Дождь холодный, частоколом…

***
Дождь холодный, частоколом
Непролазным на пути.
Впрочем — будем о веселом.
Ты, мой мальчик, не грусти…

Хочешь, снова, как когда-то,
Напишу тебе письмо…
Как расщедриваясь — злато
Сыплет солнышко в окно.

Как зовет, неодолимо,
Ива в тень своих ветвей.
Как поёт своей любимой
Серенады соловей.

Напишу тебе, как в мае
Расцветают лохмачи.
Как луна в реке купает
Серебристые лучи.

Как ерошит, налетая,
Вишни ветер-хулиган…
Напишу, что я не знаю
Про Саланг… И про Афган…

И не знаю, что солдата
Нарекут — «двухсотый груз».
Напишу, что верю свято
В обещанье — «Я вернусь»…

Дождь — руками неба вышит
Легкой рябью по плащу…
Улыбнись, мой мальчик, слышишь! —
Я сегодня не грущу…
***
МАТЬ
Кто она, и как тогда всё было —
Старожилам вспомнится с трудом.
Вроде б говорили, что купила
На краю деревни старый дом.

Спряталась за каменным забором.
Равнодушна к мнению молвы,
К новостям соседским, сплетням, спорам…
Вечно в черном. С ног до головы.

За спиной о ней ходили слухи —
Ведьма то ль, то ль тронулась* слегка.
Кто б подумал, что тогда старухе
Было лет чуть больше сорока.

Вёсны, зимы чередой ходили.
Календарь листал за годом год.
Про старуху все чуть-чуть забыли.
Ну, живет и ладно. Пусть живет

В старый дом в морозный, тёмный вечер,
Гостьей долгожданной Смерть вошла.
Тридцать зим ждала старуха встречи.
Тридцать безнадежных лет ждала.

Потеплел старухин взгляд колючий,
Разглядев безносую в дверях.
«Слава тебе, Господи. Отмучил,» —
Губы шелестнули второпях.

Удивилась – так легко, аж странно
Память пролистнула на бегу
Страшный день, когда домой с Афгана,
Сын вернулся в цинковом гробу.

И дойдя уже до грани зыбкой,
Рассмотрев вдали зовущий свет —
Расцвела счастливою улыбкой,
Понимая – боли больше нет…
Проводить безумную старуху
Собралось, привычно, полсела.
Обсуждали равнодушно, сухо —
Кто, откуда, кем она была,

Всё, что память выдала навскидку…
И вовнутрь благоговейный страх
Спрятали. Счастливую улыбку
У старухи видя на губах…
***
Крушила Осень лета бастионы…
Кололи взгляд холодных звёзд лучи…
Стучал Октябрь в окошко веткой клёна,
Как путник, заблудившийся в ночи…

За облако, устав от неуюта,
Поёживаясь, пряталась Луна…
Метался Ветер в поисках приюта…
И выл, как пес, у тёмного окна…
***
Жизнь пролистала страницы и лица
Буйному ветру под стать.
Время головушке долу клониться.
Время слезам закипать.

Смыло бесследно секундным цунами
Юности звонкой накал.
Память в ночи говорит голосами
Тех, кого ты предавал.

Старость — она как бездонная трещина.
Мачеха злая — не мать.
Где она — та, что судьбою обещана
В горе тебя согревать.

Черною меткою пОд ноги брошена
Тень от понурых плечей.
Смотришь с тоскою и завистью в прошлое —
Чей ты, соколик?
— Ничей…
***
22 ИЮНЯ 1941
Три пятьдесят…
Рассвета —
первый несмелый блик.
В теплых объятьях лета
города сонный лик.
Рваный кусок тумана
тюлем свисает с крыш.
Заспанный дворник рьяно
гонит метлою тишь.

Achtung! Напрягся Каин,
силясь рукой взмахнуть.

Ищет, сквозь сон, губами
новорождённый — грудь.
Три пятьдесят…
Истома…
Людям еще дано –
с зычным победным стоном
слиться, сплестись — в одно.

В небе, стальная стая —
смерть под крылом несет.

В небытие впадая,
счастлив еще народ.
Сонные — в одеяло
прячутся, как в гнездо.
Мира осталось мало –
Десять мгновений до…

P.S
Кляксою взрыв. Воронка
Улиц взъерошит гладь.
Рвётся не там, где тонко,
Там, где хотят порвать.
***
Не слушаю больше
горячего бреда
разбитого сердца,
упавшего с неба…

Сгребая осколки
лишь волей железной,
Бескрылою тенью
летаю над бездной…

Твои обещанья,
как мусор бросаю…
Бегу по осколкам
предательств… босая…

И книгу любви
навсегда закрывая,
бреду по пустыни
вселенной…
Живая???
***
Темнота на полках антресоли
Спряталась, как кошка на сносях.
Предрассвет туманный — белой соли,
Раскидал охапки второпях.

Солнце улыбается спросонья,
Воздух — как парное молоко…
Сердце мрет… И плачу я сегодня
Так, по-бабьи; сладко и легко…
***
Х.В.
За окошком январский вечер
Весь — в сиянии звёздных страз…
Начинаю отсчет до встречи-
Десять… Девять… Четыре… Час…

Кружева, на антенной рее,
Из снежинок морозы вьют…
Как же я пережить сумею —
Сорок шесть… Сорок пять минут…

Светом лунным с ладошки кормит
Сердце ночь… Усмиряя бунт.
В бесконечность пускают корни —
Двадцать шесть… Двадцать пять секунд…
***
Сегодня ночью море заштормило…
В дрожащем свете голубой луны
Ревело, и на берег выносило
Играючи большие валуны…
Откатываясь — галькою шуршало
И шло на приступ новою волной…
Ночная птица в рев волны вплетала
Свой крик. Делясь тревогою со мной.
***
Разбивается… Как знакомо…
Затемнение солнц и лун —
Несуразно-округлым комом
В тайниках треугольных рун.

И уже здравый смысл не слыша,
Перепутав, где тьма, где свет —
Мы бесстрашно шагаем с крыши,
Забывая, что крыльев нет.
***
Меня не любишь ты. Давно.
Об этом знают все на свете:
Сентябрь, полночное окно,
Злой огонёк на сигарете,
Тобой сожженные мосты,
Сны о другой, что сбились в стаю…
Об этом знаешь даже ты.
И только я одна не знаю.
***
Когда завесят белым зеркала,
Когда стакан покроют коркой хлеба…
Ты не жалей, что я как хмель прошла.
Ты не жалей, что мне опорой не был.

Когда январь, листнув тринадцать дней,
Осиротелость разольет по венам,
Всё оправдав в себе, не пожалей,
Что без меня ты стал обыкновенным.
***
Милый, Ангел, ау… Мне сейчас одиноко до дрожи.
Я боюсь тишины, поселившейся в левом боку.
Даже звезды, смотри, на синичек озябших похожи.
Даже время, смотри, замирает на полном скаку.

За окошком январь. Значит, снова прибудет тринадцать.
Значит, к поезду снова прицепится новый вагон.
Ты когда-то меня темноты научил не бояться…
Только как мне познать, что таят предсказанья ворон.

А давай на каток?.. И чтоб шарфик у ветра в ладонях…
И чтоб льдинки, смеясь, слово «вечность» сложили опять…
Я от грусти сбегу. Даже Месяц меня не догонит.
И пожалуйста, хватит! мне в кофе коньяк подливать.
***
Моему папе. Июнь 41
1.
Я добровольцем. На войну. Мне надо…
Нестойкий бас сорвался на фальцет.
Майор в лицо упёр тяжелым взглядом.
Спросил устало: — Сколько тебе лет?

— Мне восемнадцать. Будет… Уже скоро.
(Рука в тревоге поползла в карман.)
Я лучше всех стрелял на летних сборах.
Майор прервал: — Иди домой, пацан.

— Вы! — задрожала в голосе обида-
Я комсомолец! Я намного старш…
Майор привстал, набычившись (для вида),
— А ну кругом. И быстро. Шагом марш!

Закрылась дверь. И в кабинете тихо
Вдохнул, чуть виновато военком —
Пацан… Пацан… Хлебнешь еще ты лиха…
И проглотил сухой, колючий ком.
2.
Июньский день задумчиво и мирно
В лицо дышал горячим ветерком.
Коровы, безразлично и картинно,
Насквозь парным пропахли молоком.

Под лопухом в тени дремали куры.
Неслась беспечной стайкой детвора…
Вся в мареве, тащила баба хмуро,
На коромысле полных два ведра.

На небе томно облачка застыли.
Смотрелось солнце в зеркало реки…

По улице, по щиколотки в пыли,
Бежал пацан, сжимая кулаки.

Пылая злостью к мирному безделью,
Бежал, бежал — не видя ничего.
Ведь где-то там, уже почти неделю,
Бойцы врага громили без него.

Он должен тоже, как они — в атаку!
Не зря же он — Советский человек!
С фашистской гидрой распроклятой в драку
Готов вступить, чтоб — задушить навек.

И за деревнею в траве, на горке
Пугая своим всхлипом тишину,
Рыдал пацан так искренне, так горько
Боясь, что не успеет на войну.

P.S.  Парсанов Василий Петрович родился 9 августа 1924 года. Уже в июне 1942 года ушел на фронт. Участвовал в боях с июля 1942 г. по февраль 1944г. В феврале 44 года, после третьего ранения, был переведен в 42 учебный танковый полк. Зам. командира взвода. Демобилизован в марте 1947 года.

Вам понравилось?
Поделитесь этой статьей!

Добавить комментарий