ВСТРЕЧА
Мы давно не собирались вместе. Встреча назначена на пять. Я уже подхожу. Замедляю шаг. Бешено бьется сердце. Встречу ли я ее там? Сколько лет мы не виделись? Больше десяти? Я думаю о ней почти каждый день…
Я захожу в модное сейчас кафе «Якотория», никогда до этого не была здесь.
«Эй! Мы тут!» — почти из конца зала машет мне Юля Шомовская, высокая длинноволосая брюнетка в дорогой норковой накидке. Она уже развелась с нашим двоечником Улинским, который подсадил ее на травку. Внешне Юля совсем не изменилась, только, может, похудела. Ее отец работал в налоговой инспекции, жили они хорошо даже в нелегкие 90-е. Почти по всем предметам она занималась дополнительно с нашими учителями, поэтому ей завышали оценки, как могли. Теперь родители устроили ее работать в краевую администрацию.
Я быстро подхожу к их столу. «Мы тут все как за партой, все равны!» — басит Миша Лисавецкий, намекая на свою удачную карьеру. Высокий, светловолосый, узкоглазый проныра со слащавой улыбкой. Он женился на деревенской простушке, его сыну лет пять. Миша — наш «король класса»: «Полякова, ты все молодеешь! Небось, и замуж вышла? И ребенка родила?» Я достаю сотовый телефон последней модели. Миша мгновенно оценивает его стоимость. Теперь он будет заискивать передо мной, впрочем, как всегда.
Миша говорит всем девочкам класса свой ежегодный тост – его слова звучат как проклятие. Каждую встречу выпускников он заявляет какой-нибудь однокласснице: «Желаю счастья! Но у тебя же в личной жизни и так все в порядке?» Обычно после этого одноклассница разводится. Так уже развелись Вика Дрыга и Маша Конеева. Брак Лили Самойлиной пока держится. В этом году он сказал такое мне…
«Катюша, тебе успеха в бизнесе! Процветания и материального благополучия!». Отличница Катя Корнилова, кареглазая блондинка модельной внешности, судорожно пьет шампанское. У нее своя турфирма. Лисавецкий пожелал успеха – готовься к банкротству.
Миша продолжает: «Мариночка, а ты, чтобы, наконец, вышла замуж!». Марина Львова закатывает глаза. Лисавецкий желает ей это вот уже пять лет. Значит, в этом году замуж опять не выйдет.
Миша не забывает упомянуть Лилю Самойлину — дочку богатых родителей. «Вот Лиля ждет третьего ребенка, вот настоящая женщина, всем бы так! Здоровья ей!». А еще год назад он говорил: «Девочки, имейте совесть, зачем много рожать! Вы же не свиноматки?»
Еще до моего замужества после встречи выпускников где-то в одиннадцать вечера Миша прислал мне смс: «Только ты и Алина Синюк сегодня не курили за столом. Всегда уважал некурящих женщин. Но Алине я такое смс послать не могу, у нее муж может неправильно понять…»
Воспоминания нахлынули рекой. Одиннадцатый класс. Миша нагло дергает меня сзади за рукав: «Ингочка, ну реши мне эту задачу. Если решишь, мне Наталья Борисовна пять в аттестат поставит».
Миша Лисавецкий специально сел сзади меня в восьмом классе и четыре года бесцеремонно списывал. Поэтому он закончил с серебряной медалью. Я с золотой.
В нашем классе отличникам приходилось нелегко. Их было три: я, Саша Писаренко и Катя Корнилова. Мы сидели равномерно: в каждом углу по отличнику. И все, кто сидел рядом, дружно списывали. А попробуй, не дай скатать? Саша пытался, так его подкараулили и избили у школы трое парней. Били в живот так, что уголовное дело не завести, но запоминается надолго. Родителям он ничего не сказал…
Саша Писаренко тоже здесь. Его я на самом деле рада видеть. Он меня, похоже, тоже.
— Ты так же в декрете? — удивляется он. Я подсаживаюсь к Саше.
— Я всегда думал, что ты будешь карьеристкой. До сих пор не могу поверить, что ты осела дома.
Я смотрю на него и вместе заматеревшего начальника инженерного отдела в дорогом костюме вижу скромного, тихого пухленького мальчишку, в двойных очках и вязаном мамой свитере.
Я вспоминаю восьмой класс, унылые стены школы, решетки на окнах, забор по периметру, Сашино заплаканное лицо. Как физичка искала его обидчиков, а Лисавецкий злорадствовал: «Видишь, Писюк… попробуй, не дай еще раз содрать, еще и не такое будет…»
Помню, как потом Саша сказал мне:
— И как теперь не давать списывать?
— Но они же тупые? Они же будут получать твои пятерки? Это же нечестно!
— А если не дать… вот, что получается… мне мое здоровье дороже. Все равно преподы видят, кто на какую оценку знает…
— Может, стоит решать специально неправильно?
— Поймут – отомстят…
Я тогда решила: «Рисковать не стоит, пишите, мне не жалко. Только меня оставьте в покое!»
Четыре года Лисавецкий дышал мне в спину. Мы с Сашей шли на каждую контрольную решить один вариант себе и половину варианта соседу. Потом шпоры разлетались по классу. Главное, все успеть за 40 минут. Обидно было решить себе на четыре, а Лисавецкому на пять. Тогда можно услышать Мишин ехидный голос: «Ну что, Полякова, сдаешь позиции?».
Катю Корнилову прижали по-другому. Алина, ее соседка по парте, в шутку сказала, что, если Катя не будет ей помогать, она расскажет всему классу все Катины секреты. И Катя, тихо сопя, за урок решала два варианта…
Прошло уже больше двенадцати лет, как мы закончили школу…
Я отгоняю воспоминания. Кафе «Якотория», тусклый свет, смех за огромным столом. Тут вся «мафиозная элита»: Миша Лисавецкий, близняшки Таня и Ангелина Шахмановы, Вика Дрыга, Рома Борисов, Оксана Назарко, Марк Хунагов, Маша Конеева… Почти весь наш нерадивый и недружный класс. На встречу выпускников не пришли те, кто не приходит обычно. Не пришла Лена Старицына, долговязая крашеная блондинка. Она всегда стеснялась, что из бедной семьи, что жила с мамой и братом. Вика не была ни на одной встрече выпускников за двенадцать лет. Нет и Насти Цветко, невысокой девчонки с короткими мелированными волосами и носом-картошкой, «Параськи», как ее обидно дразнили наши модные мальчики и девочки. Она сидела одна на последней парте и училась из рук вон плохо. Теперь она успешный дизайнер. Настя и на выпускной не пришла: «Ни за что больше не хочу видеть эти поганые морды».
Ее тоже нет. Она тоже не пришла. Наша встреча так и не состоялась. Она не звонила мне с выпускного. Она – это моя лучшая подруга в школе. Мирослава. Мы сидели за одной партой семь лет и были неразлучны.
Мирослава перешла в нашу школу в пятом классе. Славин отец был военный, и они переехали из Украины. У меня не было подруг. Я была изгоем, как и многие десятилетние отличники. Я ухватилась за Мирославу как за последнюю возможность завести подружку в классе и не ходить везде одной.
Я быстро договорилась с нашей классной подсадить Мирославу ко мне на первую парту. Она была ростом ниже меня, худенькая, русая, с огромными голубыми глазами, пугающим орлиным носом и белыми бантами. Она тоже носила очки, как и я, и тоже их стеснялась – это нас и сблизило.
Я была счастлива: наконец-то у меня, как и у всех, будет подружка! Только бабушка почему-то предупредила: «Люди с западной Украины хитрые – ты с ней поосторожнее».
Теперь мы везде ходили вместе, вместе бегали на физре, вместе сидели в столовой, по очереди носили учебники, обсуждали учителей и одноклассников. Правда, Мирослава немного отвлекала меня на уроках, просила помочь на контрольных и самостоятельных. Я была суфлером многих ее устных ответов с места. Ей не давались точные науки, но пара решенных мной номеров всегда вытягивали ее на твердую четверку.
В десятом классе у Славы начались проблемы с физикой. Вернее, проблемы были всегда, но сейчас о них узнала учительница…Просто наступило время олимпиад. Меня и Сашу Писаренко часто снимали с уроков и посылали отстаивать честь школы, больше послать было некого. Катя Корнилова ходить на олимпиады отказывалась…
Мы ходили на олимпиады по всем предметам подряд: по физике, химии, математике, информатике, истории, обществознанию, биологии, русскому и литературе. И не важно, что историю и общество я вообще не любила, что биологию толком никто не преподавал с седьмого класса. От школы нужен был представитель в любом случае.
В классе стала падать успеваемость. Мирослава со мной писала на пять, а без меня на два. На ее тетрадке так и стояли красной ручкой отметки: пять, два, пять, два…Учительница физики Нина Васильевна сразу поняла, что к чему. Она стала вызывать Славу к доске, отсаживать на контрольных на заднюю парту. У Славы в полугодии замелькала тройка.
Меры были предприняты быстро. Родители Славы завалили Нину Васильевну дорогими подарками и были убедительны: «Зачем девочке портить аттестат? На физтех она все равно поступать не будет». Физичка сдалась: «Я поставлю ей четыре, если она и дальше будет сидеть с Поляковой». Этот вариант устроил всех.
С Мирославой мы были не разлей вода. Ее семья брала меня с собой отдыхать на природу. Это было чудесно! В теплые воскресные деньки мы отправлялись за город на иномарке Славиного папы. У Славиной мамы были с собой разные вкусности: печенье, бутерброды, мороженое. Мы сидели на траве, жевали и играли в карты или шашки.
Я часто бывала у Славы в гостях. Мы плели друг другу косички и рисовали цветочки на ногтях. Летом мы ходили на стадион играть в настольный теннис.
Мы вместе переживали ее влюбленность в хорошиста из параллельного класса и мою тоску по студенту-сисадмину из кабинета информатики.
Слава всегда точно знала, что подарить мне на день рождения: то стильную маечку, то хороший канцелярский набор. Наверное, она готовила подарок целый год. Было неловко принимать от нее дорогие подарки, но Мира была убедительна: «Если ты не возьмешь, то меня обидишь! Я же от чистого сердца!»
В девятом и одиннадцатом классе мы сдавали одинаковые экзамены, вместе готовились, вместе выбирали платья на выпускной и делали прически у одного мастера…
«Мы с тобой как сестры. Даже внешне похожи», — часто говорила Мирослава. «Если у меня родится девочка, а у тебя мальчик, они обязательно поженятся…»
«Бывают же такие подруги», — думала я. «Как мне повезло!»…
Воспоминания проносятся мимо, я стряхиваю с себя груз прошлого.
Тогда я не знала, что, окончив школу, мы практически перестанем видеться, что на все мои звонки и предложения где-нибудь посидеть, поболтать она будет отвечать уклончивым отказом. А потом она скажет мне с прощальной грустной улыбкой: «Неужели ты так ничего и не поняла? Я дружила с тобой ради оценок«…
ПЛАТАНОВАЯ АЛЛЕЯ
Женя приходит в гости раз в пару месяцев. Мы знакомы уже тысячу лет.
Я обычно спрашиваю ее: «Как дела?».
— Ой, моя семья меня не отпускает. Пока всех накормишь, уберешь, успокоишь… – как всегда отвечает она. При этом она смотрит исподлобья, ее взгляд как бы говорит: «Ну ты же понимаешь!» Я отвечаю сочувствующим взглядом… И мы продолжаем непринужденно болтать о погоде, природе, работе, моде…
Жене чуть больше тридцати. Она высокая, крупная брюнетка в очках, по-своему красивая. У нее длинные волосы, она почти всегда их распускает. Сейчас у нее появилась прядь седых волос, которую она не закрашивает. В ней есть какая-то женская сила и грация, девственная первобытность. Она скромно одевается, но почти всегда в фольклорном стиле: длинные до полу юбки, широкие платья, босоножки на плоской подошве с закрытым носом или сапоги, она часто носит платки. Кому-то может показаться, что она одевается по-старушечьи, но мне кажется, что она девушка в «стиле этно»… У нее много талантов: она занимается йогой, увлекается эзотерикой, хорошо знает английский, играет на пианино и поет в народном хоре. Она еще молода и красива, но уже появились первые морщинки вокруг глаз. Она всегда старается держать спину, но, когда думает, что ее никто не видит, сутулится…
Через пару часов Жене уже пора уезжать домой. Она опять бросает фразу о семье: «С ними не так уж и сложно». «Да?» — удивляюсь я. Она улыбается только губами.
— Ну, все, я поехала.
— Домашним привет! – вежливо говорю я. — Выбирайся почаще. Заезжай после того, как отвезешь маму на работу, ее же в час нужно забирать? Больница здесь недалеко, как раз можно посидеть у меня.
— Я бы с удовольствием. Но Федя…Ты же знаешь…Его же нужно накормить, помыть, побрить, за ним нужно убрать… Но как-нибудь обязательно.
Федя – это старший брат Жени. Ему уже почти 40. Он даун.
С Женей мы дружим давно. Мы познакомились на первом курсе университета на курсах по английскому языку. Потом вместе ходили в American Club, тусили в одной компании, два года подряд ездили в студенческий летний лагерь.
И только через несколько лет Женя призналась мне, что ее брат – даун. Тогда я поняла, почему она никогда до этого не приглашала меня к себе домой и избегала разговоров о семье.
Женя живет с братом и мамой в двухкомнатной хрущевке – в одной комнате тетя Таня с Федей, а в другой – Женя. Дома у них очень бедно – продавленные кресла, проваливающийся диван, старый совдеповский короб-телевизор, древняя мебель с потрескавшимся лаком еще со времен родителей тети Тани.
Тетя Таня и Женя недавно сделали ремонт в ванной, поменяли раковину и саму ванну, положили новую плитку. Но среди всей этой запущенности новенькая ванна выглядит как-то особенно печально. Как мираж. В Жениной комнате стоит старое пианино и на крючке висит на веревочке, привязанной к грифу, настоящая балалайка. И Женя играет на ней вечерами простенькие мелодии: «Во саду ли» или «Во поле береза»…
Женя приспособилась к жизни как могла. Она не может выйти на полноценную работу с девяти до шести, потому что нужно отвозить и забирать маму с работы, постоянно следить, чтобы Федя чего-нибудь не натворил. Она зарабатывает тем, что преподает музыку детям-инвалидам и дает уроки английского.
Раз в год на день рождения она ездит за границу. Одна.
Женя ни с кем не встречается. У нее мало подруг. Наверное, не так-то просто вводить в дом нового человека, каждый раз все объяснять и извиняться. Ее одногруппники, проучившись с ней пять лет бок о бок, так и не узнали ее тайну.
Жениной маме Татьяне Федоровне под семьдесят. Она неплохо выглядит для своих лет и пока еще может помогать Жене с Федей. Она, так же как и Женя, высокая, смуглая, носит очки. В последнее время она сильно располнела. В 40 ей сделали неудачную операцию на тазобедренном суставе, и она стала калекой. Тетя Таня уже 30 лет на костылях, но все еще работает педиатром в одной из больниц, и Женя каждый день возит ее на работу на машине к девяти утра и забирает в час домой.
У тети Тани всегда был тяжелый характер, а сложная жизнь его совсем испортила. В тридцать она родила первого ребенка, который оказался больным. Сама врач- педиатр по образованию, до беременности она знала о большой вероятности рождения ребенка-дауна: у ее тогдашнего мужа была сестра – даун. Тогда еще не делали УЗИ и сложных генетических анализов, нельзя было сделать аборт в три месяца, узнав плохой прогноз. Она, наверное, понадеялась на удачу, думала, что именно с ней такого не случится. Может, она была сильно влюблена, может, очень хотела ребенка от этого мужчины.
Родив Федю, тетя Таня от него не отказалась. Не знаю, рассчитывала ли она на помощь родителей или поддержку мужа, побоялась ли Бога, но она не взяла грех на душу и оставила ребенка. Ее муж бросил ее с сыном через полгода, он еще раз женился, но детей уже не заводил… Воспитывать Федю тете Тане помогали стареющие родители.
Через десять лет она родила Женю. За ее отца она замуж не вышла, Женя мало об этом говорила. Как я поняла, в ее жизни это был случайный мужчина, курортный рома, чуть ли ни ночь в поезде или что-то вроде. Как бы то ни было, но Женя отца никогда не знала. Мне казалось, что тетя Таня родила Женю, чтобы было кому подать стакан воды в старости и досматривать Федю. Так для пересадки костного мозга больному старшему ребенку родители рожают младшего.
Я не часто бываю у Жени в гостях. Как-то неудобно заходить, толпиться – и так в их квартире всегда людно. Обычно Федя сидит с нами в Жениной комнате, а тетя Таня ерзает за дверью. Федя всегда меня смущает.
Однажды я приехала к Жене отдать учебники английского, а потом мы сидели на кухне, пили чай и смотрели телевизор. А в коридоре в это время стоял Федя и делал свои дела «по-большому» прямо на пол. Я была в шоке. Женя потом объяснила: «Он обычно ходит в туалет правильно, это был просто протест…» После этого случая я стала бывать у них еще реже.
Как-то мы с Женей гуляли по Красной. Было начало мая. Мы медленно шли по платановой аллее. За высокими деревьями не было видно неба. Уже вечерело, дул прохладный ветерок, воздух был свежий. Недавно прошел теплый весенний дождик. Людей вокруг было мало. Вся атмосфера располагала к откровениям. Мы разговорились.
Женя редко говорила о семье, но тут ее прорвало. Кто знает, говорила ли она мне или просто рассуждала вслух?:
— Я часто думаю о том, как сложно сделать выбор – оставить ребенка-дауна или нет, — делилась она. — И как сейчас хвалят тех, кто не делает аборт, кто не отдает ребенка-дауна в детский дом. Ухаживать за дауном хорошо звездам шоу-бизнеса с их миллионами, трехэтажными коттеджами и штатом прислуги. Для многих звезд ребенок-инвалид – это еще и пиар. А для меня в двухкомнатной хрущевке с мамой – инвалидом, брат – даун – это обуза…
Мне было горько слышать ее слова, но я понимала, что она права.
— Я не вижу принцев на белых конях, которые хотят разделить мои заботы, да что там принцев – даже трубодуров! – она истерически хихикнула.
— Мужчина, который решится быть со мной, большую часть своей жизни будет ухаживать за братом-инвалидом. В наше время мужчину пугает рождение собственного ребенка – а тут содержание и забота о чужом сорокалетнем дауне. Я бы хотела когда-нибудь выйти замуж, завести детей. Но, может, это не для меня? Может, каждому свое?
Лучики солнца изредка пробивались через густую листву. Солнце было где-то там, за слоями листьев платанов. Женя шла рядом со мной, смотрела куда-то в сторону и продолжала:
— Федя неплохой, добрый, ТИХИЙ… такие люди за границей даже работают. Он многое делает сам…
Потом уже совсем другим, надрывным голосом:
— Почему мама тогда не сделала аборт? Она же знала, что риск родить больного ребенка очень большой. Почему она оставила Федю-дауна? Почему она не сдала его в детский дом?..
Я запахнула кофту: похолодало или же меня пробирала дрожь от ее слов?
Мы вышли из платановой аллеи, сразу стало как-то светлее. Мы перешли дорогу и направились дальше к аллее кленов.
Женя продолжала. Она говорила легко, и, казалось, ее слова звучали издалека:
— Когда же начнется моя жизнь? Когда что-то изменится?… Говорят, дауны не доживают до пятидесяти …
Январь 2015