Перед вами публикация стихотворений моего друга и соратника по «Веку перевода» Андрея Владимировича Кроткова – журналиста, прозаика, поэта, переводчика поэзии с английского и французского языков. Родился, живет и работает в Москве. Переводил стихи Роберта Сервиса, Редьярда Киплинга, Джона Мейзфилда, Льюиса Кэрролла, Кларенса Денниса, Эндрю Бартона Патерсона, Артюра Рембо, Стефана Малларме, Шарля Бодлера, Франсуа Коппе и Жоржа Роденбаха.
Переведенный Кротковым «Пьяный корабль» Рембо, по мнению Евгения Витковского, – лучший из переводов, появившихся в постсоветское время.
В одном из ближайших выпусков «Антологии» я опубликую переводы Андрея Владимировича, но в этой подборке поэта мне хочется познакомить вас с его собственными стихами, написанными за последние полгода.
Вадим Молодый
НА БЕРЕГУ
Навязчивость зимы пока легка.
Бредущий пешеход – не больше точки.
По берегам прозрачны оторочки
Стеклянного пришитого ледка.
Вода черна. Воздушны облака.
Трезвон ветвей в хрустальной оболочке
Чуть слышен. Глуховатые звоночки
Уносит ветер. И дымит река.
Слегка продрогший в поднебесной яме,
Таращится на небо полыньями
Дремотный пруд. Пушистою каймой
Искрит чертополох заледенелый.
И тянет тополь полуоблетелый
Пустые пререкания с зимой.
2012
ТАЙНИЦКИЙ САД
Пусть оттепели ставят на зеро –
Обмакивая в ночь своё перо,
По серому зима слагает белым;
Зачёркивает сплошь, перечитав,
И, выдержав побуквенно устав,
Не хочет грезить чёрным переделом.
День – беглый мимолёт; царюет тьма;
Томятся, зябко кутаясь, дома;
Сад вываян из зыбкого фарфора;
Замаслится и загрубеет наст –
И шубу в феврале цыган продаст,
А марту голубеть ещё не скоро.
Пускай бегущий по делам продрог,
Пускай густеет месиво дорог –
Недалеко до ближней глухомани;
А бровка склона древнего пуста,
И наглухо заложены врата,
Которыми сходили к иордани.
Забыв про посвист излетевших пуль,
Косится вниз миланский машикуль;
Вороний гомон взвинченно-голодный;
За пустоглазьем не узреть лица,
И бродит тень казнённого стрельца
От Беклемишевой до Водовзводной*.
2012
__________________________________
*Беклемишева/Беклемишевская башня – угловая юго-восточная башня Московского Кремля. Водовзводная – угловая юго-западная. Между ними пролегает южная стена, выходящая фронтом к Москве-реке. К стене изнутри примыкает Тайницкий сад.
ПЯТЬ УГЛОВ*
Чёрной тушью будет не проще ли
На скрижаль плеснуть – без затей?
Пять углов на крошечной площади.
Пять тропинок.
И пять путей.
На скамейке,
Как на завалинке,
Впалоротого детства яд,
Перешить на смокинги сталинки
Попытавшийся невпопад.
И шалманом
С Подколокольного,
Воронцовым Полем пыля,
Хитрованы – отродье Смольного,
Нововыкормыши Кремля.
Десять лет прорезвились около,
Да не поняли мы – малы –
Что от взгляда
Святого доктора
Распадаются кандалы.
Покидали портфели наземь, и –
Пачку «Шипки»
Всю по рукам.
Проходными от прогимназии
По заплёванным тупикам,
Перелазами и поднырами,
С заговорами, без креста…
Отчего же глядите сирыми,
Обобрав себя дочиста?
Как бы в землю ни гнуло – выстою,
И глаза возведу к окну,
И сугроба коркой зернистою
Освежусь и охолону.
Околотками развезённая,
Обеспамятев за века,
Не суди, слобода Казённая,
Ты неузнанного сынка.
2013
___________________________________
*Пять Углов, или Лялина площадь – московский аналог петербургских Пяти Углов. На неё выходят четыре переулка – Большой и Малый Казённые, Лялин и Барашевский. Расположена недалеко от Курского вокзала.
ПАЛОМНИКИ
С утра заморосило, как назло. Ступая между груд пивных бутылок, шли по дорожке – глину развезло, как мокнущий в предбаннике обмылок. Затем унылых попрошаек строй стрелял глазами и крестился мелко; название – от слова «переделка» – казалось издевательской игрой, и клацала промасленная стрелка, и воздух был раздрызганно-сырой. Попадали расставленные вехи, как будто посшибал их лиходей. Посёлок, посеревший от дождей, насупленно глядел из-под застрехи. Налево от обители, скользя по склону к пробензиненной и пенной речушке, недостроенной вселенной лежал погост. Без ужаса нельзя глядеть – что избочась, что исподлобья – на спутанный ветрами вертоград, зубастость непокрашенных оград, отделанные птицами надгробья. А дом был там – за полем, за рекой, где развиднелся робко и пунцово кусочек неба по-над Одинцовом, до коего почти подать рукой. Мы не вошли в святилище поэта, от мелких впечатлений утомясь, дабы преследовавшая примета – войти в недобром духе – не сбылась. Как водится, поэта помянули, найдя уютный стол на бугорку – и капли поминальные сплеснули, и лыко не поставили в строку. И, наблюдая головокруженье обвислых туч, как мокрых одеял, ругали серый день Преображенья: зачем фаворский свет не воссиял?
2013
ОТТЕПЕЛЬ
Безмолвный снег. В себя утоплен
Сугроб, раскисший невпромес,
И плотно серый холст прикноплен
К пустым подрамникам небес.
Уплачены габель и талья,
И, сам себя приговоря,
Невнятным эхом предфевралья
Бубнит остаток января.
Набычась тяжко и недобро,
Зима не хочет падать ниц,
И бесы отступают в рёбра
Из исстонавшихся ключиц.
Но зря зиме мы пишем в минус
Убытки от её щедрот;
Сперва забрав своё навынос,
Она сторицей долг вернёт.
Ей тошно повторять длинноты
Наперекор и впереруб;
Роняет наледь капли-ноты,
Звуча, как строй органных труб.
И, втуне предаваясь буйствам,
Бросая в бреши холода,
Своим последним богохульством
Зима неистово горда.
Оглохший регент перед хором,
Лишаясь в оттепель ума,
Она унылым мародёром
Обшаривает закрома;
Силком затянутая птица,
Биясь, висит на волоске,
И запань вешняя дымится
В её простреленном виске.
2013
ВАЛДАЙ
Загустевшие в небе пары
Мелкой дробью стучат по железу.
Плоский город с пологой горы
Подкатился к урезу.
Крупнозёрный злачёный лоток
Мелкой копанки тянется, тяжек.
И ручейник играет в опавший листок
Шевелением сяжек.
Тишиной одержим,
Лес теснит краснокорые сосны к болоту.
Непроглядно глубок крутоярный Ужин,
Отразив позолоту.
Кружит посолонь омут, губительно чист.
Звон подёнок невнятен.
И в упор потрясённо глядит стрелолист
Парой угольных пятен.
2013
АКВАРИУМИСТ
Заглядывая пристально в орбиты
Ни разу в жизни не смигнувших глаз,
Он – тихий сухопутный водолаз –
Не требует ни зрителей, ни свиты.
Кормами плотно ларчики набиты.
Жужжит компрессор, нагнетая газ.
И, словно ветхий бабушкин матрас,
Полосками колышут гидрофиты.
Блаженствуя, как преданный кощей,
Меж гуппи, меченосцев и скалярий,
Частицами чешуйчатых мощей
Он пополняет влажный реликварий.
В стеклянный лабиринт втесняясь бочком,
Он истово орудует сачком,
Не отрывая от питомцев взгляда;
Владыка царства безъязыких рыб,
Он – Ашшурбанипал, Сеннахериб
И Саваоф. А прочего не надо.
2013
МОСТЫ
Пусть помыслы бегущего чисты,
Пусть беженцы обласканы судьбою –
Привычно в отступленьи за собою
Сжигать мосты.
Костры Батыя блещут ярче звёзд?
На пятках кавалерия Мюрата?
Есть супостат иль нету супостата –
Сжигают мост.
Который год, который век подряд
Звучит приказ напористо и яро:
Тряпичный факел и ведро соляра –
Мосты горят.
И возглашают пламенное слово,
Ликуют, отбежав на полверсты.
…Кто вслед за ними наведёт мосты,
Чтоб жечь их снова?
2013
МЕДИТАЦИИ
Округу по колено замело,
И всё ещё метёт… Проснуться, что ли?
Охота пуще воли и неволи.
Засохли на тарелке профитроли,
И под кадык почти что подвело
Дурную смесь из тяжести и боли.
Прошаркать в кухню, в простоте святой
Ступни не отдирая от паркета;
Припасть губами к кружке, налитой
Заранее. Когда-то кто-то где-то
Зачем-то завещал обычай тот
Для поправленья тела, купно – духа.
Расправилось отлёжанное ухо.
Непоправимо выросший живот –
Досада, но, конечно, не проруха.
Как мысли перепутались с утра
В предощущеньи новых невезений!
Побольше причинённого добра
Отечеству – поменьше угрызений
На совести. Давно уже пора
Стряхнуть долой остатки вялой лени,
Засыпать горстью в кипяток пельмени,
О вредности которых доктора
Неутомимо пишут бюллетени.
Снаружи стужа, а в дому жара.
Быть Гулливером среди карл и гномов –
Занятное, конечно, ремесло…
А в голове, как пара метрономов –
«Обаче», «суть», «понеже» и «зело».
Переобуться, чтоб не повело,
Собрать бонмо, отписки и изыски,
От дёсен отлепить комок ириски,
Брезгливо вылить выдохшийся виски,
Согреть в руках «Медок» или «Мерло»,
Цветами обложить все обелиски,
Застраховать вложения и риски –
И в панике помыслить о прописке:
Отечество ль нам Царское Село?
2013
ПАМЯТНИК*
Неотысканный, вечно бренный –
В закутке за глухим двором.
Востроносый твой лик надменный
Смотрит в окна братних хором.
Словно с вызовом: режь и мучай;
Словно чуя смерть впереди.
И о доблести злой, гремучей –
Стих, прорезанный на груди.
И дивится дура-обитель
Через улицу прямиком,
Как напыжился небожитель
С птичьим задранным хохолком.
Словно пайки сырую корку,
Целиком тебя заглотав,
Укрывает стылую норку
Старокунцевский кенотаф.
Спорить не с кем, и мыслить нечем.
Плечи втянуты, двор пустой.
И стыдливо увековечен
Ты солянскою суетой.
2013
______________________________
*Московский памятник О. Э. Мандельштаму поставлен на углу улицы Забелина и Старосадского переулка, напротив церкви Владимира в Старых Садах и Ивановского монастыря. Рядом расположен дом, в котором бесквартирный поэт останавливался на квартире брата – Александра Эмильевича. Старокунцевский кенотаф – символическое надгробье поэта на московском Старокунцевском кладбище, рядом с могилой Надежды Яковлевны Мандельштам.
МОСКОВСКИЙ РУБЩИК
Карандашик за ухом и беретик с пимпочкой.
Фартук перемазанный, куртка несвежа.
И топор захватанный стылой кровью выпачкан,
И на сальном противне два больших ножа.
Сложена гармошкою злая беломорина.
По-наполеоновски руки на груди.
Всё давно нарублено, всё давно спроворено.
Дамочки с кошёлками – ну-ка, подходи!
Выбрано и взвешено, и ручища крупная
На бумагу серую ляпает цифирь.
Что вчера запретное – то теперь доступное.
Гордо смотрит гоголем чудо-богатырь.
Словом перекинется с пышною девахою;
Лыбится и прыскает, ножички точа.
Кабы одарить его красною рубахою –
Вылитым казался бы палачом над плахою,
Есть неуловимое в нём от палача.
Очередь недолгая, ловко дело спорится.
Любо бессловесному после немоты
Малость покуражиться и похорохориться.
Что сегодня шуточки – то вчера кранты.
2013
ПЕРЕУЛОЧКИ*
Трёхголосые причитанья
Больше вытерпеть не могу.
Переулочные скитанья
Бегуна, что убрёл в тайгу,
Предпочту – и тайком, и явно,
Пусть на угли ляжет зола.
…С Подкопая, Петра и Павла
Раскричались колокола.
Побреду – вроде как при деле,
Ударяясь скрытно в бега –
От филипповской цитадели
До хитровского утюга,
Вторя бронзовым подголоскам,
Слыша оклики дурачков,
Трёхсвятительским и Хохловским
На Девяткин и на Сверчков,
Под колпачное рукоделье,
Под трезвон петровских вериг,
В златоустинское ущелье,
На распахнутый материк,
Где брусчатку не давят танки,
Где о Боге не говорят,
Где под мутным взглядом Лубянки
Распластался Охотный Ряд.
2013
________________________________
*Упоминаются детали топографии старой Москвы: 1) Подкопаевский и Петропавловский переулки возле улицы Солянка, 2) дом-замок в романском стиле чаеторговца Филиппова на Яузском бульваре, 3) остроугольный дом-утюг на Хитровской площади, 4) Трёхсвятительский и Хохловский переулки возле Покровского бульвара, 5) Девяткин, Сверчков, Колпачный, Петроверигский и Большой Златоустинский переулки рядом с улицами Покровкой и Маросейкой, 6) Лубянская площадь и начинающаяся от неё улица Охотный Ряд.
ПРИГОРОД
Слепой буран засыпал споро
Сплетенье тропок и дорог.
В верхах недвижимого бора
Шумит восточный ветерок.
Река в узорах чёрных трещин –
Ледок по оттепели слаб.
И снег нападавший закрещен
Следами от вороньих лап.
Холодноватые пустоты
Чащоба тянет за спиной.
Клочок осенней позолоты
Пристыл на ветке ледяной.
Земля бела, как маска мима.
Жасмин присыпанный поник.
В овраге бьёт неутомимо
Незамерзающий родник.
Как будто рядом нет столицы –
Бредём в заснеженном краю.
И с криком жадные синицы
Садятся на ладонь мою.
2013
НА РАССВЕТЕ
С утра стучит соседкина клюка –
Не спится ей, гуляет ранним часом.
Откуда-то несёт горелым мясом –
Как будто рядом жгут еретика.
Гремит мусоровоз. Ни ветерка.
Восход обтянут розовым атласом.
В окошке кот отпетым ловеласом
Глядит на проходящих свысока.
Устроиться на маленькой голгофе
С удобствами, уныло бормоча
Под нос проклятья; отогнать грача,
Скакнувшего в проём ворюгой-профи;
Глотнуть из чашки бархатного кофе,
И прикурить от первого луча.
2013
ПЕРЕЕЗД
Топочут семенящие шажки,
Паркет исчерчен метками резины;
Повсюду свёртки, короба, корзины
И странно угловатые мешки.
Хозяин утирает потный лоб,
Устав, как шашка, рвущаяся в дамки;
Носильщики накидывают лямки
И волокут старинный гардероб.
Чернильница, разбитая в куски,
И серой пыли скатанные комья…
Мгновенье бездомовья-междудомья
Лишает сил наплывами тоски.
Бесскатертность раскрытого стола –
Как пустота покинутого улья.
Что каторжники связанные – стулья.
Последними выносят зеркала.
Набито в тесный склеп грузовика,
Обзаведенье сгрудилось, как брёвна,
Лишь ручка щётки высунулась, словно
Молящая о помощи рука.
Домашняя интимность нараспашку
Бесстыдно оголилась для зевак.
И бесприютен мыслей кавардак –
Что, поменяв жильё, даёшь промашку.
В пустые стены через много лет
Вернулось заблудившееся эхо.
И донимает странная утеха:
Отрезано – назад дороги нет.
2013
ЛОТОВА ЖЕНА
Как часто безразлично простакам
Исчезновенье жестов, слов, привычек –
К тускнеющему прошлому отмычек,
Ко всем его заржавленным замкам.
Не вычистить песком жаровни медь,
И сахар в кухне не стащить без спросу,
И с табаком турецким папиросу
В затейливой машинке не свертеть.
Не взрезать костяным ножом ни книгу –
Набитую словами пустоту –
Ни хлеб, по-деревенски к животу
Прижав холстиной взятую ковригу.
Попрятались в неведомый затвор
Друзья – вдевалка, нитка и иголка,
И абажур оранжевого шёлка,
И в узкой рюмке приторный кагор.
Ушли певучий глиняный кувшин,
Слоны удачи в семихвостой гамме,
И телефон с оленьими рогами
И проводом длиною в пять аршин.
И теннисным мячом словесный клок
Летит от остолопа к остолопке;
Всё, что нельзя добыть нажатьем кнопки –
Заметено, как мусор в уголок.
Боимся оглянуться мы, дабы
Не разделить судьбу супруги Лота.
…Торчит, как из-под пятницы суббота,
Минувшее в обличии судьбы.
2013
НА ПАЛУБЕ
Забавный старый теплоход,
Подрагивая дряхлым телом,
Идёт по стиснутым пределам
Кувшинковых текучих вод.
Надстройка палубы груба.
Он тарахтит неутомимо,
И ровные колечки дыма
Вымётывает вверх труба.
На маленькой смешной волне
Покачиваясь, словно утка,
Он полон здравого рассудка,
И победителен вполне.
Его тупой курносый нос,
Пыхтя, расталкивает хляби,
И серым покрывалом ряби
Под ветром взыгрывает плёс.
Что колоброд и лиходей,
Гордится мощью молодецкой
Трофейный дизелёк немецкий
Силёнкой в сотню лошадей.
Считая вспять порожки лет,
Я начинаю запинаться.
Россия. Август. Мне семнадцать.
В руках студенческий билет.
Ты что, душа, невесела?
Засаду чуешь или пулю?
…Я еду хоронить бабулю.
Она намедни умерла.
2013
НЕСПЯЩИЙ В СТОЛИЦЕ
Бьёт мороз, а на стекле
Нет морозного рисунка.
Время тянется, как струнка,
Время нежится в тепле.
И недвижимо повис
Синим слоем дым табачный,
А набросок неудачный
Хитро скалится, как лис.
Город спит, и люди спят.
Неуклюжий, как подстрочник,
Безнадёжный полуночник
Оказался невпопад,
Словно призрак, на борту
Пароходика ночного;
Вспыхнув искоркою, слово
Угасает на лету.
Всё отчётливей, ясней
Неспособное присниться,
И Ночная Колесница
Распрягла своих коней.
Кот-гуляка вдоль стены
Прыснул тенью неприметной;
Облака, что хвост кометный,
Обметают пыль с луны.
На просторе ледяном
Барабанной перепонкой
Вздрагивает призвук тонкий
В чёрном воздухе ночном –
То скрипит земная ось…
Как узнать, скажи на милость:
То ли всё уже свершилось,
То ли только началось?
2013
ЗАМОСКВОРЕЧЬЕ*
Улица невзрачная, дом едва живой.
Из окна чердачного смотрит домовой.
Миновать бы надо бы не остановясь.
Покосились надолбы, сбита коновязь.
Очи здешним застила прибыль в горсть монет.
Спать ложились засветло, чтобы встать чуть свет.
Клочья пакли маркие сбились между рам.
Самовары яркие пышут по дворам.
Прохожу по улице – и, куда ни глянь,
Алая сутулится на окне герань.
Верю старым присказкам – пробирает дрожь
На Спасоналивковском, на Казачьем тож.
Сколько упокоено не в прокорм ворон
У Ивана Воина, у тебя, Марон…
Бывшая купецкая горе-слобода,
Кровь тебе стрелецкая снится иногда?
1985-2013
_______________________________________
*Упоминаются детали топографии Замоскворечья: 1) купеческий домик с забавной крохотной мансардой-чердаком в Большом Толмачёвском переулке, 2) Спасоналивковский переулок между улицами Полянкой и Большой Якиманкой, 3) Большой Казачий переулок между улицами Полянкой и Большой Ордынкой, 4) церковь Ивана Воина на Большой Якиманке, 5) церковь Марона в Бабьегородском переулке.
ТУМАН
Он, липнущий к лицу, летуч и невесом,
Плывёт исподтишка – не скопом, не наскоком,
И солнце сентября горит багровым оком,
Неслышно катится кровавым колесом.
Пожухлая трава буреет на глазах,
Туманная змея сползает по оврагу,
И злой чертополох, собрав на иглы влагу,
Недвижимо стоит, как женщина в слезах.
Крикливый теплоход боится сесть на мель –
И, бросив якоря, уныло ждёт в затоне.
И колко холодит и шею, и ладони
Спадающая с крыш бездождная капель.
Мир словно онемел, лишился языка –
Глухой неверный тон его запавших клавиш
Ледком не освежишь, и жаром не проплавишь
Хрипенье ржавых струн, сорвавшихся с колка.
Как будто облака сошлив земной закут,
Признав сухую твердь не вовсе чужеродной…
Стихия воздуха близка стихии водной –
Покуда ветерки вуаль не совлекут.
2013
ТРОЛЛЕЙБУС-ГАРМОШКА
Вместителен и сановит,
Свой ход свершая ненапрасный,
Железной гусеницей красной
Вползти по склону норовит.
Движения по кругу дока,
В поту от праведных трудов,
Он жадно пьёт из проводов
Живительную силу тока.
Ему усталость не к лицу.
Порой постанывая тонко,
Как по манежу лошадёнка,
Он пробегает по кольцу.
Ему не суждено сновать –
Он замкнут в кольцах окаянных,
И пассажиров постоянных
В лицо способен узнавать.
Конечно, он не без греха –
С натугой входит в повороты,
И не способны взять ни ноты
Его тягучие меха.
С меланхолической тоской,
Покрытый тонкой плёнкой пыли,
Он мерно кружится в кадрили
По танцплощадке городской.
Поскрипывают тормоза,
В рессорах гасятся удары,
На мостовую смотрят фары,
Как удивлённые глаза.
Под вечер, бегом утомлён,
В одышке сиплой от угара,
Задремлет возле тротуара,
Как притомившийся питон.
На разогретые борта
Роса садится, словно смальта.
На серой простыне асфальта
Он спит – святая простота.
Ему судьба – в металлолом,
Закончить бег в печи плавильной.
Его дорожный бог всесильный
Совиным омахнул крылом.
2013
СМЕШЕНИЕ ВРЕМЁН
«Плоть опечалена, и книги надоели…»
Наскучило читать о славном Мириэле;
Фантине путь – на дно; Гаврош, впадая в транс,
Сражаться за народ спешит на баррикаду;
Луи-Филипп сулит июльскую прохладу –
Le Roi danse!
Партеры чайных роз повыцвели до срока;
Кудрявость рококо забыла о барокко;
Ещё не прозвучал в три ноты голос рока,
И мелко семенит запуганный миманс;
Смычки раскалены; и, отбивая тростью
Турецкий такт, назло придворному охвостью –
Le Roi danse!
Очищены пруды, подстрижены куртины;
Насалены пазы ножа у гильотины;
Вольтер не получил письма Екатерины;
Далёк Эрменонвиль от госпожи Варанс;
Грядёт – не миновать; рождён отец Дантона;
Отведаешь кнута, сфальшивив на полтона –
Le Roi danse!
2013
НА НАБЕРЕЖНОЙ*
Розово-серый закат – словно лампы ртутной
Мертвенный свет. Тишина. Вялый ветер лёг.
Долго жужжит-разгорается уголёк
В колбе светильника. Улицей однопутной
Робко бредут прохожие, ни о ком
Думать не смея, и ни о чём не споря.
Слабосолёный запах ближнего моря
Плавает в комнате с вогнутым потолком.
Чад керосинок. Ругань хлещет, как плеть.
Крест переплёта на стенке зловеще выткан.
И, распаляясь праведным гневом, плитка
Хочет заставить чайник тихонько петь.
Чревом нависнув по-над водой, мосты
Слушают хлюпанье волн. И, распята скверной,
Хрупкая женщина, стоя боком к Шпалерной,
За реку смотрит, где ржаво-красны «Кресты».
2013
___________________________________________
*Имеются в виду набережная Робеспьера на левом берегу Невы и памятник Анне Ахматовой, стоящий на площадке между набережной и Шпалерной улицей, напротив расположенной на другом берегу тюрьмы «Кресты».