1.
Лето — неизбежность. Для туристов — рай, для одесситов — морока. Настоящий одессит летом от приезжих отличается. Бледным цветом кожи или чаще всего — пятнистым: оставшаяся после облезшей от солнца «шкурки» розовая кожа на плечах, коричневые от загара руки, белая с черной порослью грудь. Они, туристы, на пляж, ты — на приработки. Так, по мелочи и здесь и там. Можно расстелить возле грязного рыночного заборчика одеяльце и на нем выставить старые детские игрушки или остроносую обувь, вышедшую из моды еще лет десять назад, по воскресеньям — подрабатывать в парке на велопрокате. Катать на велопаровозике мелюзгу. Еще — наварить креветок и пешком вдоль берега Черноморки отправиться продавать их пляжникам. Кем подработать в этом году выйдет? — Неизвестно. Но сегодня о летних заработках придется забыть. Топать Борису по деревеньке-пригороду с белеными хатами без всяческой компенсации за бесцельно прожитый день. — Из школы свою подопечную забирать. Наваляют ему там, наверно, что особых родительских чувств проявлять не хочет. Придется слушать все это, да еще и в такую жару. Неприятным будет денёк.
Дворик школы-интерната ничего, аккуратненький. Тюльпаны на клумбах и нарциссы. Возле клумбы раскачивается в поклонах вперед-назад какой-то долговязый тип. Дебил, наверно. Тут все они в специнтернате — дебилы. Живописная кучка лучезарно улыбающихся переростков с маленькими черепами контрастирует с мрачным парнишей, увлеченно исследующим травинку, выбившуюся из-под асфальта. Уже минут пятнадцать как от нее оторваться не может. Одним словом, дурдом.
Когда брал опеку над Нелечкой, все казалось куда проще. Такие же в спецучреждениях живут. Ну, и жила бы себе дальше… — ан, нет. Позвонили. Опекун ведь. Организовывай ребенку досуг. Им трудно. Они на отдых хотят, а не возиться с этой… Интересно, ему-то куда ее девать? Нужно ведь работать. Кто с ней дома останется? Натворит еще бед.
Попытался давить на жалость, уехать пытался. Они пригрозили социальными службами. Пришлось вернуться.
Пять минут вежливых переговоров с воспитателями сквозь зубы — и теперь вот ожидает во дворе. Пакеты с Нелькиными вещами во двор вынесли. — Сама принцесса все еще собирается. Уже минут пятнадцать. «Пусть весь мир подождет!» Нарочно… Издевается? — Нет. Вон выплыла, пава, из дверей… Ввязался на свою голову. Родственница ведь. — Внезапно осиротевшая дочь двоюродной тетки. Несчастье приличной состоятельной семьи. — Второй фактор стал в борькином решении основополагающим.
Квадратная челюсть, долговязая фигура, маловыразительные серые глазки в мешках кожных складок. Волосы — коричневые блеклые кудельки… Как у красотки-тетушки мог появиться такой урод? В роддоме подменили?.. И любила же тетка ее, дуру. Баловала. Лучшие врачи. Санатории-профилактории, процедуры. Диеты. Одевала как куколку. А толку? Что? дура от этого умнее стала? Ничуть. Ну, разве что, говорить научилась. И то хорошо… Затем, тетка от рака померла. Земля ей, как говорится…
Трамвай петлял по закоулкам серых улочек с хибарами. Привыкай, принцесса. Скоро окажемся у тебя (у нас) дома. В комфорте обустроенной трехкомнатной квартиры… Ты только мне не сильно мешай. Ладно?
2.
Контраст уличного жара и комнатной прохлады. Снять бы кепку, джинсовую куртку, лечь и отдохнуть. Телевизор включить или влипнуть в игру компьютерную. Но нет. Дома дурочка внезапно заартачилась. Интересно, она вообще понимает, что мамаши нет и обихаживать ее больше некому?
— Я бананов хочу….
— Так я же тебе только что давал. Ты же три штуки съела.
— Я бананов хочу….
— Ну ела же ты их!
— Я бананов хочу. Расскажу всем в школе, что ты меня голодом моришь и бананов не даешь…
— Тьфу ты! На тебе уже банан.
— Я бананов хочу.
— Да нет уже бананов. Ты сожрала все семь штук.
— Где мой Филимон?
— Какой Филимон?
— Мой Филимон.
— Кукла?
— Нет, Филимон.
— Я не знаю.
Подросток! Уже и грудь под майкой четко видна. А мозги младенца. Она вдруг разревелась. Схватилась руками за края кухонного стола. Затрясла его с глухим мыком.
— М….м-м-м-м….
Затем прорвалось:
— М….ммм…ма-мо-ччка….м-м-м-ма-мммммма……
Боря не на шутку испугался. Ну, вот что в такой ситуации делать? Скорую вызывать? Психушку? А если соседи услышат и решат, что он ее избивает? От испуга сам заорал:
— Заткнись, дура!
На Нельку это неожиданно подействовало. Она прекратила трясти стол. Внезапно присела на корточки, обхватив себя за плечи, тихонько заплакала. Ну и ладно. Хотя бы в квартире потише стало. Он наконец-то снял с себя пропахшую перегаром и потом джинсовую куртку, кепку с лысеющей головы и услышал:
— Филимон…придет… Филимон …тебя найдет… я крошек накрошу… он тебя найдет… он к тебе придет…
Невозможно сосредоточиться ни на чем. Как ноющий зуб, ее причитания. Одни и те же слова. Так капает вода из крана. Так тикают в полночной тишине назойливые часы. Так скрежещет по стеклу ветка. Хватит! «Может, тебя выгулять?» Нелька неожиданно прекратила скулеж. О, значит, ключик найден.
Шестнадцатиэтажный дом-свеча стоит на пересечении всех сквозняков. Единственное, что служит защитой от ветра, — маленькая одноэтажная пристройка «Товарищества слепых». Туда-сюда мимо дома-свечи ходят люди в темных очках с неподвижными (и от этого кажущимися серыми) лицами. Их руки шуршат по черно-белым поручням, отделяющим тротуар от дороги. Люди, идущие на ощупь, похожи на плавно маневрирующие автомобили. Натыкаясь на препятствие, они останавливаются, дают задний ход и меняют направление движения.
Нелечка взялась за поручни двумя руками, наклонив голову вниз, раскачивается туда-сюда, полусогнувшись. Ее сбившиеся кудри, завитые кукольные кудельки, вытирают пыльный асфальт. На пыли образовались контурные карты. Незрячие люди натыкаются на Нелечку. На секунду замирают. Их лица остаются всё такими же отрешёнными. Их голос существует как бы отдельно от маскообразного лица: «Кто тут?» Однако Нелечка упорно молчит. Незрячие люди вздрагивают, убирают руки, не решаясь изучить живое препятствие, обходят ее. Мир «икс» и мир «игрек» на минуту пересекают друг друга, чтобы вновь расплестись и спрятаться по своим углам.
Борис курил и не комментировал происходящее. — Его все это забавляло. Пусть натыкаются, пусть. И даже хорошо, что они его позорище кудлатое не видят. Зрячие на эту дуру оглядываются вон, когда проходят. А он как бы и не совсем с ней.
Подбежал к Нелли и какой-то пес. Принюхивается, крадучись все ближе и ближе. В глазах шавки вопрос: цапнуть или сбежать? Нелька все также, как и на незрячих, — ноль внимания. Туда-сюда качается, туда-сюда… Борис испугался: собака явно дворовая — вдруг нос откусит. Шикнул. — Шавка испуганно дернулась, поджав хвост. — Нелька даже внимания не обратила.
— Все, идем домой. Баста.
***
Закат цвета вяленого почеревка: бордовый с белыми прожилками облаков. Хотелось бы сказать что-то возвышенное о прошедшем дне, о легком весеннем вечере. Но нет. Ни запаха зелени не слышно, ни писка стрижей. Тишина. По-видимому, быть грозе.
Он решил не зажигать свет. И так сойдет. Нелли вела себя сдержанно. Побурчала-побурчала что-то невнятное о том, что нужно Боре кнопки на стул положить и соли в носки насыпать, но после окрика: «Заткнись, дура!» — сразу попритихла.
Бордовые отблески превращают обои в гостиной из зеленых с золотом в бурое отрепье. На стенах висит множество художественных фотографий в белых пластмассовых рамках: куклы, спрятанные за листьями лопухов, улыбающиеся морды садовых гномов… Эти вроде бы безобидные картинки навевали на Борю какую-то темную тоску. Возможно, потому что он знал: делала снимки его тетушка, спасаясь таким образом от депрессии, мыслей о своем беспросветном будущем и будущем своей дочурки.
Кап…кап…нет, скорее, шлеп…нет, не шлеп…шелест какой-то. Хлопки? Знакомое что-то? Послышалось? Да чем она там, в спальне, занята? Только собрался в комнату к ней заглянуть — вдруг оттуда услышал незнакомый голос:
— Чётааишь? Чётаааишь?…
Соседи? Телевизор? Игрушка?
Нелька, наверно, какую-то гадость врубила. Вдруг из комнаты раздался детский смех. Явно не нелькин. Нарочитый. Искусственный. Если честно, жутковатый. Чё она делает там? Быстро зашел в комнату. — Никого.
На кухне хлопнула дверца холодильника. Нелька, большая, рыхлая, рылась там. Кусок за куском, кусок за куском — шоколадный бисквит исчезал у нее во рту. Боря даже не пытался ее остановить. Было в этом пожирании что-то звериное. Или даже сверхзвериное — в измазанном кремом лице, пустых глазах. В самой безостановочности процесса, жадности жора. «Как будто ест в последний раз!» — пронеслось в голове Бориса. Он даже о шорохах и смехе на секунду позабыл.
Между тем, Нелька, окончив поедание рулета, облизала пальцы и неспешно направилась в комнату. Проходя мимо Бори, рыгнула и шмыгнула носом.
— А руки помыть не нужно? Ну, нет — так нет.
Пусть уж делает, что хочет. Лишь бы поскорее заснула. Сам Боря был выжат как лимон.
— Будто бы ногами били. Тяжелее физического труда!
Целый день слушать ее куцые фразочки! — Повторяет одно и то же без конца. «Жрать… Жрать…» Такой была пытка в концлагерях: камеры с непрерывно повторяющейся мелодией. Целыми сутками. Заключенный постепенно с ума сходил… Но день закончился. И слава Богу…
Вдруг посреди ночи Борю разбудило чье-то присутствие в комнате. Темный и грузный некто сидел на его кровати. Только через несколько минут, когда сердце перестало так бешено колотиться, он понял что это — Нелька.
— Живот болит.
— Иди спать.
— Живот болит.
— Потому что ты пережрала. Иди спать.
— Я жрать хочу.
— Спать
— Ты меня голодом моришь. Я всем расскажу.
— Ты пол холодильника продуктов съела. Моих, между прочим!
— Жрать хочу. Живот болит.
— Слушай, не выпендривайся. Мне завтра рано на работу.
— Жрать хочу. Живот болит.
— Уже три часа ночи, твою мать!!!
— Живот болит. Я умру.
— Ну, и на здоровье!
Хотел повернуться лицом к стенке, но она не уходит.
— Живот…я расскажу…
Пришлось обложить ее матом и гаркнуть так громко, как мог:
— А ну, спать!
Как ни странно, послушалась сразу. Скособочившись, скрючившись, по-лягушачьи боком-боком скрылась в дверном проеме. Вскоре в спальне опять послышался этот странный детский смех. Борис зарылся поглубже в постель. Проверять не рискнул.
3.
Стихийный базарчик возле Черемушкинского рынка: колорит наливаек с пластмассовыми грязными стульями. Бомжатского вида продавцы, разложившие на клеенках старые детские игрушки и потрепанную обувь. По узким дорожкам между клеенок идут бабушки, занимая своими сгорбленными тушками все свободное пространство. Молодые проворные карманники и базарные поденщики пытаются протиснуться сквозь этот строй. Но бабушки неизбежны как сама смерть. Развешанные на заборе халаты пахнут тленом и корвалолом.
На блошином рынке Боря снимал угловое место. Торговал гайками, болтами, пружинами. Всем тем хламом, который можно бесплатно раздобыть раскручивая старые водопроводные краны, часы и прочие предметы человеческой деятельности. Худо-бедно покупатели всегда находились. Особенно во время кризиса…
Нелька вела себя сегодня на удивление спокойно. Сердобольные соседи дали ей набор пластмассовых кубиков. Играла, не мешая ему.
Со своего углового наблюдательного пункта Боря хорошо видел, как стоял-побирался возле кубика толстомордый Вася Дай Пять Рублей (всегда просил именно эту сумму), как привычно и неторопливо ругались за место автомобилист Витек и баба Нюра в цветастом халате. Видел, как вор у вора пытался дубинку украсть, точнее, разбитую бейсбольную биту, как затем долго ждали ленивых полицейских. Но так и не дождались…
Вдруг в обычную базарную какафонию вплелась-встроилась новая тема. Комариный зубодробительный писк — непрекращающиеся причитания. Краткие взвизгивания. Тире точка тире на языке базарного хаоса. Причитая и стеная, деревенского вида бабища в драной вязаной кофте тащит по базару мальчика лет девяти. На мальчике безразмерная куртка. Тащит не за руку, а за рукав. Мальчик завертелся пружиной. Пытаясь выскользнуть, падал на пол, вставал. Все стремился куда-то, будто была у него какая-то цель, недоступная для окружающих. Да и самих окружающих для мальчика не было. — Куб, вакуум, аквариум. А в аквариуме бьется о стеклянные стены в огромной куртке он.
— Миыыыша, Мииышаа! Ох госпадии… Ты крест мой! Всеэй моей жизни крест!!! Вампир ненасытный!!! Так и будешь мою кровь сосать!!! Ты кудааааа?!!! Там дорога! Миыыыша! Я ж тебя не удержу! У меня сил уже нет! Хоспаади!
Раздался треск. Выкручиваясь, Миша надорвал рукав куртки. Из рукава, словно перья ангела, вывалились ошметки синтепона.
— Миыыша! Миыыша! Ты куда? Ты смерти моей хочешь?! Та беги, падла, сдохни! Облегчи бабушке жизнь. Висишь на мне как камень!
На мгновение показалось, что Миша выскочит на проезжую часть, но он вдруг по недоступной для других логике развернулся и направился в сторону играющей в кубики Нельки.
Нелька спокойно протянула ему кубики. — На, играй. — Он же не обратил на нее никакого внимания. Взял кубик в руки. На ребро поставил. И крутил, крутил сосредоточенно, успокоившись.
— Это ж демон, не ребенок! — мишина бабуля каким-то удивительным чутьем вычислила в Борисе наиболее сопереживающего слушателя. Ему же было крайне неприятно смотреть на бордовое лушпаистое лицо, вдыхать запах пота, перемешанного с идущим от кофты запахом козьей шерсти. Что же все они, сирые-убогие, решили на Борьку нынче груз своих проблем повесить?!..
— Выпотрошит так всю за день и доволен. Как заметит, что с ног падаю, успокаивается, падла. А то так и доводит, так и доводит, пока не доведет…
Миша все также спокойно продолжал вертеть кубик. Словно весь смысл его существования сосредоточен был в движении этого кубика. Миша — маленький злой божок, бабушкин Люцифер, получил внезапно власть над странным квадратным мирком и теперь крутил его по своему желанию, не обращая внимания на окрики судей.
Бабка вплотную приблизила потную морду к лицу Бориса. И даже взяла его за воротник рубашки. Доверительно так:
— Может, он одержимый? Я его даже в церковь отвести хотела. Но он, как запах ладана почуял, сбег, чертёнок. И не затащишь. Не было у меня сил его тащить! А люди добрые — добрые они? — и не помогли даже!
На асфальте стихийного рынка Миша и Неля, мальчик-аутист и умственно отсталая девочка, изучали свои миры. Каждый по-своему. На секунду параллели их поломанных мирков пересеклись: Неле внезапно захотелось погладить по голове этого красивого мальчика с раненым крылом куртки. Но мальчик ловко от нее увернулся, все также глядя куда-то вдаль. Резко вспорхнул, убежал, крылом размахивая. Опять понеслось ему вслед:
— Мииыыыша! Мииыыша! Я же не успеваю! Чудовище мое! Крест жизни моей! Убийца!
4.
Как ни странно, Нелька не обиделась на не пожелавшего общаться с ней Мишу. На обратном пути Боря даже купил ей кокосового печенья в молочном шоколаде и все думал: вот странно! больная, дурочка — а пожалела такого же… не побрезговала. Глупая, но добрая. Как ребенок. Да и мишина бабка ему не понравилась. Сама бы на себя, сумасшедшая, со стороны посмотрела. Орет и орет. Он бы от такой через минуту сбежал. Просто подход нужно к особым людям иметь. Вот он же, Боря, нашел. Будет игрушки покупать и сладости как маленькой. Нелька и есть маленькая. Тело взрослеет, а душа… наверно, невинная душа у таких. Как лист бумаги, чистая.
Вечером поела не больше нормы и сразу же отправилась спать. По-видимому, устала-таки. Целый день на воздухе. Не так-то тяжело с ней оказалось. Боря принял душ и сел смотреть на компе ток-шоу «Пицца для принца». Худосочные курицы с силиконовыми губами боролись за внимание очередного иранского аристократа. Интересно, сколько стоит в месяц поддержка этой силиконовой красоты, если никаких последующих гарантий продать ее у тебя нет? Вот дуры! Еще, наверно, пойдет он в ночной ларек, возьмет бутылочку пива. Побольше. Литра на два и сигарет. Пока тихо….
Но внезапно из нелькиной спальни он услышал стон. Нет, какое-то слово. Фраза. Вроде бы и ее голос, но какой-то не такой. Услышал, как с металлическими хриплыми нотками позвали:
— Борряяя, Боррря… хряяять хочу, жххряяять!
Точно, не ее голос, хоть очень похож. Нужно проверить. Мало ли.
Открыл дверь. Вначале — ничего. Нелька спокойно в кровати сопела. Он даже рискнул подойти поближе. Свет из дверного проема освещал половину комнаты. Так что? Тихо. Вдруг в той части комнаты, где совсем темно, послышался шорох — и небольшое темное пятно заслонило собой заоконный блеклый свет. Метнулось и пропало. Вновь тишина и нелькино посапывание. Борис так быстро ретировался в коридор, что сбил стоящую в коридоре вешалку. Ушиб ногу, но боли не почувствовал. По стене комнаты будто изнутри прозвучали глухие удары. Один, второй, третий… Затихло все. Бежать? Но как ее саму тут оставишь? Раздался скрип кровати — и в дверях комнаты появилась взлохмаченная Нелька. Спокойная и сонная, прошествовала в туалет. Он заставил себя вновь зайти в комнату и включить свет. — Ничего необычного.
***
Оказалось, что именно прогулки ее и успокаивают больше всего. Очень гулять любила. С утра и до вечера. Даже на ночь бы домой не возвращалась. «Наверно, по-своему за матерью скучает», — думалось ему. И жалко ее становилось. Тем более, что на прогулках была сдержанней. Так себе, детеныш малый неразумный. Он бы и гулял с ней после работы постоянно, если бы не окружающие.
Была бы Неля девочкой лет шести, никто бы особо внимания не обратил на «слегка странненькую» девочку. А тут — подросток с выдающимися уже из-под майки формами вдруг хочет играть в песочнице с малыми детьми. Мамаши вмиг забирали своих годовасиков, когда Нелька отправлялась к ним. Будто от заразной. Мало ли. Вдруг ударит. Или съест. Смотрели испуганными глазами разжирневшие мамаськи до их с Нелькой появления во дворе сидевшие на скамейках и игравшие в телефонах, а не следившие за своими детьми. Нелька же на такие проявления негатива реагировала тихо, обреченно. Возможно, просто не понимая до конца ситуацию. И тогда ее невольный нянь пытался увести ее подальше от людей.
Особую неприязнь в нем вызывали мальчишки-подростки. Однажды оставил Нельку возле магазина на пять минут. Тут же возле нее образовалась стайка улюлюкающих дворовых пацанов. Вначале они осторожненько, проверяя обстановку, посмеивались издали. Затем, ощутив безнаказанность, — все ближе и ближе смыкали круг. Под конец, поняв, что Нелька за себя постоять не сможет, пацаны окружили ее плотным кольцом. Кто первым насыпал ей песок на голову, Борис заметить не успел. Застучала кровь в голове от внезапно подступившей обиды. Когда добежал до нее, дворовое шакалье успело разбежаться. Вмиг. Трусливые звери! Он запомнил одного из них. Хорошо запомнил. И через пару дней как-то «случайно» во дворе встретил.
Сидел переросток на детской площадке. Один. С початой банкой «Жигулей». Пощипанный петух на жердочке детской карусели. Даже не успел опомниться, когда Борис подскочил, крутанул карусель и резко остановил.
— Слышь, ублюдок, легко тебе над больными смеяться? Тебя мама в детстве не учила слабого не обижать? У тебя вообще родители есть?
Петух вжал голову в плечи, глядя исподлобья, а затем плюнул себе под ноги, на дощатый пол карусели. Молчал.
Зато Борис все хорошо помнил! И нелькины запорошенные песком спутанные волосы, и то, как она, подняв руки, пыталась голову свою прикрыть, как плакала и опять взывала к своему невидимому защитнику Филимону. Он потом еще долго не мог ее успокоить. Ни конфеты, ни игрушки не помогали… А этот сейчас лыбится!
Опять зазвенело у Бориса в голове. Не выдержал. Схватил его за шиворот — и мордой вниз! В пылюку. Возил и приговаривал:
— Еще раз, цыпленок щипанный, ее обидишь — убъю. Понял?
А тот опять щерится, уже сквозь юшку и сопли.
— Она тебе, дядя, кто? Дочка или как? Может ты, дядя, извращенец? С даунятами развлекаешься?
Летел потом петух этот дальше, чем видел. Шлепки свои дешевые, вонючие теряя. Орал уже издали:
— Да ты меня еще, поблядун старый, не знаешь! Да меня все на районе знают! Я корешей позову. Они тебя быстро с твоей гадской дебилкой прикончат!!!
Но сам сдачи дать не рискнул.
— Беги-беги, смотри, чтобы вас самих не прикончили! Я тебя обрадовать могу: такие говнюки, как ты, до старости вообще редко доживают. Так что радуйся жизни, пока еще ничего не случилось, чмо малолетнее!
Ох, Филимон, демон Филимон. Заступничек. Дорого бы я дал, чтобы ты пришел и долги все ублюдку этому припомнил.
5.
А на следующую ночь, часа в три, вдруг сработал домофон. Естественно, гостей в это время суток Борис не ждал. Прислушался. В парадной тихо. Слишком уж неестественно тихо. Даже алкаши во дворе не шумят. Там — сплошная темень. Нелька спит. И опять посреди темени тревожный красный сигнал звоночка. Короткая требовательная трель… Бесит! Сначала не хотел брать трубку. — В полуночные консьержи не нанялся! Нечего нахалов приучать. Но звонили снова и снова. Пришлось ответить.
— Да. Я слушаю.
На том конце провода хрипящий металлический звук. И никакого ответа. Никаких шумов внизу. Только трубку повесил, опять дозвон. И молчок. Запугивают… Позвал-таки дружков своих говнюк! Эти — в своем репертуаре! Могут только исподтишка стращать… Ну, давайте, давайте, трезвоньте дальше! Борис нажал на белую клавишу на трубке. Выключил звук. Затем лег в кровать и слушал, как внизу, в темноте и полнейшей тишине, кто-то пытался набрать код. Раздался звук открывающийся двери. Боря напрягся. Ну, конечно же, минут через пять в дверь квартиры постучали. Это уже наглость! Неужели он, здоровый мужик, испугается этих мелких недоносков?! Невыспавшийся здоровый мужик, которого будят в три часа ночи!..
За дверью никого не оказалось. В абсолютном беззвучии (даже лампочка между этажами не потрескивает — странно!) показалось, что возле мусоропровода шевельнулся кто-то. Они даже показаться боятся. Вот же сыкливое быдло! Думают, что слабо ему будет к ним выйти? Ага… Сейчас! Только палочку полновесную возьму и выйду!.. Где-то среди инструментов он на антресолях и топор видел. Хотя топор — это уже будет слишком…
Не спеша, спокойно сжимая в руках палку, выйти на лестничную клетку. Главное, не выпускать из виду угол с мусоропроводом. Шаг за шагом наверх. Быть готовым к любой неожиданности… Не успел пройти и половину лестничного проема наверх, как дверь в квартиру с грохотом захлопнулась. Вот оно! — в горле перехватило. Он развернулся и побежал обратно вниз. В панике. Также неожиданно перед ним дверь снова приоткрылась. Как будто кто-то толкнул ее ногой изнутри. На автопилоте Борис заскочил в квартиру и повернул ключ. Позже, когда отдышался, сам себе не смог объяснить, чего так испугался. Тишины? Неожиданного хлопка двери? Того, что она снова сама открылась?
***
Неделя прошла, месяц. Больше никак дворовое хулиганье себя не проявило. Не продвинулось дальше угроз. Так и думал.
Самое неприятное в середине лета — дожди. Всю вторую половину июля.
Город наполнялся водой, как чаша, и спускал ее как туалетный бачок. Новые и новые ливни баламутили сточную грязь, не давая покрыться тратуарам струпьями ссохшейся глины. Пришлось сидеть дома. Нелькино поведение сводило с ума. Она и сама мучалась-занудилась без привычных прогулок. Целыми днями сидела, вперившись в оконные стекла. Что там можно рассмотреть? Изображение искажено из-за потоков воды. Люди, машины, дома превращаются в амебообразные студни. Вдвоем Борис с Нелькой сидят будто бы внутри перевернутого бокала, по которому струится и струится….
— Боря, идем гулять.
— Мы не идем гулять. Дождь.
— Я иду гулять.
— Ты не идешь гулять.
— А я пожалуюсь соседям, что ты меня дома держал.
(Соображает же, где ей надо!)
— Ладно, выйдем ненадолго.
— Нет, мы не идем гулять.
— Ты же хотела.
— Мы не идем гулять, Боря. Дождь.
— Хорошо, мы не идем гулять.
— Нет, мы идем гулять.
Плюнул. Кинул на кровать приготовленную было на прогулку куртку. Нелька вдруг заплакала. Схватилась за углы большого стоящего в коридоре зеркала. Стала его трясти. Опять эта дурацкая истерика! Мычание, как у взбесившегося животного.
— ЫЫЫЫЫИИИИИИИИИИИИМММММММ!
Только хотел наорать, она вдруг развернулась и пошла на него. Думал — ударит. Уже приготовился обороняться, а Нелька вдруг склонила кудлатую каштановую башку:
— Я виновата! Я так не буду! Я больше так не буду!!!
Обнял ее. Успокоил. Придется идти за конфетами. — Дитя убаюкивать.
Дождь почти прекратился. С неба сеял жиденький туман. Разбухшая, размокшая древесина поваленных бесконечными дождями веток пахла псиной и кошачей мочой. Борис миновал заброшенный детскоий сад. С привычной гадливостью обошел выпотрошенные из мусорных баков, раскисшие в лужах объедки. И тут возле гаражей — стоп! Стоит грузовичок аварийной службы. Провода порвались? Рядом — полицейская машина. Толпа зрителей неподалеку у подъезда. Гламурные мальчики в форме склонились у негламурного кокона в целлофановой обложке. Из обложки торчит белый грязный кроссовок. Еще успел заметить раздутое, в черных пятнах, желто-зеленое лицо. Но не рассмотрел, кто это. Резко развернувшийся полицейский слишком уж пристально пялился. Будто бы он, Борис, мимоходом совершив убийство, небрежной замедленной походкой решил прогуляться мимо трупа за конфетами для своей Нельки. Пришлось ускорить шаг.
На обратном пути пристроился к толпе зевак:
— Что уже случилось?
— Да пацан тут один, дворовой. То ли током его долбануло. То ли пришиб кто. Непонятно. Случайно монтеры нашли. Долго здесь лежал. Никто и не искал.
— Оно им надо? Это ж Митька, Катькин сын. Кто ж его искать бросится? Жил как собака — издох как собака. Кому эти пацанята нужны?
— Вот-вот. Даже своей мамке не нужны. У нее и своих забот полно.
— Ага, домой дойти, не сильно шатаясь.
— Да убийство это! Слышала, что друга его хотели порасспрашивать. Так и этого не нашли. Родители в несознанку съехали. Может, он и пришиб придурка этого за банку пива или пакет клея. Кто их, малолеток, разберет?
Хотелось еще раз подойти к трупу. Убедиться собственными глазами. Тот или не тот? Но не рискнул. И так менты слишком уж пялятся. По-любому, понятно, что один из дворовой компашки свое получил. Радости особой от этого Борис не почувствовал также, как и особых мук совести не испытал. К гадалке не ходи! — большинство из них рано или поздно так жизнь и заканчивают: нож, СПИД или гепатит. Еще на выбор: сдохнуть от передозировки или захлебнуться проспиртованной блевотиной. Приложил к этому руку мистический Филимон или нет? — вот что интересно! Вспомнилась ночная лестница и непонятная глухая тишина. Захлопнувшаяся и открывшаяся вновь дверь. Смех странный. Силуэт в темноте. Борис поежился. Даже домой перехотелось. Быстрее бы лето закончилось. И опека эта. Но придется обратно идти. Что она там без него чудит? — непонятно. Сама или с Филимоном? Представил себе, как заходит в комнату, а там… здравствуйте! они вдвоем сидят и в какую-то игру играют, такой себе заросший мужичара-домовой огромных размеров и Нелька. Интересно, а у Миши какой личный демон? Или сами они, демонята, в личине безобидных дурачков? Ходят же сказки про подмененных детей.
Никакого заросшего Филимона в квартире не оказалось. «Демонёнок» приняла конфеты восторженно. Открыв кулек, что-то долго нашептывала над ними. Слюни у нее текли весьма не мистически.
Борис не стал долго любоваться на эту умилительную картинку. Ушел в свою комнату.
Дождь совершенно прекратился. Сквозь туманный морок проглядывали чистые розовые лучи закатного солнца. Умытыми ракушками отражались в лужах дома. И все не так уж страшно выглядело. Просто случайность. Вдруг услышал:
— Бумц-хлоп! Бумц-хлоп!
Нужно ей сказать, чтобы прекратила свои идиотские игры и шла спать. Наверно, даже руки не удосужилась после конфет помыть.
— Бумц-хлоп! Бумц-хлоп!
Ну да, судя по звуку, в мяч играет. Липкими руками-то! Уже открыл дверь в нелькину комнату. Уже вдохнул воздух, чтобы сказать ей…
Первое, что увидел, — темное пятно. Действительно мяч. Резиновый. Прыгает от стены с фотографиями кукол и улыбающихся гномов к пустому пространству посреди комнаты. Туда и обратно. Один, второй, третий раз. Сам по себе. Невидимый некто резвится как ребенок. В мячик играет.
— Бумц! — внезапная подача в сторону оторопевшего Бориса. Мяч ударяется об пол возле него и закатывается под кровать…
Борис становится на корточки.
Заглядывает под покрывало.
Под кроватью ничего нет.
На коленях отступает назад.
Упирается подошвами в нечто высокое.
Вскрикивает.
Сзади стоит Нелька. Ухмыляется довольно.
Хватает ее за руку.
Выталкивает за дверь квартиры.
Один оборот ключа. Два.
Минуту за дверью тихо. Затем Нелька начинает стучать. Дергать ручку. Ломиться. Черт! соседи обратят внимание! Вызовут службы.
Неожиданный удар в двери уже со стороны квартиры. Этот жуткий механический смешок. Детский голосок: что-то невразумительное. Опять минутная возня с ключом и диспозиция меняется. Нелька заперта в квартире, зато Борис на свободе! — К выходу!
А там — тишина. Будто на театральной сцене софитами, подсвеченная багровыми лучами серь. Также бесшумно и равномерно, держась за металлические поручни вдоль дороги, скользят незрячие люди. Кто бы мог подумать, что наверху, в доме, такие скандалы происходят?!.. Что она делает сейчас?.. Если двери ломает, услышит ли он это во дворе?.. Опять-таки, люди добрые, соседи. — Вполне могут полицию вызвать!.. Плеск луж. Из-за угла на дворовой пяточок въезжает… машина скорой помощи. Сделав круг почета, останавливается метрах в двух от Бориса. Но из нее никто не выходит. Сердце не падает в пропасть, как обычно пишут в книгах. Оно просто на секунду зависает. Голове становится легко-легко. Спирально-головокружи-тельно. Сейчас, секунду передохнет и наверх!
Прошло еще минут пять, пока смог успокоиться. В машине, между тем, никакого движения. В кабине темнота. Виден оранжевый жилет водителя. Стекла по бокам фургончика закрашены, поэтому не понятно, кто внутри. Наконец-то, собравшись с силами, Борис бежит наверх. Домой! По дороге запах какой-то… Запах странный. Пластмассы? Лака? — Горелых проводов. Чем ближе к квартире, тем отчетливей. Черт! Черт-черт!!!!! Возле двери тоже какая-то завеса. Туманная. Нет, дымовая. Легкая дымка. Даже сперва неприметная глазу.
Дверь на этот раз поддалась легко. За дверью услышал потрескивание огня. Чеееерт! На кухне стояла Нелька. Опустив голову, держалась руками за уши.
Горела столешница. Он попытался потушить ее сначала железным ковшиком. Затем бросил ковшик на пол и схватил полотенце. Попытался прижать пламя, но неудачно. Оно перекинулось на полотенце а, затем — на рукав.
Боли не почувствовал вначале. Просто подумал: «Конец!». Когда сознание поплыло легким облачком куда-то ввысь и пришла боль в обожженной руке, Борис вдруг почувствовал, как его рубашка… да и шея, и подбородок мгновенно стали мокрыми. Вода лилась на пол со стола. И с его руки. Нелька!!! Крест жизни моей. Чудище! Сообразила-таки. Схватила бутыль с водой и огонь залила. Спасла, негодяйка этакая! Демоноангел, ангелодемон — человек!
Тут вдруг зашумело-забилось в соседней комнате. Ударилось об дверь. Стихло.
— Филимон! — обрадовалась Нелька.
За дверью натужно и как-то механически засмеялись. Она повернула ручку…
***
Жилец этот поселился в квартире нелегально. Вначале он ютился на балконе соседей с третьего этажа, но после проведенного там ремонта дислокацию ему пришлось сменить. Очень жаль. Нелегалу нравилось наблюдать через балконное стекло за жизнью живущей там семьи. Нравился блеск большого трюмо. Шелест подвесок на люстре. Еще очень нравилась маленькая девочка, дочка хозяев. А еще больше — ее говорящая кукла. Когда на улице становилось холодно, хозяйка часто выносила на балкон кастрюлю с борщом или холодец. Тогда дождавшись отсутствия хозяев, незваный жилец откидывал крышку и устраивал пир. Но поймать его никак не могли.
Он знал особый сигнал, который привлекал пищу к нему на балкон. Он знал, что когда тот прозвучит, нужно немного подождать, пока хозяева уйдут из дома. Еще он решил (ну, так заведено в живой природе) самому научиться воспроизводить сигнал и тогда… эту самую пищу на балкон вынесут, когда ему будет нужно. Сигналом был смех куклы. Сколько раз, сидя на соседнем дереве, слышал он через открывающуюся дверь этот механический хохоток. Постепенно сопоставил, сделал выводы. — И научился!
Но судьба внесла коррективы. Пора халявных обедов прошла. Семья сменила место жительства, в квартире начался ремонт, и балкон пришлось покинуть. Так как нелегал был созданием весьма общительным, его устроил балкон на пару этажей повыше, куда он со временем перелетел и получил впоследствии от новой хозяйки имя Филимон. Хозяйка часто пускала Филимона в квартиру. Ему там нравился отблеск хрустальных вставок на шкафах и еда, которую давала новая хозяйка. По привычке, ожидая ее, он оглашал комнаты смачным кукольным смехом и казался себе воином-добытчиком. Нельке же нравилось изумрудное с черным сорочье оперенье птицы Филимона и то, что он говорит, как заводная куколка. Еще Нелька считала Филимона своим другом. Мать не возражала против этой дружбы и продолжала подкармливать сороку, пока Нелька в интернате была. Как Филимон дождался свою подругу, когда ей пришлось после смерти матери надолго остаться в школе, Бог весть. Наверно, и у сорок существуют свои привязанности.
При пожаре, к огромной радости Нельки, и впоследствии (от Бориса) сорока не пострадала.
Одесса-2017