Мы беседуем с нашим чемпионом, победителем и лауреатом главной Премии «Za-za Verlag» 2012 ЕЛЕНОЙ КРЮКОВОЙ. Для начала — она красивая женщина, мне это слегка действует на нервы, но я постараюсь себя вести хорошо. Итак, приступим!
Люди пишут, пишут. Зачем?
Люди пишут книги, пишут картины, пишут симфонии, оперы и песни, люди тащат камни и строят Шартрский собор или пирамиду Джосера. Люди этим ЖИВУТ. Они рождают, производят. Это и есть жизнь. Самое естественное, что есть в жизни. «Одно лишь есть счастье: творить. Живет лишь тот, кто творит. Все радости жизни — радости творческие: любовь, гений, действие, — языки пламени одного огня великой силы» (Ромен Роллан).
Писать слова, в столбик или в строчку, — неосознанный разговор. Человеку нужен диалог. Он вступает, когда пишет, в разговор с миром. Даже если мир его не слышит, а его слова хранятся в недрах компьютера или в тайном ящике стола.
Кто вы, Елена Крюкова?
Человек. Женщина. Мать. Художник.
Свою первую книжку помните?
Тоненькая книжка-бабочка. Книжка стихов «Колокол». Волго-Вятское книжное издательство. Мне тридцать лет. Давно? Или — вчера? Я поздно начала писать. И тогда, когда началась моя литература, еще была музыкантом — фортепиано, орган: концертировала, преподавала.
Где вы берете темы?
Если я назову сейчас несколько тем моих книг последних четырех-пяти лет — смешно не будет? «День мертвых» в Мексике. Судьба девочки-снайпера на кавказской войне. Жизнь священника в заброшенном селе, его любовь и бесславный побег из церкви. Дети на Второй мировой. Оживающие на глазах ребенка старые фотографии из трех семейных альбомов. Житие юродивой, современной блаженной. Молодые, играющие в новую революцию. Первая русская эмиграция в Париже. Вариация на тему апокрифа о путешествии юноши Иссы в Тибет. Вот что-нибудь понятно, откуда я их — темы — беру? Честно, мне самой непонятно. Но ведь беру! Или они меня берут за шиворот: это вернее.
Немного о кухне, как вы пишете?
Я работаю так: задумываю одну вещь, другую, третью. Какая-то идет главной темой, остальные — контрапунктом. Набрасываю эскизы. Одну вещь — самую любимую — веду, плотно работаю, каждый день. Потом могу бросить. Переключиться на другую. Потом первая отлежится, опять берусь за нее. О времени, затраченном на создание книги: все по-разному! Я могу написать роман за два месяца — и могу наслаждаться им год. Могу дотошно переделывать вещь — вот «Царские врата» переделывала семь раз, и все равно, сердито глядя в этот текст, вижу: здесь не так, здесь не эдак, но когда-то же надо остановиться. А бывает — рожу легко, и все нравится, и текст не трогаю, только вычитываю, ну, что-то сокращаю…
Каждая вещь просится на свет по-своему. Я не насилую ни себя, ни текст. Просто знаю: он родится в положенный ему срок. Простите за эти акушерские мотивы. Работа для меня никогда не мучение. Всегда радость. Более того: живу, только когда работаю.
В среднем на роман уходит полгода — год. Рассказы, понятно, пишу быстрее.
Чье мнение для вас важно?
Мнение хорошего, толкового, умного критика. У которого критика эквивалентна искусству, художеству. Ругань или восхваления товарищей по несчастью — писателей — стараюсь воспринимать весело и спокойно. Получается.
Мнение читателей — о, это тысячи мнений, а разве на тысячи мнений можно ориентироваться одному человеку? Когда работаю, не думаю ни о какой целевой аудитории. Тем более о том, что кто-то что-то скажет.
Но когда появляется великолепная критическая статья о моих работах — снимаю шляпу, это чистый восторг. И все же руководством к действию ее не считаю. «Ты царь: живи один».
Как вы относитесь к литературным конкурсам?
Замечательно отношусь. Я сама на них, на конкурсы и премии, поздно вырулила. Считаю, что на основных премиях России надо показывать новые работы. Это все равно что для художника — залы, выставка. Вот недавно, буквально вчера, узнала, что победила в литературной премии «Za-Za». Очень обрадовалась! Потому что даже не ожидала. Ведь каждый, кто проходит в финал, обладает массой достоинств (бывают исключения, но редко, чаще это истинные таланты). И выбрали меня! Конкурс был интересным, неординарным, напряженным, писатели со всего мира показывали рассказы — а рассказ труден, рассказчик — более мастер, чем романист: тут надо материал романа уместить в несколько страниц. Невероятное спасибо «Za-Za», что эту премию выпустили в свет! Надеюсь, она будет ежегодной. Отдельное доброе слово о жюри — его состав был просто блестящий.
Но я, как мышка, затаилась… и даже не ждала.
Не ждала и тогда, когда наградили, в 2010-м году, Цветаевской премией; не ждала и тогда, когда входила в лонг- и шорт-листы премии Бунина, «Ясной Поляны», «Русского Букера». Писатель, посылая книгу на премию, должен обладать олимпийским спокойствием: не возьмут — значит, много было других сильнее тебя. И так же спокойно воспринимать победу. А я вообще неспокойный человек! Если вручают цветы, могу расплакаться на сцене. Как сделала это перед Анатолием Кимом — он держал в руках букет величиной с Эльбрус — на «Ясной Поляне»… Вот вспомнила, и стыдно: нет, я не Афина Паллада!
Вы хороший читатель? Читаете ли вы литературные журналы?
Еще как читаю. И бумажные, и web-варианты (в «Журнальном зале» и на отдельных сайтах), и просматриваю литературные сайты. Мне интересно, кто что делает. Как пишут мои современники. Я быстрочтец, мне легко это делать. Есть четыре любимых журнала последних лет: «День и Ночь» (Красноярск), «Дружба народов» (Москва), «Бельские просторы» (Уфа), «Зарубежные Задворки» (Дюссельдорф). Они показывают страшно интересных — для меня — авторов. Журнальный процесс неостановим, хотя многие говорили об исчезновении «толстяков». Просто сейчас место «толстяков» занимают сайты. Мир переходит на другой принцип чтения.
А книги какие вы читаете? Кто из авторов вам запомнился, кто дорог, кого невзлюбили?
Открытия последнего времени — Кормак Маккарти, «Дорога», и Питер Хег: «Смилла и ее чувство снега», «Тишина», «Женщина и обезьяна». Маккарти просто потряс меня. Когда читала — шептала себе: вот так, так надо писать. Просто снаружи и страшно сложно и насыщенно внутри! Хег тоже пробрал до костей, но иначе. Какие мастера! Мне дороги Фаулз и Памук, Лоренс Даррелл. Это мои художники. Из русских — Марина Степнова, Ада Самарка, Александр Иличевский, Олег Ермаков, Алексей Иванов. Есть одно святое для меня имя — Фридрих Горенштейн. Я про себя называла его «Достоевским наших дней». Очень люблю. Мне дико интересно, куда, в какую сторону пойдет мой талантливый современник и земляк Захар Прилепин. Открыла для себя яркого писателя Валерия Бочкова — как раз через «Za-Za». Книги обступают меня, и каждая из них кричит мне: прочти!
Как писать – правдиво или?..
Как хочешь ты. Только ты.
Только ты сможешь написать о том, что выбрал. Ты один в целом свете.
Что значит «правдиво»? Почти вся литература fiction — гениальная ложь. Но это та ложь, которая правдивее самой правдивой правды.
Литературный институт. Что вы об этом думаете?
Я сама его окончила. Это вопрос о том, можно ли в институте выстрогать писателя из полена, как Буратино сделал папа Карло?
Мне — да нам всем — был нужен не столько процесс образования, сколько общение. Нам были нужны эти стены! Эти люди. Богданов, Еремин, Тахо-Годи, Лебедев, Карабутенко, Искандер, Мориц, Окуджава. Нам нужны были мы — чтения ночами напролет в комнатах общежития на Руставели, споры, смех, кофе, водка, публикации, сигареты, слезы радости: «Сашко Ирванец гениальный стих написал!» Гия Меписашвили. Владимир Берязев. Александр Ирванец. Сергей Носов. Василий Хлыбов. Геннадий Григорьев, уже покойный — его именем названа Григорьевская премия в Питере. Это все мои друзья. Это наша молодость. И это Литинститут.
Этот институт нужен прежде всего как писательское гнездо, где вылупляются птенцы, и пищат, и клюют друг друга, и вылетают из гнезда. Образование ЛИ — крепче и лучше, живее и объемнее, чем любое другое филологическое образование: из нас делали не ученых, а художников. Это разные вещи.
Когда сейчас чиновники говорят, что ЛИ неэффективный вуз, меня разбирает смех. А потом захлестывает горечь. Если мы потеряем культуру, восстановить ее будет трудно, почти невозможно.
Деньги – добро, зло или?..
Часть жизни. Повинность и обряд. Условие существования. Изъять деньги из жизни современного общества, современного мира невозможно. Как бы мы этого ни хотели порой.
Я, как это ни странно прозвучит, давным-давно вычеркнула из своих писательских планов слово «деньги». Я пишу, как хочу и что хочу, пишу в свое удовольствие, книги — это не мой заработок, я ими не кормлюсь, поэтому я свободна от денежных дум, как не свободен от них, например, рыночный автор, производитель детективов или любовных романов.
Что вы думаете о массовой культуре?
Согласна с Александром Генисом: однажды в недрах масскульта может родиться гений.
Масскульт — это бушующее море, океан, который обтекает маленький остров под названием «Культура». Вы же не гневаетесь на океан за то, что он есть? Все должно жить и радовать людей. Даже пошлость. Для многих женщин любовные романы — нечто вроде корвалола. Они, читая, не замечают пошлятины. Они глотают волшебное лекарство, и оно снимает боль. Каждому свое.
Жанр русского романа жив?
Жив, конечно, и умирать не собирается!
Только жанр мирового романа гораздо живее 🙂
Русский роман сейчас кренится то в сторону заумного, витиеватого рафинированного интеллектуализма, то в сторону православно-сермяжной скучной (и давно мертвой) посконности, то гремит отчаянными политическими лозунгами, то пытается вырулить на эротическую изощренность. Какая страна — такие и романы. Но интересны ли эти романы миру? Кто из русских авторов может сказать: я звезда в пространстве international bestseller?
Романы рождаются — их издают — их читают. Это здорово. Нить не прерывается.
Много говорили и говорят то о смерти литературы, то о смерти автора. Я никогда не верю этим погребальным заплачкам. Литература умирать не собирается. Просто книги примут другую форму выхода. Уже приняли. Электронная книга с закадровым голосом, с музыкой, с кинокадрами-иллюстрациями — уже не мечта фантастов.
Как вы относитесь к критике?
Люблю прекрасных умных критиков. Даже если они пишут злобные гадости.
Хуже, когда гадости пишет ограниченный человек. Потолок сразу виден. И сразу грустно.
Если прекрасный умный критик напишет обо мне злобную несправедливую гадость — буду только рада и постараюсь своей неловкой куриной лапой выкопать в этой куче не скажу чего драгоценную жемчужину смысла! И понять урок. Ведь все на свете «добрым молодцам урок», не правда ли? И девицам и дамам тоже.
Финальный вопрос – планы?
Ой… Боюсь напугать. Но сейчас напугаю все равно.
Дописать роман о детях войны. Написать (эскизы сделаны) роман о жизни человека в утробе матери. Написать «Праздники земли». Написать роман о мальчике-беспризорнике «Чек» — тоже готовы эскизы, он практически был написан летом 2009-го. Написать большой (и очень, очень уже любимый!) роман о музыке и музыкантах — отдам свой долг матери-Музыке. Написать книгу «Hospise». Написать маленький роман о последней расстрелянной Царской семье. Остановлюсь. Это программа-максимум на пять-семь лет вперед. Но она живая, и я живая, и все может поменяться! И я напишу то, что затмит все планы. Заслонит. Так уже не раз бывало. «Хочешь насмешить Бога — расскажи ему о своих планах».
Интервью брала Ирма Краузе