Париж… «Ах Париж!.. Увидеть Париж – и умереть в нём…» Умереть?.. Нет уж, дулю с маком… я лучше повременю. Ещё спросите: «Вы любите Париж так, как я его люблю?» Так что я вам скажу на это, — а почему я должен любить этот ваш Париж? И пусть простят меня блистательные Ален Делон и Жан-Поль Бельмондо, а вместе с ними и достопочтенный Оноре де Бальзак, но не знаком мне их величавый мегаполис. Не знаю, и все дела: я просто-напросто не могу любить то, чего не знаю, чего не видел своими глазами, чего не щупал своими руками, а до виртуальной любви как-то ещё не опустился. Такой я. И, хоть верьте, хоть не верьте, не чувствую себя ущербным, ну ни чуточки, из-за того, что не утюжил своими клёшами брусчатку Елисейских полей. Недосуг было. Ну как мне было полюбить этот ваш Париж с его квакающим деликатесом?.. да никак. И ничуть не жалею по этому поводу. У меня совсем иные симпатии – прошу любить и жаловать: посёлок Береговое на берегу Чёрного моря, совсем неподалёку от легендарной Кафы, или, как сейчас зовётся этот город – Феодосия. Солнце, море, чайки, по пляжу коробейники носят в корзиночках фрукты и ягоды, свежие пирожки с вишнёвой и абрикосовой начинкой, холодненькое пиво, и… поджарый, длинноногий, с наглой рожей и уродливым, словно украденным у крысы длинным хвостом, чёрный кот. Похоже, что Создатель, наперёд зная все прегрешения и иждивенческую натуру этого недоразумения, вполне сознательно наградил его столь нелепым отростком. Даже не кот, а котище. Как он выжил-перезимовал на скудном рационе бабы Мани, – та не очень-то жаловала его разносолами, — никому неведомо, но стоит Ирине, хозяйке соседней дачи (как правило, с друзьями) после длительной и холодной зимы в Харькове ступить на территорию своей недвижимости, как он тут как тут. Истошное «МЯЯЯУ!» – что значит по кошачьи: «И где тебя черти носили», и, словно грозный ягуар на лёгкую добычу: с крыши флигеля – на раскидистый орех, и с ветки ореха… прямо нам под ноги. И ещё раз, — Мя-а-ау!.
Вот же чертяка!…
— Ужас, какой! — от неожиданности вздрогнула хозяйка дачи, а секунд через двадцать-тридцать мы уже дружно закатывались смехом от его внезапного и столь эффектного появления.
В этом году Ирина позже обычного заявилась к себе на дачу – была веская причина. Но коту её проблемы как-то по барабану, он уже привык к твёрдой дате её приезда, а тут, — на тебе!.. будто кара небесная – ещё и эти десять дней принудительного воздержания от вкусной и питательной жрачки. «Совесть надо иметь, любезная», — высказал он своё кошачье «фэ». И даже не извинился за столь опрометчивое, и, скажем прямо, весьма не деликатное поведение. Ну, что ты будешь делать! Ирина быстренько оклемалась от шока, и тут же смирилась с навязанной данностью. Котяра ещё раз истошно мяукнул, вильнул своим крысиным хвостом – меня с первого же дня так и подмывало наступить ему на хвост, и он, засранец, наверное, чувствовал это, — и… забыл дорогу к месту свой зимовки — во двор бабы Мани. Он уже дома… у себя дома. Он уже и думать перестал о бабе Мане — зачем она ему теперь? Меня с женой даже не заметил, будто нас и не было в его владениях. Для себя он уже давно подписал с Ириной контракт на совместное пользование дачей. Они уже партнёры. А тут я, будто пятое колесо в телеге. «Это ещё что за недоразумение?» Лишь единожды с упрёком, и даже с лютой ненавистью, словно на заклятого врага, косанул на меня своим звериным оком: «А ты, убогонький, что тут забыл?.. тебе что, мало места на побережье?.. не улавливаешь – совсем нюх потерял, что здесь все углы давным-давно, ещё с прошлого года помечены?»… и отвалил в сторону: мавр сделал своё дело – мавр может уходить. Он и в прошлое лето, и в позапрошлое не отличался тактом и толерантностью. Порой даже казалось, что он вечно тут жил: первые дни осторожненько захаживал, как бы в гости – сядет у входа на кухню и ждёт, когда ему кинут какой-нибудь съедобный кусочек и… ни единого звука. Совесть имел, или как?.. Потом, уяснив, что его тут жалеют, привечают, что не гонят — стал всё чаще и чаще наведываться. А спустя два-три дня и вовсе прижился – уже обитал, как у себя дома. И всё – пишите письма. Как-то баба Маня глянула через забор, и, как бы между прочим, поинтересовалась.:
— Ну, как там ваш квартирант?
Кот зыркнул на неё, как на последний рубль до пенсии: «Сама ты, старая, квартирантка, а я у себя дома, понятно тебе?.. и нечего тут совать свой нос в наши дела». И уже больше не смотрел в её сторону. Уму непостижимо!
И с той поры для нас каждое утро, как закон, начиналось с того, что сначала надо кота покормить, а уже потом самим выпить по чашечке кофе. Как-то спросили у бабы Мани, как хоть звать-то его, но та лишь рукой махнула.
– Да как хотите, так и зовите.
И все дела…
… и понеслась… кто во что горазд: и Уголёк, и Тайсон, и ещё как-то… всего и не припомнить, но все клички привязывались к его ярко выраженной масти, и он, падлюка, на все отзывался. Лишь бы ногами не пинали, да сытно кормили. Я про себя обзывал его очень конкретно – Черныш. Но он и слушать не хотел это имя. А негодяй с каждым днём наглел всё больше и больше: подавай ему только свежее, питательное и, конечно же, «китикет». «Китикет» ему подавай!.. а не поплохеет?.. я б ему такой «китикет» показал, что на всю жизнь запомнил бы. И вот же чудеса – никогда ничего не просил, даже ни разу не мяукнул, будто знал, даже был уверен, что получит всё, что ему надо. Захочет пить – молча подойдёт к водопроводному крану и только… Проголодается – сядет возле своей мисочки и ждёт. Иногда, наблюдая за поведением хама, за его жадным поглощением пищи, я с трудом удерживал себя, чтоб не сбегать в аптеку, купить и подсыпать в мисочку с «китикетом» немножечко валерьянки. Так, чуть-чуть, чтоб хоть немного задумался о своём поведении. Очень хотелось посмотреть, как он забудет про спесь и вальяжность и начнёт умопомрачительные кренделя выкидывать. Но… что ж мне, опуститься до его уровня… На четвёртый день по приезду, купив у соседки Нади свежего, утренней дойки молока, решили и его побаловать. Будешь? – спросили, и немножко плеснули в мисочку. Можно было и не спрашивать: и глазом не успели моргнуть, как он, словно алкаш с похмелюги припав к бутылке пива, в два счёта вылакал всё до последней капли. Ещё налили… Ещё… а ему всё мало. И от домашнего творожка не отказался. Ещё бы… И так каждый божий день… но уже не так жадно, а с чувством, с толком, с расстановкой… с достоинством. Хлебнёт немножко, оближется, одобрительно посмотрит на свою благодетельницу… и снова – за трапезу. Любил он это дело, любил и знал в нём толк. Как-то, задержавшись на прогулке по Старому Крыму – давно хотелось побывать в местах, где когда-то жили и творили Александр Грин и Константин Паустовский, походить по тем улочкам, по которым и они когда-то хаживали, наконец, отведать настоящих татарских лепёшек, чебуреков и местной чачи, — наша феодосийская приятельница Света согласилась быть нашим гидом, — и… Загулялись, потеряли счёт времени и, по возвращению в Береговое, лишь облизались — нам не досталось от Надиной коровы ни молока, ни творога – всё распродала отдыхающим. Ничего не поделаешь, и – на безрыбье и рак рыба — решили обойтись казённой молочкой. И для себя, и для кота. Ага, размечтались!.. котяра сунул свою наглую морду в мисочку с молоком, и… не стал пить. И от магазинного творога отказался. Ещё и мисочку отодвинул в сторону. А для большей убедительности, чтоб мы надолго запомнили и больше не опаздывали к Наде за молоком, ещё и посудину перевернул. Вот же гад!
— Вы только гляньте на него! Ещё и харчами он тут перебирает! — возмутилась Ирина. И добавила: — Нам, значит, можно магазинное, а он, видите ли, нос воротит. Ну, погоди, негодяй!..
Всё… «Негодяй», именно «Негодяй»… Я уже решил для себя, что только так буду звать этого варвара… в самую точку, что называется – в яблочко.
… посажу на хлеб и воду, будешь знать, как привередничать. А ну, брысь под лавку!
И замахнулась…
… и не ударила.
«И где ты ту лавку видишь?» — про себя ухмыльнулся Негодяй, и не спеша, как бы нарочито демонстрируя пренебрежение к угрозам, пошёл куда-то по своим делам. Он знает, куда ему надо: наверное, где-то неподалёку его уже поджидает симпатичная молоденькая кошечка. А что, откормился, сил поднабрался… можно и о высоком и плотском подумать.
Гуляя по посёлку, наши глаза частенько натыкались на чёрненьких котят… и у нас под боком, и на соседних улицах. Производитель!..
Короче, после вынужденного зимнего голодания, драк с поселковыми котами и обхаживания местных кошек, Негодяй открыл для себя дачный, вольготный и безмятежный сезон. И скоро из худющего, с облезлой и ободранной на ристалищах шерстью доходяги, превратился в дородную животину: всегда ходил по двору как повелитель, как полноправный хозяин. Только и знал, что спать где-нибудь в холодке – сил набирался перед боем с котами и амурными делами с кошечками, да жрать от пуза – накапливал подкожный жирок перед голодной зимовкой. Как-то спросили у бабы Мани, чем она его кормила, но та лишь отмахнулась.
— Да чего там… ел с Шариком из одной лохани, да по чужим дворам шастал. И как его, заразу такую, не прибили? Мне уже надоело отгавкиваться — все соседи жаловались на него.
Но, надо отдать должное, в нашем дворе не шкодничал: никогда не прыгал на стол и без разрешения не заходил в кухню. Как-то ради эксперимента, оставили кусочек колбаски в тарелочке на столе, и вот, придя с пляжа, увидели, что колбаска как лежала, так и лежит на месте, а он, негодяище, сидит возле стола и с укором поглядывает на нас: «Что, решили испытать меня? И не стыдно! А вот вам, дудки, любезные». И за всё лето никто из нас не видел ни единой мыши во дворе, хотя сосед Петрович — через дорогу живёт, постоянно жалуется, что от мышей нет никакого спасения.
Вот такие дела. Ирину уважал, и даже по-своему, по-кошачьи любил её: постоянно тёрся о её ногу, преданно заглядывал в глаза, идёт навстречу – вежливо и даже как бы подобострастно дорогу уступал… короче, всем своим видом и поведением подчёркивал её исключительность. А я для него всегда был пустое место: пройдёт мимо, и даже взглядом не удосужит. И, как только не ругала его Ирина, какими бы словами не крыла его, Негодяй всё пропускал мимо ушей: «Ну что с неё возьмёшь?.. женщина, она и есть — женщина… пусть себе»… И уже через неделю от его худобы и следа не осталось: округлился, шерсть заблестела… и только его длинному, тонкому хвосту сытная кормёжка не шла впрок. Не повезло коту с хвостом, ну никак не повезло, ну хоть ты криком кричи.
— Может, купировать его, а, тёть Ир?.. — как-то с ухмылкой предложил Лёха, внук бабы Мани.
— Ага, — усмехнулась наша подруга. — Ты ещё посоветуй сделать ему операцию – отрезать этот и пришить беличий или лисий хвост… Нет уж, пусть будет таким, какой есть… мы и таким будем его любить.
… и сыпанула ему в мисочку большую пригоршню «китикета».
— Разбаловали мы тут тебя! – Без злобы, а так, чтоб сказать что-нибудь, выругалась она. — И чтоб ты делал тут без меня? Подох бы, наверное, с голоду.
И сыпанула в миску ещё одну пригоршню кошачьего деликатеса. «Вот тебе!.. Жрите пожалуйста». Сказала, и забыла. А я, для убедительности её сентенции, подождал, когда кот закончит трапезу, аккуратненько, но и от всей души, «приласкал» его выступком. И надо же, он и тут на меня ноль внимания. Вот же гад! Идёт навстречу – никогда дорогу не уступит, будто знает, даже уверен, что я сделаю шаг в сторону. Но, если случится, что он на час или два пропадал с нашего поля зрения, все мы, и даже я, начинали тревожиться, — где он, что с ним?.. не приключилась ли беда какая. Для тревог, судя по рассказу бабы Мани, были все основания. И каждый раз первой начинала бить в колокола сердобольная Ирина: «И где он, проходимец этакий, шляется?»
И, нате вам!.. вот хоть стой, хоть падай. На следующий день, уже под вечер, когда мы уселись за стол праздновать ещё один прекрасно прожитый день, наш Негодяй… ва-ажный такой!.. триумфаторской поступью, словно Гай Юлий Цезарь сквозь толпу ликующей черни, прямиком — к нам, и — под стул хозяйке. Я заметил краем глаза, что в зубах держит что-то большое, увесистое, но, поскольку в руках у меня бутылка сорокоградусной и, как бы ни пролить мимо стаканчиков живительную влагу, решил проигнорировать его появление, — много чести.
Чудный, впрочем, как и вчера, и позавчера тихий вечер, где-то рядом трещат цикады, еле слышно шалят листочки в кроне ореха, запах моря, неторопливая беседа… Выпили по одной… вдогонку по второй… Надо, чтоб и муха не успела пролететь. Закусили… Ох, и удачные вышли голубцы!.. так бы ел и ел… и не наелся. А тут ещё, из разговора женщин, я понял, что завтра на ужин будут фаршированные перчики. Тоже сплошное объедение… особенно если с душой приготовленные. И я верю, что так оно и будет. Ну что ещё надо для полного счастья! Звёздное небо над головой, запотевшая бутылка на столе, в казанке томятся голубцы, приятная компания, хорошее настроение… и многообещающее завтра. Да какой там к чёрту Париж!.. сто лет он мне не снился.
Налили ещё по чуть-чуть. Закурили… Сидим — наслаждаемся прекрасным вечером. Так бы никуда не уезжал отсюда. И про кота и думать — не думаем.
Ага, щассс! Он-то, негодяище, так не думает – дал знать о себе. Ирина глянула себе под стул, и…
… и вздрогнула.
… и вскочила.
— Что за чёрт!
Увидела то, чего больше всего не хотела видеть: Негодяй в лапах держит здоровенную мышь. Это Ирина так подумала: она не любит и боится мышей. Ясное дело, всегда чудится то, чего боишься. И мы с женой приподнялись со своих мест. И тоже озадачились увиденным. Мне, как и безобидные мыши, так и сам кот Негодяй, как-то по фигу. Я встал, отодвинул в сторонку стул и уже собрался было наградить наглеца увесистым пендалем, чтоб не смел портить чудный вечер, даже замахнулся для удара, но… моя нога замерла на весу.
Наглый, самовлюблённый и уверенный в себе и своей правоте, Негодяй сидит рядом не с какой-то там мышкой, а… с котлетой, с самой что ни на есть настоящей котлетой. И огро-омная такая котлета-котлетища!.. на двоих хватило бы. И в глазах его: «А то!.. Думаете, я без вас не прожил бы?.. а вот чёрта лысого». И пристально так — на меня, словно паровоз на Анну Каренину: «Что, завидно?.. То-то… — Ещё и подмигнул. — Это тебе не хухры-мухры».
Где он взял эту котлету?.. По улице тьма отдыхающих, считай, что в каждом дворе, и все хотят вкусно покушать… Ясное дело, что дело тёмное… спёр у кого-то. Может там всё по счёту готовилось: на каждый рот одна котлета. Зачем на отдыхе впрок готовить, глядишь, завтра чего-нибудь новенького захочется, или – гулять так, гулять, — всей семьёй в кафе поужинаем. Может, эта самая большая котлетина предназначалась главе какого-нибудь семейства, добытчику и кормильцу. Может, он, уже чисто выбритый и умытый после моря, в свежей, специально для отпуска купленной пёстрой футболке с пальмами на груди, сидит за столом и откручивает пробку у запотевшего пузыря. Может он улавливает божественный запах из кухни и потирает руки от предвкушения пира духа. Может он в уме уже подготовил хвалебный спич, чтоб отметить кулинарные способности своей женщины. Может он первый раз в жизни вырвался к морю и до сих пор не верит своему счастью. Он уже решил, что и на следующий год приедет сюда. Он уже в нетерпении поглядывает по сторонам – ждёт, когда и дети усядутся за стол, — ну, сколько можно их ждать!
… а тут…
… не судьба: кто-то так беспардонно посягнул на его праздник… Лучше б сегодня в кафе сходили.
А Негодяю и дела мало до подобных мелочей жизни. Сидит зараза, ухмыляется своей наглой рожей, ещё и свой уродливый хвост выставил всем напоказ. И гордо так на котлету своими глазищами показывает… Гоо-р-до!.. «Видали!..». — Сидит, виляет своим длинным отростком — хвастается, и… не жрёт паскудина.
И уже после того случая он и на Ирину стал поглядывать как-то чуть свысока, словно на младшую по рангу, и если вдруг в его персональной мисочке не окажется домашнего творожка или «китикета», он тут же начинал проявлять свой характер. И как бы с упрёком: «Голубушка, ну что ж ты так, а?.. я, панимашь ли, жизнью своей рисковал – для тебя старался, тебя котлеткой хотел угостить, а ты со мной так… Нехорошо, нехорошо… Побрезговала, да?.. Ай-я-яй! Больше так не делай!»
Хорошее, чудесное местечко Береговое рядом с Феодосией: солнце, чистое море, горячий песок под ногами, вино, чача, голубцы, из водопроводного крана бежит чистейшая из артезианской скважины вода – можно смело пить и не бояться проблем с желудком, и… кот Негодяй.
И вот хоть верьте, хоть не верьте, но… как-то так случилось, что и я стал смотреть на него совсем другими глазами: вдруг понял, что есть у него и стержень, и характер, и достоинство… есть всё, что полагается представителю высшей знати. Даже как-то странно, что раньше не замечал всего этого. Вот так-то: не просто кот, а самое настоящее Ваше Превосходительство. А вы мне талдычите, что надо увидеть Париж и умереть в нём. Нет уж, я лучше подожду, поживу маленько. Как-нибудь обойдусь без вашей Эйфелевой башни, и без Триумфальной арки тоже обойдусь…
… пока.
