Зеленое письмо
Константин азартно писал новую программу. Он, как и все современные ребята с математическими способностями, пошёл учиться на программиста. Бабушка, к которой он приехал на каникулы, как-то в сердцах спросила:
— Ну почему тоже программист, неужели не мечтаешь стать космонавтом или хотя бы лётчиком — испытателем?
— Ой, бабуля, чудная ты какая! Это ваше поколение мечтало о небе, а современная молодёжь совсем другая, более приземлённая, но практичная. Всё течёт, всё изменяется.
Бабуля тогда махнула на него рукой, понимая, что внука и трактором от компьютера не оттащишь.
Тем временем в дверь кто-то давно и упорно звонил.
— Да бегу уже, бегу, — себе под нос пробубнил Костя, так и не пошевелившись.
Но когда трель звонка всё же достигла его сознания, он с недовольным видом встал из-за компьютера и пошёл открывать дверь. К его удивлению за дверью стояла их дальняя соседка, баба Нюра. Константин бабу Нюру знал, вернее, видел раньше и даже здоровался с ней. Он со всеми здоровался в деревне, так как приезжал сюда каждое лето и знал всех в лицо, благо деревня была совсем небольшая. А баба Нюра, пожалуй, была старше всех в деревне, но жила почему-то одна.
— Я уж думала, не случилось чего? Свет горит, а дверь запертая. Думала даже к Палычу сбегать. Никак убили вас!
— Баба Нюра, ну что вы такое говорите? Что, часто в деревне убивают? — съехидничал Константин.
— Да, не. Сколько живу, ни разу такая страсть не случилась, слава те, господи. А ты что, оглох что ли, я уж полчаса звоню.
— Занят я очень, вот и не слышал. А моих никого нет.
— Ах ты! Значит, зря в другой конец деревни тащилась, — опечалилась баба Нюра.
— А я чем-то помочь могу?- решил быть вежливым Костя.
— Да вот, воскресенье сегодня, а я на почту, дура старая, пошла за конвертом. А почта-то выходная. Тогда к вам пошла, думаю, у вас все люди учёные, небось письма кажный день пишете, и мож конверт у вас лишний завалялся.
Костя заулыбался:
— А вы кому письмо написали? Проходите. Можно его и по интернету отправить.
— Племяннице в Москву написала. Сёстриной дочке. Она у меня одна из родни-то и есть. Умная! Прохфесор. Только вот через свой ум и замуж не пошла, — продолжала говорить баба Нюра, проходя за Константином в комнату.
— Так это хорошо, что профессор, у неё наверняка электронная почта есть. Вы фамилию её знаете?
Баба Нюра назвала и фамилию, и имя с отчеством, да ещё сообщила, что племянница в самом главном институте Москвы работает. Костя решил, что, скорее всего, в МГУ. Пока он искал в интернете сведения о профессоре, бабушка продолжала рассказывать:
— Вот год жил у меня на квартире художник. Съехал недавно. Всё нашу природу рисовал. А вечером как начнёт рассказывать сказки всякие!
— Он вам сказки рассказывал?! — удивился Константин.
— Ну, он-то думал, наверное, что вот, мол, бабка старая, можно ей плести невесть что. А я-то слушала да запоминала, а теперь у племянницы хочу про всё спросить и пожаловаться, как надо мной, старухой, художник ентот насмехался. Кому же мне пожаловаться ещё, единственная родня на свете, — баба Нюра даже всплакнула немного.
Константин довольно-таки быстро смог отыскать электронный адрес профессора, взял письмо, написанное отчего-то зелёными чернилами, и хотел его сначала в Word перевести, но программа, видно, сбитая с толку непривычным цветом чернил и странными словами в письме, сразу же зависла. Тогда Костя не стал менять первозданный вид эпистолярного творения, сканировал письмо и отправил по найденному адресу.
— Всё, баба Нюра. Я письмо ваше уже отправил.
— Кудай-то ты его отправил? — удивилась бабушка, — вон оно лежит же.
— Я его по интернету отправил. Ну, как бы его образ переслал, — пояснил Костя.
Баба Нюра вдруг гневно стукнула себя кулачком по колену, очень резво для своего возраста соскочила и почти со слезами в голосе запричитала:
— Да что же за молодежь такая безуважительная пошла! И ты решил над старухой поиздеваться! Образ переслал, — гневно передразнила она, схватила своё письмо и, выйдя из комнаты, сильно хлопнула дверью.
Константин хотел сначала догнать старуху, но потом махнул рукой и снова уселся за компьютер. А вечером, когда все собрались и поужинали, Костя вспомнил про сканированное письмо, и решил его почитать, так, из интереса. Его, конечно, совесть немножко мучила, всё же читать чужие письма как бы не положено. Но, надеясь, что баба Нюра не узнает об этом, он открыл письмо. И поразился. Было впечатление, что у бабушки и Константина разница в возрасте не пятьдесят лет, а несколько столетий. Не зная, плакать или смеяться над письмом, он подумал о том, как много случилось за эти пятьдесят лет. А баба Нюра этого ничего толком не видела и не знала. Поэтому рассказы художника слушала как выдуманные сказки. Он ещё раз прочитал письмо, выхватывая отдельные его куски:
«…Машенька ты моя родненькая. А вот хочу попервой спросить у тебя про телефоны такие, чтобы без проводов работали. Мол, идёшь по полю, где нет ни одного столба с элехтричеством. Приложишь одну трубку к уху, а она и разговаривает. Разве такое могёт быть? Я старуха, и то знаю, что голос может по проводам бежать. А так что же получается, голос по пустому воздуху бежит? Так если бы голоса бегали по воздуху, мы бы все оглохли давно от голосов-то ентых. …»
» а ещё мой квартирант говорит, что в компютере его жена живёт. Нет, это он не совсем так говорит, это я так поняла. Захожу как-то к нему, а он со своим компютером разговаривает, а там дамочка смотрит на него. Он говорит этой дамочке:
— Юля, познакомься, это баба Нюра, моя квартирная хозяйка. А это моя жена, Юля.
А та на экране улыбается и отвечает:
— Здравствуйте, баба Нюра.
Я удивилась, спрашиваю:
— Как же ты, милка, туда поместилась? Выходи, с нами посидишь.
А они оба ну смеяться. Художник и говорит:
— Баба Нюра, да это только изображение, а жена моя сейчас в Питере находится.
А что же я глупая совсем? Вот в кино, али по телевизору, там же плёнку крутят, на плёнке артисты играют. Они же со мной не могут разговаривать. А эта — бабой Нюрой назвала, поздоровкалась. Вот и скажи, родненькая, могёт изображение с живыми людями здороваться?…»
«… а ещё, Машенька, хочу тебе рассказать про самую обидную насмешку мово квартиранта. Обидная, потому что болезная очень получилась. Вот ты, как прохфесор, скажи, слышала, чтобы на операции человека светом резали, и кровь не шла у него? Наверное, тебе сразу смешно стало, а я ироду этому взяла да поверила сначала. Он говорит, что мол, лучом провели, болячку вынули, а там даже и зашивать не надо, само зарастёт. А я тут огромную занозу себе загнала, хотела сначала иголкой вынуть, а тут про луч и вспомнила. Взяла лампу настольную, включила, жду, когда лучик от неё пойдёт. Потом к занозе-то приложила энту лампочку, чувствую, больно. Так, думаю, операция же, должно быть больно. А держать уж сил никаких нет. Из своей комнаты квартирант кричит:
— Баба Нюра, что-то палёным воняет.
Меня увидел, лампу выхватил и кричит:
— Вы что делаете?!
— Я лучом операцию себе делала, — говорю, а сама от боли слёз сдержать не могу.
А он поставил лампу на стол, говорит:
— Быстрее под холодную воду руку надо, — а сам с места не сдвинется, стоит и ржёт, как конь…»
«…свово художника я ведь так и выгнала. Терпеть его глупости сил никаких не стало. Захожу я домой, а он со своей комнаты кричит:
— Баба Нюра, вы мою мышь не брали случайно?
Я аж перепужалась, отродясь мыши дома не водились, а тут вдруг объявились откуда. Спрашиваю:
— А ты точно мышь видел?
— Да в том-то и дело, что вчера видел, а сегодня никак найти не могу. Она у меня беспроводная.
— Ты что, её специально в дом принес? Она же мне все полы прогрызёт! Вот ведь ирод!
— Баба Нюра, да это не настоящая мышь, а электрическая, для компьютера. Может быть, вы пыль вытирали на столе, а она вот тут была, вы её куда-то и переложили.
— Вот, дурной какой! Да я мышей с детства боюсь. Да в жизнь бы мышь в руки не взяла. А увижу её, заразу, веником пришибу.
А квартиранта смех чегой-то такой разобрал, аж пополам гнётся. Тут не выдержала я больше его насмешек и говорю:
— Всё, выметайся, голубок, ищи себе жильё в другом месте, а, главное, мышь свою не забудь прихватить…»
Константин закрыл письмо на экране. Потом подумал, что ведь чудо какое это, а не письмо, надо своим дать почитать. Нельзя такой талант в землю зарывать, пусть хоть кто-то, кроме него, ещё насладится способностью бабы Нюры переворачивать прогресс с ног на голову.
— Да, — думал Костя, — Антон Павлович в очередной раз может собой гордиться. Прогресс явно налицо, а люди не меняются.
Кикимора Маруся
Почти сказочная история или немного фантастическая сказка
Кикимора Маруся внимательно оглядела себя в озёрной глади и осталась довольна. Ожерелье из засушенных лягушек очень шло к её зелёным глазам. Направившись, было, в сторону леса, Маруся снова вернулась к озеру, вспомнив слова бабы Яги, что женщина всегда должна быть во всеоружии. И ещё раз внимательно посмотрела на своё отражение. Что ей не нравилось, так это большая бородавка на её длинном носике. Кикимора Маруся была самой молоденькой на болоте, и мама ей ещё не разрешала брать пудру в соседнем сельмаге, поэтому Маруся достала мешочек с мукой и тщательно припудрила нос, посыпав его мукой. Оставшись собой окончательно довольна, она пошла в лес, где сегодня готовился большой праздник. Сегодня вся взрослая нечисть, последний раз за лето, могла искупаться в лесном озере. А завтра наступает праздник у людей под названием день Ивана Купалы. Люди будут петь, прыгать через костры и купаться в озере. И с этого дня и в течение всего лета кикиморы, водяные, лешие смогут освежиться только в болоте. Кикимора Маруся впервые будет участвовать в сегодняшнем праздничном купании, а завтра ей разрешат посмотреть на гулянья людей. А все потому, что теперь она стала взрослой, и её будут отпускать куда угодно.
— Так, — начала мечтать кикимора, — сначала пойду в сельмаг, там возьму пудру. Стану самой красивой на болоте. На мне сразу же женится…нет, возьмет меня замуж водяной Петечка. А потом…
Что случится потом, молодая кикимора еще не придумала и, выйдя на поляну, степенно, как взрослая, поздоровалась со всеми присутствующими. На поляне кого только не было — лешие, заросшие с ног до самых макушек мхом; взрослые кикиморы, нервно суетящиеся неизвестно зачем; водяные, похожие на толстых рыб; красавицы — русалки, плещущиеся у самого берега озера; и, конечно, баба Яга, задремавшая в своей ступе. Взрослая нечисть с интересом рассматривала молодую кикимору, решив в итоге, что из неё выросла красавица — нос не такой длинный, как у мамаши-кикиморы, бородавку почти не видно, волосы какие-то кручёные, похожие на водоросли, а большим зелёным глазам могли позавидовать даже русалки.
— Да, — подумал самый старый Леший, — сумела мамаша-кикимора как-то улучшить свою породу, теперь у Маруськи отбоя от женихов не будет. Вот выполнит свою главную миссию, украдёт человеческого детёныша, можно после этого и замуж идти.
У каждой нечисти на болоте была своя работа. Лешие, например, запутывали человека в лесу и заводили в болотную трясину, откуда человек уже не мог выбраться. Русалки своей красотой заманивали в озеро, и человеческое существо оставалось там навсегда. А у кикимор была и вовсе тяжёлая задача. Они должны были пробраться в человеческий дом, откуда следовало украсть их детёныша и принести его на болото, а там как старейшины решат, то ли его бабе Яге отдать, то ли в упыря противного превратить. Кикимора Маруся по малолетству людей ещё ни разу не видела, но очень боялась и не любила. Маменька таких страстей про них понарассказывала! Поэтому молодая кикимора мечтала о том, чтобы украсть их противного детёныша и отдать бабе Яге. Когда вся нечисть собралась на поляне, начался главный праздник. Кикиморы стали бегать по лесу, пытаясь поймать звериных детёнышей — белочку, зайчика или волчонка. Лешие обращались в старые замшелые пни, а потом неожиданно оживали, пугая окружающих. Баба Яга летала в своей ступе, бросаясь сверху шишками, и очень радовалась, если попадала кому-то в голову. Русалки строили всем глазки, а если кто-то по неопытности к ним подходил, тащили его в озеро и начинали щекотать. Всем было очень весело. А потом, набегавшись и насмеявшись, вся нечисть, в последний раз за лето, ринулась в озеро.
Марусе праздник очень понравился, но ещё больше ей хотелось посмотреть на людей. Поэтому молодая кикимора еле дождалась следующего дня, спряталась за деревьями и стада ждать. На поляну с озером народ стал собираться ближе к вечеру. Заметив первых людей, Маруся удивилась. Она ожидала увидеть каких-то чудовищ, а на поляну приходили очень странные существа. Люди были похожи друг на друга, не то, что нечисть. А одеты совсем в разные одежды, в белую или в яркую, легко развивающуюся на ветерке. Молодая кикимора первый раз внимательно посмотрела на своё платье, собранное из высушенных кусочков тины. Её мама могла сушить тину лучше всех, поэтому платье у Маруси не сильно кололось и сохранило даже какой-то коричневато-зеленоватый цвет. И теперь ей захотелось такое же лёгкое белое платье, как у людей. А бусы! Куда там засушенные Марусины лягушки?! У многих людей что-то блестело на шее, а у некоторых висело много разноцветных шариков. Придя немного в себя от удивления, кикимора стала различать, что у людей, как и у зверей, есть взрослые существа, а есть детёныши. И вот именно они, мелкие человеческие существа, Марусе понравились больше всех. Они были самые красивые, весёлые и подвижные. Взрослые сплели им веночки из цветов, отчего детёныши стали ещё красивее. И теперь молодая кикимора не понимала, за что же их надо было превращать в упырей. А потом малыши стали бегать за большим круглым шаром. Он у них всё время улетал то в кусты, то в озеро, а в последний раз залетел за то дерево, где пряталась Маруся. Ни о чём не думая, кикимора схватила эту круглую красоту, выскочила из-за дерева и побежала к малышам. Что тут началось! Малышня с дикими воплями бросилась в разные стороны, а взрослые стали кричать:
— Кикимора! Кикимора! Бей её, гони её!
В Марусю полетели палки, камни. Молодая кикимора пришла в ужас, она понимала теперь, почему её так пугали людьми. Они же её сейчас убьют! Маруся, что было сил, рванула в лес (чего-чего, а бегали кикиморы изо всей нечисти лучше всех), и через несколько минут разъярённые голоса людей остались далеко позади. Мамаша-кикимора, прикладывая поганки к синякам и ссадинам испуганной Маруси, только и проворчала:
— Я же тебе говорила.
Прошло несколько дней, но страх и обида у кикиморы Маруси так и не прошли. И она решила выполнить главную свою миссию — пойти и украсть человеческого детёныша. Мамаша-кикимора объяснила ей, что лучше идти к людям днём, всё время прячась. А днём потому, что в это время взрослых дома не бывает, и дети остаются одни. Маруся вышла из леса и, прячась за кочками или кустами, пробралась к первому дому и стала за ним наблюдать. Наблюдала долго, но из детёнышей никого так и не увидела. А часа через два вдруг услышала странные звуки, от которых кикиморе стало грустно и даже страшно. Пробравшись на этот звук к другому дому, она увидела, что во дворе, на ветке высокой яблони, висит, зацепившись своей одеждой, малыш. Висел он, наверное, уже давно, потому что больше не пытался отцепиться, а только жалобно постанывал.
Кикимора, сидя в засаде, решала, что же ей делать. Залезть на дерево труда для нее не составит, отцепить малыша от ветки тоже. Но тогда детеныш ударится о землю и разобьется. Маруся ещё раз с опаской оглядела двор, никого из взрослых не увидела, выскочила и начала собирать по двору мягкие предметы: сгребла всю сухую траву, в углу увидела старый матрас, а на заборе висело одеяло. Пока кикимора всё стаскивала к дереву, ребёнок перестал стонать и с нескрываемым любопытством смотрел на неё. Потом, нервно облизнув губы, спросил:
— Ты кто?
— Маруся.
— А…
Бегая по двору, чтобы спасти детёныша, молодая кикимора сначала не думала, что же она будет с ним делать, а теперь, уже сидя на ветке дерева и распутывая одежду ребёнка, вдруг поняла, что ей хочется с ним поговорить, подружиться. Тащить его в лес у Маруси совсем не было желания. Упав на подстеленную подушку безопасности, малыш сначала молча лежал. А когда рядом с ним села, спустившаяся с дерева, кикимора, он тоже сел и очень серьёзно сказал:
— Спасибо, Маруся, ты спасла меня. Я тут вишу, вишу, а мамы с папой нет и нет. Теперь ты моим настоящим другом всегда будешь.
Маруся сильно засмущалась, друзей настоящих у неё ещё никогда не было:
— Да ладно, что уж там, ерунда какая.
— А меня Тимоша зовут, — представился мальчик, — а что это такое? — без перехода спросил малыш, дотрагиваясь до платья из тины.
Маруся, растерявшись, не знала что сказать.
— Ты в войну играешь? Это чтобы тебя никто не видел? — сам предположил Тимоша.
— Наверное. Чтобы не видели, — тоже предположила молодая кикимора.
— Послушай, а где же твоё платье? Пока ты меня спасала, его кто-нибудь украл, наверное.
— Да, наверное, украл — снова согласилась вконец растерявшаяся Маруся.
— Тогда пошли домой, я тебе сеструхино платье дам, их там много, она и не заметит.
Маруся с опаской пошла за ребёнком. Тот принёс ей несколько красивых, очень мягких и лёгких платьев. Кикимора выбрала белое.
— Я пойду во дворе переоденусь, — сказала кикимора, понимая, что ей надо припрятать своё старое платье.
У Маруси то ли от волнения, то ли от радости начали дрожать руки. Она никак не могла снять старое и надеть новое. А когда справилась с этой задачей и вышла к Тимоше, тот радостно захлопал в ладоши:
— Ой, какая ты красивая стала, а то на какую-то кикимору была похоже.
Тут Маруся уже не смогла утерпеть:
— И чем же тебе так кикиморы не угодили?!
— Да я и не знаю, кто это. Просто мама так ругается на сестру, если она что-то не то наденет. Маруся, мама на обед мне суп оставила, а ещё она пирогов напекла, пойдём чай пить.
Молодая кикимора не знала, что такое суп и, тем более что это за штука — пироги. И на всякий случай отказалась, сказав, что ей надо домой.
— Только ты тогда завтра приходи. Ты же теперь мой друг, будем на велике кататься.
Маруся обещала завтра прийти снова.
В лес она вернулась, переодевшись в старое платье, а новое спрятала в дупле большого дерева. Мамаше-кикиморе сказала, что, просидев целый день в засаде, так и не смогла поймать человеческого детёныша. И потом всё лето Маруся ходила в гости к Тимоше. Он научил её кататься на велосипеде, играть в футбол. Познакомил со всеми своими друзьями. Малыши Марусю сразу полюбили, чувствуя её незлобивый характер, но дети постарше, а потом и родители Тимоши отнеслись к молодой кикиморе не очень доброжелательно. Маруся часто слышала, как ей в спину говорили взрослые:
— Странная девочка, страшненькая.
— Да не то, что страшненькая, а на детей наших не очень похожа. И чего малыши к ней так льнут?
— Если бы она тогда Тимошу не спасла, ноги бы её здесь не было. Чудная она какая-то.
Молодую кикимору эти слова огорчали до слёз. Она не понимала, что же у неё не так. Тогда Маруся как-то ночью просочилась в ближайший магазинчик (кикиморы могли проникнуть в дом даже через замочную скважину). Увидела там много, много платьев и несколько штук с собой прихватила. Теперь в гости она стала ходить в разных платьях, но взрослые люди всё равно на неё косились. А однажды, сильно расстроившись, кикимора забыла переодеться и в ярком красном платье явилась к себе в лес на болото. И вот тут её ожидал полный успех. Марусю окружила вся лесная нечисть. Её трогали, вертели со всех стороны и искренне восхищались. С тех пор все кикиморы стали щеголять в ярких платьях. Красавицы-русалки тоже потребовали красивых платьев, но поплавав в них некоторое время, поняли, что в мокром платье очень неудобно перемещаться в воде, и остались, как были.
Когда Маруся в последний раз пришла в гости к Тимоше, он к ней не вышел, а его мама сказала, что теперь ему некогда по улице бегать, через год в школу идти, он теперь сидит дома и учится читать. А ещё мама добавила, что Маруся к ним может больше не приходить.
Ах, как расстроилась молодая кикимора! Она еле добежала до леса, села на пенёк и горько заплакала. А ещё она почувствовала, что Тимоша сидит в своей комнате и тоже плачет. От этого ей стало ещё горше. И в этот момент её кто-то пощекотал. Маруся прекратила плакать и оглянулась. Вокруг никого не было. Она снова зарыдала. Её пощекотали с другой стороны. Кикимора удивлённо повернулась. И услышала хихиканье. А потом засохшее дерево, рядом с которым она сидела, обратилось старым Лешим.
— Маруська, это что ты так слёзы льёшь? — спросил он.
И молодая кикимора вдруг всё-всё ему рассказала.
Леший погладил её по головке и задумчиво сказал:
— Маруся, ты умной девочкой растёшь. Я не хочу, чтобы люди тебя так огорчали. Поэтому расскажу историю, которую даже не вся взрослая нечисть знает. Нечистью нас люди издревле стали звать. Они, встречаясь с нами, видели, что мы другие, не такие, как они, поэтому пугались и всякую ерунду про нас придумывали. А мы, девочка, живём на земле, чтобы люди лучше были. Видишь, детки у них рождаются всегда хорошими, а потом из одних замечательные люди вырастают, а из других — ужасные. Мы, нечисть, пытаемся избавить человечество от плохих людей, хороших никогда не трогаем. А вы, кикиморы, очень хорошо в детёнышах человеческих разбираетесь. Сидит в вас какая-то штука, которая чувствует, каким человеком малыш вырастет. Хороших-то никогда не тронете, только плохих утаскиваете в лес. Вот и у тебя такая задача в жизни будет, не трогать хороших да светлых детишек, таких, как твой друг Тимоша.
Молодая кикимора после таких слов опять затосковала. Сидела, долго думала, потом спросила:
— Дядя Леший, а вдруг я ошибусь, хорошего ребёнка украду? Мы его в упыря превратим, а он бы… а он бы, ну, например, мог бы вот такие платья красивые шить, или ещё красивее. Пусть эти люди сами разбираются. Давайте, мы у себя жить будем, а они у себя.
Маруся печально побрела в лес, а старый Леший медленно покачал головой, то ли с осуждением, то ли с восхищением.