(музыка А. Пугачёвой, стихи Б. Ахмадулиной)
Праздников в нашей семье было немного. Регулярно раз в год – в дни моего рождения и раз в пять лет – во время папиных юбилеев, на которые приходили сотрудники моего отца из Института микробиологии.
Многие годы главой и душой нашей семьи была моя мать – Мария Борисовна Гальперин. В число своих функций она включала и организацию застолья, символом которого служил торт из клубники, созревающей в средине июня, ко дню моего рождения – 18 июня.
Папа Лев Иосифович Рубенчик тостов не произносил, но любовался молодёжью.
Состарившись, мама вынуждена была передать этот символ семейного торжества в руки Галины Мезенцевой.
Я назначался главным снабженцем по базару – в магазинах тогда мало что можно было купить, а мама оставалась консультантом, под руководством которой технические этапы приготовления закусок выполняла моя любимая жена Мила.
Ночью вместе с ней мы перемывали посуду.
На себя я ещё брал роль дизайнера. Это слово тогда только входило в обиход, но мои изделия из редиса, огуречных кончиков, вишенок и ягод черники пользовались успехом у гостей.
Чуть было не пропустил самого начала, связанного с приходом гостей, в котором участвовал и наш кот.
Не Бегемот, а скромный Микки.
Как известно, животные первые улавливают природные катаклизмы – бури, извержения вулканов, магнитные аномалии.
Наш чуткий кот не составлял исключения и, заслышав сигналы надвигающейся опасности – прихода гостей, старался спрятаться на кухне, что в свою очередь оборачивалось опасностью для мясных и рыбных угощений. В обязанность Милы входило не пускать кота на кухню.
Обычно первыми гостями оказывались Жора с Галиной. В больших кульках они приносили гигантский торт и фирменные пирожки. Я сокрушался, что с каждым годом приходится тратить всё больше денег на клубнику, а параллельно прикладывался к пирожкам с мясом, рецепт приготовления которых Галина не разглашала.
Своё занятие, не связанное с банкетом, находилось и у Жоры. Снимая телефонную трубку, он вибрирующим голосом спрашивал: «Это Николай Николаевич?». Резкий женский голос жены – та ещё дама! – отрезал: «Нету дома».
Сверх интеллигентный Жорик, не решался напомнить, что договорился заранее о встрече со знаменитым математиком академиком Боголюбовым.
Через пять минут тот же женский голос, окрашенный скандальными обертонами, на этот раз вежливо спрашивал:
«Это ты, Жорик? Заходи, Николай тебя ждёт. Извини, что сразу не признала. Эти сволочи, звонят и приносят бутылки, а Николаю нельзя пить. У него диабет».
Группками вваливались гости, обнимались, вручали подарки, нетерпением усаживались за стол.
Приходили супруги химики Юра Фиалков и Света Пинаева.
Постоянный тамада латинист Юра Шанин (которого мы называли живым классиком) с женой врачом Ритой и гости единогласно решали, что пора выпивать…
— Давай быстрей, Юрочка!
Открывалась круглая вытянутая шкатулка, разматывался бумажный свиток, и Юрий Вадимович Шанин сам себе давал слово. Его оды всегда были тесно связаны с событиями в нашей семье, и сопровождались хохотом. Но Юра при этом сохранял серьёзность:
Какое в мире полнолунье!
Друзей в застолье узнаю!
Пою рожденого в июне –
Бориса милого пою!
Как хорошо, что все мы в сборе,
И Мила – лучшая из Мил!
Наш мудрый Боря, добрый Боря,
Ты всем нам дорог, люб и мил!
Едим трефное мы без спора,
Струится брага по усам …
Как жаль, что нету фотокора.
Он занят. Фотокор – он сам!
Одесса. Киев. Рига. Таллин.
Испанский дон. Литовский князь.
Ты стал интернационален,
Из зарубежья возвратясь.
Несёшь в народ, подобно чуду,
Экологический свой флаг:
На лекциях твоих повсюду,
В любой стране – всегда аншлаг!
В сердцах у женщин сеешь хаос,
И все турчанки, чуть дыша,
От бурной страсти задыхаясь,
Тебя зовут «Борис-Паша».
Судьба не раз тебя ласкала:
Где только ты ни побывал!
Ты даже в опере Ла Скала
По-итальянски подпевал!
Немало Олечке нотаций
Читал: всё выдавал сполна.
И лучше всяких диссертаций
Борису удалась она.
Но гости уж глотают слюни,
И яства и напитки зря?
Пою рожденного в июне,
Причём рожденного не зря!
Как хорошо, что все мы в сборе!
Я оду завершу мою:
Будь вечно молод, милый Боря,
Я за тебя и ем и пью!
В застолье звучали тосты, которые произносили в основном мужчины — рыжий Миша Гольдштейн, Даня Калеко, Юра Фиалков и Юра Шанин.
Жора тостов не произносил, но он светился от радости, когда тосты были удачными.
Потом отяжелевшие и охрипшие гости делали большую паузу, выходили через чёрный ход на Владимирскую горку. Благо – до неё было рукой подать.
В перерыве стол украшался заново, и рядом с тортом и десертом в каждую тарелку вкладывались выпеченные Галиной пирожки. Наступало время её кратких выступлений. Очень красивая, интеллигентная, говорящая на прекрасном русском языке она начинала рассказывать анекдоты «с перцем». Артистичность в сочетании с неприличием имела огромный успех.
***
Каждый из нашей группы имел свой талант. Юра Фиалков был всемирно известным химиком, доктором наук, профессором, лауреатом Государственной премии. Одновременно, был он и писателем, издавшим много книг.
Его жена Светлана Пинаева замечательный химик, педагог, работала в университете.
Даня Калеко сварщик, кандидат наук, правая рука академика Патона, президента Украинской Академии наук.
Его жена Галя — металлофизик, кандидат физико-математических наук.
Даня – завзятый турист, покоривший Кавказ, Саяны, Туву и байдарочник, побывавший в Карелии, центральной части России и на Украине.
Миша Гольдштейн талантливый инженер, способный собирать компьютеры, телевизоры и другую спецтехнику.
Его услугами пользовались все друзья и приятели, которым он ремонтировал приборы.
Теперь он живёт с женой Инной в Израиле и с удовольствием продолжает оказывать услуги друзьям, которые его очень любят.
Инна опытный инженер связист.
Все мы очень любили Юрия Вадимовича Шанина, профессора-латиниста, которого мы называли живым классиком. Он был писателем, издававшим книги, посвящённые олимпиадам. Его очаровательная жена Рита была детским врачом.
Память об ушедших друзьях для нас священна.
Я посвятил им свои очерки.
***
Жора – Георгий Исаакович Кац был человеком уникальным. Как писал его ученик Л. Вайнерман:
«Его скромность граничила с застенчивостью, а доброта и душевная чуткость – с самопожертвованием».
Он был вундеркиндом, и во время войны оказался в штрафном батальоне. Потом в госпитале умирал от брюшного тифа. Его мать – Любовь Григорьевна Дукарская приехала в воинскую часть и спасла сына.
В военно-фельдшерском училище он осваивал азы медицины, а по ночам заочно занимался и смог поступить на пятый курс киевского университета. Курс аспирантуры он прошёл у знаменитого математика академика Н.Н.Боголюбова.
В университете из-за пятой графы его не оставили, и благодаря моей матери Марии Борисовне Гальперин он стал преподавателем военно-инженерного авиационного училища.
В таких условиях трудно было заниматься научно-исследовательской работой. Несмотря на трудности, Г.И. сделал докторскую диссертацию, а потом стал профессором.
Справедливости ради следует сказать, что вокруг Г.И в училище сложился особый климат доброжелательности и любви со стороны коллег и курсантов.
Однажды у нас дома я спросил Жору:
— Ты теперь профессор, зачем тебе сидеть за железной проволокой военного училища?
Жора усмехнулся – здесь хорошо – ни тебе политзанятий, ни воспитательной работы со студентами, ни «агитаторства».
Георгий Исаакович создал оригинальную теорию кольцевых групп, которая еще при его жизни была названа зарубежными учёными: Алгебра Каца.
Накануне страшного дня ничто не предвещало трагедии. Мы в узком кругу отмечали 80-летие матери Жоры Любови Григорьевны.
Страшный звонок раздался под вечер 20 мая 1978 года.
Говорил сын Жоры Миша Мезенцев: «Папа умер. Сердечный приступ. Разрыв аорты».
На панихиде в военном училище был весь личный состав во главе с генералом.
Хоронили профессора со всеми военными почестями, включая салют.
На могильном холмике временно был поставлен военный памятник –треугольная стела со звездой.
Смерть Жоры потрясла всех нас.
Прошло несколько лет, и мы с Галиной и Мишей поставили памятник на его могиле.
Она стала местом поклонения его коллег.
Дважды её посетил известный французский математик М.Енок, один из авторов книги «Алгебры Каца»
Развитию теории алгебр Каца теперь посвящаются всё новые конференции и семинары в разных странах.
Как несправедлива судьба. Жора так и не узнает, что его труды опередят время и окажут влияние на развитие целой области математики.
Но мы, родные и близкие ему люди, не только математики, вовремя смогли понять алгебру его души.
***
Нашими друзьями были и остаются Миша и Софа Туровские.
Много лет назад, прогуливаясь по Владимирской горке с фотоаппаратом, я обратил внимание на очаровательную маленькую девочку с лукавыми зеленоватыми глазами. Как австралийский зверёк лемур, она свешивалась с невысокого дерева.
Подошли родители Миша и Софа Туровская.
Софа подкупала своей красотой и доброжелательностью,
Миша – артистизмом. Он обладал пушкинской живостью, изредка пел и постоянно произносил монологи, которые можно было сразу отдавать в печать.
Фотография дочери очень понравилась родителям. С этого момента началась наша дружба.
Дважды я посетил Мишины мастерские и не уходил с пустыми руками. Миша по моей просьбе изобразил на бумаге трубочиста. Я был потрясён скоростью его работы и тем, как отдельные штрихи туши оборачивались изображением.
После второго посещения Миша сделал мне подарок – преподнёс рисунок еврейского скрипача. Оригинал этого рисунка был передан в Третьяковскую галерею, но Миша сделал второй оттиск, напоминающий негатив.
В один из дней моего рождения друзья объединились и купили для меня рисунок, на котором мадонна напоминала Софу, а младенец — сына Туровских Рому. На выставке в художественном салоне я купил, сделанный Мишей рисунок прелестной обнажённой женщины. Все эти маленькие шедевры сейчас размещены на стенах нашей квартиры в Кёльне.
Никогда не забуду вечера, когда мы прощались с нашими друзьями, уезжавшими в эмиграцию.
Стены квартиры и коридор были увешаны портретами Мишиных друзей, но не все они эти картины брали – Миша становился персоной нон грата.
Впервые я видел его подавленным, он всё время что-то говорил, а у нас на глазах были слёзы.
Прошли долгие годы, и мы с Милой стали свидетелями чуда, явления великого художника Миши Туровского.
В Кёльне на маленькой площади расположена восстановленная после войны ренессансная ратуша. В ней иногда размещаются выставки, а по выходным проводятся бракосочетания.
Мы с Милой пришли на выставку «Стена», посвящённую разрушению знаменитой берлинской стены и объединению Германии. Первой картиной, которую мы увидели на большом, на всю сцену экране, был замечательный Мишин фотопортрет на фоне Стены.
— Это знак свыше, — сказал я.
— Надо связаться с Туровскими, — сказала Мила.
Прошёл месяц, мы узнали номер телефона Туровских.
Голос Софы был очаровательным, полным тепла, которое растопило лёд нашей разлуки.
Во всех переговорах фигурирует Мишина «идея фикс» — зависимость судьбы художников от спонсоров. По-мнению Миши, так было во все исторические времена.
Мы получили в подарок бесценную книгу «Туровский» с текстом Сержа Ленцнера, книгу афоризмов и рисунков «Зуд мудрости», проспект одной из выставок.
Потом Интернет открыл для нас возможность изучения других работ великого художника, которые навсегда войдут в историю живописи.
Два года назад мы говорили с Мишей о событиях, связанных с недавним тайфуном. В октябре 2012 года он причинил большие разрушения Нью-Йорку.
Верхний Манхеттен, в котором жили Туровские не пострадал, но вода едва не дошла до склада, в котором хранились картины великого художника.
Сейчас мы часто общаемся с Туровскими по телефону.
Мишин голос как всегда громок. Каждый его устный рассказ превращается в монолог. Он эрудит, философ, литератор, сатирик.
Недаром Софа назвала мужа гениалисимусом.