Небесное и земное (два рассказа)

Двоечники

Осень и зима в этом году танцевали кадриль. Несколько сухих, солнечных и морозных дней отступали, и опять начинались дожди с ветром, промозглая сырость и тёмно-серые дни.
Багрец и золото давно превратились в нечто чёрно-коричневое, опавшее, и нечего было с ним делать, кроме как безжалостно сжечь, или смести и вывезти подальше.
Вторая половина декабря, душа просит определённости, хотя бы климатической, а её нет.

Мила стояла возле окна, поддерживала руками свой девятимесячный живот и вполголоса бубнила:
— «…К эшафоту на казнь осужденных поведут на закате таком…». Как бы домой добраться подобру-поздорову. Вон, опять еле разъехались, козлы! Никто водить не умеет, понакупили прав…
— Милка, не ной, ты же на служебном добираешься, — заметила Ася, подкрашиваясь перед выходом с работы в свет.
— А с автобуса мне сколько еще идти? Без этого Тайсона в животе семь минут, а с ним все пятнадцать! Асенька, Женя за тобой не заедет?
— Он никогда точно не знает, – пожала плечами Анастасия, – но если подъедет, позвонит, чтобы я с вами, безлошадными, на автобус не бежала.
— Вы меня не подвезёте? Хотя бы до твоего перекрестка. Всё едино, удобнее.
— Да сколько угодно. Думаю, мы сегодня сразу домой, – ответила Ася разом повеселевшей Миле.

Девушки стояли возле Фиата Панды и с недоумением заглядывали в салон. Всё заднее сиденье было занято двумя большими коробками.
— Жень, – спросила Ася, – а это всё в багажник не поместится? Я Милу с дитём обещала подвезти!

Евгений, как почти все обладатели автомобилей новеньких, но малогабаритных, терпеть не мог пассажиров на заднем сиденье и под разными благовидными на его взгляд предлогами уворачивался от благородной миссии «подвезти». Но сегодня он был прав, в маленький пандовский багажник коробки не впихнуть.

А тем временем служебный автобус благополучно умчался. Раздосадованная Ася оглушительно свистнула, усадила Милу в подскочившее такси, сунула деньги шофёру и вернулась к мужу.

— Чёрт бы тебя побрал, Женька! Ты чего это накупил? Мы ни о чём таком не договаривались! Мне знаешь как перед Людмилой теперь неловко? – ворчала она, застёгивая ремень и устраиваясь поудобнее.
— Что надо, то и купил. Всё на сегодня? Домой, надеюсь? – сердито ответил Евгений. – Погода – дрянь, скользко, не дай бог, ещё и подморозит.
— Домой, домой. Нет, Жека, правда, там что? К чёртовой бабушке, я ж не доживу, мне точно надо знать!

Ася отстегнула ремень и перегнулась назад. Она схватила одну из коробок, открыла крышку:
— Ой, какая ёлочка! Ты смотри, запомнил, что я хотела! Ну, молодец, чертёнок!
Ася бросила ёлочку и коробку, потянулась поцеловать мужа.
— Ты для начала пристегнись, потом целуйся. Нам, кроме Милкиного такси, только штрафа не хватает.

Женя отодвинул развеселившуюся жену, той же правой рукой оттолкнул назад выползшую между сиденьями ёлку.
Ася попыталась застегнуть ремень, но сзади на голову упала высокая коробка, ещё и ёлочка застряла…
Раздался громкий щелчок – и мир потонул в скрежете и лязге.

В общежитиях на всех мест не хватало, поэтому администрации колледжей активно задействовали частный сектор в ближней деревне Сорочино, расположенной как раз между двумя вузами.

В жарко натопленном доме тётки Солохи шла игра. За столом сражались две пары, и с десяток болельщиков сидели, стояли, лежали и витали вокруг. Пахло в комнате густо, но не противно. Главными нотами атмосферы были сера и ваниль*.
Описать игру невозможно, не существует ни понятий, ни подходящих терминов. На столе лежали двенадцатигранные кости, волчок со странными символами, шахматные фигуры без доски и доска для Го без камней. Игроки внезапно взлетали под потолок. На лету обменивались ударами, запрещёнными во всех видах борьбы, даже в таких, где разрешено всё. Исчезали. Появлялись.
В общем, чёрт знает что, а не игра.

Болельщики подходили к широкому подоконнику, на котором стояли деревянные ковши с брагой, бутыли с коньяком. Тут же примостился небольшой сосуд с амброзией. Наливали, разбавляли, пили, каждый по своей потребности.
Да уж, потребности различались, да и выглядели студенты очень по-разному. Одни, высокие, стройные, облаченные в белые, не пачкающиеся тоги, светились неземным светом. Были они серьёзны и сосредоточенны. Другие всё время смеялись, угощали друг друга тумаками, обещали надавать по рогам.

В этот момент один поединок закончился, и проигравший ненадолго повесился на собственном хвосте. Он артистично подёргал копытцами, удостоился аплодисментов, распутался, и его место за столом занял другой, упрятавший крылья под белую тогу.

Веселье продолжалось.
И только два студента мрачно сидели на лавке в углу и тосковали каждый на свой лад. Наконец, хвостатому надоело грустить, и он спросил:
— Рафик, колись, что за чертовщина приключилась? Валяй, свой чёрт ближе.
— Спасибо, Саня, за участие, — ответил белый, почесав под крылом. Запах ванили усилился. – Да уж, я сегодня облажался по-крупному. У нас последней парой было СэСэ в поле.
— Это что, Спорадическое Спасение? – ухмыльнулся чёрт Саня и пыхнул серой.
— Ничего себе! Ты откуда знаешь? Спецкурс же! Ну не совсем, конечно, но для служебного пользования, – ангел Рафик немного отдвинулся от приятеля.
— Ну что ты глядишь на меня, как чёрт на попа? Можно подумать, вы не проходите «Некоторые методы действия…». Так что случилось? Не спас?
— Не так, чтобы очень, не очень, чтобы так. Там авария автомобильная случилась. Крыло, дверь, ну и пассажирка, конечно. В ней всё и дело. Она отстегнулась, а водила, её муж, сманеврировал слишком резко. На скользком. Если бы я не успел ремень защелкнуть, было бы совсем плохо. Видишь ли, при работе в поле хранитель передаёт объект. Вот он мне девушку и передал. И сам тоже отвлёкся. Ну не знаю почему, не буду же я спрашивать.
В общем, скомплектовалась достаточно сложная ситуация, класса 9с, мы ещё и не проходили. Сыпались крупные предметы. Ещё, как его… а, вот: было проявлено неадекватно рисковое поведение. Не убилась, но, как у нас говорят, сильно поцарапалась.

Чёрт Саня слушал всё внимательнее, на «сыпавшихся предметах» начал нервно поигрывать кисточкой на хвосте.
— Раф, твоё СэСэ случайно не на проспекте Мира проходило, где кафе новое с жуткой вывеской? И девица твоя – не Анастасия ли Курбанова?
— Точно! Нечистая твоя сила, откуда знаешь?
— Знаю, – нахмурился и тут же рассмеялся чёрт, – мне ли не знать… Так ты по рогам потом получил? Пардон, нимб с тебя скрутили? Разжаловать вроде некуда, и без того низшая иерархия, к тому же недоучка!
Ангел вскочил со скамьи, сделался ростом под потолок и тихо и грозно произнёс:
— Ты, дэмон! Ты меня не дразни, настроение не то.

Саня равнодушно махнул рукой:
— Кончай дурить, Рафик. Успеем ещё всерьёз сразиться, как вузы закончим. И многократно. А пока…

Оба разом скривились, схватились за головы, из глаз посыпались искры. Ангел крылом показал в противоположный угол комнаты – ему сверху было лучше видно – и простонал:
— Спецстудотряд, оба здесь, и ваш, и наш! Ур-р-оды, больно же! А мы не то чтобы, а вообще ничего!
— Блюстители, понимаешь! Хвосты сдам, тоже вступлю, всё припомню, – поддакнул чёрт.
Они проделали предписанный правилами ритуал, спецотрядовцы отвернулись, и боль отступила.
Саня намотал хвост на руку на манер салфетки, изогнулся и, кривляясь, угодливо спросил:
— Не желаете ли выпить? В знак полного временного перемирия? Недолго нам осталось вот так, вместе. Заодно и поговорим.

Рафик загасил перышко на крыле, занявшееся от одной из искр, и кивнул. В то же мгновение Саня вернулся от подоконника.

— Маловата ангельская доля**, не находишь?
Чёрт, ухмыльнувшись, подал Рафу наперсток коньяка, сам припал к большой кружке с брагой.
— Много нас, – ответил Рафик, – на всех поделить, так и выходит. И ещё вот. У тебя система «стоп» в мозгах, да? А у нас вот здесь – ангел потер основание черепа, там, где нимб подходил ближе всего к шее, – специальный орган, как его, «organum intimum securitatem» что ли, не помню, мы латынь в прошлом году сдали. В общем, орган внутренней безопасности. И захочешь, а больше двух напёрстков в семь суток не пропустит.
Представляешь, что такое ангел во хмелю? Карибский кризис помнишь? А это трое наших умудрились organum дезактивировать. Что потом было!!!

Раф посмаковал отличный Солохин коньяк, почмокал губами. По воздуху отправил напёрсток в пустую бадью у подоконника.
— Так что же произошло, вражина? Как ты девушку поцарапал и мне лабораторку испоганил?

Саня поставил кружку на скамью, нахмурился.
— Эти, современные, они же в массе своей не верят ни в твоего начальника, ни в моего. Для того, чтобы вызвать моего, требуется дьявольски сложная аппаратура, эзотерические знания высокого уровня, особый миг времени и особое состояние пространства. Поэтому за всю историю ихнего существования удачных попыток считанное число. Тоже, знаешь, «удачных» – весьма условно.
Но вот поминать нас, так, походя, можно сколько угодно! Просто для связи слов в предложении. Эта Анастасия, блин, Курбанова, просто забодала меня. И ведь на каждый оклик вздрагиваешь, оборачиваешься. Ты сказал вас много, а нас – легион! Осточертело вконец: она каким-то образом села именно на мою частоту – и заклинило!
Как комар зудит все время – или как гнус таёжный, крупнейшее наше достижение, кстати… Да-а, ага, только отмахнулся – опять: чёрта, и бабушку мою, а то и дьявола. А как она своего мужа – тот ещё долготерпец – напрямую ко мне направила, я озверел.

— Ничего себе, – со всей серьезностью прервал монолог Раф, – озверевший бес – что-то новое.
— Не перебивай, – Саня обиженно посмотрел на него, – я ж тебе, чёрт меня раздери, душу изливаю. Нам ведь тоже запрещено до выпускных экзаменов инициативу проявлять, но я обо всём забыл. У меня разбор полётов впереди, хвоста накрутят по полной.
— Извини, но я уже всё понял. Ты увидел, что хранителя нет, меня не заметил и отвел свою чёрную душу, так?
— Ну, в общих чертах, да. Только, думаю, я и хранителя бы не убоялся, так кипел. Настроение было поганое. Слушай, Рафа, а давай смотаемся к ней в больницу? Типа проведаем?
— Наконец между рогов родилась одна здравая мысль! Может, сначала ещё по напёрстку? Что-то мне волнительно! – обрадовался ангел.
— Давай, мне брагу в большую кружечку. А за «волнительно» убью, — погрозил кулаком чёрт.
— Отвали, я бессмертный.

Через два мгновенья — одно ушло на кружку браги и напёрсток коньяка для смелости – Сатан и Рафаэль (оба носили древние родовые имена) стояли в больничной палате.

Ничего не болело, только лень глаза открывать и начинать думать. Голова пустая-пустая, слышны какие-то неопределимые потусторонние звуки, пахнет чем-то знакомо-незнакомым. Ага, вот и мама с Женечкой перешёптываются.
Ася помнила, как Женька зацепил столб – увернулся от какого-то ненормального на джипе, понимала, что она в больнице. Только маленький кусочек ускользнул, как она сюда попала. Ясно, что на «скорой», но… нет, не вспомнить. И не надо. Ася шевельнулась и ох! резануло в правом боку. Тут вступили духовые и струнные, правое колено, левое запястье и заключительным аккордом – голова, вся целиком. Надо переждать.

— Привет! Попить дадут? – попросила Ася тихо, но внятно.

Следующие несколько минут были сумбурными и радостными. Мама и Евгений наперебой расспрашивали, рассказывали, давали пить, предлагали организовать пописать…
Выяснилось, что серьёзных травм нет, трещинка в ребрышке, растяженьице и ещё так, по мелочи. Но поскольку минут десять Ася всё-таки была без сознания, в больнице придётся задержаться на недельку. У этих врачей даже небольшое сотрясение мозга называется жутко, черепно-мозговой травмой!

— Асенька, у тебя никаких нарушений слуха-зрения-обоняния ведь не было, правда? – с надеждой спросила мама.
— Нет, наверное, – неуверенно ответила Ася. – Пахнет странно, больницей, наверное…
— Я тоже чувствую, Анна Сергеевна, волнами так накатывает. Наверное, из вентиляции, – сказал Женя. – Ты хорошо спала, я здесь всю ночь просидел, замерз чертовски, – с затаённой гордостью добавил муж.
— Боже мой, Женечка, я сколько раз просила не чертыхаться в моём присутствии, – недовольно поморщилась Анна Сергеевна, – что за манера, ей-Богу!

— Ну, вот, опять вы спорите. Сейчас как скажу, как испугаетесь! – прервала их Ася.
— Что такое, доченька?
— Ты о чём, Аська? – воскликнули одновременно мама и муж.

— Я когда проснулась, до ваших слышала какие-то другие голоса, и две тени, высокая и поменьше, в том углу…
— Асенька, голоса – это нехорошо, они тебе что-то приказывали?! – ужаснулась мама.
— Ты и сейчас их видишь?! – резко обернулся в угол муж, но, конечно, никого не увидел. – Наверное, это как-то связано с потерей сознания. Но ведь всё прошло? Да? Правда, прошло?
— Всё нормально. Никто мне ничего не приказывал. И домой хочу, – кривовато улыбнулась пострадавшая. – Голова немного побаливает. А приеду домой – как раз сочельник, правильно посчитала?
— Умница, всё с головкой твоей в порядке, – умилилась мама. – Сочельник, католический. Ёлочку поставим, а игрушки повесишь сама. Ты же любишь украшать!

— Нет, глупость какая! – неслышно воскликнул Раф. – Не теряла она сознание, я взял ненадолго, чтобы первой боли не почувствовала! А как понял, что всего-то поцарапалась, не критично, тут же вернул! Теперь ещё госпитализацию запишут, мне же весь СэСэ пересдавать! Ну, Саня, вот ты нам подлянку устроил!
Ангел неосторожно взмахнул крылом, и по палате растёкся запах ванили.

— Опять этот запах, чувствуете? Ванилин, что ли? – начала Ася, но не закончила мысль, в палату вплыл сначала живот, за ним Мила.
— Как ты мой пирог за тридевять земель унюхала? – спросила она, подходя к кровати и вытаскивая коробку из большой сумки. – Поцеловаться не получится, ни мне нагнуться, ни тебе привстать.
Мила открыла коробку с большим нарезанным кексом:
— Это от мамы, я сама сейчас не пеку, Женечка не даёт, – она погладила живот. – Да, этот боксёр будет зваться Евгением. Однозначно. В твою честь, Женька, за то, что вчера не дал мне в свой лимузин забраться!

Чёрт Саня шутовски показал, как собирает в ладошку слёзы умиления, а Рафик
внезапно затих и покраснел от макушки до края тоги. Чёрт вопросительно покрутил ладонью, ангел только шепнул: «хранитель». Из полумрака над правым плечом девушки показался недовольный лик, а вполне телесного вида указательный палец сделал недвусмысленный жест «вон отсюда».

— Уходим, уходим! – торопливо пробормотал ангел, и тут же исчез. И чёрт не задержался.

— Ну, что, добро с кулаками, может, сыграем? – через мгновение, уже в доме тётки Солохи, предложил Саня.
— С Анастасией порядок, до пересдачи далеко… Играем! – согласился Рафик и начал аккуратно упаковывать крылья под тогу.

***********************
*В фильме Норы Эфрон «Майкл» (1996) появление ангела, сыгранного Джоном Траволтой, всегда сопровождалось запахом ванили.
** Во время созревания коньяка испаряется от 2 до 5% чистого алкоголя. Французы называют эту потерю «долей ангелов».

 

Маленький придорожный отель

— Прекрасный спектакль, просто отличный, правда, тётка?
— Согласна. Стоит уточнить: и пьеса сама чудо как хороша, и постановка выразительная. Кто бы мог ожидать от нашего заштатного театрика такой сценографии? Удивительно! Музыку прекрасно наложили, и все эти шёпоты и птичьи посвисты…
— Ага, а меня поразили ещё рыцари в каждом окне. Как они появились, будто ниоткуда!

Пожилая дама в элегантном, но старомодном платье с кружевным воротничком, улыбнувшись, похлопала по руке сидящую рядом с ней племянницу.
— Эффектно, хоть и несколько надуманно. Именно этот момент мне показался искусственным, сюжет предельно реалистичен, такого расцвечивания не требует…
— Ты как-то говорила, что знакома с семьёй писателя, ну автора этого.
— А я разве не рассказывала?.. Какой приём, какая овация! Я так рада и за Ронни, и за Нелли!
Зал, действительно, бушевал аплодисментами. С балкона неслись свист и топот, старая дама вынуждена была повысить голос:
— Да, драматург Рональд Грант. Питер Лайт – это псевдоним. Мы с его мамой дружны с университетских времён.

На сцену летели букеты, актёры выходили на аплодисменты, кланялись, подбирали цветы, взявшись за руки, кланялись ещё и ещё. Все, кроме стражников. Безмолвные рыцари в доспехах, с копьями и щитами, неподвижно стояли в каждом из четырёх французских окон. Племянница, девушка лет восемнадцати, в джинсах-скинни и золотистой блузке с огромным бантом, вскочила с места и закричала: «Автора! Автора!»

Рон Грант сидел в последнем ряду, вжавшись в кресло и закрыв лицо руками. Он ждал продолжения, он боялся продолжения до тошноты, но выбор был сделан, когда он согласился написать этот несчастный текст. Да какой там выбор, пьеса плюс его жизнь – за жизнь и свободу мамы, жены и дочери. Хорошо ещё, отец не дожил.

Он вздрогнул, когда в грохочущую овацию вплелись крики, вызывающие его на сцену. Но выходить не пришлось: именно в этот момент во всех дверных проёмах и вдоль проходов материализовались, будто бы ниоткуда, стражники. Они были похожи на тех, что на сцене, но не с копьями, а с совершенными двуствольными автоматами в руках, и не закованные в латы, а одетые в одинаковые чёрные костюмы. Стражник, ставший возле выхода из зала, медленно разворачивался в сторону писателя. Шум овации превратился в тонкий, режущий душу, бритвенный свист. Рон зажал ладонями уши и закричал…

Он кричал надрывно, на одной ноте, но кроме хрипа, из напряжённого горла не исходило ни звука. И от этого напряжения Рон проснулся. Он подскочил на кровати и сел, сжимая руками виски.
Какое облегчение – проснуться и понять, что это всего лишь сонный морок! Рыцари, стражники какие-то в чёрном… И что за сделка – на жизнь?! Кошмар, привидевшийся от несегодняшней усталости, от дурного ужина. Рона передёрнуло от одного воспоминания о странного цвета запеканке: очень хотелось есть, а ничего другого в буфете придорожного отеля не оказалось.
Рона замутило. Он встал, прошёл в маленькую чистую ванную. После душа мир воспринимался иначе, и писатель улыбнулся, вспомнив, что при регистрации назвал не своё имя, а псевдоним Питер Лайт. Почему? А вот захотелось! Допустим, писательская блажь.

Сейчас размяться, позавтракать – и в путь. К вечеру он должен быть дома. Хорошо-то как! Да, столица, да, издатель. Но хлопотно и утомительно. А дома ждут, готовятся, наверняка соскучились за месяц. Да и он рвётся домой, к жене и дочери. Надо надеяться, дизайнерские блузки им понравятся.

Рон подошёл к окну, раздвинул плотные шторы. Дождь, видимо, шёл всю ночь. Серо, темно, но уже чувствуется утро. До буфета надо пробежать метров двадцать через почти пустую автомобильную стоянку. Он взял зонт и вышел из номера. Интересно, что за гул такой? Низкий, неумолчный. Трасса в стороне, не менее километра, одноэтажный отельчик на окраине маленького города находится на ответвлении узкой однополосной дороги. К своему изумлению Рон увидел, что по этому, с позволения сказать, шоссе движется сплошная колонна военных грузовиков, и конца ей не видно! Забыв открыть зонт, писатель побежал к офису.

У окна, опираясь кулаками на подоконник, стоял портье, как Рон выяснил этой ночью – он же администратор, он же хозяин.
— Доброе утро, вы не скажете, что происходит? Куда и зачем идёт вся эта техника? – с порога спросил Рон. – Мне минут через пятнадцать выезжать, а они перекрыли дорогу!
Портье медленно повернулся:
— Господин Лайт, боюсь, выехать вы не сможете.
— Какого чёрта?! – возмутился Рон. – Я не собираюсь здесь задерживаться! Да я уеду немедленно, не нужен мне ваш завтрак! Всё едино, отрава, наверное! Оставьте плату себе!
— Вы не поняли, – не поднимая глаз, портье прошёл за стойку. – В городе карантин, и войска прибыли, чтобы, как они сказали, закрыть город герметично и более широким кольцом. Мой отель в это увеличенное кольцо попадает.

Рон опешил:
— Карантин?! Какой карантин?! Вы что, вчера ночью – да нет, сегодня ночью! – этого не знали?!
— Знал, конечно. Но, господин Лайт, отель почти пуст, дохода никакого, а вы платили наличными. Не торгуясь. – Портье усмехнулся. – Сами подумайте, кем бы я был, если бы не предоставил ночлег и еду знаменитому писателю?! Вот, возьмите маску на всякий случай.
Откуда-то из-под стойки портье вынул марлевую повязку и протянул онемевшему Рону.

Из грузовика бесшумно сыпались чёрные фигурки вооружённых автоматами бойцов в полной экипировке, в шлемах, в защитных масках. Один из них заглянул в офис и, не издав ни звука, стал перед дверью.

Рон сжал руками виски и закричал.