Что такое Любовь? Давайте ответим на этот вопрос вместе.
НЕАЭЛИТА
Имя меня взволновало. Из головы сразу же улетучились все мысли, кроме одной – о предстоящей встрече. Воображение рисовало образ хрупкой, воздушно-утонченной девушки с большими глазами. Остаток дня, вечер и ночь я прожил, думая о ней, Аэлите, – в томительном ожидании нового романтического приключения, которое, как казалось мне, непременно должно было перерасти в что-то серьезное и вечное…Меня даже не смущало, что тезка героини романа Толстого была старше меня почти на четыре года. «Это даже хорошо, – думал я, – значит, мы будем мыслить на одном уровне, ведь у нее уже есть определенный опыт, наверняка она тоже любит засыпать с книжкой, к чему ее приучили родители-интеллигенты, выбравшие своему ребенку столь необычное имя».
Первое, что поразило меня, это тугие «мячики» грудей, безжалостно сжатые белым лифчиком, сверкавшим сквозь прозрачную кофточку с довольно откровенным декольте. Молодое, белое тело так и рвалось наружу, казалось – стоит чуть дотронуться до одежды, как она лопнет и рассыплется на сотни маленьких лоскутков. Первое же впечатление разбило в пух и прах все мои грезы и мечтания о чем-то необыкновенном, необычайном, которое должно было перевернуть мою жизнь и раскрасить ее необыкновенными красками…
Краски присутствовали. Точнее, одна из них. Волосы девушки оказались обесцвеченными перекисью, о чем можно было догадаться по темно-русым корням на голове. Все остальное было еще прозаичнее. Она была не худая, но и не толстая, не низкая, но и не высокая, не дурнушка, но и не красавица. Если бы я встретил ее где-нибудь на улице, то не обратил бы никакого внимания.
Разговор не клеился. Мы стояли в раздевалке старшей группы детского сада «Солнышко», куда водила своих детей вся элита города и где она работала воспитательницей, и, смущенно улыбаясь, обменивались ничего не значащими фразами. За окном быстро стемнело, я помог Аэлите одеться в потертое пальто с отточенным мехом воротником, мы вышли на улицу. Какое-то время шли молча, потом я, чтобы прервать неловкую паузу, начал расспрашивать ее о имени, о том, читала ли она роман, что она о нем думает. Мне казалось, что не все потеряно, что внутренний мир моей новой знакомой может оказаться куда богаче, чем внешняя оболочка. Медленно падающий снег, сверкающий в огнях фонарей, успокаивал меня и как бы поддерживал мои сомнения. «Ты видишь – говорили мне снежинки, – мы не спешим упасть на землю. И ты не спеши»…
Было видно, что мои вопросы ее если не раздражали, то вызывали какую-то досаду. Отвечая, девушка то и дело морщила картошечный носик, демонстрируя свое неудовольствие. Я думал, что зря я начал задавать вопросы, связанные с ее именем, что она слышала их уже тысячу раз, что они ей надоели. Как выяснилось, я ошибался. Дело было в другом – книгу она читала, но мало что поняла и вообще ей не нравится фантастика. Как, впрочем, и другие жанры, разве что женская проза в мягкой обложке, коей завалены книжные лотки.
Пройдя два квартала, мы остановились возле высокого деревянного забора с облупленной краской. За забором виднелась крыша, покрытая шифером, белый дым, словно насмехаясь надо мной, кружился из трубы. Войдя во дворик, я увидел несколько обитых дерматином дверей. За одной из них, помахав рукой, скрылась моя новая знакомая. Меня окружали какие-то сараи, запотевшие окна, свалки хлама. Я оказался внутри обычного частного двора, которых в центре старого купеческого города, было много. Вокруг него возвышались многоэтажки. Напротив стоял четырехэтажный особняк из красного кирпича с черепичной крышей, пластиковыми окнами, причудливыми узорами на балконных решетках, что еще больше подчеркивало убогость места, в котором, волею судеб, я оказался.
На следующий день , окрыленный, отбросив все дела, помчался к новой знакомой. Я еще все надеялся, что Аэлита раскроется, покажет себя. «Ну и пусть, что она всего закончила педучилище, образование в наше время не всегда есть признак ума» – тешил я себя.
Мы зашли в какое-то невзрачное кафе, выпили по стакану вина, закусили шоколадкой. Кавалер, конечно, из меня был неважный, так как на зарплату рядового чиновника (которую к тому же еще регулярно задерживали) я немногое мог себе позволить.
– Аэлита, почему ты все время какая-то грустная?
– Я всегда такая.
После этой фразы все стало становиться на свои места. Незаметно между нами разверзалась пропасть, мы все больше понимали, что мы разные. Потом были еще встречи, прогулки, дешевые кафе и даже концерт группы «Дюна». Она «показывала» меня своим подругам и родителям. Подругам я показался, судя по всему, не очень. Они гуляли с разбитными, разухабистыми парнями, которые вели, по словам Аэлиты, жизнь , полную веселья и приключений. И своей подруге желали того же.
Результат первого общения с родителями оказался не лучше.
Меня встретили радушно. Стол был накрыт по-деревенски: соленые огурцы, салат «Оливье», селедка, домашнее вино. Соответственно столу шел и разговор. О житье-бытье, зарплатах, соседях, родне и проч. Аэлита больше молчала. Отчим, смуглый, жилистый, небольшого роста мужичок, сидел в майке и мрачно уплетал пельмени. Говорила, в основном, мать. Как я узнал, она работала в проектном институте техником и одновременно техничкой, отчим – там же сторожем. В 20.00 все как по команде встали и побежали смотреть бразильский сериал.
Сериал мне смотреть не хотелось. Тем более бразильский. Во времена «Дикой Розы», когда все улицы вымирали в часы демонстрации страданий юной Вероники Кастро, я тоже участвовал в этом всеобщем сумасшествии. Когда сломался телевизор, бегал смотреть сериал к соседям. Потому что это было модно. Все смотрели, и я смотрел. Хотя, в целом, было не очень интересно. Но страшно хотелось знать, чем все закончится . Потом я повзрослел и перестал забивать голову мексиканскими, бразильскими, аргентинскими и т.п. сюжетами, которые практически ничем не отличались друг от друга.
…Вошел в ее комнату. Стол, стул, кровать. Полка, десяток книг на ней. Магнитофон, вертушка с кассетами. Ничего интересного. На обложке одной из кассет виднелись какие-то облака, гитарист…Ничего себе – Dire Strates! Значит есть что-то в этой девушке…
– «Это брат подарил. Ну так, нормально», – услышал я за спиной.
Все остальное уже было не важно. Наши отношения продолжались по инерции. Я утратил всякий интерес к ней. Просто хотелось тела – свежего, белого, сочного. Но и этому не суждено было случиться, о чем я нисколько не жалел.
Как-то мы оказались у нее дома одни. Родители ушли в гости. Я сходил за вином, купил по дороге цветы. Посидев на кухне, пошли в зал. Горел ночник. Аэлита была в одном тонком халатике, через который явно проступала грудь, пестрел ажур трусиков… Держа руки в карманах, она красовалась передо мной, дразнила своей молодостью и желанием. Я взял ее за запястья и потянул это сексуальное видение к себе. Карман треснул. Смазливое личико скривилось гримасой досады. Я сразу же стал в ее глазах ничтожеством. Испортил вещь! Мещанское сознание девушки такого простить не могло.
Через несколько дней все было кончено.
Звонить пришлось долго. Я знал, что в доме кто-то есть (из трубы шел дым) и хотел, чтобы мне открыла Аэлита и сказала, что мы не можем быть вместе. Мне хотелось увидеть ее грустное лицо, покрасневшие щеки, увлажненные глаза, когда она будет говорить мне все это. Мне все-таки хотелось верить, что не все потеряно.
После очередного звонка вышел отчим. В той же майке-«алкоголичке», что и сидел за столом во время «показательного» ужина.
– «Ну чё трезвонишь?» – его взгляд исподлобья был полон классовой ненависти.
…В раздевалке элитного детского сада «Солнышко» стояла она: обесцвеченная, с тусклым взглядом, в глухом коричневом платье, абсолютно скрадывавшем ее. Было видно, что ей просто неприятно говорить эти слова расставания, но еще больше злило ее, что после меня на полу остались грязные следы. Она стояла и злилась: не худая, но и не толстая, не низкая, но и не высокая, не дурнушка, но и не красавица. Неаэлита.
ДВЕ БАНКИ КИТАЙСКОГО ПИВА
Уходящий поезд выглядел красиво. Как в фильмах. Ну, допустим, про войну. Прощальный поцелуй, солдат заскакивает на подножку и, держась одной рукой за поручень, машет рукой. А потом показывают последний вагон, гудок и опустевший перрон.
Все было почти также, только никто никого не провожал. На перроне стоял один я и задумчиво смотрел вслед составу, в котором уезжали моя спортивная сумка с вещами и приятель Витька. В руках – две жестяные пивные банки с причудливыми иероглифами.
Пить, понятное дело, расхотелось.
Как в трансе, вошел в здание вокзала. Все-таки отстать от поезда в тринадцать с чем-то лет, знаете, довольно страшно. В чужом городе, один…Тут я заметил, что несу пиво. В вытянутых руках, как ритуальный предмет какой-то. В досаде подошел к окну и поставил банки на подоконник.
В задумчивости прогулялся по залу. Что делать? Не знаю… Но паники не чувствовал.
Вернулся к окну. Банок не было. Возле дверей, на меня, ухмыляясь, смотрели два солдата. По виду, недавние призывники.
Ну, и черт с ним, с этим пивом. Понесло меня в магазин. Сидел бы в вагоне с Витькой и играл в дурака.
Просто пива я еще никогда в жизни не пил. Тем более в банках. Да и на поезде один, без взрослых, ехал впервые. И тут, свобода, привет! Двадцать пять рублей на дорогу. А банка – по рубль одиннадцать копеек. И ничего, что остановка – десять минут, успею.
И перед Витьком попонтоваться надо, говорю: «Слышь, давай пива попьем!». Он был младше меня на год, тоже ехал к бабушке на каникулы, только выходил раньше, на станции с необычным названием «Ерофей Павлович».
В магазине была небольшая очередь. Два человека. Женщина средних лет и женщина постарше. Бабушка, в общем. Первая прошла быстро, а вторая, естественно, нет…Не мог же я ее отодвинуть.
Тут я увидел окошко. Обычное такое, типа билетной кассы. С надписью «Дежурный по вокзалу». Подошел, заглянул. Никого.
– Тебе чего?
Я оглянулся. Передо мной стояла женщина из магазина. Та, что «средних лет».
– Да, вот… Поезд мой ушел, а я з-з-здесь – немного испугавшись, ответил я
– А, милок, отстал что ль? Так это дело привычное. Какой поезд?
Я назвал.
– Багаж был? Попутчики?
– Сумка и Витька.
– Хорошо. Сейчас позвоню на следующую станцию, и сумку твою снимут. Витьку тоже снимать?
– Да нет, Витька пусть едет – немного подумав, ответил я.
– Билет при тебе?
Билет остался в вагоне.
– Ладно. Сейчас сделаю тебе билет на другой поезд, а на следующей станции выйдешь из вагона, тебе Василий Петрович сумку твою отдаст.
Настроение улучшилось. Вся надежда на Василия Петровича.
Потом Витька рассказывал мне: «Сижу , жду тебя. Вдруг поезд тронулся. Я что делать – не знаю. В общем, поехал дальше… На следующей станции зашли какие-то люди, где тут, говорят, сумка Кольцова Дмитрия Владимировича? Ну, я и отдал»
Вообще, Витьку я знал плохо. Он был двоюродным братом моего закадычного друга, жил далеко от меня. Как попал в попутчики – не помню. Скорее, просто совпадение.
Через три года после нашей совместной поездки Витьку убили, хотя парнем он был безобидным, в драки не лез, с уголовниками, наркоманами и прочими сомнительными личностями вроде не водился… Впрочем, тогда многих подростков в нашем городе убивали. В случайной драке, из-за косого взгляда, денег, в пьяном угаре или наркотической ломке. Однажды я сам находился в шаге от смерти, когда недавно «откинувшийся с зоны» мужик махал перед моим лицом перочинным ножиком, но бог миловал.
До следующего поезда оставалось четыре часа. Я послонялся по перрону, по привокзальной площади. Зашел в тот же магазин. На пиво даже не посмотрел.
На выходе из магазина мне попалась афиша кинотеатра. Шел какой-то боевик. Я посчитал оставшиеся копейки. Хватало в обрез.
В полутемном зале почти никого не было. Время было буднее, обеденное. Залитые жарким летним солнцем улицы пустовали, чего уж тут говорить о кинотеатре.
Кто-то вошел. В бликах кинолучей мелькнула худенькая девочка с мороженым в руках. Четко ориентируясь в темноте, она подошла к моему ряду и присела с краю, недалеко от меня.
Завороженный, я смотрел, как она изящно откусывала вафельную кромку, слизывала пломбир и мотала ножками. На экране шла отчаянная драка, стреляли, что-то взорвалось, но мне было все равно. Я не мог оторваться.
Девочка заметила, что я рассматриваю ее, но не подала виду. Я уже вышел из состояния транса и вернулся к просмотру, регулярно поглядывая на соседку.
– А хочешь мороженого?
– Что? – я совершенно не соображал.
Обернувшись, я увидел, что девочка уже сидит рядом и протягивает стаканчик.
– Мороженого хочешь? – сказала она и засмеялась.
Ее звали Лера, примерно моих лет, может, чуть-чуть помладше. После фильма мы пошли во двор ее дома, который был рядом с кинотеатром. Я рассказал свою историю, она о себе, что недавно ее семья переехала сюда (папу, военного, в очередной раз перевели), она никого здесь не знает и только тем и занимается, что читает, ходит в кино и иногда с родителями на речку.
Два часа пролетели незаметно. Мне говорили, смеялись, рассказывали анекдоты, какие-то случаи из школы. Мне казалось, что я знаю эту темноволосую, худенькую девочку со смуглым личиком давно, – только мы долгое время не виделись и, вот, встретились…
– Ну, ладно, – сказала Лера, смеясь, – давай уже, иди на вокзал, а то опять опоздаешь.
Я встал. Наши глаза встретились. В ее взгляде бегали искорки, ямочки играли на щеках. Внутри меня шло какое-то возбуждение, хотелось сделать что-то невероятное, взлететь до небес, перепрыгнуть через качели, залезть в клумбу и нарвать цветов для нее, станцевать – и так далее и тому подобное…
Но ничего, конечно, я не сделал. Мне было тринадцать лет, и что со мною происходит, я не понимал. В голове шумело. Помахал рукой и быстро пошел в сторону вокзала.
Через три года мне довелось быть проездом в этом городке. Нас отправили на практику в тайгу, изучать процесс лесовосстановления, и нужно было ехать до Дальнереченска на поезде, а потом на автобусе до деревни Рощино, а оттуда, уже пешком, до таежного поселка.
Естественно, я не мог пройти мимо этого двора. Бабушки на лавочке быстро вспомнили темноволосую девочку и долго мне ее нахваливали: «Лерочка, такая умница, такая вежливая, такая хорошая… А папа с мамой у нее…». Наконец, я не вытерпел и спросил, где ее квартира.
– Квартира ее? Так уехала она. Отца ейного перевели и уехали.
– Как? – только и смог выдавить я .
Куда именно переехала семья Леры, бабушки не знали. Через двадцать минут отходил мой автобус, я поблагодарил старушек и быстрым шагом отправился на автовокзал.
Шел дождь. Капли медленно стекали по стеклу, размывая суровый таежный пейзаж. За окном автобуса проплывали многолетние сосны, похожие на мудрых, величественных исполинов. Было муторно. Хотелось крикнуть водителю: «Останови!» – выйти и пойти пешком, куда глаза глядят. Все равно…
Через много лет я испытал ровно такие же чувства, что и тогда, когда отстал от поезда. Я вспомнил тот день, банки китайского пива…Я увидел в ЕЕ глазах те же искорки. И поклялся, что больше никуда ее не отпущу.
БОЛЬШИЕ ДИКИЕ КОШКИ
Странно, что я впервые увидел тебя в цирке. Хотя что тут странного? Волна может тебя настичь где угодно: в метро, кафе, на остановке. Да просто на улице.
Она не выбирает. Точнее, она выбирает, а тебе не оставляет выбора. Вот здесь, в этих стенах, рядом с этим домом или под этим небом… Или под куполом цирка.
Возле тебя волчком крутится какой-то парень, принес мороженое, угостил детей, двух девочек. Одна маленькая, другая немного постарше, ну, лет пяти.
Видно, что тебе нравится, что за тобой так нежно ухаживают. Что ты в центре внимания. Королева. Точнее, нет, богиня.
А я не знаю, кто ты. Да и неважно. Хотя нет, видел как-то по телевизору. Ведущая каких-то там новостей. Ты — интересная. Новости– так себе.
Наконец -то тигры. Отвлечься от наваждения, вырваться из стихии. Вернуться к жизни… к семье, сыну. Пренебрежение, апатия, брезгливость, с которой большие дикие кошки выполняют нехитрые трюки, успокаивает.
Стараюсь не смотреть в твою сторону. Зачем? У тебя все хорошо…Муж, дочки. У меня? Ну, тоже неплохо. Работа, дом. Чего-то не хватает, правда. Чего – не знаю. Да и ладно, это нормально – когда чего-то еще хочется. Значит, жив, значит, вперед.
…Я смотрю на тебя, на твое лицо рядом. Ты красивая. И спишь красиво, разбросав по подушке черные локоны, положа на лоб правую руку.
Я целую тебя нежно. Ты потягиваешься, мурлычешь. Большая кошка. Не дикая,– домашняя.
В соседней комнате, натянув одеяло до подбородка, спит старшая. Уже большая, не узнать в ней ту, что была в цирке. Младшей с нами нет, так уже сложились обстоятельства. Пока еще далеко, в другом городе. Жаль, такая славная малышка. Копия – ты…
Еще раз смотрю на тебя. И чувствую волну… Значит, жив. Значит– вперед.
ИМИТАЦИЯ
– Я очень хочу тебя, Дима!
Ты сказала это требовательно. Так, наверное, родители говорят своим маленьким детям, когда хотят, чтобы они сделали что-то. Или наоборот, не делали.
В кухне сидел наш сын и смотрел мультфильмы.
– Не могу – сказал я извиняющимся тоном, за который себя ненавижу, – я записался к парикмахеру на 2 часа.
– Отмени.
Тон остался тем же.
– Отменить-то не проблема, – подумал я, – а смысл? Опять все наспех, в какой-то ненужной и противной суете. Две минуты неуклюжих движений и снова разочарование…
Еще и сын – в кухне.
– Ладно. Насильно мил не будешь – обиженно сказала ты, поднялась с дивана и вышла из комнаты.
– Да дело не в этом – уныло протянул я тебе вслед. Но ты уже не слышала.
Я стал собираться. С чувством, будто провинился и меня выгоняют из дома.
Но почему? Я ведь тоже тебя хочу. Но не так. Не здесь. Точнее, здесь, но не сейчас.
Точнее, сейчас, но только… Тьфу.
Из кухни раздавались звуки, похожие на удары и визг. На экране шел «Том и Джерри».
Кто кого лупил, мне было неизвестно, да и неинтересно.
– Купи мне имитатор.
Тон остался тем же.
Твое задание должно было вызвать у меня недоумение. Наверное, это уже нормально – заменять человека имитатором. А что поделаешь? Сын в кухне, мне надо в парикмахерскую. А тебе нужно «это».
…В секс-шопе никого не было. Потом понемногу тесное помещение начало заполняться людьми, будто мое появление здесь стало для них сигналом. Откуда-то сбоку появилась дородная блондинка и вопросительно взглянула на меня. Вопрос, судя по глазам, заключался в моей платежеспособности.
Потолкавшись, я нашел искомое. Их было много. Тонкие и длинные. Толстые и короткие. Розовые и черные. В упаковке и без. Какой тебе нужен, я знал. Сидя в парикмахерской, я получил от тебя СМС…
Блондинка подошла ко мне и осторожно спросила, что я ищу. Я показал. Ты ведь написала: «Такой же как у тебя». Я постарался найти похожий…
Дома никого не было. Я пошел в ванную и на всякий случай закрылся. Достал имитатор. Помял его. Ощущения были неприятные: холодно и скользко. Помыл с мылом в теплой воде, как и советовала блондинка. Как женщины берут его в рот, а некоторые, что снимаются в известного род фильмах, заглатывают целиком? После попытки сделать то же самое я даже проникся некоторым уважением к этим актрисам.
Я написал тебе СМС: «Мы тебя ждем. Я и ОН».
«Кто это «он»? – ответила ты – «Не шути. Мне это действительно нужно. Ты не понимаешь, дурак».
Я все понимаю, любимая. Я ВСЕ ПОНИМАЮ.
Ночью мы прижались друг к другу и упали в волшебную бездну. Мы летали по ней, как два самолета, пронзенных счастьем. То вверх, то вниз. То вправо, то влево. Падая в «штопор» и взмывая ввысь. Планируя и внезапно уходя в «петлю Нестерова»…
Имитатор остался там же куда я его спрятал – в верхнем ящике шкафа. Через какое-то время, месяцев пять-шесть, его нашел наш сын. Я объяснил, что это специальная палка из мультфильма «Том и Джерри» и выбросил.
САМАРИТЯНИН
Ночь. Улица. Фонарь… Дальше должна быть аптека. Но нет. Аптека примерно в 200 метрах отсюда. Мы сидим на лавочке и пьем пиво. Дрянное, теплое пойло из банок. Но оно нам кажется вкусным, сладким эликсиром… Точнее, мы не замечаем вкуса и отхлебываем для заполнения пауз.
Надо сказать, что их немного. Мы говорим, говорим, говорим. О чем? Не знаю… О прекрасном майском вечере, о молодости, о любви…
Я встретил ее случайно. Ехал с работы домой на своем видавшем виды «Опеле» и думал о деньгах. А, может, и не думал. Но подсознательно хотел, чтобы их было больше.
При подъеме на гору всегда сбрасываешь скорость. Поэтому я успел разглядеть ее, голосовавшую недалеко от парка Победы. Молодая девушка, хорошая фигура, длинные волосы. Но мне это все было не нужно. Нужны деньги.
Собственно говоря, я сам себе не мог объяснить толком свою жадность. Хорошая работа, неплохая зарплата, бонусы. Дома – красавица жена и сын. Ну, еще, правда, ипотека.
Я остановился. Девушка резво открыла дверь и впорхнула на заднее сиденье.
– Здравствуйте! Можно до поселка?
– Можно – буркнул я
– Спасибо!
Примерно минуту ехали молча.
А вы не самаритянин? – спросила девушка, улыбаясь.
Я с интересом посмотрел в зеркало. Монголовидное приятное лицо, лет двадцать-двадцать пять, белое платье, тонкая фигура, загорелые плечи. Бездна…
– Ну, конечно же, самаритянин, девушка. А как вы догадались?
Значит, денег не будет, подумал я и тут же забыл о них.
Мы въехали в пригородный поселок. Несмотря на то, что езды от него до центра города было минут двадцать, он все же считался окраиной.
Всю дорогу мы разговаривали с Юлей. Я, неожиданно для себя, пригласил ее прогуляться… Поставил машину на стоянку, взял пива, и мы пошли в дальние дворы, сели на лавочку возле новой девятиэтажки. Впереди нас простирался пустырь, а за ним лес. Красиво. Прекрасный майский вечер.
Я потерял голову. Ночь, улица, фонарь… Мы говорим, говорим, говорим. Несмотря на разницу в десять лет нам интересно. В ее глазах так много мудрости. И этот шрамик на щеке…
Потом были нечастые встречи. Посиделки в ресторанах. Деньги таяли, как снег поздней весной, но мне было наплевать.
Как-то все случайно произошло… Но по всем правилам классического романа: завязка,
экспозиция, кульминация, развязка…
Кульминация случилась на нашем профессиональном празднике, который, как обычно, с размахом отмечался в лучшем зале города. Я смотрел на всех этих начальников и гостей начальников и понимал, что мне очень хочется поскорее сбежать отсюда. От этих звезд эстрады, вип-персон, коллег и ломящихся от закуски столов. К ней. К Юле.
Но было нельзя. Как-никак организатор. Они не пьют и уходят последними.
Наконец все закончилось. Мы традиционно сели с Василием Ростиславовичем, директором фирмы-подрядчика, и выпили виски.
И тут позвонила Ты. Веселым голосом сообщила, что находишься в компании подруг в кабаке.
…Ты сидела посреди зала, как царица – среди каких-то клух. Я подсел, поздоровался, заказал бутылку коньяка, потом еще. В баре началась стриптиз-программа. Стриптизерша танцевала, потом неожиданно подошла ко мне и села на колени. Со мной это было впервые. Наверное, потому что я был в красивом белом костюме, который одевал только на корпоративные праздники. Так, для виду, потер ей спину. Она поерзала с минуту и ушла.
Взгляд Юли затеплился каким-то интересом … Мы поехали к ней домой. Оказалось, родители на даче.
Все началось в прихожей. Костюм был сорван, платье сброшено. В темноте белела ее изумительная фигура… Неистовые поцелуи и нервно рвущийся замок лифчика. Родительский диван и… фиаско.
Неумелые попытки. В конце концов девушка заснула.
Я сел на край дивана, закрыл лицо руками. Одел разбросанный по полу белый костюм и ушел.
Потом были еще прогулки, походы по кафе и ресторанам. Как-то поехали в сауну. Она согласилась только под предлогом, что мы просто попаримся… Естественно, разгоряченные, красивые и молодые, опьяненные, мы потянулись друг к другу. Но опять -ничего.
После этого как-то все сошло на нет. Развязка.
Мы еще созванивались, переписывались, и даже случайно встретились на рынке, когда она была с родителями: мамой -маленькой миловидной блондинкой и отцом– худощавым, стройным мужчиной средних лет с палочкой (Юля рассказывала про него – он был летчиком, потом заболел и получил инвалидность). Поздоровались, как случайные приятели.
Какие-то ангелы спасли меня … А ты вскоре вышла замуж. Счастья тебе и всем, кто находит свою настоящую любовь.
ШЕРШЕ ЛЯ ФАМ
Нам по шестнадцать. Мы чинно сидим на дне рождения у Руслана (Он же Руся, он же Рус, он же Остап). На столе бутылка полусладкого. Мама Руси не то, чтобы сильно разделяет взгляды партии на употребление советским народом алкоголя и чтит сухой закон – просто считает нас еще сопляками.
Унылость ситуации скрашивает присутствие двух одноклассниц Руса. Правда, говорят они также мало, как и мы, и, видимо, тоже чувствуют себя не в своей тарелке. Наконец, поняв, что скоро день рождения превратится в поминки, мама Руслана уходит. Из-под стола вынимается бутылка самогона. Дело идет на поправку, комнату постепенно наполняет атмосфера праздника…
Вдруг общее веселье прерывается громкими рыданиями. Именинник плачет. «Я люблю ее!» – через всхлипы кричит Рус, незаметно выпивший, как выяснилось, почти стакан самогона, причем залпом.
Надо сказать, что Руслан был парнем тихим, спокойным, положительным, упитанным, в общем-то, хорошим и до этого крепкие напитки не пробовавшим (это сейчас он стал грозным, большим и, в общем-то, нехорошим, способным спокойно выпить литр водки и более. Но это к делу не относится)
«Шерше ля фам» – говорил классик. «Ищите женщину» … В нашем случае искать
долго не пришлось. Просто Леночка, живущая в соседнем доме, не пришла. Его Леночка,
такая же тихая, спокойная, положительная и упитанная девочка, которую он одну хотел
видеть на своем шестнадцатилетии, вместо нас всех, вместе взятых… Ее не пустили родители (Рус как-то опрометчиво пригласил нас, чья хулиганская слава, правда, не без преувеличений, была очень широко известна).
Тогда я не понял этой истерики, этих слез. Плакать из-за девчонки? Фу…
Прошло много лет… Теперь я понимаю тебя, Руслан.
И мне даже не надо стакана самогона, чтобы закричать: «Я люблю ее!».
ТАТАРО-МОНГОЛЬСКОЕ ИГО
Кто придумал эту дурацкую поговорку: «Бьет, – значит, любит»? Наверное, казак какой-нибудь. Взять, к примеру, «Тихий Дон» Шолохова, там все про это сказано. Про казацкую любовь, про страдания, про побои, и про смешение кубанской крови с турецкой и про многое другое. Красиво сказано, жизненно, – читаешь, и понимаешь, что это уклад житейский, а не «бытовуха» какая-нибудь.
Отчим был татарин, никакой не казак. Но маму первое время поколачивал. Не сильно, -так, воспитывал. Любил он ее.
Последний раз с ним мы виделись на похоронах мамы. Я думал, что встречу опустившегося алкоголика и старика, но ошибся. Передо мной стоял худощавый высокий мужчина, немолодой, но и не сказать, что старый. Джинсовые куртка и штаны, обветренное лицо:
-Ну, что, Дим, летят еще над Волгой журавли?
Однажды он привез меня к бабушке Ане. Две недели мы ехали на поезде до Бугульмы к его родителям, около недели жили там, а потом он меня повез в большой волжский город. Зашел в квартиру, выпил чаю, похлопал меня по плечу, попрощался и ушел. С бабушкой ему было неуютно…
До поезда на Москву оставалось девять часов. Он гулял по городу, сходил в парк Победы, где стоит монументальная стела «Журавли», построенная по мотивам песни о душах солдат, превратившихся в птиц.
Надо отдать должное, Ильдар мне дал больше, чем родной отец. Научил разбираться
в радиотехнике – он все время что-то паял, крутил, копался в телевизорах, магнитофонах
и прочей электронной утвари. Как-то привез мне из командировки дорогой свитер и джинсы.
Одевшись в плащ, с папкой под мышкой, ходил в школу, и, представившись следователем, вызывал хулиганов из класса – советовал им оставить в покое Диму Кольцова.
И меня потом не трогали.
Познакомил с рок-музыкой. Все-таки играл на гитаре. Хорошо рисовал. В ванной
разрисовал стены рыбками. Сидя на унитазе, я любил разглядывать их, представляя себя
на море.
При этом бил маму, ходил к шлюхам, попадал в какие-то истории. Нигде толком
не работал. Потом, разбившись на машине (напились с приятелем, поехали к нему за добавкой, и, уходя от столкновения с МАЗом, врезались в дерево), получил инвалидность
и по поводу заработка особо не тревожился. Какая-никакая пенсия, иногда приносили что-нибудь починить. В общем, на стакан портвейна хватало.
Дрались мы дважды. Ильдар в очередной раз набросился на мать. Она была трезва.
Он нет.
– Димка! Защити меня от этого татаро-монгольского ига! – кричала мать, бегая по квартире от разъяренного отчима.
Была бы она пьяна, я б не стал вмешиваться. Привык. Ну, потаскает за волосы, потолкает, ударит несильно в живот. До крови все равно не побьет, любит все– таки.
Но она была трезва. Я был не в духе. Он – пьян.
От серии ударов отчим упал на диван, закрыв лицо руками. А я бил, бил и бил… Мама,
испугавшись, крикнула.
В полусне, прямо в тапочках, я вышел на улицу. У подъезда стоял какой-то капитан.
Он узнал меня, а я его нет. Мало ли народу пьянствовало у нас дома.
– Ты что в тапочках?
Я рассказал. Домой он пошел вместе со мной, предварительно сходив за водкой.
На следующий день отчим, гладя старым утюгом штаны на ковре, спросил:
– Тебя сейчас отмудохать или потом?
Я делал уроки.
– Все равно.
Но он меня не тронул.
В следующий раз были пьяны все: мама, отчим и я, старшеклассник. Литровая банка
слаборазведенного спирта – это штука, посильнее «Фауста» Гете. Ильдар был в привычном состоянии агрессии, таскал сестренку за волосы, матерился на маму, и что-то обидное сказал мне. А, может, и не обидное, – от выпитого я находился в состоянии прострации.
Нападения он не ожидал, но стойко выдержал все мои удары, закрывшись в боксерскую защиту. На атаку я израсходовал все силы, которые у меня были. А после крепкого спирта их было явно недостаточно для серьезной драки.
Ответная серия хуков не заставила себя долго ждать. От бессилия я не мог поднять руки.
«Ну ты и уделал меня вчера, Димка!» – смеясь, и глядя на мой лиловый фингал, сказал он на следующий день.
Маму он больше не бил.
БАБАНЯ
Я не верю, что тебя нет… Беру телефон, чтобы позвонить тебе. Я помню твой номер наизусть, пальцы сами набирают его, – по мышечной памяти, вслепую. И тут же сбрасываю.
Надо привыкать, что я никогда не смогу больше поговорить с тобой… К тому, что тебя нет. Моей Бабани.
Ты проработала 40 лет на одном и том же месте – табельщицей на советском заводе. Это серо-мрачное здание в центре большого волжского города стоит и по сей день. Принадлежит некоему капиталисту. Точнее, принадлежало. Центральное место приглянулось другому капиталисту, в результате чего прежний владелец оказался в тюрьме, где потом и повесился
.
Одно время ты тоже была «капиталистом» и имела небольшой процент акций своего
завода. Покуда кто-то не бросил клич, что акции нужно продавать, дабы они не превратились в обычные бумажки. Возможно, акции скупались как раз по инициативе того, кто положил глаз на прибыльную недвижимость. Впрочем, это неважно. Ты поверила, продала акции.
В первый раз тебя вычеркнули из списков, и ты осталась без новогоднего подарка.
Но, слышишь, на заводе не забыли о тебе. В архивах осталась запись о годах и месте
работы, о дате ухода на пенсию. В общем, все, что было необходимо для выдачи денежной помощи на твои похороны… Десять тысяч рублей.
Когда мы переехали в далекий приморский городок, ты не раз приезжала меня навестить. Мы гуляли, играли, ходили на речку. Потом ты еще приезжала ко мне, но уже после развода. Останавливалась у отца, который жил этажом выше у тети Лиды и общалась со мной, как ни в чем не бывало. Дети не виноваты, часто говорила ты…
Я часто огорчал тебя. Ломал игрушки. Долго не ложился спать. Бегал на речке по сплавным бревнам. Завел собаку. Когда у тебя кончалось терпение, ты замыкалась в себе и не разговаривала со мной. Мне было мучительно больно. Я просил прощения. Ты прощала, но не сразу.
Больше всего ты жаловалась на самолеты. Чтобы добраться до нашего военного городка, тебе приходилось восемь часов проводить в небе. А у тебя было давление. И через какое-то время ты перестала к нам приезжать. Я скучал и часто принимал за тебя похожих старушек, бредущих вдалеке. «Бабаня!» – бросался я за ними.
Когда я немного подрос, мама стала отправлять меня на лето к тебе. Обычно она поручала меня какому-нибудь офицеру, ехавшему в том же направлении. С этими офицерами на поезде я ехал до Хабаровска, там мы садились на самолет. В Москве меня встречал двоюродный брат отца и сажал на поезд до большого волжского города. Дорога назад была такой же, только наоборот. Мама никогда со мной к тебе не ездила.
Однажды я приехал так надолго, что ты определила меня в детсад. В отличие от нашего зеленого деревянного барака с облупившиеся краской, он находился в большом кирпичном здании с огромными окнами. Внутри было сухо и тепло, а на территории – чисто и уютно.
К тебе я приехал вшивым. И меня постригли на лысо. Парикмахерша, в процессе стрижки, неодобрительно смотрела в твою сторону и, заканчивая, шепнула мне:
– Обязательно скажи маме, что у тебя вши.
Я кивнул.
В новый детсад я пошел лысым. Меня дразнили: «Лысая башка, дай пирожка!» Я не обижался.
Потом, значительно позже, я понял, что все, что ты делала для меня – это было из-за
большой любви. Когда я переехал жить к тебе, ты постоянно бегала вокруг меня и предлагала: «Поешь то, поешь вот это, одевайся теплее, возьми денежек», я раздражался. Все-таки мне было уже 20 лет… Но понимал, по-другому ты не можешь.
Своего мужа, моего деда, ты тоже любила, но давно. Потом любовь переросла в привычку и заботу. Он работал сварщиком на том же заводе, что и ты, часто брал «левые» заказы и ездил на рыбалку. Привозил раков, сваливал их в ванную, они лениво ползали по дну, флегматично шевеля усами. Но еще чаще привозили его самого, пьяного в стельку. Ты молча укладывала его спать и потом два дня не разговаривала с ним. Дед психовал, подбегал к тебе и, махая руками перед лицом, кричал:
– Ну что ты молчишь!
Ты уходила на кухню и готовила ему еду.
Отношения между вами были такими, что соседи недоумевали, как вы могли жить
вместе. Дед, – всегда боевой, задиристый, рубаха-парень. В войну был разведчиком. И ты, – тихая, неприметная, стеснительная и всегда опасающаяся общественного мнения – «а что люди скажут?».
Мой приятель, сосед снизу, студент строительного техникума Олег, как-то спросил: Слушай, а твоя бабушка знает, что такое секс?
Я задумался… Олег тоже. Через несколько секунд Олег вышел из задумчивого состояния (думать он не любил) и сделал вывод:
– Значит, они твоего батю случайно зачали. Во сне.
Я хотел поспорить с Олегом. Нет, «неслучайно». Мой отец родился в твоей большой любви, которую ты, после его смерти, перенесла на меня. Но не стал. Лопух он, этот Олег, что и говорить.
Уверен, где-то там, далеко, тебе сейчас хорошо. Намного лучше, чем в последние годы, когда ты была одна, без родных, без близких, без друзей…
А я не мог помочь тебе, потому что был далеко.
Прости.