Натюрморт в зелёных тонах
Ковыряя в скважине ржавым ключом, Изабелла Буевич шептала неприличные слова и пинала дверь мастерской. Старый замок не поддавался.
– Давайте я попробую, – прозвучал за её спиной низкий голос.
Изабелла резко обернулась и окинула незнакомого мужчину профессиональным взглядом художника. Высокий, худощавый, загорелое лицо как будто высечено из тёмного дерева… нет, не грубым топором, а тонким клинком: два взмаха – острые скулы, ещё два – длинный, узкий нос; раз – лоб под серым «ёжиком» густых волос, ещё раз – подбородок… Вот тут рука Творца дрогнула, и вместо более подходящей волевым чертам резкой, твёрдой линии получилась вялая, скошенная – так и тянуло взять карандаш и поправить очертание… Красавец? Ни с какой стороны. И совершенно не в её вкусе. Тогда отчего же из глубины души вдруг поднялось смутное волнение?
Внутренне изумившись самой себе – давно не приходилось испытывать подробных чувств – Изабелла протянула ключ:
– Пробуйте.
Пусть не с первой попытки, но мужчина победил.
– Поменяйте замок, – посоветовал он.
– Надо бы, – согласилась она. – Только некому.
– Я новый комендант Дома творчества. Менять замки входит в мои обязанности…
– Преогромное вам спасибо!
Слова порхали в пространстве и вроде бы что–то означали, только совсем не то, о чём говорили взгляды. Глаза женские – чёрные, огневые и мужские – серые, с ироничной искрой в глубине зрачка, вели свою беседу…
– Пока не за что. Разрешите представиться, Геннадий Васильевич Горин. Можно просто Гена.
– Изабелла Львовна Буевич. Белла.
– Знаю. Вас весь город знает. Вы знаменитость.
– Не преувеличивайте, не так много людей интересуется живописью. Входите. Осторожно, я сюда мольберт переставила. Надо к дивану стол подвинуть, у меня сегодня вечеринка. Поможете?
– С радостью!
Они двигали стол, стулья, переставляли картины…
Ей нравилось заниматься с ним вместе простыми бытовыми делами, рассказывая между делом о своей работе.
Он слушал внимательно. О себе говорил скупо, неохотно: офицер запаса, приехал с Севера, со дня на день должен получить жильё…
Темы личной жизни оба, словно сговорившись, не касались.
– Спасибо вам, – благодарно улыбнулась Изабелла, когда с уборкой было покончено. – Приходите к семи. Я вас познакомлю с коллегами.
Он задумался, пристально глядя на неё. И опять внутри Изабеллы поднялась горячая волна.
– По какому поводу общий сбор?
– Послезавтра все художники разъезжаются на летний пленэр. Каждый год мы по очереди устраиваем отвальные посиделки. В этот раз за «прощальную гастроль» отвечаю я. Вон там, в кастрюле окрошка, в коробке – нарезка и пирожки…
Конечно, все заметили восхищённые взгляды Горина.
На экстравагантную красавицу Изабеллу Буевич очень многие мужчины так смотрели. Вот только понравиться ей было сложно, а удержать вообще невозможно.
Первый муж Изабеллы, физик–ядерщик, проиграл поединок с Искусством. Он хотел детей, любил вкусно поесть и ненавидел пленэр. Поставленная перед выбором: «Или я, или работа», Изабелла грубо послала супруга куда подальше.
Второй – скульптор – не пережил перестройки. Когда стране оказались не нужны памятники героям, он перешёл на надгробные. Творчества стало меньше, зато денег – больше. Тоску по чистому искусству скульптор глушил водкой, что не помешало ему открыть частную ритуальную контору. Убили его заезжие акулы бизнеса в ходе рейдерской войны.
Изабелла установила на могилке мужа одно из его творений и съехалась с мамой, тоже к тому времени овдовевшей…
Детьми они со скульптором не обзавелись по обоюдному согласию.
Прощальная вечеринка закончилась около полуночи. Геннадий вызвался помочь убрать мебель на место.
После первого поцелуя остатки благоразумия покинули смятенную головушку Изабеллы.
К утру она окончательно уверилась в том, что встретила, наконец-то, мужчину своей мечты.
Прощаясь, Горин долго держал её в объятиях, прижавшись щекой к макушке, и молчал.
Изабелле нравилось это молчание. Никаких глупых комплиментов, объяснений, обещаний и прочей слащавой лабуды.
– Я сегодня опять приду, можно? – прошептал Гена ей в ухо.
– Сегодня я должна ночевать дома с мамой.
– А завтра?
– Завтра утром я уеду.
«Если он сейчас попросит не ездить, я его брошу», – подумала Изабелла, но он не попросил.
– Я тебя провожу. И встречу. Здесь, у этой двери.
– Не могу назвать точной даты…
– Буду ждать каждый день.
Она отстранилась, посмотрела ему в глаза и поверила: будет ждать.
Изабелла прошла вглубь мастерской, достала небольшой натюрморт – на зелёном фоне кривобокая бутылка, пара рюмок и лимон.
– Одна из моих любимых работ. Тебе подарок на память о нашей встрече.
– Спасибо. Странная бутылка.
– Фирменный коньяк.
– А рюмки водочные.
– В живописи главное цвет и свет, остальное неважно. Нравится?
– Спрашиваешь!
На следующий день Геннадий помогал художникам грузиться в автобус.
В последнюю минуту он отвёл Изабеллу в сторону, достал из кармана золотое колечко с бриллиантовым глазком.
– Тебе. Чтобы меня не забывала.
– С ума сошёл?! Я не ношу колец, особенно таких… – хотела сказать «безвкусных», но промолчала.
– Да, ты свела меня с ума. Возьми, прошу.
– Но… – Изабелла растерянно оглянулась.
Из автобуса ей махали и что–то кричали коллеги.
– Хорошо. Спасибо. Я не забуду… Никогда.
Через месяц она вернулась переполненная впечатлениями и жаждой новых свиданий.
Но Геннадия не было ни у двери её мастерской, запертой на новый замок, ни в служебном кабинете.
– Вы кто? – изумилась Изабелла, обнаружив на месте Горина незнакомую тётку.
– Я ваш новый комендант.
– А старый где?
– Уволился.
– Как уволился? А ключи… Не оставлял?
– Какие ключи? Мне ничего не оставлял.
– Что же делать? Мы приехали, а я в мастерскую не могу попасть.
– Не знаю, чем вам помочь. Может, вы к нему домой за ключами сходите? Он тут недалеко квартиру получил. Могу адрес дать.
Немного поплутав среди новостроек, Изабелла нашла нужный дом и поднялась на третий этаж.
Едва звякнул звонок, дверь распахнулась.
Низенькая полная женщина с поварёшкой в руке чуть не ткнулась гостье в живот.
– Ой, я думала муж пришёл.
Изабелла смутилась.
– Здравствуйте. Извините. Мне нужен Геннадий Васильевич.
– Здравствуйте. Гена вот–вот придёт. Заходите, – пригласила женщина.
Первое, что увидела Изабелла, шагнув в прихожую, свой подарок.
Натюрморт сиротливо висел в тёмном углу на пустой стене.
– Проходите в кухню, – пригласила хозяйка. – У нас ремонт. Присаживайтесь. Меня Галина зовут, а вас? Вы откуда?
– Изабелла. Я из Дома творчества. Вам муж не оставлял каких–нибудь ключей?
– Нет… А что случилось?
– Ничего страшного. Он замок сменил, когда я на пленэре была и…
– Где?
– На природе работала. Этюды писала.
– А! Так вы художница?
Женщина с любопытством уставилась на гостью.
Изабелла ощутила, как её охватывает неприятное чувство вины. Хотя, с чего бы это? Многие мужчины изменяют жёнам. Случается, и разводятся. Не любовницы должны беречь семьи. Эта тыквочка его жена? Вот пусть она и сторожит своего мужика! И вообще… туда, где нет трещины, клин не вобьёшь…
– Гене очень нравилось работать в Доме творчества, – продолжала женщина. – Он там даже одну картинку купил. Видели, висит в прихожей? Художник Буевич нарисовал. Вы его знаете?
– Да. – Изабелла словно видела плохой сон и никак не могла проснуться.
– Гена как сказал, сколько заплатил за такую махонькую картинку, так мне с сердцем плохо стало. Представляете, ремонт, мебель нужна, а он что покупает? Неужели этот ваш Буевич взаправду такой выдающийся?
Ошеломлённая Изабелла пожала плечами:
– Говорят, талант. А вам этот натюрморт нравится?
– Ой, даже и не знаю… Я не люблю лягушачий цвет. И Гена не любит. Но он сказал, что другие картинки Буевича ещё дороже… А как вы думаете, если картинку обратно отдать, Буевич вернёт деньги? Мы ведь имеем право отказаться?..
– Ещё как вернёт! – уверенно заявила Изабелла. – Хотите, я ему передам картину? Деньги Геннадий Васильевич заберёт, когда принесёт мне ключи. Пусть только поторопится, а то мои вещи у порога свалены.
– Ой, вот же спасибо! А ваша фамилия как будет?
Изабелла замялась на секунду.
– Львова моя фамилия. Не слышали?
– Нет, извините. Я недавно приехала… Что–то Гена долго не идёт. Уже должен быть дома…
– А где он?
– Так на работе. На стройке. Третий день как устроился. Очень не хотел уходить от художников. Конечно, работка непыльная, но зарплата… Слёзы! А тут такое место хорошее подвернулось. Насилу заставила уволиться.
– Может, не стоило заставлять? Пусть бы работал, где нравится.
– Я лучше знаю, что лучше. – строго сказала Галина и даже ладонью по столу пришлёпнула, словно наложила печать на собственное постановление. – У нас дети, внуки, ремонт, мебель нужна, а он будет за копейки шаляй–валяй разводить! Нет уж! Коли ты глава семьи, изволь думать о семье, а не о своем «нравится–не нравится». У вас есть семья?
– Конечно, – твёрдо ответила Изабелла, вспомнив старенькую маму, в которой вполне гармонично уживались домашний диктатор и капризное дитя, и поднялась с табуретки. – Я вас попрошу, пусть Геннадий Васильевич сегодня же принесёт мне ключи. Хорошо?
– Обязательно принесёт, можете не сомневаться.
Изабелла не сомневалась.
Было очевидно, что маленькие ручки крепко держат вожжи семейной упряжки, и никакие силы никогда не собьют её с верного пути.
Принимая из рук Галины свой зелёный натюрморт, завёрнутый в рекламную газету, Изабелла изо всех сил старалась скрыть охватившие её стыд и негодование.
– До свидания.
– Всего доброго.
На улице Изабелла первым делом стянула с пальца кольцо и зажала его в кулаке.
Геннадий Горин стоял у входа в Дом творчества.
Изабеллу он увидел издалека и бросился ей навстречу.
– Белла, прости, я каждый день здесь… А сегодня собрание… Я хотел… Я не смог… Прости.
– Ключ давай, – стараясь не смотреть ему в глаза, потребовала Изабелла.
Геннадий подал ей связку ключей. Она взяла неловко, зажав локтем холст.
Он потянулся к картине:
– Я помогу.
– Ни в коем случае! Тебя дома заждались. Вот возьми, – Изабелла протянула сжатый кулак.
Геннадий машинально подставил ладонь, и колечко легло в неё, ехидно подмигнув бриллиантиком.
– Подари жене и больше не траться на бездарного Буевича.
– Белла, послушай…
– Гена, иди в жопу, – ласково сказала Изабелла и пошла прочь.
На осеннем вернисаже «Натюрморт в зелёных тонах» кисти Заслуженного художника России Изабеллы Буевич купил московский коллекционер.
Вырученные деньги Изабелла Львовна потратила на свою давнюю мечту – съездила в Италию и полюбовалась подлинниками работ великих мастеров искусства.
Туман над Теплой
Пережитое пережито в ту самую секунду,
когда оно покидает нас.
Стефан Цвейг, «Летняя новелла».
Самолёт коснулся земли, задрожал и понёсся по полосе.
Я зааплодировала вместе с другими пассажирами, испытывая знакомый восторг: только что нас окружала пугающая бездна, и вот – спасибо экипажу! – под ногами надёжная твердь карловарского аэродрома. Какое облегчение!
Автобус аккуратно втиснулся на узкую улицу и замер у стеклянных дверей под «букетом» разноцветных флагов.
Мне выдали ключ от номера на втором этаже.
Тишина, покой… За окном светло–серые воды Теплы лениво облизывают тёмно–серый гранит набережной.
Вдыхаю влажный весенний запах. С воздухом древнего города в меня входит умиротворение. Спускаюсь в столовую, где уже собрались на обед отдыхающие. Задерживаюсь на пороге: не хочу терять чувство счастливого уединения. Но по опыту знаю – знакомства неизбежны. К вечеру непременно завяжутся с кем–нибудь приятельские отношения.
Возможно, это будет пожилая интеллигентная дама, как в прошлом году. (Мы бродили по лесу, на ходу она декламировала стихи Волошина). Или симпатичная супружеская пара, как в позапрошлом. («Оленька, что же вы всё одна? Поедемте с нами в Хеб!») Или… Может быть, я опять встречу того мужчину…
После ужина гуляю по знакомым улицам, по набережной Теплы и вглядываюсь в лица отдыхающих. Иногда кажется – вижу знакомое, но неизменно ошибаюсь.
Три года тому назад.
Раннее утро. Вереница заспанных курортников тянется к целебным источникам. Лёгкий туман над Теплой похож на обрывки сна. Такой же туман у меня в голове: не привыкла рано вставать, а здесь жизнь начинается на рассвете.
В полудрёме не сразу замечаю, как рядом со мной на лавочку присел вальяжный седовласый господин и в упор разглядывает моё лицо. Взгляд чёрных глаз одновременно изучающий и отстранённый. Померещилось вдруг: сам Воланд прикидывает, позвать меня на бал или во мне недостаёт королевских генов. Неприятно.
– Здравствуйте. Хотите что–то сказать? – с усилием вернулась я в реальность.
Он вежливо улыбнулся и сразу утратил сходство с известным персонажем. Ответил на чистом русском (здесь каждый второй говорит по-русски):
– Доброе утро. Извините, вы очень похожи на одну юную особу… Сколько вам лет?
Я часто слышу этот вопрос – мальчишеская стрижка и щуплая фигура плохо вяжутся с лицом опытной женщины, потому не удивляюсь.
– Тридцать шесть.
– Да–а–а… – протянул незнакомец. – Намного старше. Но очень похожа.
Юная особа… Неужели любовь? Во мне ожил и потребовал дани коллекционер житейских историй. В страхе спугнуть внезапное откровение визави, я молчала, но любопытство жгло изнутри пыточным огнём.
Он заговорил внезапно, когда я почти потеряла надежду на продолжение.
– Той особе было не больше пятнадцати. Удивительный возраст! Разум ещё не взял верх над чувствами. Они живут отдельной жизнью неподвластные никому – ни своей хозяйке, ни её строгим воспитателям…
Я окончательно очнулась, прогнала дурные мысли вроде «псих» или «педофил» и – вся сплошной слух – застыла неподвижно.
– …Мы должны быть очень осторожны с этим возрастом. Бережны и милосердны. Нельзя бездумно разжигать огонь на девственной поляне. Зачем я сделал это? Стыдно сказать, от скуки… Она приехала с матерью – раздражительной, визгливой дамой. Девочка стыдилась её разговоров о кишечных проблемах и постоянно утыкалась в мобильник – писала друзьям или играла в какую–то игру – это был её способ провалиться сквозь землю… Худая и бледная, как вы, с такой же короткой стрижкой. Вечно в чрезмерно узких джинсах. Длинные ноги, маленькая грудь, обтянутая короткой футболкой… Первую смс я написал ей за ужином…
– Извините, что перебиваю, а как вы узнали номер? – недоверчиво встряла я, проклиная свою несдержанность. Писатель обязан уметь терпеливо слушать. Любой бред может обернуться ему хлебом.
– Очень просто. Её мать сидела рядом со мной в холле, когда собиралась группа в Ходовар. Она раз пять позвонила дочери с криком: «Аня, что ты там возишься?!» У меня дальнозоркость и профессиональная память. Мне надо было только скосить глаза и запомнить цифры…
«Актёр, – подумала я. – Говорит, будто монолог со сцены читает».
Мелькнула мысль о шутке, но тут же исчезла: мужчина явно не стремился завлечь меня. Рассказывая, смотрел в пространство и, похоже, действительно видел там прошлое.
Подозрения в обмане отступили, однако остался какой–то внутренний неуют – сюжет казался смутно знакомым.
– …Так я узнал имя и номер телефона девочки. Написал ей, что она мне нравится, что я хочу с нею подружиться. После сидел за соседним столом и наблюдал, как Анечка вначале удивилась, потом разволновалась и начала украдкой разглядывать окружающих. С приоткрытым ртом и влажным красным лицом она была некрасива, но трогательна. Мать сделала ей замечание: «Не вертись! Ешь быстрей!». У матери всегда имелся наготове грубый окрик. Девочка иногда огрызалась в ответ и оттого ещё больше смущалась…
– Можно позвонить на определившийся номер и по звонку узнать отправителя. Если он рядом, конечно, – снова не выдержала я, мучимая ощущением, что где–то уже слышала или читала такой рассказ.
– Аня пыталась, но я предусмотрительно отключил звук. Она ответила: «Что за дурацкие шутки?» Я видел: девочка отчаянно сомневается в себе. Мне захотелось, чтобы она поверила: её есть за что полюбить! Понимаете… Моя мать тоже… Я рос словно в смирительной рубашке. Только не на тело надетой, а на душу… Научился постоянно держать себя в узде. Сам жил в холоде и не согрел никого… Но я не о себе. Девочка… Мы продолжали писать друг другу сообщения. Я забрасывал Аню комплиментами. Она не верила, требовала встречи. Прикидываясь робким юношей, я ответил, что боюсь её матери. Предложил как–нибудь отделаться от назойливой опёки, тогда я подойду… Был уверен: она не сможет остаться одна и мне не придётся исполнять обещание. Однако на следующий день в столовой случился громкий скандал. Мать пыталась заставить дочь вместе ехать в Прагу, Аня отчаянно, со слезами упиралась. Наконец, мать выкрикнула: «Чтоб из отеля ни ногой!» и уехала одна. Полдня девочка сидела в холле на диване, всматриваясь в лица людей… Глаза её кричали и звали. Она тянулась к каждому молодому человеку, обратившему внимание на этот безмолвный крик… И вот… Он вошёл, наткнулся на её взгляд и…
– «Он» это вы? – опять сорвался с поводка мой непослушный язык.
И опять ощущение знакомого сюжета. Я раздвоилась: одна моя часть боролась с памятью в попытке извлечь из неё забытое, другая внимала рассказчику.
– Нет, конечно. Я сидел напротив, упивался яркими открытыми эмоциями девочки и видел, как это случилось. Ухоженный красавчик, из тех, кто готов сойтись с любой женщиной, лишь бы у неё были деньги… Он словно споткнулся на пороге, потом улыбнулся удивлённо и подошёл к Ане. Она встала. Сутулость её куда–то исчезла, лицо побелело, серые глаза стали огромными… Парень что–то тихо сказал, взял девочку за руку… Они вышли…
И тут…
– Я вспомнила! – получилось запальчиво и вызывающе громко.
– Что?
– Эту историю. Стефан Цвейг, «Летняя новелла». Один в один. Зачем вы меня разыгрываете?!
Незнакомец посмотрел на меня глазами усталого демона, вздохнул и встал. Я тоже поднялась, сожалея о поспешном разоблачении. Надо было дослушать, потом выступать. Он взял меня под руку.
– Позвольте, я провожу вас.
– Простите, меня! Такое совпадение… Я вам верю, просто сильно удивилась.
– Вечности много места. Почему бы событиям не повторяться? Чем же моя история закончилась у вашего писателя?
– Пожилой господин, который писал письма, тосковал по чистым чувствам девочки и мечтал снова встретить её.
– Встретил?
– Не получилось. А вы? Ведь вы приехали сюда снова увидеться с Аней?
– Хотите продолжения розыгрыша?
– Простите, пожалуйста! Умоляю, рассказывайте дальше.
Мы долго медленно шли вдоль Теплы. Я терпеливо ждала. Наконец, он опять заговорил.
– Хорошо. Так вот. С того дня мать перестала всюду таскать за собой дочку. Влюблённые ловили минуты, когда она уходила на процедуры, по магазинам или уезжала на экскурсию. Юноша ждал возле отеля, девочка с балкона подавала ему знак, и он шёл к ней в номер. Иногда они вместе гуляли по лесу… Я не мог разоблачить обманщика – у Ани украли мобильник, все вокруг слышали, как мать ругала её и обзывала раззявой. Я мог только следить, как бережно он поддерживает зажжённый мною огонь: комплименты, объятия, поцелуи и ничего больше. Девочка похорошела, повеселела. Глаза её светились, словно внутри и правда горел весёлый костерок. Я почти поверил в любовь… А мать неистово нахваливала карловарские воды. Но однажды она вернулась раньше срока и застала дочку с мужчиной. Сколько было крика и слёз! Вызвали полицию… Красавчик оказался вором. Он знакомился с женщинами, проходил в отели как их гость и обкрадывал клиентов. Возможно, пропажа Аниного телефона тоже была делом его ловких рук. Парня давно искали. Кто мог представить, что мошенник свяжется с юной девочкой, почти ребёнком, без кроны за душой, зато с мамой–надзирательней?.. Она убежала…
Незнакомец замолчал, тяжело шагая рядом.
– Нашли? – не выдержала я.
– Нашли. Ниже по течению. Был сильный туман, она могла оступиться. Но в газетах написали «самоубийство»… Здесь вы живёте?
– Да, – с трудом выдавила я: всё во мне сопротивлялось ужасному финалу светлой «Летней новеллы».
– А я вот уже десять лет подряд останавливаюсь там, на горе, – он показал вверх. Галантно поцеловал мою руку, пристально глянул в лицо тёмными грустными глазами и пошёл прочь.
Больше мы не виделись.
Снова я в Карловых Варах. Снова ищу его среди отдыхающих
Зачем? Сама не знаю. Может быть, хочу утешить? («Вы ни в чём не виноваты! Обречена душа, с детства израненная железными удилами бессердечного рассудка»). Или поблагодарить? Или задать незаданные тогда вопросы… Не знаю. Мысли по этому поводу у меня бесформенные и неясные, как туман над Теплой.