Музей. Стихи

* * *
Стихи всегда слагаются в бреду –
на русском, украинском или идиш –
когда легко идешь на поводу,
но самого поводыря не видишь.
Создатель бредил миллионы лет,
но свет определяется в итоге
и люди, понимающие бред,
уже не потеряются в дороге.
МУЗЕЙ

Люблю читать стихи моих друзей:
со временем оценят их и даже
откроют удивительный музей
поэзии, любви и дружбы нашей.
Какой-нибудь смешной экскурсовод,
сверкая вдохновенными очами,
посетует, что пили напролет
и даже колобродили ночами.
Поведает о бедности пенат,
где бушевали бешеные страсти;
кто и когда по жизни был женат,
и вообще ходок по этой части.
Но главное, чем славится музей
и дышит сокровенная свобода –
прекрасные стихи моих друзей.

Всё остальное — от экскурсовода.

ПЕРЕЧИТЫВАЯ БУНИНА

Когда вас покидает благодать
и нет обетования в Отчизне,
какое счастье Бунина читать
и через это возвращаться к жизни.
Нам выпало укорениться в ней,
перечитав урочные страницы,
и через призму окаянных дней
увидеть человеческие лица.

КЕНЖЕЕВ ВАРИТ ПЕЛЬМЕНИ

Когда поэзия до фени,
среди Соединенных Штатов
Кенжеев варит пельмени
из русских полуфабрикатов.
В России ямбу и хорею
воздали больше, чем Аллаху;
но, что позволено еврею,
непозволительно казаху.
Судьба закручивает гайки
и безнадежно устарели

филологические байки,
рассказанные в Коктебеле.
Стихи приходят ниоткуда,
хотя поэзия до фени.
Скажи спасибо, что покуда
Кенжеев варит пельмени.

ПИЛИГРИМ

Всегда не хватает любви и тепла:
последний поэт коктебельской эпохи
живет на какие-то жалкие крохи,
живет на подачки с чужого стола.
Что гений? –
убыточное ремесло:
немного бомжует и много бичует,
с оказии в теплоцентрали ночует
и хочет уехать туда, где тепло.
Среди вавилонских и русских земель
петляет во мраке тропа пилигрима,
который мечтает добраться до Крыма,
где ждет, не дождется его Коктебель.

СИМОНОВ

Поэту Симонову было
тогда не больше тридцати:
весна цвела, жена любила,
у поколения — в чести.
У времени свои законы:
его лирический герой
носил армейские погоны
и портупею с кобурой.
По ходу лет, на удивленье,
менялись люди и миры –
жена ушла и поколенье
помалу вышло из игры.
Настало время одиночек,
седого дыма без огня
и больше не случилось строчек
пронзительнее: — Жди меня…
Война списала на потери
все категории добра
и на потертой портупее
висит пустая кобура.

АНТУАН

Антуан де Сент-Экзюпери
был пилот, писатель и пижон –
черт его за это побери,
потому что перся на рожон.

Этот невозможный Антуан –
даром, что писатель и пилот,
часто опрокидывал стакан
и летал, забыв про самолет.
Улетел и сгинул без следа
между небом и Па-де Кале.
Маленькие принцы никогда
не живут подолгу
на Земле.

* * *
Фонарь у дежурной аптеки,
поставленный, как оселок…
Ах, люди мои, человеки,
что вам обезумевший Блок?
Что вам, современные скифы,
готовые к бою с утра,
чужие печали и мифы,
когда на работу пора?
У вас грандиозные планы
и замыслы, благодаря
тому, что «духи и туманы»
решительно до фонаря!

* * *
Осень играет страстями
на убывание дней,
листья швыряет горстями
в сторону жизни моей.
Всё суета и химера,
но от угла до угла
возле Петровского сквера
тень Мандельштама легла.

* * *
Александр Сергеевич Пушкин —
замечательный русский поэт.
Из учебника по литературе
По дороге на Черную речку
начались Окаянные дни.
Не гаси поминальную свечку,
заодно и меня помяни.
От Воронежа до Магадана,
дорогая Отчизна, пора
помянуть Александра, Ивана,
Михаила, Бориса, Петра…
Мы хлебнули из пушкинской кружки
и до срока сошли в Интернет.

Александр Сергеевич Пушкин –
замечательный русский поэт.

* * *
…какое раздолье для скорби!
Сергей Гандлевский

По всем углам неласковой Отчизны,
где трын-трава дороже, чем трава,
последние часы нелепой жизни
растратив на красивые слова,
мы вымираем, хуже тараканов,
и вылетаем задом наперед
из края одноразовых стаканов,
который без поэзии умрет.

* * *
Мы выживали времени назло,
как все послевоенные подранки.
Когда я становился на крыло,
в меня уже стреляли из берданки.
Не наших бьют
и наших тоже бьют –
я знаю птиц высокого полета,
которые о Родине поют,
а их за это из гранатомета…

ПАМЯТИ ГЕОРГИЯ ИВАНОВА

Мы, рожденные из праха,
презирающие страх,
что мы знаем кроме страха,
превращающего в прах?
Кроме бедности и боли,
кроме смертного греха,
кроме ветреной юдоли
гениального стиха?..

ПАМЯТИ АЛЕКСАНДРА МЕЖИРОВА

Холодно, голодно и неуютно —
разве что, горе еще не беда.
Век начинался коряво и смутно
и не кончался уже никогда.
Что остается ему, инвалиду
первой, а также второй мировой?
Он опоздал на свою панихиду
и не избыл темноты вековой.
Над Вифлеемом звезда догорает
и выгорает звезда над Кремлем,
а инвалид на гармони играет
и громыхает своим костылем.

ПАМЯТИ ВЛАДИМИРА ВЫСОЦКОГО

Кто бывал на Ваганькове ночью
и не сбился, по пьяни, с пути,
тот, наверное, видел воочию,
как двоится душа во плоти.
Проходя между раем и адом
по извечному краю земли,
он, наверное, слышал, как рядом
голоса одичалые шли.
Огради его, крестная сила,
от погибели ночь напролет! –
во спасенье души над могилой
сатанеющий Ангел поет.

ПАМЯТИ ЛЬВА ЛОСЕВА

Зачем, фортуне вопреки
(а, может, и благодаря),
пошли хорошие деньки
на коньяки да вискаря?
Пока Пегас копытом бьет
по человеческой судьбе,
никто с тобой не помянет
того, что умерло в тебе.

ПАМЯТИ БОРИСА РЫЖЕГО

на долги и работу — забить,
возвращаться на автопилоте
и кого-нибудь так полюбить,
что забыть о долгах и работе.
Может, жизни осталось на треть,
может быть, вообще не осталось;
так позвольте ему умереть
от любви,
о которой мечталось!..

АЙСЕДОРА

Иногда по ночам
на погосте туман
и гуляет нечистая сила.
Айседора Дункан,
Айседора Дункан,
ну, зачем ты его полюбила?
Босоножка, на кой тебе эта Москва
и поэзия русского хмеля,
золотые слова и дурная молва,
ритуальные танцы метели.
Целовала порывисто и горячо
по завету свободы и плоти,
а потом перекинула шарф за плечо,
потому что судьба на излете.
Всё на этой земле
волшебство и обман,
быль и небыль, любовь и могила.
Айседора Дункан,
Айседора Дункан,
ну, зачем ты его полюбила?!.

* * *
От немыслимого чуда,
коему названья нет,
и до той поры, покуда
существует белый свет,
может статься, недалече.
Но от века — там и тут —
по этапу русской речи
нас конвойные ведут.
Оттого, что уязвимы
наши души во плоти,
все пути исповедимы,
кроме крестного пути.
Поминай меня, Иуда,
от угара этих лет
и до той поры, покуда
существует белый свет.

* * *
От рождения сентиментален,
а заносит — не знамо, куда:
я, как муж, не всегда идеален
и хороший отец — не всегда.
Не могу разобраться во многом
но пожизненно горд оттого,
что стою перед Господом Богом
и читаю стихи
для него.