война, когда нам и так уже угрожает враг извне? Двойной удар мы можем не отбить. Поэтому я решил вмешаться и направить стихию в правильное русло.

Я сказал:

— Давайте отодвинем этот стол, мне надо проверить одну гипотезу.

Когда мы с дворником отодвинули в сторону стол, за которым только что сидел директор, мы увидели маленький коврик. До этого его никто не видел, потому что на нём раньше стоял стол. Пока никто ничего не успел понять, я медленно убрал этот коврик. Под ковриком, как я и предполагал, оказался щит.

Дворник спросил:

— Это что — погреб?

Директор сказал:

— Не знаю. Мне никто не говорил, что у меня в кабинете есть погреб.

Дворник сказал:

— А мы сейчас проверим — что это. Может, там хранится дорогое коллекционное вино.

Мы понимали, что, скорее всего, про вино дворник пошутил, потому что ещё минута — и Бездарная Василиса пробьёт стекло и окажется здесь. Поэтому наша цель была не вино, а как можно быстрее найти укрытие от Бездарной Василисы. И что-то подсказывало мне, что мы это укрытие уже нашли. Конечно, если бы в нём оказалось ещё и вино — было бы совсем хорошо. Но загадывать вперёд не надо: вдруг там окажутся змеи или крысы.

Мы подняли щит. Он оказался крышкой, очень похожей на крышку от погреба.

— Нам туда, — скомандовал дворник, хотя никто командиром его не назначал. Он быстро сориентировался в обстановке, в отличие от повара, который, судя по всему, ещё не пришёл в себя после того, как ситуация резко поменялась не в его пользу.

— Я первый, — сказал директор.

Все понимали, что своим героическим поступком он хочет реабилитироваться в наших бескомпромиссных глазах. Реабилитировать себя он мог только героическим поступком, никак не меньше. Спуститься первым в неизвестность, кишащую змеями и крысами, — как раз такой поступок. Поэтому возражать не стал никто, даже повар. Наоборот: именно повар достал из кармана зажигалку и посветил в люк. Мы увидели лестницу, ведущую вниз.

Первым, как и хотел, начал спускаться директор. За ним — с зажигалкой — повар, потом я. Дворник был последним, поэтому он опустил за нами крышку от этого подземелья. Если бы не зажигалка повара, мы бы ничего не видели. Сначала мы долго спускались вниз, потом пошли по какому-то узкому тоннелю.

Повар сказал:

— Интересно: Бездарная Василиса уже увидела, что нас там нет?

Директор сказал:

— Главное — чтобы она не догадалась — где мы.

Мы понимали, что директор прав, и от этого нам становилось очень страшно. Мы постоянно прислушивались: не стукнет ли крышка погреба, не слышно ли за нами шагов.

— И откуда только взялась эта Бездарная Василиса? — шёпотом спросил повар неизвестно у кого.

Дворник сказал:

— Откуда она взялась — не знает никто. Но появляется она один раз в сто лет, чтобы забрать самого красивого и самого умного.

Повар сказал:

— Наверное, поэтому она гналась именно за тобой.

Но дворник не понял шутки и сказал:

— А вы мне сначала не поверили.

И тут тоннель закончился, и мы увидели стену с лестницей, ведущей наверх.

Директор сказал:

— А вдруг мы сейчас окажемся в другом измерении? Так часто бывает: заходишь в какой-нибудь тоннель в одном измерении, а выходишь — в другом.

— Как это? — испугался повар.

Директор сказал:

— А вот так: там и время совсем другое, и всё по-другому. И прошло уже тысяча лет, хотя на самом деле, по нашему измерению — прошло только десять минут.

После таких слов нам очень страшно было подниматься наверх. Но идти назад мы тоже боялись. Поэтому всё-таки решили подняться и посмотреть, а там — будь что будет.

Директор всё ещё продолжал искупать свою вину, поэтому и наверх полез тоже первым. Вдруг он сказал:

— Смотрите!

Мы увидели, что зажигалка повара освещает надпись на стене, сделанную обычным школьным мелом: «Колька дурак!» Она так нам понравилась, словно мы увидели что-то родное, после ста лет разлуки с домом. Теперь мы уже были уверены, что окажемся не в другом, а в своём, родном измерении. И нам очень хотелось оказаться в нём побыстрее. Мы всё время подталкивали друг друга, хоть и устали за время пути.

И вдруг голова директора упёрлась в потолок. Это был люк. Мы очень легко сдвинули его с места и вылезли наружу.

Мы оказались на поляне.

Но самое удивительное: прямо около люка, из которого мы вылезли, стоял столик и четыре стула. А на столе — обед из четырёх блюд: четыре первых, четыре вторых и четыре компота.

— Воду дали! — обрадовался повар.

Мы пообедали, и директор сказал:

— В лагерь пора.

Мы посидели ещё немного и пошли в лагерь. Но не через тоннель, а через полянку, потому что лагерь находился напротив.

Когда мы подошли к домику директора, был тихий час, и весь лагерь спал. Мы подумали: может, и мы спали, а Бездарная Василиса нам приснилась? Мы решили обсудить это потом, потому что очень устали.

Мы вымыли руки, умылись и пошли спать.

Большой Гриша

Мы смотрели телевизор. А когда закончились мультфильмы, на экране появился Большой Гриша. Мы очень обрадовались. Потому что Большого Гришу любят все. Но дворник почему-то захотел переключить на другой канал, а директор не разрешил. Он сказал:

— Там же Большой Гриша.

Дворник ничего не ответил, он только скривил рожу, как будто ему в рот положили что-то кислое.

Мы стали смотреть на экран.

Большой Гриша поправил галстук, посмотрел на микрофон, стоящий на его столе, и несколько раз щёлкнул по нему пальцами, проверяя: работает он или нет. А потом вдруг, неожиданно для всех, подмигнул прямо в экран. От Большого Гриши всегда можно ожидать что-то неожиданное. От него можно ожидать такое, чего даже не ожидаешь. И вот сейчас тоже: никто не ожидал, что он подмигнёт, а он взял и подмигнул. Это может сделать только Большой Гриша, никто другой до этого не додумался бы.

Мы так и ахнули от восторга.

Директор сказал:

— Вы видели?

Дворник спросил:

— Что опять случилось?

Он не смотрел на экран, поэтому пропустил самое интересное.

Тогда повар сказал:

— Неужели ты не видел? Большой Гриша кому-то подмигнул.

Директор разволновался и налил из графина в стакан воды:

— Интересно: кому это он подмигнул?

Дворник сказал:

— Это он мне подмигнул.

Мы засмеялись, потому что никто из нас не поверил в эту ерунду.

Повар спросил:

— Почему это тебе?

Повар мог бы не спрашивать об этом, потому что и так было понятно: не мог Большой Гриша подмигнуть дворнику.

Дворник сказал:

— Потому что я был его лучшим другом.

После таких слов дворника мы поняли, что лучше вообще прекратить этот разговор.

В это время Большой Гриша сказал:

— Я подмигнул своему лучшему другу. Его зовут…

И тут в лагере погас свет, и телевизор перестал работать.

Мы стали ждать, когда включат свет, и не расходились.

Я спросил дворника:

— Что ты говорил про Большого Гришу: он твой лучший друг?

Все сразу посмотрели на дворника и увидели, что он почему-то не очень-то и хотел отвечать на этот вопрос. Нам это показалось странным: сам по себе вопрос был достаточно лёгким даже для дворника, и у него вполне хватило бы ума на него ответить. Но он почему-то не торопился с ответом. Я даже подумал: может быть, перед тем, как ответить, он сначала думает, а потом отвечает. В этот момент я его даже зауважал: думающий человек в наше время — это большая редкость. А если ещё этот человек работает в нашем коллективе — это подарок судьбы. Я решил: пусть подумает, и не стал торопить его с ответом.

Но повару, наверное, не нравились думающие люди, и он сказал:

— Слышишь, дворник, тебя писатель о чём-то спросил. Ты не молчи давай, а отвечай. А если ты не расслышал вопрос, то я могу его повторить, мы не гордые. Правда, писатель: гордые мы или не гордые?

Мне не понравилось, что повар затеял этот разговор и не даёт дворнику подумать. Я сказал:

— Смотря что ты подразумеваешь под словом «гордость».

Повар сказал:

— А ты от темы не отдаляйся.

Меня удивило, что моя вполне безобидная реплика вывела повара из равновесия, и он взял стакан, который стоял перед директором, и так припечатал его к столу, что вода из него забрызгала и моё лицо, и лицо дворника, и даже лицо директора. Только на самого повара не попало ни одной капельки.

Директор вытер мокрое лицо платком, а потом сказал, будто бы ни к кому не обращаясь, а на самом деле — повару:

— За посуду в лагере отвечает завхоз. Кто разобьёт стакан — будет иметь дело с завхозом.

Тут дворник, наверное, обдумал вопрос, заданный мной, а может быть, это подействовала на него вода, попавшая на лицо, и он сказал:

— Да, Большой Гриша был когда-то моим лучшим другом. И я его даже спас на пожаре. И однажды выловил его, тонущего, из горной реки.

В это время дали свет, и телевизор заработал.

Большой Гриша, улыбаясь во весь экран, произнёс:

— Он спас меня на пожаре. Но это ещё не всё. Однажды я тонул в горной реке, а он меня выловил…

Тут опять погас свет, и Большой Гриша пропал.

Мы повскакали со своих мест и начали возмущаться: отключать свет в такой ответственный момент — безобразие!

Мы долго кричали, топали ногами и даже несколько раз выбегали на улицу и тут же возвращались назад. Потом мы немного успокоились, попили воды и стали ждать, когда дадут свет.

Тут дворник, видя, что мы немного успокоились, не дожидаясь нового вопроса, сам продолжил разговор. Он сказал:

— Он отнял у меня мои кубики. Тогда я кинул в него песком и сказал, что он дурак. Кубики он не отдал, я ударил его лопаткой по голове. А он облил меня из брызгалки с головы до ног и раздавил мой домик из песка. Я завизжал и стал наносить ему удары по корпусу, а он стал наносить по моему. Я оторвал ему пуговицу, а он порвал мне рубашку и отнял два моих солдатика. Я разревелся, и мы прекратили наши отношения.

Мы были так потрясены, что даже когда допили всю воду, нам всё равно хотелось пить. Но идти за водой нам тоже не хотелось. Поэтому мы сидели просто так и совсем ничего не пили. Мы молчали и думали о жизни: о плохих и хороших людях, о том, что свет когда хотят, тогда и отключают… Мы передумали обо всём на свете.

Свет так и не дали. Да он нам был и не нужен. Нам было хорошо и так, без света.

И вдруг прибежала Ирина Витальевна. Она была взволнована и малость не в себе.

Она сказала:

— Вот, — и положила на стол кубики и двух солдатиков.

Мы ждали объяснений, а она так волновалась, что никак не могла объяснить — что произошло. Она лишь несла какую-то чушь:

— Он просил прощения… Он больше не будет… Он сам приехал к лучшему другу… Он там стоит…

Директор первым пришёл в себя. Он спросил:

— Кто там стоит?

Ирина Витальевна, показывая дрожащим пальцем на дверь, сказала:

— Большой Гриша… Ой, мамочки!

Иногда оно возвращается

— Неужели и правда: никогда не вернётся?

— Никогда.

— Никогда-никогда?

— Ни-ког-да, — по складам произнёс директор, чтобы это лучше отложилось в голове дворника.

Но у дворника это никак не хотело откладываться. А если и хотело, то сам дворник этого совсем не хотел. Он начал навязывать нам свою, совершенно абсурдную точку зрения. Он сказал, например, вот что:

— Бывали же случаи, когда уходят, а потом возвращаются. Я сам много раз уходил от жены, а потом возвращался. И она уходила… Правда, в последний раз не очень спешила вернуться, но всё равно вернулась, как миленькая. Не верите?

Директор сказал:

— Верим. Но детство — это не жена.

Слова директора прозвучали жёстко и даже жестоко. Они как будто отняли последнюю надежду. Мы посмотрели на дворника, и нам стало его жаль.

Он сказал:

— Как же так…

И замолчал.

Повар, чтобы как-то его поддержать, сказал:

— А ты думал, оно будет уходить, а потом возвращаться? Как жена?

Дворник сказал:

— Причём тут жена? Детство — это не жена.

После того, как он повторил слова директора, нам стало жаль его ещё сильнее. И друг друга нам тоже стало жаль. Не знаю, как другим, а мне точно стало жаль других, а не одного дворника: и повара стало жаль, и завхоза, которой здесь не было, и даже себя. Только директора почему-то не было жаль. Мне показалось, что это именно директор виноват в том, что детство не вернётся никогда. Если бы директор этого не сказал, оно бы обязательно вернулось. А теперь — нет: потому что так сказал директор. А дворник — молодец: он не согласен с тем, что оно ушло навсегда. И я хотел, но не знал, как сделать, чтобы было «по-дворницки», а не «по-директорски».

Тогда я сказал, вроде бы обращаясь к директору, а на самом деле — вселяя надежду в дворника:

— Нам не обязательно навсегда, мы понимаем: это невозможно. Но хотя бы иногда, хотя бы по чуть-чуть — можно?

Директор был категоричен. Он сказал:

— Никаких «чуть-чуть». Вы взрослые люди и должны понимать: что ушло — то ушло. Сегодня «по чуть-чуть», завтра «по чуть-чуть»… Это же как наркотик: легко впасть в зависимость.

Повар сказал:

— Наркоманы нам не нужны.

Заявление повара меня расстроило, но не удивило. Расстроило — потому что в его лице мы теряли нашего сторонника. Не удивило — потому что показало одно из двух: он или тупой, или подхалим.

Чтобы прояснить ситуацию, я сказал:

— Повар, неужели ты не понимаешь, что наркозависимость и детствозависимость — не одно и то же?

Повар, как я и предполагал, совсем не разбирался в данном вопросе. Значит, версия о подхалимаже отпадала. Это стало видно после того, как он вопросительно посмотрел на директора, пытаясь найти у него поддержку и подсказку, как себя вести в данной ситуации. Но, не найдя ни того, ни другого, сказал:

— Не морочь мне голову, писатель. Пиши свои сказки, а меня оставь в покое. После твоей чепухи у меня всегда такая каша в голове, что потом котлеты подгорают и макароны перевариваются.

Дворник сказал:

— Макароны у тебя перевариваются, потому что ты готовить не умеешь. А котлеты подгорают, потому что ты куришь каждые пять минут.

Я не сомневался, что дворник меня поддержит, но уводить разговор в другую плоскость мне тоже не хотелось.

Я сказал:

— Повар, ты мог бы забыть о своих котлетах хотя бы сейчас, на время нашего диспута?

Повар снова повернул голову к директору, но я вовремя это заметил. Я понял: чтобы одержать победу, надо расчленить альянс «директор-повар». Отчленять надо именно повара. Потому что если выбирать между директором и поваром, то именно повара легче можно будет потом присоединить к нашему с дворником альянсу. И тогда это будет уже не альянс, а триумвират.

Поэтому я сказал повару:

— Не смотри на директора, смотри только на меня: с тобой разговариваю я, а не директор. Почему же ты всё время смотришь на него? Может быть, вас связывают какие-то отношения?

Директор сказал:

— Ничего нас не связывает! Отстань от повара, писатель! Что ты к нему привязался?

Тогда я временно переключил своё внимание с повара на директора:

— Прошу прощения за свою бестактность, но я вижу, что вас с поваром действительно что-то связывает. Возможно, это что-то личное… Может быть, даже очень-очень личное.

После этих слов я сделал многозначительную паузу, чтобы, если не до повара, то хотя бы до директора дошло — что именно я имею в виду.

Судя по всему, мои старания не прошли даром: до директора дошло. Он покраснел, как варёный рак, и даже стал заикаться:

— Ничего нас не связывает!.. Я же сказал!.. Что ты несёшь… Дурак какой-то… Правда, повар?

Видя, что в первом раунде я одержал безоговорочную победу, я начал второй раунд.

Я сказал:

— Теперь я вижу, что вас с поваром ничего не связывает…

Директор сказал:

— Почему этого не было видно сразу?

Я сказал:

— Не буду трогать больную для вас тему…

Директор никак не мог успокоиться. Он сидел мокрый и красный, и повторял, ни к кому не обращаясь:

— Что за бред?.. Бред какой-то… Это бред… Где я — и где повар!.. Я-то здесь при чём?.. Полнейший бред…

Я с радостью за себя и с удивлением за директора заметил — как легко он позволил мне отчленить от него повара.

Теперь действовать надо было незамедлительно, пока директор не успел разгадать мой план. У меня было опасение: если это произойдёт, то директор попытается не только вернуть себе повара, не подозревающего о том, что он уже отчленён, но и (что тоже немаловажно) начнёт отчленять от меня дворника.

Я обратился к повару:

— Вот видишь: с директором тебя ничего не связывает. Поэтому не надо на него смотреть: он тебе не поможет…

Директор сказал в очередной раз:

— Бред какой-то…

Я распознал в этом всего лишь остаточные проявления и не стал реагировать и зря расходовать свою энергию. Мне хотелось довести свою беседу с поваром до конца, и я продолжил:

— А теперь забудь о своих котлетах.

И посмотрел прямо в его глаза, как делают гипнотизёры. Почувствовав, что повар мою установку выполнил, я всё-таки, на всякий случай, уточнил:

— Забыл?

Повар кивнул:

— Забыл. А о чём?

Я сказал:

— Тогда продолжим.

Я взял его за руку и, продолжая гипнотизировать эту слабовольную личность, сказал:

— Тебе хотелось бы, чтобы детство возвращалось?

Я почувствовал, как рука повара дёрнулась. А потом поменялось выражение его лица. Я продолжал держать его руку, но уже не так сильно: при желании он легко мог её выдернуть, но пока он этого не делал.

Тогда я сказал:

— Не надолго, а на чуть-чуть, иногда — хотел бы, чтобы оно возвращалось?

Дворник решил помочь мне и превратил обычный допрос повара — в перекрёстный. Он спросил повара:

— Возвращалось и уходило — хотел бы?

Я закончил вопрос, начатый мной же, и продолженный дворником:

— Уходило, а потом опять возвращалось?

Повар спросил, сам не зная кого: то ли меня, то ли дворника:

— И опять уходило?

Мы с дворником кивнули и ответили хором:

— Да!

Повар ответил:

— Да!

Это была победа. Теперь нас стало трое. Трое против одного.

Мы посмотрели на директора, и повар повторил, глядя директору в глаза:

— Пусть оно возвращается, хоть иногда.

Директор, видя, что остался в позорном меньшинстве, растерянно сказал:

— Пусть возвращается, мне-то что… Бред какой-то.

А вот что произошло дальше. Сначала мы с дворником и поваром стали ликовать и упиваться одержанной победой. Но когда первая, самая мощная волна ликования прошла, нас стали одолевать сомнения. Получалось, что детство будет возвращаться только к нам троим, а директора оно будет обходить стороной. Нам стало жаль директора, но сам он почему-то не замечал этого минуса и, глядя на нас, сказал:

— Когда возвращается детство — это называется «маразм».

Дворник сказал:

— Он нам просто завидует. А зависть — ещё хуже, чем маразм.

Но нам не хотелось обижать директора: он и так обидел сам себя. Мы были бы рады, чтобы детство возвращалось и к нему тоже. Но не знали, как сделать, чтобы это произошло.

А потом директор ушёл, а вернулся уже не один, а с завхозом.

Он сказал:

— Давайте поиграем в войнушку. Вы будете «красные», а мы с завхозом — «белые». Мы будем вас ловить, а вы — отстреливаться.

И мы поняли, что директор тоже впал в маразм.

Страшная реальность и Весёлые Человечки

Директор спросил:

— Кто-нибудь дворника видел?

Я сказал:

— Я видел. Он утром в лес пошёл.

Директор сразу изменился в лице и переспросил:

— Куда пошёл?

Я повторил:

— В лес. А что?

Повар тоже изменился в лице и сказал:

— Там же Весёлые Человечки водятся.

Я сказал:

— А я думал — в нашем лесу только поганки водятся.

Повар сказал:

— Наш лес особенный.

— Чем же он особенный?

— В нём всё водится.

Я спросил:

— А что в них страшного — в этих Весёлых Человечках? Кто-нибудь их видел?

Директор сказал:

— Того, кто увидит Весёлого Человечка (хоть одного, пусть даже самого завалящего), никто уже никогда не увидит.

Я спросил:

— Почему?

Директор сказал:

— Потому что если кто-нибудь увидит Весёлого Человечка, из леса он уже не вернётся.

Я спросил:

— Как это?

Директор объяснил:

— Такова реальность.

— Какая страшная реальность, — прошептал я одними губами, но меня всё равно услышали.

— Реальность очень страшная, — вздохнул повар.

— Ты себе не представляешь — насколько она страшная, — подтвердил директор и посмотрел на меня сочувствующим взглядом. — Неужели ты ничего не замечал?

От этого взгляда я почувствовал себя виноватым и стал оправдываться:

— Замечал, конечно…

И замолчал. Я подумал, что этого достаточно, но директор продолжал на меня смотреть. Только взгляд у него стал уже не сочувствующий, а осуждающий. Поэтому я почувствовал себя ещё более виноватым, и мне пришлось продолжить:

— Просто я думал, что реальность не настолько…

— Вот как? — перебил меня повар. — Ты слышал, директор?

— Слышал, — ответил директор, и это почему-то прозвучало как приговор.

После этого я уже не знал, что говорить и в чём оправдываться. Чтобы не сделать себе ещё хуже, я решил сначала хорошо подумать, а уже потом — говорить.

Но директор не стал дожидаться, пока я подумаю, и сказал сам:

— Писатель оторвался от реальности, он даже не знает — какова она. Он видит всё в розовом цвете.

— Почему всё?

Директор стал мрачнее тучи, и мне опять пришлось оправдываться, а времени подумать у меня не было. Я спросил:

— А что с нашей реальностью?

— Весёлые Человечки, — объяснил директор.

И тут мне стало страшно за дворника:

— Значит, мы больше никогда его не увидим?

Все поняли, о ком я говорю.

Наступила пауза. Не знаю, о чём думали в эту паузу директор с поваром, но я вообще ни о чём думать не мог: мне было жалко дворника, но и как ему помочь — я тоже не знал. Поэтому это была очень мучительная пауза. Самая мучительная — за всю мою предыдущую жизнь.

Повар сказал:

— Он мне никогда не нравился.

Сначала я не понял — что он имеет в виду, а когда понял — не поверил своим ушам. Я посмотрел на повара, а потом — на директора. Наверное, у меня был такой взгляд, что директор всё понял без слов. Он сказал:

— Он не справлялся со своими обязанностями. Я давно хотел его уволить…

— А привычки! У него же были вредные привычки! — подлил масла в огонь повар. — Он подавал дурной пример.

— Его надо было по статье, а я всё жалел, думал — исправится, — подвёл итог директор.

— Ну, теперь Весёлые Человечки позаботятся о том, чтобы… — Увидев, как впечатлительный директор болезненно скривил рожу, повар решил не договаривать эту кошмарную фразу.

Директор сказал:

— Теперь придётся говорить с отделом кадров. Пусть вывешивают на доску объявлений: «Требуется дворник».

— Правильно, — опять вклинился повар.

А директор принял озабоченный вид и сказал:

— Пока найдёшь нового дворника — лагерь в мусоре утонет…

Он обвёл нас вопросительным взглядом и спросил:

— Может, пока вы — по совместительству?

Повар сказал:

— Я могу! Мне как раз деньги нужны: я за границей никогда не был, съездить хочу.

Директор сказал:

— Дурак ты, повар. Что в ней хорошего, в загранице этой? Я там был — мне не понравилось.

Повар сказал:

— Заграница большая, я в другое место поеду — там лучше, там мне обязательно понравится.

Директор завёлся:

— Только деньги зря потратишь! Лучше на эти деньги шубу себе купи или зубы вставь!

Повар сказал:

— Мои деньги: на что хочу, на то и трачу! Когда мне по совместительству выходить? Давай, прямо с сегодняшнего дня, а то мне за границу очень хочется.

Тогда я не выдержал и сказал:

— А как же дворник? Я имею в виду настоящего, а не повара.

Повара мои слова почему-то обидели, и он сказал:

— Настоящий дворник теперь я. И повар — я. А тот, который… Тот — бывший.

После таких слов мне стало совсем жалко дворника. Его сейчас здесь не было, но он словно стоял на пути повара и мешал ему.

Тогда я встал и пошёл к выходу. У двери я обернулся и сказал:

— Я пошёл за дворником, в лес.

А потом перешагнул порог и вышел. И никто: ни повар, ни директор ничего мне не сказали.

Я пошёл по дорожке и вдруг увидел дворника: он шёл мне навстречу.

Дворник увидел меня и сказал:

— Привет, писатель. Как у вас тут без меня? Лагерь в мусоре не утонул, пока я в лес ходил?

Я сказал:

— Пока нет, держится из последних сил. Ты лучше скажи: ты Весёлых Человечков видел?

Дворник сказал:

— Так я в другой лес ходил, в соседний. Что я, дурак — в тот лес ходить? Кто Весёлых Человечков увидит — тот назад не возвращается: такова реальность.

Я сказал:

— Какая страшная реальность.

Дворник хмыкнул:

— Ещё бы! Ты себе представить не можешь, в какой страшной реальности мы живём.

Тогда я положил руку ему на плечо и сказал:

— Могу, дворник! И очень даже легко. Пока тебя не было, здесь всё поменялось.

И тут я увидел, как повар и директор пошли в отдел кадров.