Пятьдесят грамм
— Ма, ну пятьдесят грамм, пятьдесят грамм надо только. И всё. Больше не буду просить, чес слово!
— Иди отсюда, сказала. Сколько можно-то, а? Здоровый мужик у матери деньги просит? Не стыдно тебе?
— Ну, ма. Два дня не пил. Чё ты кричишь? Заработаю — отдам, чес слово!
— Где заработаешь, где? Работаешь, что ли? Заработает он… Всю пенсию высосал, скоро мать родную продаст!
— Да чё ты болтаешь? Дура ты, поняла? Дура!
Я посильнее хлопнул дверью и вышел из дома. Кажется, посыпалась известь, а пофиг. Когда мешок картошки ей притащил, так «сыночка, сына», а сейчас двести тенге жалко сыночке. Сука. Голова трещит. Покурить, что ли? Хлопаю по карманам куртки, там пусто. Далее, штаны — оп-па, есть сигаретка! Ноги мерзнут. Смотрю вниз — конечно, мерзнут, вышел в калошах одних. Пойти к мужикам, что ли? Может, угостят? Или лечь спать, а ночью пойти поискать кого? Может, и нальют… Да, вернусь.
Подхожу к дому, открываю дверь, скидываю калоши. Одну. Другую. Мать на кухне что-то готовит. Кажется, мясо. Кажется, баранина. Терпеть ее не могу. Фу, тошнит. Иду в зал. Включил телевизор. Показывают какую-то программу про червей. Плюхаюсь на диван. Интересно. Оказывается, самый длинный червь был найден в Южной Африке, его длина более 6 метров. Как представлю эту скользкую тварь, еще хуже становится. Снова тошнит.
Проснулся я уже ночью, за окнами темно, телевизор выключен. Тянусь за часами — стрелки показывают три. Вспомнил монолог из одного известного фильма ужасов, в котором рассказывали, что вся нечисть паранормальная обретает наибольшую силу именно в это время. Мне смешно. Это же они явно про меня.
Встал с дивана, включаю свет, направляюсь в туалет. Ноги еле держат, кружится голова. Такое ощущение, что я нахожусь внутри долбаного калейдоскопа, все пестрит, и постоянно меняются цвета. Еле добрел до унитаза. Облегчился, кайф. Вдобавок еще и вырвало. На четвереньках выползаю на кухню, мне холодно. В чем дело? Мать забыла закрыть окна? Пробирает до костей. Ползу до окна, пытаюсь встать на ноги, удалось только со второй попытки. Хватаюсь за ручку, тяну на себя, дергаю — окно заблокировано. Но мне до сих пор холодно. Чем бы укрыться? Сажусь на пол, закрываю глаза, облокотившись о стенку, пытаюсь расслабиться. Обхватил себя руками, чтобы хоть как-то согреться. Открыл глаза — взгляд уперся в разноцветный коврик, который мать когда-то связала сама. Тяну на себя. Не тянется. Да чё за хрень? Почему не тянется? Пробую еще раз. А-а-а, стул же стоит на нем! Еще тяну. На этот раз получилось. Коврик на мне. Слышу грохот разбивающегося стекла. Видимо, на стуле было еще что-то. Пофиг. Зато коврик на мне. Вдруг до меня доносится звук чьих-то шагов. Медленные. Кто-то идет в моем направлении. Мне становится страшно, бросает в жар. В ушах отдается пульс. Потею. Ногами пытаюсь отодвинуть коврик от себя подальше. Жесткий. Неприятный. Шаги приближаются. Я готов орать. Мне страшно. Страшно. Жарко. Вытираю пот со лба. Резкая боль в глазах. Кто-то включил свет.
— Рома?..
На пороге кухни стоит мама и удивленно смотрит на меня. Рядом лежит коврик, валяется табуретка и осколки, вероятно, бывшей вазы. Интересно, что делала ваза на стуле? Я прикрываю глаза рукой.
— Нажрался, что ли, уже? Где спрятал бутылку?
Молчу. Не хочу говорить с ней.
— Да за что же мне такого сына Бог послал?
Закрыл глаза, слышу удаляющиеся шаги и всхлипывания. Ненавижу слезы.
Не знаю, сколько прошло времени после того, как ушла мать. Открываю глаза. Уже светает. Осмотрелся. На полу, повсюду — разноцветные нитки. Они как будто растут из линолеума. Потянул за красную — она начала вытягиваться из пола все больше и больше. Не кончается. Оставил ее. Вытянул ноги, спиной все так же упершись о стенку. Кто это сделал? Когда успели? Нитки теперь можно выращивать? Смотрю на свои ноги. На ногах тоже нитки. Снова бросило в жар. Собрал несколько ниток в кулак и дернул со всей силы. А-а! Сука, как больно! На мне растут нитки!
— Ма-а-ам! Ма-а-а-а-ам!
Стягиваю с себя трусы, там тоже все в нитях. Мне страшно. Я начинаю плакать. Смотрю на живот — из пупка торчат нитки. Кто это сделал? Убью!
— Ма-а-м!
Смотрю на свои ладони. Из них торчат красные, синие и белые. Они все разной длины. Схватил за одну, пытался дернуть со всей силы. Боль адская.
Слышу топот ног. Поднимаю голову. Стоит мама, испуганно смотрит на меня, а за ней два больших пятна. Пытаюсь разглядеть, что за пятна такие огроменные. Картинка становится четче. Это два человека, точно! Мужчины. Лица размыты, головы упираются в наш потолок — великаны.
— Чего орешь?
— Мам, на мне нитки! Они везде. Смотри, из пола торчат.
Дрожащим пальцем указываю на линолеум.
— Какие еще нитки? Как же ты меня достал!
Два серых пятна за спиной не двигаются. Смотрят на меня.
— Мне кажется, они хотят мне что-то сделать.
— Кто?
— За спиной у тебя стоят два громилы.
— Какие еще громилы? Ну тебя!
Мама разворачивается и проходит сквозь этих верзил. Они стоят на месте.
— Мам, стой! Ма-а-ам!
Один из этих типов сделал шаг ко мне и тянет руку к моей шее. Лица все еще не могу разглядеть. Его рука становится все длинней и длинней, пока не достигает моего тела…
— Ма-а-ам, они меня убьют. Убивают! Помогите!
Так истошно я еще никогда не орал. Не могу двигаться. Перед глазами темнеет.
Просыпаюсь в своей кровати. Рядом сидит мама и разговаривает с кем-то по телефону. Двоих амбалов нет. Резко скидываю одеяло с ног — нитки на месте. Они повсюду. Растут даже из-под ногтей. Пытаюсь дотянуться до одной из ниток. Слышу мамин голос.
— Алло, да. «Скорая»? У моего сына, кажется, белая горячка. Тридцать пять лет. Нет, такого прежде не было. Да, хорошо. Улица Мостовая, дом 13. Виноградова Лидия Михайловна. Да-да. Ми-хай-лов-на. Спасибо, жду.
Больше не могу терпеть:
— Ма, дай ножницы. Я нитки отрежу.
Красный
Восемнадцатое июля, понедельник, жаркое летнее утро.
Амина суетилась на кухне, накрывая на стол. Как обычно, в ее голове проносились тысячи мыслей о том, как правильно распланировать день, чтобы все успеть.
«Так, у Армана сегодня выходной, значит, он посидит с девочками. А еще в ванной пускай починит кран, я пока в магазин заскочу. Порошок, мыло хозяйственное… Боже! Совсем забыла, девчонки же просили испечь печенье. Еще яйца, десяток. Да».
Привычным движением руки Амина наливала в сковороду тесто для блинчиков. Она вдруг задумалась о том, какого размера был самый большой в мире блин. «Ну, допустим, метр. Позавтракать нам бы точно хватило», — улыбнулась она своим мыслям.
— Алуа, Асем, бегом завтракать, — переворачивая первый блин, крикнула Амина.
— Идем, мам, — послышался детский голос из соседней комнаты.
Еще сонные, протирая глаза, сестренки топали на кухню.
— А зубы? Зубы почистили?
Мать, отойдя на мгновение от плиты, подошла к холодильнику, чтобы достать домашнее клубничное варенье.
Девчонки, пропуская мимо ушей слова мамы, уселись на стулья.
Асем, старшая из сестер, успешно закончила третий класс, была очень активным и талантливым ребенком. Черные прямые волосы до плеч, большие карие глаза и пухлые губы. Асемка была копией матери. Когда она появилась на свет, Амина решила, что, как только доченька немного подрастет, нужно непременно занять ее всевозможными кружками и школами искусств, чтобы ни на что другое не хватало времени. Как любая любящая мать, она очень боялась, что ее дочь свяжется с плохой компанией. Поэтому график у старшей был очень плотный — танцы, английский язык, фортепиано и уроки актерского мастерства, последнее захотела сама Асема. В прошлом году она впервые посмотрела фильм «Титаник» и впервые влюбилась. Любовью ее был Леонардо Ди Каприо. Все стены в комнате были завешаны его плакатами, а в специальной коробке девочка хранила всю собранную информацию об этом актере. Собственно, поэтому она и решила постигнуть все тонкости актерского мастерства и уехать к любимому в Америку. «Он не женится, пока я не вырасту и не приеду к нему!» — как-то раз поделилась Асемка с мамой. Малышка не была против такой занятости. Единственный минус, который ее постоянно печалил, — это отец. Вернее, его частое отсутствие. Из-за его работы сестренки очень редко видели папу и все время скучали. Особенно ярко это проявлялось у младшей, которая была «папиной дочей». Она любила рассказывать одноклассникам, что ее папа — милиционер, ловит бандитов, и сажает их в тюрьму. Алуашка гордилась этим и носила фотографию отца в рюкзаке. Рыжие кудрявые волосы, веснушки по всему лицу и родинка над губой — вот что унаследовала младшая. Она любила свои веснушки и рассказывала всем, что раньше их не было. Они появились однажды ночью, когда к ней прилетели маленькие феи и подарили ей свои поцелуи. Алуа была еще та фантазёрка. Амина решила младшую дочь воспитывать не так, как первую, и предоставила ей полную свободу выбора в том, чем она хочет заниматься. Поэтому Алуа не занималась ничем, кроме учебы. Она была младше Асемки на два года и переходила во второй класс.
— А папа на работе? — зевнув, спросила Алуа.
— Нет, у папы сегодня выходной. Он еще спит. — Амина поставила тарелку полную блинчиков на стол.
— Ура, значит идем в парк! — Сестренки вмиг проснулись и стали прыгать вокруг матери. Выходные с отцом, определенно, считались настоящими праздниками.
— Тише, тише. Посмотрим на ваше поведение…
— Мамочка, но папа обещал нам показать жирафа. — Асемка снова уселась за стол и придвинула к себе банку сгущенного молока.
— И бегемота, — схватив блин, продолжила за сестру Алуашка.
— Ой, нет, я читала, что бегемоты воняют, — сунув палец в сгущенку, промямлила сестра.
— Ну и что? Зато они могут съесть твоего жирафа. — Алуа показала язык Асемке.
Но сестра уже ничего не слышала, она была увлечена сладостями и своим пальцем, обмазанным в сгущенном молоке.
— Асема! Ну что ты за ребенок?
Салтанат повернулась к столу и застала дочку как раз в тот момент, когда та пыталась снова засунуть руку в банку.
— Что за шум, а драки нет?
В коридоре послышались шаги.
— Доброе утро, пап. — Алуа побежала к отцу. Тот поднял ее на руки и закружил, несколько раз легонечко подкидывая дочку.
— Ну всё, всё. Хватит. Девочки, я, кажется, говорила умыться и почистить зубы, прежде чем садиться за стол? — Мама не собиралась спускать с рук детские шалости.
— Давайте, слушайте маму, бегом умываться! — Арман опустил младшую на пол.
Пока дочки убежали в ванную, Амина принялась вытирать со стола пролитую сгущенку.
— Мне сейчас позвонили, я должен выйти сегодня, — присев на стул, произнес мужчина. — Каната заменить.
— Арман, — тихо сказала жена, — единственный выходной за две недели! Я думала, что ты посидишь с дочками. Они скучают… и я… — она не успела продолжить.
— Милая, думаешь, мне хочется выходить? Думаешь, я не устаю и не скучаю по семье? Что я могу сделать? Это работа!
Встав из-за стола, Арман направился в другую комнату.
Дочки, услышав разговор родителей на повышенных тонах, молча зашли в кухню, сели за стол и принялись завтракать. Спустя десять минут в дверном проеме появился отец — в форме, с фуражкой в руках.
— Ну, я пошел. Поцелуйте папку! — Арман присел на корточки и вытянул руки, чтобы обнять дочерей.
Амина вытирала мокрые руки полотенцем и любовалась идеальной картиной — любящий отец и дочки. Она представила, как было бы замечательно завести третьего ребенка — сына.
— Милый, прости меня. Я понимаю, что ты заботишься о нас, хочешь сделать как лучше… И ты знаешь, что я всегда тебя поддерживала. Прошу тебя, будь аккуратней. — Амина подошла к мужу.
— Ой, ну всё. Хватит. Напридумываешь себе, как обычно. А потом спать нормально не можешь… — Арман обнял жену и нежно поцеловал в щечку. — До вечера.
Как только муж переступил порог дома, появилось чувство тревоги. Сердце бешено колотилось в груди, казалось, еще чуть-чуть — и оно выпрыгнет. Чтобы успокоить себя и отогнать плохие мысли, Салтанат взялась за домашние дела. Девчонки убежали к себе в комнату, а она убирала со стола. «Надо сказать девочкам, чтобы собирались. Вместе пойдем в магазин», — подумала она.
Спустя несколько часов, немного успокоившись, Амина решила набрать номер мужа, чтобы узнать, как у него дела и собирается ли он обедать. Гудков не последовало, она услышала только «Номер недоступен в данный момент…» «Может быть, батарейка села?» — Она набрала номер мужа еще несколько раз, но ей отвечал все тот же противный женский голос.
От тревожных мыслей ее отвлекли дочки.
— Мам, можно мы мультики посмотрим?
— Мы сейчас пойдем в магазин, собирайтесь, — ответила Амина.
Но Алуа с Асемкой уже неслись в зал. Они включили телевизор и начали спорить, кому из них достанется пульт, никто не хотел уступать. Амина, услышав, что девчонки ссорятся, направилась к ним.
— Ну-ка прекратите! Сейчас никто мультики смотреть не будет. Всё, марш в свою комнату, и сидите там до тех пор, пока не помиритесь!
Сестренки с недовольными лицами, бурча себе под нос что-то невнятное, вышли из зала. Амина уже хотела выключить телевизор, как вдруг услышала слова диктора новостей: «Утром неизвестный напал на здание районного отдела внутренних дел, погибли четыре человека, трое из них — полицейские, один — мирный житель…»
Дрожащими руками Амина достала мобильный из кармана… И вдруг он зазвенел — на ее номер пришло сообщение. В душе теплилась надежда, что это муж. На экране высветился незнакомый номер. Она открыла смс: «18.07.2016 г. в Алматы установлен красный уровень террористической опасности».
Она начала снова и снова набирать номер Армана, но ей по-прежнему отвечал противный голос автоответчика: «Номер недоступен в данный момент, мобильный телефон выключен или находится вне зоны действия сети. Пожалуйста, перезвоните позднее».
Такое разное счастье.
Вчера перед обедом Салтанат Ибрагимовна собрала всех в актовом зале. Какой-то инвестор, видимо, решивший остаться инкогнито, подарил нам новые игрушки и вещи. Обычно все эти богатенькие тети и дяди приходят сюда с журналистами, натягивают улыбку на лица перед вспышками фотокамер, выборочно обнимают кого-нибудь из наших мелких, сажают на колени, говорят «приятности», словно этим людишкам есть до нас дело, а затем быстренько садятся в свои крутые автомобили и ретируются. Салтанат Ибрагимовна говорит, что раз в месяц получает выписки из банка, и что этот инвестор, который инкогнито, — мужчина, по крайней мере, ей так кажется.
Мне семнадцать, и за те пятнадцать лет, что я нахожусь тут, шансов обрести семью было два. Первые возможные папа и мама мне очень понравились, я прикипела к ним всей душой. Поначалу они приходили два раза в неделю, общались со мной, дарили подарки, играли и обещали забрать. Я ждала их прихода каждый раз как праздник. Это было счастье. Но спустя два месяца они исчезли, как оказалось, им отказали в удочерении. Вторая семья появилась через год. Я старалась не привыкать и не надеяться, в итоге они отказались сами. Больше на моей памяти желающих не было. И я прекрасно понимала, что с возрастом их не будет вообще.
Недавно меня вызвала к себе в кабинет Салтанат Ибрагимовна и обрадовала новостью — к восемнадцатилетию у меня будет однокомнатная квартира. С того дня я часто думаю о будущем — мне страшно. Страшно оставаться одной в огромном городе, где нет никого из знакомых. Страшно начинать самостоятельную жизнь. Страшно работать и страшно представить, что у меня когда-нибудь будут дети, ведь это колоссальный труд — быть родителем.
После завтрака я вышла во двор. Только что прошел дождик, и мне до ужаса захотелось посидеть на скамейке и помечтать, вдыхая чистый воздух и ощущая свежесть всем телом. Рядом бегала малышня, но меня отвлекли не они. Ко мне на скамейку подсела парочка — Молька и Армашка, друзья не разлей вода. Они сели рядом, не обращая на меня никакого внимания, и продолжили диалог:
— Представляешь, каждый день мороженое есть? — спросил Армашка.
— Клубничное? — Молька улыбнулась.
— Шоколадное. Фисташковое. Клубничное тоже. Нет, ну ты представляешь? Это ж офигеть как круто!
— Ну да, неплохо. А что еще можно будет?
— Хех, спра-а-ашиваешь. Платья любишь? А банты? Банты огромные, розовые такие, любишь же? Я видел у тебя на утреннике.
Тут Армашка встал и направился в сторону игровой площадки, потянув за собой подружку. Я, стараясь не привлекать внимания, пошла за ними. Они прошли площадку, играющих там детей и завернули за угол столовой. Я присела на корточки, немного не доходя до них, развязала шнурок, чтобы в случае чего ссылаться на него, и продолжила «греть уши».
— Арман, не кури! Нас увидят и накажут. Армаша, может, не надо?
— Банты, говорю, любишь?
— Банты люблю, Армаш. Армаш, выкини сигарету, я кашлять начну! Салтанат Ибрагимовна в прошлый раз нас без ужина оставила, помнишь же? Армаш, Арман!
— Да что ты как девчонка! Дай докурю, последняя сигарета.
— Дурак, я и есть девчонка.
— Ну, во-о-т, представь себе: каждый день новые вещи! Молька, ну скажи, были у тебя когда-нибудь тут новые вещи каждый день? А там — праздник: и шорты, и туфли, и юбки… И все тебе, никаких других детей, ты единственная хозяйка всего этого! Шарика вон замучила уже. А там тебе и собаку купят, собственную. Будешь гулять с ней, командам всяким учить. А! Еще мультфильмы смотреть сможешь, когда захочешь, и… Моля, а ты чего плачешь?
Я услышала тихие всхлипывания Мольки.
— Арман, там ведь тебя не будет.
— Брось, глупая, я обязательно буду приезжать в гости, вот увидишь. Зато у тебя будут мама с папой.
— А тебя, тебя не будет, — не унималась девчонка.
— Глупышка, я о родителях мечтал много лет. Уже вырос, и шансов, что меня усыновят, нет. А тебя я люблю и обязательно заберу, когда вырастешь. Мы будем каждый день разговаривать по телефону, я к Салтанат Ибрагимовне в кабинет буду бегать и звонить тебе. Обещаю.
— Арман, ты только смотри за Шариком, ладно? — Судя по звукам, уже навзрыд плача, сказала Молька.
— Хэй, ну ты чего? Иди сюда, дай я тебя обниму. Эх ты, дуреха! Ты даже не представляешь, как сильно мечтают другие о том, чтобы сказать кому-то «мама» и «папа». Ты даже не представляешь…
Я завязала шнурок, поднялась и быстро зашагала в дом. Мне хотелось скорее убежать. Ребята задели в моей душе ту струнку, которая давно не издавала звуков. Будущая квартира, которая еще час назад казалась мне самым дорогим подарком в мире, вмиг обесценилась.