Два стихотворения

Из статьи Михаила Цаленко «Взгляд назад невидящих глаз»
http://7iskusstv.com/2013/Nomer3/Calenko1.php
«Осенью того же года я подружился с Николаем Николаевичем Вильямсом, внуком знаменитого академика Р.Э. Вильямса. Коля учился в заочной аспирантуре у Головина, и мы были знакомы, так как он достаточно регулярно приходил на еженедельные заседания семинара по теории групп. Но по-настоящему мы стали регулярно общаться после поездки в Новосибирск на очередной алгебраический коллоквиум. Добирались мы до Новосибирска поездом, ехали долго, и Коля ошеломил меня своей памятью, с любого места начиная читать стихи Волошина, Мандельштама, Пастернака и других поэтов. Выиграть у него игру в составление новых слов из букв выбранного слова не удалось компании попутчиков ни разу, позже оказалось, что он тонко чувствовал психологию отдельных людей, сделав ряд сбывшихся предсказаний. Спустя двенадцать лет выяснилось, что Коля выучил наизусть словарь английского языка и свободно читает по-английски, не умея произносить слова.
В 1945 году, когда он заканчивал второй курс университета, его арестовали вместе с другими студентами за чтение поэмы А.С. Есенина-Вольпина «Весенний лист» и осудили на пять лет. Сам Есенин-Вольпин, сын Есенина и специалист по математической логике, был признан психически больным и сослан в Казахстан. Его поэма еще через шестнадцать лет рассматривалась как антисоветское произведение и в этом качестве упоминалась в докладе секретаря ЦК КПСС Ильичева»
Этот фрагмент статьи увжаемого М.Цаленко содержит вопиющую неточность. Есенин-Вольпин был арестован не в 1945, а в 1949 году.
А вот фрагмент из адресованного мне письма И.Л.Кушнеровой от 1 авг. 2002 (речь в приводимом отрывке идет о весне 1949 года):
«Я хочу написать Вам о событиях 48 — 49 годов, свидетелем которых я была и о которых Вы можете не знать.
… В этой же квартире я встретила и Есенина-Вольпина. Ваш отец с восторгом мне его представил как талантливого поэта. И поэт стал читать свои стихи. Читал он очень темпераментно, ярко, громко – в коммунальной квартире. Стихи были действительно талантливые, но такие антисоветские, что я до сих пор помню то ощущение ужаса, которое меня тогда охватило. Народу в комнате было много. Когда мы выходили из квартиры, я уже ожидала, что увижу фургон, который нас всех увезет на Лубянку.»
Таким образом, Вольпину в течение длительного периода (между прочим, во время террора) было можно то, чего другим нельзя. Объяснение напрашивается: его использовали как подсадную утку. К счастью для Вольпина, он об этом не догадывался.

Александр А.Локшин
Воспоминание
“Эти мальчики кончат петлей”
А.С.Есенин-Вольпин

Давно это было. Году примерно в 1977 или что-то около этого. После мехматской аспирантуры устроился я, в качестве менеэса, на кафедру механики МИЭМа. Заведовал тогда этой кафедрой Михаил Андреевич Колтунов, человек суровый и властный. Ежедневно (кроме выходных, естественно) я присутствовал на этой превосходной кафедре, пытаясь заняться каким-нибудь полезным делом, но толку от меня не было никакого.
Публика на кафедре была, кстати, в основном очень приличная (один из профессоров преподавал прежде в МГУ и был изгнан оттуда в 68 году в связи с “письмом 99” в защиту Есенина-Вольпина).
Занятые делом преподаватели выражали мне свое сочувствие, и никаких признаков антисемитизма по отношению к себе я не ощущал. Было, правда, одно неприятное исключение из этого правила, но не в нем суть.
А сам Михаил Андреевич, кроме заведования кафедрой, был вхож в какие-то министерские верха, занимал там еще какой-то пост и был весьма влиятельным человеком.
Короче говоря, жизнь моя текла безо всякого смысла. С завистью смотрел я на ассистентов, доцентов и профессоров, которые занимались делом и не нуждались в том, чтобы доказывать самим себе осмысленность своего существования…
И тут вдруг произошло одно довольно любопытное событие. Не откуда-нибудь, а из ЦК КПСС пришло Михаилу Андреевичу письмо с просьбой разобраться. Оказывается некий товарищ (пенсионер, не получивший специального математического образования) решил, что он доказал теорему Ферма, и послал свое открытие в Математический институт им. Стеклова. (Тут, наверно, надо напомнить, что в семидесятые годы прошлого века все еще не доказанная тогда Великая теорема Ферма простотой своей формулировки сводила с ума множество людей; этих несчастных безобидных личностей называли “ферматистами”.)
Так вот, в Стекловке, видимо, схватились за голову, и Ученый секретарь Института написал упомянутому товарищу, что (цитирую по памяти) «теорема Ферма в данное время лежит вдалеке от магистральных путей развития математики и, в сущности, не актуальна». Вот так.
Упомянутый товарищ, естественно, возмутился и написал не кому-нибудь, а самому Алексею Николаевичу Косыгину, что (цитирую по памяти, передаю смысл) «Так называемые ученые из Института им. Стеклова тормозят развитие математики, не позволяют утвердить приоритет отечественной науки… Утверждают, что теорема Ферма лежит вдали от магистральных путей и якобы не актуальна. Магистральным для меня является в настоящее время поход на рынок, а актуальным — покупка картошки и лука. От математики нельзя требовать немедленных практических результатов, потому что…Прошу разобраться и принять меры…»
И вот, это письмо, адресованное А.Н.Косыгину, вместе с «доказательством» теоремы Ферма и ответом Ученого секретаря Стекловки было спущено почему-то нашему Михаилу Андреевичу с просьбой ответственно разобраться. Мало ли, вдруг вредители какие засели в институте им. Стеклова…
Присланное «доказательство» было ниже всякой критики, достаточно было окончить среднюю школу, чтобы увидеть ошибку.
На кафедре, однако, возникло серьезное беспокойство. Профессора и доценты, люди отчасти диссидентского толка, не желали писать ответ товарищу-ферматисту и всячески увиливали. Было понятно, что упорного товарища никакой ответ не устроит, он продолжит жаловаться. Куда он теперь напишет?
Тогда М.А.Колтунов решил найти мне, наконец, применение.
— Посмотри, — сказал он, — может, чего-нибудь сообразишь.
Я понял, что Ученый секретарь Стекловки в своем ответе допустил довольно тривиальный психологический промах, не пожелав указать автору «открытия» на его элементарную математическую ошибку и обращаясь с ним как с психически больным.
Мне пришло в голову, что несчастному ферматисту, убежденному в своей правоте, так же как и мне, важна истина, и он не устоит перед ясным, коротким математическим разбором своей ошибки.
Сейчас уже не помню, в чем именно заключалась эта ошибка. Помню только, что автор «открытия» намудрил с биномом Ньютона, о чем я ему и написал.
Помню еще, что публика на кафедре была слегка возмущена тем, что я отправил свое письмо, никому его предварительно не показав.
Но время шло, а на нашу кафедру никто не жаловался, что мы препятствуем утверждению приоритета отечественной науки. И довольно скоро меня простили.
Признаюсь, тогда меня нисколько не заботили переживания пенсионера-ферматиста. Как он перенес развенчание своего “доказательства”? Я был молод, здоров и не задумывался о подобных вещах. То, что истина могла оказаться для него убийственной, не приходило мне в голову.
Я вспомнил сейчас об этом давнишнем эпизоде, потому что спустя много лет ситуация в каком-то странном смысле повторилась. На узкой дорожке я столкнулся с высокообразованным фанатиком, абсолютно убежденным в своей правоте. С человеком, чья психика была, скажем так, в очень неординарном состоянии. И цена его ошибки была непомерно высока. Называть этого человека, наверно, не обязательно . Он умер, когда узнал, что был неправ.
22 марта 2019