У Булата Окуджавы много стихов и песен о преображающей душу силе музыки. «Моцарт на старенькой скрипке играет», «Музыкант в саду под деревом наигрывает вальс», «Музыка», «Вот ноты звонкие органа», «В городском саду» и многие другие. А мне очень нравится вот это, менее известное:
Над площадью базарною
вечерний дым разлит.
Мелодией азартною
весь город с толку сбит.Еврей скрипит на скрипочке
о собственной судьбе,
а я тянусь на цыпочки
и плачу о тебе.
Снуёт смычок по площади,
подкрадываясь к нам,
все музыканты прочие
укрылись по домам.Все прочие мотивчики
не стоят ни гроша,
покуда здесь счастливчики
толпятся чуть дыша.Какое милосердие
являет каждый звук,
а каково усердие
лица, души и рук,как плавно, по-хорошему
из тьмы исходит свет,
да вот беда, от прошлого
никак спасенья нет.
В этой песне Окуджава писал о себе.
В 1947 году поэт женится на однокурснице Галине Смольяниновой. После свадьбы переезжает в её семью.
А в начале 60-х годов в их семье начался разлад. Причиной была другая женщина — Ольга Арцимович, которая стала потом второй женой Булата.
Красавица блондинка, волевая, властная, ей посвящены «Путешествие дилетантов», «Вилковские фантазии», «Прогулки фраеров», «Стихи без названия». Она была самым строгим критиком Окуджавы: в интервью как-то заявила, что от всего его наследия оставила бы стихов тридцать. Это ей посвящено «Строгая женщина в строгих очках мне рассказывает о сверчках…»
Разлад с первой женой Галиной многим тогда, в том числе и самому Булату, казался каким-то недоразумением. На долю этой весёлой и доброй женщины выпали самые трудные, неустроенные годы жизни с Окуджавой, годы ожиданий и надежд, и её мягкий спокойный характер помог ему преодолеть все невзгоды. Этот разрыв дался ему очень тяжело. Когда-то он не мог даже представить, что такое может случиться.
Всякое может статься.
(В жизни чему не быть?)
Вдруг захочу расстаться,
вдруг разучусь любить.Вдруг погляжу с порога
за семь морей и рек:
«Вон где моя дорога,
глупый я человек!»И соберусь проститься,
лишь оглянусь назад:
две молчаливых птицы
из-под бровей глядят,будто бы говорят мне:
«Останови свой бег,
это же невероятно,
глупый ты человек!»
Первый ребёнок Булата и Галины — девочка — умерла при родах. А через несколько лет у них родился сын Игорь.
Ему Окуджава посвятил стихотворение «Оловянный солдатик моего сына», которое в 1967 году в Югославии получило высшую премию «Золотой венец». В России оно было впервые опубликовано лишь через пять лет в «Московском комсомольце», за что главный редактор Павел Гусев был наказан.
Земля гудит под соловьями,
под майским нежится дождём.
А вот солдатик оловянный
на вечный подвиг осуждён.Его, наверно, грустный мастер
пустил по свету, невзлюбя.
Спроси солдатика: «Ты счастлив?»
И он прицелится в тебя.И в смене праздников и буден,
в нестройном шествии веков
смеются люди, плачут люди,
а он всё ждёт своих врагов.Он ждёт упрямо и пристрастно,
когда накинутся, трубя…
Спроси его: «Тебе не страшно?»
И он прицелится в тебя.Живёт солдатик оловянный
предвестником больших разлук
и автоматик окаянный
боится выпустить из рук.Живёт защитник мой, невольно
сигнал к сраженью торопя.
Спроси его: «Тебе не больно?»
И он прицелится в тебя.
Ружьё солдатика рикошетом выстрелило в самого Булата. Если бы он мог предвидеть тогда все последствия своего поступка… Позже, глядя на свой портрет, написанный Сергеем Авакяном, Окуджава скажет, что в нём художнику удалось передать самое главное — это его беспомощность перед обстоятельствами, перед невозможностью что-либо изменить.
Портрет Булата Окуджавы работы С. Авакяна
Всю ночь кричали петухи
и шеями мотали,
как будто новые стихи,
закрыв глаза, читали.Но было что-то в крике том
от едкой той кручины,
когда, согнувшись, входят в дом,
стыдясь себя, мужчины.И был тот крик далёк-далёк
и падал так же мимо,
как гладят, глядя в потолок,
чужих и нелюбимых.Когда ласкать уже невмочь
и отказаться трудно…
И потому всю ночь, всю ночь
не наступало утро.
Булат ещё долго колебался, прежде чем уйти из семьи. Но, получив резкую отповедь от Галины, решился: взыграла армяно-грузинская кровь.
Глаза, словно неба осеннего свод,
и нет в этом небе огня.
И давит меня это небо и гнёт —
вот так она любит меня.Прощай. Расстаёмся. Пощады не жди!
Всё явственней день ото дня,
что пусто в груди, что темно впереди —
вот так она любит меня.Ах, мне бы уйти на дорогу свою,
достоинство молча храня,
но, старый солдат, я стою, как в строю…
Вот так она любит меня.
Вскоре у Ольги родился от Булата сын Булат. Через полтора месяца после его рождения Окуджава развёлся с Галиной. Она и сын Игорь восприняли его уход очень болезненно. Игорь так и не простил его, не общался с ним, не признавал в нём отца. Галина тяжело переживала их разрыв и через год скончалась от сердечного приступа в подъезде своего дома. Ей было всего тридцать девять.
Булат не хотел идти на похороны. Он боялся, что если на них явится, все будут осуждающе глядеть на него как на главного виновника случившейся трагедии и перешёптываться:вот ведь, мол, хватило наглости, явился как ни в чём не бывало, да что, ему всё как с гуся вода… Писательница Зоя Крахмальникова, друг Окуджавы, уговорила его всё-таки прийти на них. И в продолжении всей этой долгой душераздирающей кладбищенской процедуры она стояла рядом с еле держащимся на ногах Булатом, изо всех сил сжимая его ладонь. Потом он посвятит ей стихотворение «Прощание с новогодней ёлкой», где будут такие строки:
Ель моя, ель, уходящий олень,
зря ты, наверно, старалась:
женщины той осторожная тень
в хвое твоей затерялась!Ель моя, ель, словно Спас на Крови,
твой силует отдалённый,
будто бы свет удивлённой любви,
вспыхнувшей, неутолённой.
Боль от этой нелепой трагической смерти, в которой косвенно был повинен он сам, сопровождала его всю жизнь. К ней примешивалась и неизбывная боль о сыне, который после смерти матери, остававшийся на попечении престарелой бабушки, по сути оказался предоставленным самому себе. Сдружившись с компанией юных наркоманов, он стал принимать наркотики, попал в тюрьму, отсидел срок. Окуджава пытался спасти Игоря от тюрьмы, но ничего не вышло. Всё это очень мучило его. Из этого душевного штопора он так и не выбрался, о чём можно судить по многим стихам.
А как первая любовь — она сердце жжёт.
А вторая любовь — она к первой льнёт.
А как третья любовь — ключ дрожит в замке,
ключ дрожит в замке, чемодан в руке.А как первый обман — да на заре туман.
А второй обман — закачался пьян.
А как третий обман — он ночи черней,
он ночи черней, он войны страшней.(«Песенка о моей жизни»)
А в январе 1997-го — за несколько месяцев до смерти — Окуджава пережил подкосившую его трагическую гибель старшего сына Игоря. Окуджава всю жизнь чувствовал вину перед ним. В стихотворении «Итоги» писал:
В пятидесятых сын мой родился,
печальный мой старший,
рано уставший, в землю упавший…
И не поднять…
Игорю было всего сорок три. Сестра его матери Галины Смольяниновой Ирина Живописцева в своей книге «Опали, как листва, десятилетья» («Санкт-Петербург, 1998) вспоминала о своей последней встрече с Игорем: «… Я, скрывая слёзы, смотрела на его седые, стриженные под машинку волосы — когда-то длинные и волнистые, потухшие глаза и трясущиеся руки. Он с трудом передвигался на костылях (одну ногу из-за гангрены ему отняли выше колена). Он неузнаваемо изменился за 15 лет. Ах, каким он был когда-то красивым мальчиком!»
Окуджава пережил его лишь на полгода. Из стихов последних месяцев:
Тянется жизни моей карнавал.
Счет подведен, а он тянется, тянется.
Все совершилось, чего и не ждал.
Что же достанется? Что же останется?
На улице моей беды стоит ненастная погода,
шумят осенние деревья, листвою блеклою соря.
На улице моих утрат зиме господствовать полгода:
все ближе, все неумолимей разбойный холод декабря.
После смерти сына здоровье Окуджавы сразу резко ухудшилось. Врачи запрещали ему курить (эмфизема лёгких), но он курил крепкие сигареты «Житан», его бил кашель. Та же история, что и с Бродским…
Мне ничего не надо, и сожалений нет:
в руках моих гитара и пачка сигарет.
Весь в туманах житухи вчерашней
все надеясь: авось, как-нибудь —
вот и дожил до утренних кашлей,
разрывающих разум и грудь.И, хрипя от проклятой одышки,
поминая минувшую стать,
не берусь за серьезные книжки:
всё боюсь не успеть дочитать.Добрый доктор, соври на прощанье.
Видишь, как к твоей ручке приник?
Вдруг поверю в твои обещанья
хоть на день, хоть на час, хоть на миг.Раб ничтожный, взыскующий града,
перед тем, как ладошки сложить,
вдруг поверил, что ложь твоя — правда
и еще суждено мне пожить.Весь в туманах житухи вчерашней,
так надеюсь на правду твою…
Лучше ад этот, грешный и страшный,
чем без вас отсыпаться в раю.
Он продолжал писать стихи, но в них уже ощущалась душевная усталость, надломленность. Завод кончился, лирическая струна ослабла.
Жаль, что молодость пропала, жаль, что старость коротка.
Всё теперь уж на ладони, лоб в поту, душа в ушибах.
Но зато уже не будет ни загадок, ни ошибок,
Только ровная дорога, только ровная дорога до последнего звонка.
Все, что мерещилось, в прах сожжено.
Так, лишь какая-то малость в остатке.
Вот, мой любезный, какое кино
я посмотрел на седьмом-то десятке!«Так тебе, праведник!» — крикнет злодей.
«Вот тебе, грешничек!» — праведник кинет…
Я не прощенья прошу у людей:
что их прощение? Вспыхнет и сгинет.Так и качаюсь на самом краю
и на свечу несгоревшую дую…
Скоро увижу я маму свою,
стройную, гордую и молодую.
Он скончался в Париже 12 июня 1997 года в возрасте 73 лет. Похоронен на Ваганьковском кладбище.
Молодец. Спасибо.
Спасибо
Много боли. Так пишет поэт о поэте
Спасибо!