«Подмосковный городок, липы стройные в рядок. Подпевает электричке ткацкой фабрики гудок. Городок наш ничего. Населенье таково: незамужние ткачихи составляют большинство».
Эти слова из немудренной песни вполне подходили нашему Серпухову. Правда, с двумя оговорками. Во-первых, в то время, когда я приехал туда и о котором хочу рассказать, электрички еще не ходили и пригородные поезда, в одну сторону до Москвы, а в другую – до Тулы, водили паровозы. И во-вторых, «незамужние ткачихи составляли большинство» еще тогда, когда в городе преобладала текстильная промышленность. С давних пор, до революции 1917 года, были в Серпухове большие ткацкие и прядильные фабрики. После Октября их все, конечно же, национализировали, и они продолжали существовать уже под советскими именами, например фабрика «Красный текстильщик» или фабрика имени Ногина. Вот тогда-то, пожалуй, до самой войны и было в городе преимущество «незамужних ткачих».
Все изменилось в 1944 году, когда два больших московских военных завода или, как тогда их называли, «почтовые ящики» почему-то там решению вернули из сибирской эвакуации не в Москву, а в Серпухов. Разместили их в цехах текстильных фабрик, и это сразу же изменило социальную структуру города. Эти «почтовые ящики», как и другие в Союзе, имели свои номера. Один из них был №271, а второй №252, но в городе все их называли п/я1 и п/я2.
На п/я2 работал мой отец еще с довоенных времен и поэтому наша семья и оказалась в 1944 году в Серпухове. В этом же году я пошел там в первый класс. Потом закончил школу, поступил в институт и после окончания его по распределению в 1959 году вернулся в Серпухов, где и стал работать на том же п/я2, который к тому времени уже стал называться «Радиотехнический завод».
Почему-то именно в том году на наш завод приехало сразу много молодых инженеров, человек 10-15. Из разных институтов и разных городов. Из каких уж не помню, конечно, но вспоминаю, что были ребята и девушки, например, из Рязани и Ташкента. Это можно было, наверное, объяснить тем, что завод разросся к тому времени и, естественно, нуждался в инженерных кадрах.
Мне было интересно познакомиться с этими молодыми людьми, у которых был схожий с моим образ жизни. Наверное, мой характер требовал такого контакта. И в школе, и в институте я охотно занимался, как тогда говорили, «общественной работой». И вот, не знаю уже по чьей инициативе, комсомола ли, профсоюза или дирекции, решено было создать на заводе Совет молодых специалистов. Долго ли – коротко, но Совет этот создали и председателем его выбрали меня. Я воспринял это вполне адекватно и охотно взялся за работу. А работы, надо сказать, было много, поскольку приходилось решать и производственные вопросы, и бытовые дела (Почти все «молодые специалисты» были приезжими, а на заводе с жильем ощущались перебои), и проблемы проведения свободного времени, поскольку в то время в Серпухове было не много возможностей его культурного провождения. Ребята даже ездили по этому поводу в Москву. Но трехчасовый путь в пригородных поездах (которые почему-то называли «кукушкой») был нелегким. Я, вместе с двумя-тремя своими коллегами, входившими в Бюро нашего Совета, пытались что-то придумать, чтобы разнообразить жизнь «молодых специалистов».
И как-то раз мне в голову пришла идея наладить контакт с таким же Советом молодых специалистов со второго серпуховского п\я №1, на котором тоже работало немало молодежи. И начал я решать свою задумку с контакта с председателем их Совета. Не помню уже, как я вышел на него, но и он охотно поддержал мою идею, пригласив меня к себе для знакомства и переговоров. Звали его Анатолий Шипулин и жил он в заводском общежитии, куда я и поехал в договоренное время.
Общежитие ИТР (инженерно-технических работников) на том п\я оказалось вполне приличным, по крайней мере лучше нашего, хотя бы уже тем, что многие жильцы в нем имели отдельные, хоть и маленькие, комнаты. Я нашел нужный номер на дверях, постучал и вошел туда. Навстречу мне из-за стола поднялся высокий черноволосый парень. Он улыбнулся, протянул мне руку и сказал: «Анатолий, можно просто Толик». Я пожал ему руку и тоже представился.
— Это ты здорово придумал законтачить, — сказал он, — давай присаживайся, а я чаек организую. Не возражаешь?
— Да с удовольствием, — ответил я. — Извини, наверное, надо было бутылочку принести для знакомства.
— Дойдем и до бутылочки, — засмеялся Толик, — кто нам мешает, не последний раз, надеюсь, видимся Я на кухню сбегаю, а ты, чтобы не скучать, посмотри альбом.
Толик достал из шкафа и положил на стол большой тяжелый альбом в темно-синей обложке, взял чайник и бросил на ходу: «Погляди, это наш курс». За ним захлопнулась дверь, а я сел за стол и, придвинув альбом к себе, открыл обложку. На всей первой странице его я прочитал красиво оформленный заголовок «Ленинградский политехнический институт. Радио-факультет. 1954-1959 гг.» По этой надписи я понял, где учился Толя Шипулин и в каком году окончил институт. С тех пор прошло два года.
Видно, Толик остался на кухне ждать, пока закипит чайник, так что никто не отвлекал меня от альбома. Я с интересом, не спеша переворачивал толстые страницы, разглядывая фотографии на них. Там было и большое фото здания института, и фотографии различных аудиторий и лабораторий, но в основном, конечно, выпускники. Каждый из них был представлен небольшой, как на паспорте, фотографией, заключенной в прямоугольную или овальную рамку, в произвольном порядке расположенных на страницах альбома. Под каждой из них были инициалы и фамилия молодого инженера.
Я разглядывал лица незнакомых мне ребят и девчат, иногда читал их фамилии и перелистывал одну за другой толстые картонные страницы. И вдруг мой взгляд с разбегу уткнулся в одну из фотографий, и рука моя замерла над этим листом. Из овальной рамки смотрело на меня с легкой улыбкой симпатичное девичье лицо. Подпись под ней гласила – Л.М.Моисеенко.
Почему я заинтересовался именно ей, не могу сразу сказать Выпуск радиофака ЛПИ был большим и в альбоме собрался не один десяток молодых девчонок. Но меня почему-то заинтересовала именно она, Л.М.Моисеенко. Знаете, бывает ведь так, что возникает что-то, как говорится, «с первого взгляда». И это относится не только к любви. Появляется какой-то притягательный момент, какая-то внутренняя заинтересованность. Была в лице Л.М., обрамленном пышными волосами, непередаваемая «изюминка». И в глазах ее, и в улыбке на полных губах.
Я с интересом рассматривал эту фотографию и услышал, как отворилась дверь.
— Заждался? — проговорил Толик, ставя на стол, подложив подставку, горячий чайник. – Сейчас с тобой ленинградскими конфетами побалуемся. К слову, с коньяком. Закрывай альбом. Что-то нашел интересного?
— С коньяком это вещь, — отозвался я. – А интересного действительно нашел. Вот девушка интересная. Ты ее знаешь? Как ее зовут?
— Которая? – Толик наклонился над страницей. – А, эта… Действительно симпатичная. Конечно, я ее знаю, правда, не очень хорошо. Она с нашего курса была, только из другой группы. Но на общих лекциях я ее видел. Классная девочка. А вот имя ее…. Там не написано?
— Да нет, только инициалы, буква Л.
— Буква Л, буква Л… что-то припоминаю. По-моему, Люда ее зовут, или Люба… Как-то так. А ты что так заинтересовался?
— Да понравилась, вот и спросил. Ты не знаешь, где она сейчас?
— Ну, — засмеялся Толик, — губа у тебя не дура. А где она… Честное слово, не знаю. Нас же по всему Союзу разбросали. Разве всех упомнишь. Тем более, не из нашей группы. Ладно, закрывай, давай к делу перейдем.
Толик отнял у меня альбом, не закрывая, положил его на кровать и поставил передо мной большую красивую чашку.
— Моя студенческая еще, — ласково сказал он, наливая кипяток, предварительно бросив туда щепотку заварки. Потом налил и себе. – Пусть настоится, а мы поговорим. Ну, рассказывай, что ты там придумал.
В тот день я пробыл в общежитии у Толика Шипулина часа два, Мы как-то быстро нашли с ним много общего и наше общение было интересным и плодотворным. Мы даже набросали план совместной работы наших СМС, решив начать с объединенного вечера отдыха в клубе, который был у них на заводе. Но все это время у меня не выходила из головы не то Люда, не то Люба Моисеенко и я бросал взгляды на ее фотографию на раскрытой странице альбома.
Прошли дни. Я занимался работой, делами СМС, как-то заполнял часы досуга, но фото девушки из Ленинградского политеха не давало мне покоя. А наш контакт с ребятами из п\я1 завязался удачно. Первое же наше совместное плановое мероприятие – вечер отдыха – прошло замечательно. С Толиком Шипулиным мы подружились. Я еще несколько раз приезжал к нему в общежитие. И каждый раз просил его достать тот самый альбом. Я раскрывал его на нужной мне странице, и с каждым разом Л.Моисеенко все больше и больше нравилась мне.
Я все чаще и чаще думал о ней, пока у меня не созрело окончательное решение разыскать ее и встретиться с ней. Но как это сделать, если даже Толик Шипулин не мог мне помочь. Дело дошло до того, что эта мысль стала просто маниакально преследовать меня, и я не надумал ничего другого, как написать письмо в деканат радиофака ЛПИ. Конечно, надежд я никаких не питал. Ну, кто там помнит свою бывшую студентку Л.Моисеенко? Ну, кто знает, куда распределили ее? Ну, кто ведает, где она живет там, по месту работы? И, наконец, если даже существуют такие сведения, кому это надо сообщать их мне, совершенно постороннему человеку? И все же, отчетливо понимая это, я написал письмо, в котором просил сообщить мне теперешние координаты Люды или Любы.
Написал я письмо, отправил его в Ленинград и стал ждать, трезво понимая, что ответа не дождусь никогда. Но я дождался!
Месяца через полтора я достал из ящика почтовый конверт и почему-то, еще не видя отправителя, понял, откуда это письмо. Там же на лестничной площадке я нетерпеливо надорвал конверт и вытащил тонкий листок бумаги. На нем красивым крупным женским почерком было написано: «Людмила Михайловна Моисеенко проживает в общежитии по адресу: г. Свердловск, улица Пушкина, 15. Желаем удачи!»
Это короткое письмо вызвало во мне бурю чувств. Жаль только, что это долгожданное сообщение пришло без подписи, и я не знал, кого благодарить. Я понимал, что теперь я должен написать по этому адресу и, хотя я и не мечтал о такой удаче, но почему-то верил в нее. Но теперь на меня напала какая-то робость. Я знал, что все будет зависеть от моего первого письма. Ведь это будет письмо от совершенно незнакомого человека. Я-то хоть видел ее фотографию, но тоже себе ее совершенно не представлял. Надо так написать это письмо, чтобы вызвать у адресата желание ответить мне.
Два или три вечера я потратил на это и, в конечном счете, у меня получился вот такой короткий текст:
— Здравствуйте, Людмила!
Я понимаю ваше удивление при получении этого письма из незнакомого города от незнакомого человека. Но именно на это удивление и ваше желание узнать ситуацию я и рассчитываю.
А пока я не хочу «раскрывать карты», поскольку не уверен, дойдет ли это письмо до вас. Может быть, что вас уже и нет по этому адресу. Поэтому это свое письмо я посылаю как «пробный шар», надеясь получить ответ от вас. Вот тогда обещаю, честно и подробно описать историю моего заочного знакомства с вами. Так что теперь ваш ход.
Желаю всех благ и с нетерпением жду письмо.
Сергей».
Я несколько раз перечитал мое письмо, заклеил конверт и написал полученный из деканата адрес. На следующий день по дороге на работу, я бросил его в почтовый ящик. Видно, с утра он был еще пустым. Я услышал, как мое письмо чуть слышно стукнулось о его дно, но мне показалось, что это стукнуло что-то внутри меня.
И опять наступило время ожидания. Я понимал, что даже при лучшем раскладе ответ из Свердловска придет не скоро. Пока Людмила получит мое письмо (если вообще получит), пока напишет ответ (если вообще напишет), пока ее письмо дойдет до меня – все это будет далеко не быстро. Но что мне оставалось кроме ожидания?
Каждый день, вернувшись с работы, я бросался к почтовому ящику и с надеждой открывал его. Но все безрезультатно. И я понемногу начал успокаиваться. И почти уж было махнул рукой на свою затею. Ну, право, если она даже и не ответила мне, что мне оставалось? Если только поехать в Свердловск… Я продумывал такой вариант, но без предварительного установления контакта между нами, такая поездка могла быть просто пустой.
Короче, я уже и ждать перестал. А, оказывается, совершенно напрасно. Я получил письмо из Свердловска! На этот раз я не стал вскрывать конверт на лестнице у ящиков, а вошел в квартиру, разделся, сел за стол и только тогда вытащил из конверта сложенный пополам листок. Сердце мое колотилось, как при беге.
Письмо было написано ровным красивым почерком. И я в первое мгновение вспомнил, что говорят, по почерку можно определить характер человека. Если это так, то характер у Людмилы был явно хорошим.
«Здравствуйте, Сергей! — писала она. – Вы действительно правы, ваше письмо возбудило мое любопытство. Я очень удивлена, откуда вы знаете обо мне и тем более о моем адресе. Чтобы удовлетворить мое любопытство, я вам и пишу это письмо. Надеюсь, что вы ответите на эти вопросы. А что будет дальше, как говорится, жизнь покажет. Жду ответа. Люда».
Я перечитал это короткое письмо, наверное, раз пять, и во мне всколыхнулась какая-то теплая волна. А ведь практически я ничего не узнал из этого письма о девушке, о которой хотел бы знать все. Ну, может, только то, что из нескольких вариантов имени Людмила – Люся, Люда, Мила, — «мою девушку» зовут Люда. И, главное, что она реально существует и живет по указанному адресу, куда доходят мои письма к ней.
Ответное письмо я сел писать тем же вечером. Благожелательность Людиного послания сделала меня более раскованным, и это мое письмо получилось большим и подробным. Почти на четырех страницах я написал Люде про себя. Как и где я живу, где учился, где и как работаю. Написал, конечно же, как я увидел ее фотографию в альбоме у Толи Шипулина и не скрыл, каким путем попал ко мне ее адрес. Я просил у Люды прощения за свои такие действия, но сказал откровенно, что она мне понравилась на той фотографии. И в конце я написал, что теперь жду от нее подробного письма.
Назавтра, идя на работу, я бросил письмо в почтовый ящик. Где-то в глубине души у меня, конечно же, шевелился червячок сомнения. А что если Люда обидится на меня за такую мою бесцеремонность и на этом наша переписка оборвется. К тому же расстояние до Свердловска было неблизкое, и получить ответ быстро, даже при лучшем раскладе, я просто не мог. А посему, хоть и думал часто в эти дни о Люде, но волноваться начал где-то недели через две.
Письмо из Свердловска пришло через 17 дней. На этот раз, даже еще не вскрывая конверта, я почувствовал, что он гораздо толще первого. И я не ошибся. На шести страницах (почерк у Люды был крупным) она, также как и я, много чего написала о себе. А так как я совершенно ничего не знал о ней, мне буквально все было интересным.
Люда написала, что родилась и жила она в небольшом городке под Ленинградом с красивым названием «Ладейное поле». Там же окончила школу и поступила в Ленинградский политех. А после института, получив квалификацию радиоинженера, по распределению попала в Свердловск в один из НИИ, где и работает конструктором. Живет она в общежитии в комнате с одной соседкой, которую зовут Света.
Еще Люда написала, что год назад в автокатастрофе погибли ее родители и теперь у нее остался только старший брат Дима. Он — военный, майор, и живет с семьей в Ленинграде.
Читая Людино письмо, я представлял, как она пишет его и мне почему-то казалось, что все, что она писала, о чем рассказывала мне, в сущности, незнакомому человеку, она делала очень доброжелательно. При этом надо было иметь ввиду, что я-то хоть видел ее на фотокарточке в альбоме, а она ведь совсем не представляла меня. Наверное, у нее, как и подчерк, был хороший характер.
Свое письмо, в ответ на Людино, я опять написал в этот же вечер. И к моему удивлению, оно опять получилось большим. Значит, как-то незаметно для меня, у меня было о чем ей написать.
Недели через три пришло письмо от Люды. На этот раз я был уверен, что оно придет. И опять оно было большим, и опять я с удовольствием и интересом читал его, и опять в тот же вечер написал очередной ответ.
Переписка наша стала регулярной. Письма из Свердловска приходили приблизительно недели через три, так что я уже знал для себя, когда мне с нетерпением открывать свой почтовый ящик. Мы давно перешли с Людой на «ты», не помню уж по чьей инициативе, и это способствовало нашему дружескому контакту. О чем, казалось бы, можно было так часто писать друг другу, однако темы переписки свободно находились для нас обоих. И я, и она писали о том, что произошло с нами за это время, как дела на работе, как проводим свободные часы, что читаем в «толстых журналах», о чем думаем. Я рассказывал Люде о наших встречах с Толиком Шипулиным и она ответила, что вспомнила его, лишь найдя его фотокарточку в таком же альбоме, что был у каждого выпускника их факультета, а, следовательно, и у нее.
Время летело быстро, от письма до письма, и как-то весной, уже прошло около полугода со дня начала нашей истории, я поинтересовался у Люды, где она собирается провести отпуск. Она ответила, что еще конкретно не знает, но по графику у нее отпуск будет в сентябре месяце. В Ладейное поле ей бы не очень хотелось ехать после смерти родителей. – Ты не поверишь, — писала она, — но я еще ни разу не была на море. А очень хочется съездить.
Почему не поверю, подумал я, и я там ни разу не был. Кстати, у меня отпуск тоже на сентябрь намечается. И у меня вдруг возникла мысль: а что если нам поехать вместе с ней. Скажем — в Крым. Я сразу же написал Люде об этом.
К сожалению, ни у нее, ни у меня не было телефонов, что в то время было и не удивительно, поэтому вы можете представить, как я ждал письма от нее с надеждой на положительный ответ на мое предложение. Я думал, что она может воспринять это как очень нетактичную ситуацию и если не обидится, то просто не согласится. Но Люда среагировала очень адекватно.
— А что, — написала она, – ты молодец, совсем не плохая идея. Давай поедем куда-нибудь в сентябре, тем более, что у нас и время отпуска совпадает и сентябрь хороший месяц для моря. Путевки в этот бархатный сезон, думаю, нам не светят, но мы и дикарями не пропадем, к тому же школьники и студенты уже из Крыма уедут.
Сказать, что я обрадовался Людиному решению, значит, ничего не сказать. Теперь все мои мысли были только о Крыме. И хотя до намеченного срока оставалась еще пара месяцев, я начал разрабатывать план нашей поездки. Прежде всего, я попросил Люду прислать мне свою фотокарточку. (Почему я не сделал это раньше, понять не могу). В альбоме была уж очень маленькая, как на паспорте, меньше спичечного коробка. Но ведь именно по ней я выделил Люду изо всех ее сокурсников. Она же меня совсем не представляла, но почему-то не просила меня о фото. Скорее всего, стеснялась, а посему я по своей инициативе решил послать ей себя. Я долго выбирал подходящую, по моему мнению, фотографию из имевшихся у меня. Ведь хотелось же, что скрывать, выглядеть перед ней поинтереснее.
Доставая следующее Людино письмо, я сразу же почувствовал, что внутри конверта лежит что-то плотное, с понятным нетерпением надорвал конверт и вынул фотографию. С нее на меня смотрела девушка, которая показалась мне еще более симпатичной, чем в альбоме, хотя на обратной стороне снимка я прочитал: «Вот я такая. Извини, другой карточки не нашла, я вообще не фотогенична». Ну, это она на себя наговаривала, конечно. И я с еще большим нетерпением стал ждать нашей встречи и совместного отпуска.
Я не спрашивал Люду о ее возрасте, хотя, думаю, что она не стала бы его скрывать. Просто, мы были молоды в то время, кончили институты в один год и думаю, разницы в возрасте не заметили бы. Надеялся я и на то, что нам не составит большого труда найти место отдыха в Крыму.
Я съездил в Москву, выписал расписание прибытия поездов из Свердловска и отправления в Симферополь, прикинул, сколько времени понадобится нам и предложил Люде подробный план, с которым она согласилась. Сентябрь месяц, конечно, был для Крыма напряженным, но я решил взять билеты заранее. Я написал Люде, каким поездом ей надо приехать в Москву, где я встречу ее на Казанском вокзале. Потом мы, по моему плану, забежав перекусить, перебираемся на Курский вокзал и оттуда уже — в Крым.
Теперь тема нашего отдыха стала главенствующей в нашей переписке. Я почувствовал, что и Люда ждет этого отпуска. Про себя уж и не говорю.
Смешно, но ни я, ни она не смогли назвать конкретного места, где бы нам хотелось остановиться, поскольку там не были никогда. После обмена мнениями мы решили два главных пункта. Первое – мы едем на Южный берег Крыма и второе – конкретное место мы найдем уже там, исходя из обстоятельств.
Последние летние месяцы тянулись неимоверно долго. И я все никак не мог дождаться сентября. Наконец, весь переполненный волнением, я стоял а платформе Казанского вокзала, дожидаясь прибытия свердловского поезда. И вот он показался в конце перрона и начал медленно приближаться ко мне, а я испугался, что сразу не смогу оказаться у нужного вагона. Не дожидаясь, пока состав окончательно затормозит, я побежал по платформе, вглядываясь в номера вагонов и остановился у нужного мне, когда поезд окончательно встал. Волнение мое достигло предела. Рука, с зажатым букетиком гвоздик, вспотела со страшной силой. Мой взгляд приковался к вагонной двери.
Я увидел лицо Люды сразу же, как распахнулась дверь тамбура. Она улыбалась мне из-за плеча проводницы и сразу было видно, что она рада нашей встрече. Я подскочил к вагону, перехватил Людину большую спортивную сумку, помог ей спуститься со ступенек на перрон, протянул цветы и тоже улыбнувшись, сказал: «Ну, здравствуй».
— Ну, здравствуй, — засмеялась она в ответ и поцеловала меня в щеку. И это получилось у нее так естественно и хорошо, что я, нисколько не смутившись, поцеловал ее тоже.
Мы вышли на привокзальную площадь, проехали на метро одну остановку до «Курской» и пошли в камеру хранения, чтобы оставить там в ячейке, где уже стоял мой чемодан, ее сумку. Все это время мы разговаривали с Людой так, как будто только вчера расстались с ней.
Поезд в Крым уходил только вечером, и мы налегке отправились бродить по Москве, интересные места в которой я уже знал. Ходили мы до самого отправления поезда, сделав небольшой обеденный перерыв в кафе, так что когда расположились в купе, чувствовали себя заметно уставшими. Наконец, поезд «Москва-Симферополь» медленно пошел вдоль платформы. Мы с Людой оторвали взгляд от двигавшегося вокзала, посмотрели друг на друга, улыбнулись и поняли, что наш отпуск, о котором мы так долго мечтали, начался.
Эта наша совместная поездка за полтора суток незаметно сблизила нас. И надо сказать, что она при непосредственном контакте оказалась еще более интересным человеком, чем при переписке. Главное, что мне нравилось в ней, это ее непосредственность, полное отсутствие жеманства и больше чувство юмора. Я себя чувствовал с ней необыкновенно легко. И нам казалось, что мы уже давно и хорошо знаем друг друга.
Мы так и не представляли себе, куда же конкретно мы собрались направиться отдыхать. И поэтому уже в троллейбусе, который шел от вокзала в Симферополе на Южный берег Крыма до Ялты, решили, что надо просто выбрать какое-нибудь зеленое место. Сделать это было не трудно. Дорога, по которой шел троллейбус, проходила высоко над побережьем и, прильнув к окну, мы смогли наблюдать за проезжаемыми прибрежными поселками и оценивать их привлекательность с высоты.
И вот через какое-то время Люда, сидевшая у окна, дернула меня за рукав и кивнула на берег. Я приблизился к стеклу и увидел зеленый район, из которого прямо в море спускалась гора, похожая на лежащего пьющего медведя.
— Давай сюда? – скорее утвердила, чем спросила Люда, и я согласился, поскольку и мне это место показалось привлекательным.
— Что это? – спросили мы у соседки.
— Так Геленджик, — ответила она. – И лагерь пионерский «Артек». А гора-медведь Аю-Даг называется.
— Классно, — сказала Люда. – Выходим.
— Давай, — согласился я и через пять минут мы вышли из остановившегося троллейбуса. Он ушел, а мы, оглядевшись и подхвативши свои вещи, пошли по дороге, ведущей от остановки вниз к сияющему под солнцем морю.
Но не успели мы пройти метров 200-300, как нас догнал небольшой автобус. Мы отступили на обочину, пропуская его. Но автобус вдруг остановился около нас и из водительской кабины выглянуло загорелое лицо с шикарными усами.
— Куда, молодежь, путь держим? – широко улыбнулся нам как своим знакомым пожилой шофер. Мы молча пожали плечами в ответ.
— А в «Артек» хотите? – опять спросил он.
— В «Артек» я в детстве хотел, а сейчас мы вроде бы уже и не пионеры.
— Да я тоже уже давно не комсомолец, — засмеялся он в ответ. – Я в лагере работаю и живу там. Вот и сдам вам комнатку. Ну что, согласны?
Это была удача, и мы с Людой хором ответили согласием.
— Ну, и отлично, — обрадовался шофер и распахнул дверь автобуса. — Садитесь, поехали, прямо к дому доставлю.
Мы с радостью забросили свои вещи и устроились сами. Начало нашего отдыха складывалось просто здорово. За время поездки мы узнали, что шофера зовут Александр Филиппович, или просто Филипыч, что в «Артеке» есть маленький район, где живет обслуживающий персонал и где в одном из домов есть его комната.
— Вы ребята, не волнуйтесь, — говорил Филипыч, крутя баранку, — я вам мешать не буду, я в сарайчик свой жить переберусь. Так что будете одни со всеми удобствами. До моря от нас минут десять, столовая рабочая под боком, да и дома готовить можно, плита есть. Кровать хорошая у меня, широкая. Так что довольны будете.
При последних словах мы с Людой переглянулись, но ни я, ни она не почувствовали почему-то никакого смущения. Наоборот, от этой ситуации внутри у меня поднялась теплая волна.
Комната Филипыча на самом деле оказалась очень приличной и все удобства были в доме, и до моря недалеко. И, что особенно было приятно, насчет кровати он не обманул.
Так начался наш с Людой морской отпуск. Целых три недели. Конечно, основное время мы проводили на пляже, но позволяли себе и другие развлечения. Ходили на танцы в Геленджикский военный санаторий, несколько раз съездили в Ялту, как-то забрались по тропе на Медведь-гору и даже побывали в знаменитом Ласточкином гнезде, нависшем над морем. Ну, а об остальном времяпровождении я писать не буду, оставив это на воображение читателей. Могу только сказать, что к концу отпуска я окончательно понял, что Люда это моя судьба. Во всех смыслах этого слова. И я был бесконечно рад, когда на мое предложение оставить Свердловск и переехать окончательно ко мне, она ответила согласием.
Конечно, все быстро не делается, особенно такие серьезные решения. Сейчас главное было, чтобы Люду отпустили с работы, поскольку она еще не отработала трех лет, положенных всем выпускниками институтов того времени. Потом надо было определиться с жильем в нашем городе. Но это уже были мои проблемы.
Люда, как говорится, «с вещами» приехала ко мне через пару месяцев. Хотя, какие уж там у нее были вещи. Насчет ее работы я договорился на нашем заводе, но это можно было решить только после прописки. А прописаться без нашей официальной регистрации по советским законам было нельзя. И мы с Людой не собирались долго нарушать законы. Недели через полторы-две мы пошли в ЗАГС. И вы, наверное, догадались, кто был нашим свидетелем. Ну, конечно же, Толик Шипулин, который был соучастником нашей судьбы.
— Ты знаешь, — сказал он мне, — я хотел сначала подарить тебе на свадьбу свой альбом, с которого все и началось. А потом подумал, что ведь и у Люды есть точно такой же. И зачем в одной семье два одинаковых альбома? Скажи, я не прав?
