2
Странно, что они не слышат.
Хотя как, чем? Ногами, спиной? Да и как меня услышать, я сам себя не слышу — движения мои тихи. Они беззвучны — и нет таких приборов, локаторов, эхолотов, нет такого уха, чтоб уловить эти безупречные движения, это идеальное скольжение. Моё скольжение или скольжение меня? — не важно, важна суть, а суть есть истина, которая в вине, шучу-шучу, алкоголь не употребляю ни в каком виде и ни под каким предлогом, лишь если это не предлог, а деепричастный оборот. Шучу опять — не пью вина вовсе.
Можно было бы направо — там пляж. Но это не для меня — скучно. Шум, дети брызгаются, сёрфингисты пыжатся, нет, спасибо, не надо. Налево свернём — и за остров, дальше норд-норд-вест. Здесь резко становится глубже, дно круто катится под откос, и холодней — северное Калифорнийское течение, вот нам как раз туда.
Подальше от торных троп, ржавых контейнеровозов, заплатано-брюхатых корыт, ползущих в Лонг-Айленд. Там — в порту — контейнеры до небес, портовые краны, или портальные? — это те, с ногами и клювом. Рядом аэропорт — ревут чёртовы боинги, каждую минуту туда-сюда, взлёт — посадка. Взлётная полоса перпендикулярна воде, пляжу, Санта-Моника, если не ошибаюсь. Каждую минуту (буквально, я не шучу) крылатая железная бочка с сотней-другой потенциальных смертников на борту с надсадным рёвом и грохотом, кряхтя, набирает высоту и проносится так низко над водой, что можно даже рассмотреть обречённые лица в иллюминатарах. Жуть. Не лица — шум, на лица мне плевать.
Нет, туда, направо, не надо.
Нам подальше от обманчивой радуги переливчатых нефтяных клякс, вверх-вниз так плавно на океанских бицепсах, мощных и серо-зелёных. На них же (бицепсах) прочий мусор — что там? Пластиковые бутылки, этого добра больше всего, любого калибра — от крошечных на два глотка до пузатых бутылей на пять пинт. Деревянный хлам, сучья-стволы побелевшие от соли, стёсанные обмылки, трупы деревьев — даже не трупы, а так — мумии. Много трухи, беглые пляжные буи — рыжие, пенопласт вперемешку с бурыми лентами водорослей, эти уже гниют, воняют. Обрывки рыболовных сетей, в них дохлая рыба, дельфины, пеликаны, альбатросы — от этого вонь вообще невыносимая. От этого лучше держаться в стороне. Это лучше обойти.
Иногда такой мусор сбивается в целые помойки. Сотни квадратных метров мусора. Тогда вся помойка плавно качается (вверх-вниз) на серо-зелёных бицепсах. Открытый океан, вода и небо. И вдруг — помойка. И вверх-вниз, вверх-вниз. Как вам такая картина?
Не очень, да? Вот и мне тоже. Так что, наш курс — норд-вест.
3
Сейчас будет скучно, читатель, прости меня, буду краток — лишь голые факты:
По данным Международной Ихтиологической Ассоциации (МИА, штаб-квартира а Беркли, Калифорния, председатель профессор Джордж Буржесс) ежегодно в мире регистрируется около ста случаев нападений акулы на человека. Из них 10-15 летальных.
Мне совершенно непонятно, за что профессор Буржесс получает свою председательскую зарплату — все эти цифры полная чушь. Страны третьего мира, Латинской Америки, Карибского бассейна, Океании просто не сообщают об этих случаях, из страха отпугнуть туристов — у них ведь там кроме пляжей и пальм никакой экономики.
Так что истинное число человеческих жертв на самом деле гораздо выше и хотя я вовсе не собираюсь писать апологию, справедливости ради должен сказать несколько слов в защиту акул.
Убеждённых, закоренелых акул-людоедов крайне мало, если уж на то пошло просто-таки ничтожное количество.
И дело тут вовсе не в человеколюбии (в данном случае это слово вообще звучит двусмысленно) а в элементарной диетологии: человек как пища крайне вреден для здоровья. Концентрация белков и жиров, не говоря уже про углеводы, просто ужасает — среднего калибра купальщик сравним с обедом из дюжины порций фуа гра, пол-литровой крынки сметаны и киевского торта на десерт. Прибавьте к этому практически неперевариваемый скелет и вы получите приблизительную картину.
Так что акула-людоед — это что-то вроде маньяка, серийного убийцы. Психа-одиночки. Одним словом — аномалия.
Несчастный случай — я бы именно так классифицировал подавляющее большинство трагических инцидентов между акулой и человеком.
(Читатель, потерпи, я уже почти закончил, два слова и всё).
Дело в том, что процесс охоты акулы, в принципе, можно разделить на три последовательных этапа: обнаружение цели с помощью электромагнитных сенсоров, ну это где-то километр или чуть больше.
Затем — при приближении — определение на слух и на нюх, насколько цель съедобна.
Ну а финальная стадия, то есть, собственно, атака, — здесь акула использует зрение.
Поэтому в мутной воде, даже с близкого расстояния, запросто спутать какого-нибудь незадачливого сёрфингиста в чёрном термокостюме с тюленем или морским котиком. Кстати, и на запах они практически неразличимы.
4.
Яхта класса «Цунами», 47 футов, мотор — сдвоенный Меркрузер почти девятьсот лошадиных сил — если на всю железку — летит как песня, под семьдесят миль. Название, правда, Литвяку не нравилось. Он сам как-нибудь по-другому назвал, но это он — Литвяк, а Барк особым вкусом никогда не отличался. Да и умом тоже. Везёт засранцу и всё, даже последний развод — как с гуся вода. Все были уверены, что эта стерва Джилл урвёт кусище будь здоров. Не тут- то было — оказалось, у них был брачный контракт и Барк отделался малой кровью — пять миллионов и халупа в Вермонте.
Литвяк сидел на носу с бутылкой пива, стекло нагрелось от рук и солнца, он сделал глоток, поморщился и неприметным жестом уронил бутылку за борт. Пекло страшно. Но идти на корму под навес не хотелось. Хотелось пить. Ледяное пиво было в холодильнике на корме, под сиденьем. Там же, под сиденьем, в соседний ящик, набитый льдом, Барк прятал плавники. Отрезал раскалённым ножом (в этом был какой-то смысл — в раскалённом ноже, но Литвяк не запомнил) и убирал в лёд. Рыбу, ещё живую, Барк цеплял багром и перекидывал за борт. Вся палуба на корме была скользкой от крови. Босые ноги Барка тоже были в акульей крови. Он поскальзывался иногда и каждый раз при этом похохатывал, приговаривая: Вот тебе, бабуля, акулий супчик!
Первой попалась небольшая, фута четыре всего, тигровая акула. Ещё было свежо, раннее утро и Литвяк, с неуклюжим азартом неофита только мешал, кричал что-то неестественно зычным голосом, вроде подбадривал, а Барк, уткнув подбородок в мясистую грудь, с мрачным сладострастием неспешно крутил барабан катушки. Удилище гнулось дугой, леска звонко ныла, Барк натужно сопел. Литвяк ожидал какого-то необыкновенного улова и был разочарован размером рыбы. Всего четыре фута… Барк ловко вытянул тигровую на корму, перехватив удилище в левую руку, хряснул акулу бейсбольной битой по голове, тут же оттяпал плавник и убрал его в лёд. Зацепив багром оглушённую рыбу (из раны на спине кровь просто хлестала), выкинул её за борт, обрызгав лицо и рубашку Литвяка вонючей кровью. —Вот тебе, бабуля, акулий супчик! — заржал Барк, — Сейчас начнётся, только держись! Я тебе обещал — не пожалеешь.
Литвяк уже пожалел. Дальше всё становилось только гаже. Барк орал, вытягивая очередную акулу, приказывал Литвяку помогать, кричал — так её суку, ну-ка тресни ей промеж глаз колотушкой! Литвяк бил, промахивался, бита чавкала о рыбье тело, Барк ржал, выхватывал из его рук биту и ловко всаживал — хрясь! — в акулий череп. Раскалённый нож — плавник в лёд. Крюком за брюхо и в воду. Литвяка мутило. Ноги скользили по слизи и крови. Он молил бога прекратить эту пытку, отогнать акул, сделать хотя бы перерыв. Бог не бог (Литвяк на всякий случай сказал спасибо, глянув вверх), но клёв прекратился. Барк посмотрел на часы, сказал — перекур, часов до двух можно расслабиться. Нормально, мы как раз перекусим, а уж после со свежими силами покажем им… И начал жевать сэндвич, капая на себя соусом. Литвяка чуть не вырвало.
Он достал пиво и боком протиснулся на нос, неудобно скрючив ноги сел на палубу и, стараясь не слушать трёп Барка, зажмурился. От солнца резало глаза, Литвяк утром спросонья забыл очки в машине и теперь щурился и моргал, вытирая слёзы тыльной стороной руки от которой кошмарно воняло рыбой. Ему казалось, что всё вокруг воняет рыбой — и пиво, и доски палубы, да и он сам. От тёплого кисловатого пива пить хотелось только сильней, он выкинул недопитую бутылку за борт — сейчас забота об экологии выглядела просто ханжеством. Какая к чёрту экология?! Ещё он подумал, что вряд ли в ближайшем будущем сможет есть рыбу и не зная чем себя занять принялся тоскливо разглядывать горизонт. Там не было абсолютно ничего — лишь небо и вода. Наступил штиль и яхта казалась неподвижной, впаянной в серо-зелёную гладь океана. На самом деле они лениво ползли, дрейфовали на север, точнее норд-вест, влекомые северным Калифорнийским течением.
Вдруг яхту чуть тряхнуло, словно она днищем зацепилась за мель. — Это что? — Литвяк вздрогнул от неожиданности. — Чёрт его знает, — удивлённо отозвался Барк с кормы, перегнулся через борт, — тут глубина полторы мили… может на сеть наскочили… или буй… Литвяк тоже стал всматриваться в воду, ему стало не по себе, тревожно что ли, от ощущения, что под ним эта тёмная бездна, почти бездонная — полторы мили! — и какие там в этой бездне монстры и твари водятся, какие острые рифы и коварные скалы — одному богу известно. Ему уже стали мерещиться мрачные гигантские тени, скользящие в зелёной тьме, таинственные и страшные как в детских кошмарах. Он сплюнул сухой слюной в воду и пробормотал: Что б ещё хоть раз… В этот момент яхту качнуло, Литвяк вцепился в борт, выругался, резко развернулся и крикнул Барку. Вернее, хотел крикнуть, слова застряли в горле и он лишь прошептал тихо — господи… Гигантская рыбина, взорвав воду фейерверком брызг и пены, вылетела справа от кормы и, описав дугу, снесла Барка мощным ударом за борт. Барк падая, взмахнул руками, жутко заорал. Литвяк в каком-то оцепенении не мог двинуться с места, лишь привстал и вытянул шею. Он видел, как Барк пытается выкарабкаться, цепляясь за борт, и как внезапно прямо под ним забурлила вода. Тут Барк заорал ещё страшнее, на секунду показавшись почти по пояс, словно кто-то невидимый и мощный приподнял его из воды. Литвяк увидел огромную серую тушу, полуметровый спинной плавник и зубы, острые треугольные зубы, пасть, похожую на капкан. И из этого капкана торчал орущий Барк — акула ухватила его поперёк туловища. Барк захрипел, изо рта брызнула ярко-алая кровь и залила грудь. Судорожные руки обречённо пытались разжать пасть акулы, уже вяло, кровь текла в воду и вскипала розовой пеной. Безумные глаза на всё лицо — это было последнее, что увидел Литвяк и что запомнил навсегда.
5
Та яхта называлась «Марлин Монро». Глупое название, вроде дурацкой шутки — марлин, если кто не знает, это рыба, отряд окуневых. Монро — это… ну это, впрочем, знают все.