Наша бедная Троя. Вместо предисловия

На карту мировой литературы Кишинев нанес Пушкин.

Как ни странно, история этого города еще не написана. Даже даты первого упоминания в документах — и те расходятся на тридцать лет! 600-летие Кишинева, помню, мы отмечали в 1966 году. В какой-то момент вдруг узнаем, что отсчет следует вести не с 1466, а с 1436 года. Кто прав — советские или румынские историки? Черт их разберет, доверия уже нет ни к тем, ни к другим. Вот и остается наш город легендой. И для каждого она своя. А общей нет!

Соседи-одесситы как следует раскрутили бренд на букву «О» — в целом и в частностях, в литературе и кино, в песнях и анекдотах. Жемчужина у моря, в цветущих акациях город. Потемкинская лестница, Привоз, Дерибасовская. Молдаванка, Пересыпь, Большой Фонтан. Даже особенности местного говора, даже подворотни, даже болтающиеся на веревке дамские панталоны и безразмерные лифчики — все пошло в ход. Молодцы, нечего сказать. Снимаю шляпу!

А чем может похвастаться бренд на букву «К»? Да и существует ли такой бренд? Раньше мы пели: «Мой белый город, ты — цветок из камня». Теперь от былого величия, извините за каламбур, камня на камне не осталось. В центре полно руин, как после войны. Памятники архитектуры заваливаются сами. Но чаще всего им помогают, а вандалы отделываются символическими штрафами, да и то задним числом — предотвратить кощунство закон не может. Поменять законодательство? Не позволят!

Справедливости ради нужно сказать, что некоторые исторические здания восстановлены. Но если точней, возведены заново. При этом произвольно меняются местоположение и масштаб (исторический музей), первоначальный облик (колокольня между собором и аркой Победы, дом Заикина), элементы прежнего фасада используются как часть другой постройки (дом Крупенского, дом Варфоломея). Нередко памятники архитектуры страдают от ведущихся в непозволительной близости работ (Дом-музей Пушкина, бывш. художественный музей, домик в мавританском стиле Щусева и т. д.).

Как такое допускается? Все очень просто — у власти в городе находятся люди, глубоко равнодушные к его судьбе. Резко изменился и состав столичных жителей. Значительную их часть, еще не успевшую прирасти к Кишиневу сердцем и проникнуться его духом, можно без натяжки назвать населением: они только населяют эти дома и улицы, которые, даст бог, станут родными для их детей и внуков.

И меньше всего городские власти волнует эстетическая целостность облика Кишинева, отчего он стал напоминать пародию на самого себя. Эдакое лоскутное одеяло, где лезут в глаза цыганские дворцы под жестяными крышами и навороченные особняки новых молдаван в диапазоне от крестьянской усадьбы до европейского особняка и тропического бунгало.

Художник и дизайнер Григорий Босенко много лет едва ли не в одиночку сражался против возведенных в культ эклектики и уродства, пока не махнул рукой: об эту стенку только голову разобьешь! Знаток истории нашего города Петр Старостенко сдерживал напор ретивых коллег по столичному департаменту культуры и так и умер, не успев разувериться. Не так давно главный архитектор Кишинева во всеуслышанье обозвал все, построенное до 2000 года, «глиняными халупами»! Между тем Ион Штефаницэ, возглавляющий Агентство по сохранению и реставрации памятников, издал по этой тематике «Черную книгу», чем наглядно показал масштабы потерь за последние два с половиной десятилетия, добился возвращения охранных табличек, в буквальном смысле ложится под бульдозеры и каждый день рискует жизнью, вставая на пути больших денег и больших взяток.

Этим городом гордиться непросто. Любить его — больно. Но не любить нельзя.

Режиссер и оператор Иван Таукчи, десятилетиями снимавший Кишинев фотоаппаратом и видеокамерой, задумал беспрецедентную серию альбомов, отражающих историю нашего города в разные периоды. В нормальной стране, говорю я, под такой проект дали бы мощные государственные субсидии… Так то в нормальной, отвечают мне. Но не в нашей, где любое обращение к отечественной истории болезненно воспринимается правителями. И не потому, что они относятся к ней чересчур трепетно. Какое там! Им на нее плевать. Они ее не знают, да и знать не хотят. Но при этом стремятся к тому, чтобы не знал никто.

В данном конкретном случае все упирается в непреложный факт: история Кишинева как города начинается с 1812 года, с начала той самой «русской оккупации», о которой нам непрестанно вещают адепты ромынизма. (К сведению этих господ, Румыния как государство появилась на карте Европы куда позже — и большей частью благодаря усилиям все тех же «русских оккупантов»). Населенный пункт, упоминаемый до той поры в грамотах, путевых заметках и, конечно, в «Описании Молдавии» Дмитрия Кантемира, а также в воспоминаниях участников русско-турецких войн восемнадцатого века, городом, а уж тем более столицей еще не был.

В описаниях Кишинева после присоединения Бессарабии к России он предстает типичным восточным селением. Глинобитные мазанки, глухие заборы, скрывающие дома от посторонних глаз, грязь, пыль, мелкие дрязги, сплетни, скука…

Любопытно, что едва ли не самые ценные сведения о быте и нравах того времени оставил бессарабский вице-губернатор Ф. Ф. Вигель («Нынешнее состояние Бессарабской области», «Заметки на нынешнее состояние Бессарабии», «Воспоминания»). Знаменит Филипп Филиппыч и тем, что именно он стал адресатом стихотворения Александра Сергеича «Проклятый город Кишинев» ввиду своих специфических вкусов в интимной сфере.

Пушкин не только проклинал место своего вынужденного пребывания (так позднее он отзывался и о любимом Михайловском). Время, проведенное в наших краях — примерно три года, — во многом сформировало мировоззрение молодого человека. Для «невыездного» Пушкина это была почти заграница, смесь экзотических наречий, обычаев, любопытных персонажей, тонкая струйка пара из бурлящего балканского котла. Здесь он сдружился с будущими декабристами, военными и штатскими. Здесь написал множество прекрасных стихотворений, начал роман «Евгений Онегин», делал первые шаги в прозе, в том числе исторической. А уж впечатлений, полученных в южной ссылке, хватило на всю его жизнь. И, что для нас немаловажно, он первым нанес Кишинев на карту мировой литературы.

Наместник, добрейшей души генерал Инзов, остался в истории не только отцом-благодетелем болгарских поселенцев (в голодные годы освободил от тяжких повинностей и спас от верной смерти множество семей, а также их потомков), но и ангелом-хранителем опального поэта. От монаршего гнева прикрывал, в обязательных докладах «наверх», независимо от реального положения дел, описывал его поведение как «изрядное». После каждого скандала помещал горячего парня под домашний арест, а чтобы тот не скучал, навещал его и развлекал беседами, которые тешили и его самого. Инзушко, как ласково прозвал его Пушкин, привязался к своему неуемному подчиненному (А.С., чиновник Коллегии иностранных дел, официально определен был служить в канцелярию Инзова). Пушкин отвечал Ивану Никитичу взаимностью и с любопытством выслушивал рассказы и анекдоты о прошлом — восемнадцатом — веке. Однако в полной мере оценить старого служаку смог только позже, в Одессе, попав под начало умного и прогрессивного Воронцова, который смотрел на Пушкина свысока, именно как на мелкого чиновника, и ни в грош не ставил его во всех прочих отношениях. Вот тогда-то и появилась в дневнике поэта известная запись: «О Кишиневе я вздохнул».

Пушкинскую традицию продолжили другие русские литераторы. А.Вельтман, кишиневский знакомый поэта и впоследствии сотрудник пушкинского «Современника». Н.Надеждин — «Прогулка по Бессарабии» (опубликована в «Одесском альманахе на 1840-й год»), А.Голумбиевский — «Дневник путешественника по Южной России в 1841 году». И.Аксаков бывал в Кишиневе в 1848 и 1955 годах, в его переписке можно найти немало любопытных подробностей. Бесценны письма великого Л.Толстого, военной судьбой заброшенного в наш город по пути в Крым (сентябрь 1854 года) и прожившего здесь почти два месяца после Крымской кампании.

По документам и свидетельствам современников можно судить, что включение в состав Российской империи принесло Бессарабии прогресс и процветание. Провинциальное сельцо, а затем местечко постепенно превращается в город, столицу края, крупный губернский центр.

Этот период стабильного развития и роста был грубо оборван революцией и последующим присоединением к Румынии. Двадцать два года длилось хищническое разорение Бессарабии, разграбление и уничтожение ее материальных и человеческих ресурсов. Нищета, безработица, бесправие, жестокие расправы… Время поротых задниц, говорили старики.

Парадокс, но именно в этот период Кишинев стал еще более русским городом. Здесь, в ближайшей загранице, оседало немало бежавших от Советской власти или не желающих возвращаться в страну под властью большевиков. В Кишиневе поселился выдающийся борец Иван Заикин. Гастролировал великий Шаляпин. Александр Вертинский сочинил здесь «Дует ветер в степи молдаванской…».

Наведался сюда никогда не бывший эмигрантом (женатый на эстонке и потому оказавшийся за пределами родины) Игорь Северянин и поэтически узаконил союз Пушкина и нашего города.

Воображаю, как вишнево

И персиково здесь весной

Под пряным солнцем Кишинева,

Сверкающего белизной!

Ты, Бессарабия, воспета

Ведь солнцем Пушкина, и без

Сиянья русского поэта

Сияние твоих небес —

Пусть очень южных, очень синих —

Могло ли быть прекрасным столь?

Итак, с голов мы шляпы скинем

И скинем с душ тоску и боль,

Ежеминутно ощущая,

Что в беспредельности степей

С цыганами, в расцвете мая,

Скитался тот, кто всех светлей,

Кто всех родней, чье вечно ново,

Все напоенное весной

Благое имя, что вишнево,

Как вышний воздух Кишинева,

Насыщенного белизной!

(Кишинев, 13 марта 1933).

Бронзовому бюсту Александра Сергеевича, поставленному на собранные всем миром деньги в старейшем городском парке, вот уже больше 130 лет. За эти годы он многое повидал. И чудом уцелел во время Великой Отечественной.

После войны от Кишинева остались сплошные руины — почти три четверти строений были разрушены. Восстанавливали столицу Советской Молдавии не только местные жители. Большая страна присылала сюда специалистов всех необходимых профилей — агрономов и геологов, экономистов и пищевиков, врачей и учителей. Во многом благодаря им мой белый город возродился из пепла, появился рукотворный памятник времени — Комсомольское озеро, ЦПКиО и ВДНХ, новые микро- и районы, образцы современной архитектуры. А их дети и внуки с гордостью считают себя гражданами нашей республики.

Писатель Кирилл Ковальджи всегда повторяет: «По национальности я бессарабец». Для нашего поколения формулировка изменилась. «По национальности я кишиневец» — говорим мы. Это понятие довольно сложное. Означает оно, в частности, что мы стараемся получать удовольствие от самого процесса жизни, не делим друзей и знакомых по национальным, имущественным или политическим признакам и все еще любим свой город, несмотря на засилье официоза и транспорта, осыпающиеся фасады и колдобины на тротуарах и проезжей части. (К слову, чтобы стать старым кишиневцем, вовсе не обязательно тут родиться).

И если бы кто-то, по примеру одесситов, задумал создать Всемирный клуб кишиневцев, к нему немедленно присоединились бы тысячи и тысячи наших земляков, разбросанных нынче по всему свету.

Прозаик и телеведущая Светлана Мосова уже много лет живет в Питере, но каждый год с тоской выспрашивает: вишня цветет? айва поспела? Возможно, благодаря ностальгии она взялась вести — и с успехом ведет цикл телепередач «Это город Ленинград». А у нас подобной телепрограммы нет!

У нас нет даже улицы Карла Шмидта (а была, притом не посмертно — при жизни). Приглашенный им архитектор Бернардацци такой чести удостоился, а автор идеи превратить Кишинев в цивилизованный город — нет! Спасибо, хоть мемориальную табличку повесили на дом, где жил лучший городской голова всех времен. О тотальных переименованиях улиц — разговор особый. Все смешалось — дореволюционные названия, советские, постсоветские, так что теперь никто толком не знает, где что находится. Я, к примеру, пользуюсь картой Кишинева, не стыжусь этого и даже рекомендую такой способ знакомым таксистам. Как-то еду к племяннице на Нижнюю Рышкановку и долго объясняю водителю, что мне нужно попасть на пересечение Владимиреску и Рышкану, которые раньше назывались Заводская и… «Пьяный угол! — обрадовался он. — Сразу бы сказала». Спасибо неофициальному топониму, уцелевшему в этой неразберихе.

А как ласкают слух исторические названия, сохранившиеся с пушкинских времен! Старая Почта — там была некогда ямская застава. Малая Малина, где Александр Сергеевич не раз стрелялся, ни разу никого не убив и даже не ранив. И сразу вспоминается: Дом-музей А. С. Пушкина, дуэльный пистолет начала позапрошлого века, который служители давали подержать в руках окрестным мальчишкам — как у них загорались глаза…

Коренной москвич Руфин Руфинович Гордин, студентом защищавший столицу от фашистов, приехал в Кишинев, спасаясь от преследований на волне борьбы с «космополитизмом», и влюбился в этот город. Замечательный знаток прошлого, в своих повестях и романах о нашем крае он хранил верность исторической правде, очищая ее от легендарных и конъюнктурных наслоений.

Моя подруга Юлия Семенова, журналистка и писательница, родилась в Воронеже, в Кишинев попала в возрасте двенадцати лет. Работая в разных изданиях, она неизменно открывает там рубрику о нашем городе. Именно ей принадлежит первая публикация о приключениях и путешествиях памятника Штефану чел Маре.

Не могу не сказать о КЛИКе. Клуб любителей истории Кишинева вот уже несколько лет собирает сторонников в русской библиотеке им. Ломоносова, и плодотворно работает под крылом Маргариты Щелчковой и Владимира Тарнакина.

Большим патриотом родного города был выдающийся художник Глеб Саинчук. Много лет назад нас сблизил разговор о Марии Чеботарь, чье имя тогда было под полузапретом. (Кстати, в наш Клуб творческой молодежи ходила молоденькая и хорошенькая Зиночка Чеботарь, будущая актриса театра им. Чехова и племянница великой оперной певицы, внешне на нее очень похожая. С дочкой Зиночки, красавицей Олей Косницер, позже училась в одном классе моя дочь Юля. Привожу этот факт, чтобы показать, как тесно связаны в Кишиневе прошлое, настоящее и будущее).

Ликэ Саинчук, сын маэстро Глебуса и художницы Валентины Руссу-Чобану, — живописец и график, книжный иллюстратор, архитектор по образованию (что важно) и философ по призванию (что еще важней). Ликэ не только любит, но и хорошо знает Кишинев. Он, один из немногих, в свое время публично выступал против тотального переименования улиц и за возвращение исторических названий. Он выпустил два издания о нашем городе. Первое — «Colina antenelor de bruiaj» («Горка под вышками-глушителями»). Второе — «книга в книге»: труд Ивана Халиппы «Город Кишинев времен жизни в нем Александра Сергеевича Пушкина» (1899), хорошо знакомый литературоведам и краеведам (на русском языке), через сто два года был переиздан и обрамлен остроумными, содержательными и парадоксальными комментариями Ликэ Саинчука (на молдавском) и снабжен подобранными им уникальными иллюстрациями, дающими самое полное представление о нашем городе в исторической ретроспективе.

Генрих Шлиман, следуя подсказкам Гомера, открыл Трою, но впоследствии оказалось, что это был не один город, а несколько, и существовали они в разные исторические периоды. Кишинев еще не превратился окончательно в развалины, но историческая реконструкция, какую сумел сделать Ликэ Саинчук, показывает, что и здесь, как в воспетом Гомером Илионе, существовали свои срезы, в чем-то совпадающие друг с другом, в чем-то очень разные. Это и самое раннее поселение Кишла Ноуэ, на месте которого выросла наша столица, и молдавский городок с главной — Большой — улицей (strada Mare). И «Кишенау» на русской военной карте 1789 года, и описанный Халиппой пушкинский Кишинев, и губернский центр, ради благоустройства которого трудились немец Карл Шмидт и швейцарец Александр Бернардацци. И запечатленный на открытках и многих старых семейных фотографиях город начала ХХ века, и лежащий сплошь в руинах населенный пункт 1944 года. И воспетый Евгением Догой «мой белый город», и то, во что он превратился за два с половиной десятилетия дикого капитализма…

Гордишься большой родиной, снится малая. Для кого-то это село Пырлица, для кого-то Чистые пруды, а для кого-то — моя Благовещенская улица, которая помнит легкую походку Александра Сергеевича. У каждого космополита (если не по убеждению, то по положению), который с легкостью или с трудом, но приживается в другой стране до такой степени, что она становится для него своей, все равно есть малая родина — и она одна.

Сейчас Молдова стала полем бесконечных политических баталий, миграции и эмиграции, наши гастарбайтеры уезжают и приезжают из сопредельных и дальних стран. Все в движении. Где оканчиваются границы Кишинева как города и литературного объекта? Во многом они совпадают с рубриками международного поэтического журнала «Интерпоэзия»: Россия, Германия, Израиль, США, далее — везде.

Одно остается неизменным: дух Кишинева. Какая-то невыразимо сладкая отрава разлита в этом воздухе, и кто раз вдохнул ее, погиб навеки для всех остальных городов. Ему всегда суждено — наяву или во сне — возвращаться на родные руины, в нашу бедную Трою.