1
В Америке, где откровенно не любят интеллектуалов, где любой список бестселлеров неизменно представляют детективы с кровавыми преступлениями, а телевизионный экран мерцает, сменяя один за другим сериалы о шпионаже, заговорах и массовых трагедиях, увидеть на сцене Мартина Эспаду, читающего свои стихи – настоящее откровение. Сказать, что он один из самых приглашаемых и популярных поэтов, востребованных на публичных мероприятиях – это ничего не сказать. Ученики Эспады, его зрительская аудитория пользуются запредельными эпитетами и интонациями, обозначаемыми исключительно восклицательными знаками. Всё это напоминает наши стадионы, на которых выступали Евтушенко и Вознесенский.
Эспада – перформер. Истинный. Страстный. Большой человек. Большой в прямом и переносном смысле слова.
В стране, где у каждой этнической группы должен быть голос, Эспада, пожалуй, наболее известный поэт, представляющий латинос – в частности, пуэрториканцев, рабочий класс. Эспада читает свои стихи всем голосом, всем телом, всем сердцем, со всей страстью, которую способен уместить зал. Кажется, что слова, подобно электрическому току, пронизывают его крупное тело, поднимаясь до самого козырька неизменного картуза, прикрывающего тёмные волосы; борода, пронизанная сединой, защищает лицо – от чего: от мира, от боли? Во время чтения у него работают руки, ноги, тело пытается выплеснуть эмоции и страсть навстречу застывшему зрительскому узнаванию – в стране, где с эмоциями справляются жёстко, где сдержанность в общении и осторожность в откровенности есть правила ежедневной игры, подобная страстность есть признание права на основные человеческие чувства и эмоции. Честная игра, не нуждающаяся в сублимации.
2
Эспада пишет от лица нескольких поколений, чей голос в этой стране не был услышан. Музыкальность и тонкость его словообразования и словосплетения трудно повторимы. Поэтому перевод его поэзии – это особого рода занятие. В поэтическом тексте Эспады каждое слово, каждая гласная поют, согласные подобны колокольному звону и протяжному стону (особенно в исполнении автора), когда каждый оборот и слово имеют второе, третье, а может и четвёртое значение. Его поэзия страстна, сострадательна, человечна, болезненна. Его слова обладают энергией политического лозунга.
Эспаду называют политическим поэтом. Так ли это?
На Национальном Поэтическом Фестивале им. Джералдины Додж этого года его выступления были, что называется, «гвоздём программы». В прошлом году он выступал на сцене со своей поэзией более шестидесяти раз. Для Северной Америки – это беспрецедентно, во всяком случае за последние полвека.
Летом 2010 года он выступал на сцене кинозала университета «Конкордия» во время SLS Summer Literary Seminars (Летних литературных семинаров) в Монреале. Публика благодарила его стоя теми самыми «бурными овациями», которые не так уж часто приходится слышать на авторских чтениях поэзии.
3
«Музыка языка обладает свойством проникать в твой мозг и затем оставаться там, у тебя в голове, — говорит Эспада. Конечно, в моём случае это испанский язык и музыка этого языка».
В сентябре прошлого года в “Open Letters Monthly” был опубликован очерк под названием «Песни для нации-невидимки» (Songs for an Invisible Nation). Автор этого интервью – поэт Марк Винценз, живущий в Исландии, участник монреальского SLS, ученик Эспады:
«Эспада и я сели за стол, чтобы обсудить политику, диаспору, общественное сознание и маргинализацию в одном из наиболее шумных вьетнамских ресторанов в Монреале. Пока мы заказывали нашу лапшу, несколько студентов литературного семинара присоединились к нам.
Вашу поэзию иногда называют «слишком политизированной». Вас никогда не критиковали за смешение политики и поэзии?
Критика слишком красивое слово. Однажды, когда я выступал в городе Тусон в Аризоне, то получил угрожающее сообщение о том, что сейчас произойдёт взрыв бомбы. Город Тусон находится рядом с мексиканской границей. Я выступал в поддержку группы «Derechos Humanos», правозащитной организации, которая следит за нарушениями прав человека на границе. В этом месте многие пытаются перейти границу и погибают в процессе. Я встал, чтобы читать, открыл рот, и в это время раздался чей-то чужой голос. Он шел из мегафона за моей спиной. Из мегафона сказали: «Просим всех покинуть помещение. Мы только что получили сообщение об угрозе применения взрывных устройств».
Я полагаю, что даже в нашей современной, обелённой, мультимедийной эпохе поэзия все ещё может значительным образом воздействовать на людей.
… Существует такое утверждение, что писать политическую (поэзию) можно только основываясь на своём непосредственном опыте. … Но если вернуться в 1930-е годы в Соединённых Штатах, Вы увидите, что политическая поэзия была частью принятого дискурса. И это данность. Были такие поэты, как Абрахам Линкольн Бригаде, и это американец, который добровольцем сражался за демократическое правительство Испании во время Гражданской Войны в Испании. И было множество политических поэтов, которые составляли серьёзную часть этого диалога.
И что же произошло?
Произошёл маккартизм. Мы забываем, что у маккартизма были не только политические, но и культурные последствия. … Некоторые поэты попали в чёрный список. Они потеряли возможность зарабатывать себе на жизнь и, на удивление, каким-то образом потеряли себя и как поэты. Некоторые, как Рольфе, просто свалились замертво. Некоторые были отправлены в ссылку. Некоторых посадили в тюрьму. Некоторые позже сумели спасти свою репутацию, но многие поэты в конце 40-х и 50-х были просто вычеркнуты, их имена изгладились из общественной памяти.
В то время произошло изменение системы воззрений, и, неожиданно, стало совершенно неприемлемым связывать поэзию и политику.
… А что литература Латино?
Несмотря на то, что сейчас происходят изменения, и мы в Соединённых Штатах уже многое начинаем понимать, всё же это занимает слишком много времени; литература Латино маргинализована и по сей день. И только недавно афроамериканская поэзия стала получать то внимание, которое она заслуживает. Единственный афроамериканец, получивший Пулитцеровскую премию – Юзеф Комунякаа, что, скорее всего, говорит больше о Пулитцеровской премии, чем о чём-либо ещё. Во мне всегда вызывает изумление, что нью-йоркская интеллигенция, живя в метрополии, настолько медленно адаптировалась и узнавала культуру Латино.
Кто вывозит ваш мусор? Кто воспитывает ваших детей? Вы найдёте латинос везде в Нью-Йорке, но в то же время это люди-невидимки. Инеллектуалы и академики так же невежественны и наивны, как все другие. …
В Соединённых Штатах живёт пятьдесят миллионов латинос, что делает США, как мне кажется, третьей по счёту страной с самым большим испаноязычным населением».
4
Чтение, а затем перевод поэзии Эспады – это своего рода насыщение в пространстве эмоционального голода; это волны из чувств, обозначенных звуками и образами. Это процесс, который подобен погружению в забытый мир детства и юности, когда, взращённые на Лорке и Неруде, мы верили в справедливость и красоту, в право на страстность и человечность. Процесс, когда захлёбываешься словом в мире, выхолощенном политкорректностью.
Перевожу – и вижу его на сцене. Он читает – всё тело в движении. Он читает всем торсом, руками, ногами, левая нога сгибается в колене, затем поворачивается бедро – угол тела, угол чтения. Мы сидели за уличным столиком, на тратуаре перед «Irish Embassy». Я сказала – ты читаешь всем телом. Это потому, что у меня была травма на левой ноге – ответил Эспада. Я не могу позволить себе пойти на операцию. Моя жена инвалид. Если я не буду на ногах – кто за нами, за ней будет ухаживать?
Эспада на сцене. В голову приходят эпитеты к его поэзии, к самому поэту: эпический, песенный, доблестный. «Американец с донорской порцией испанской крови, нерудовской порцией крови. Что им всем полезно, чёрт побери!» — так сказала бостонская поэтесса Лариса Бродская. «Русскоязычному человеку нужна эта поэзия, – добавила она. – Русские тоже такие вот рукопашные люди. Тот же беспредельный размах».
Марк Винценз: «Видение Эспады – кристальной ясности и откровенности.
Здесь нет Я-З-Ы-К-О-В-Ы-Х экспериментов. Это, возможно, именно та брутальная честность, идущая рядом с любовью к музыке языка, которая и звучит с такой обезоруживающей и неприкрытой откровенностью».
___
Мартин Эспада (Martin Espada) родился в Бруклине, Нью-Йорк, в 1957 году. Он опубликовал более 15 сборников поэзии, эссе и переводов. Его сборник поэзии «Imagine the Angels of Bread», (Norton, 1996) получил американскую книжную премию «American Book Award» и стал финалистом национальной премии литературных критиков «National Book Critics Circle Award»; сборник «Rebellion is the Circle of a Lover’s Hands» (Curbstone, 1990), был награждён премией «PEN/Revson Fellowship» и поэтической премией «Paterson Poetry Prize». «Alabanza: New and Selected Poems 1982 – 2002», также была награждена премией Патерсона за достижения в литературе «Paterson Poetry Prize for Sustained Literary Achievement». Его предпоследняя публикация, сборник поэзии «The Republic of Poetry» (Norton, 2006), была номинирована в качестве финалиста на Пулитцеровскую Премию. Новый сборник поэзии, «The Trouble Ball» был опубликован в апреле 2011 года (Norton). Его стихи публиковались в «The New York Times Book Review», «Harper’s», «Ploughshares» and «The Nation». Эспада преподаёт в Университете Штата Массачусетс-Амхерст, где является профессором литературного факультета.