РЯБИНА
Нечасто и крупно рябила
Оранжевой силой огня
Резная, сквозная рябина —
Державное дерево дня.
И ковшики кованых гроздей
На фоне осенних зарниц —
Как будто бы красные гнезда
Летящих на подвиги птиц.
Скользящих в иные глубины,
Себя на крыло положа…
Но только рябины, рябины —
Посадочная полоса.
Рябина горит и в метели,
И с неба видна, и с земли,
Чтоб мы до нее долетели,
А те, кто не смог — доползли.
И сквозь холодящую просинь,
Над деревом этим кружа,
Летит и пристанища просит,
Пристанища просит душа.
***
И было радостным одно
Венецианское окно.
Я просыпался: пели птицы,
Как будто продолжали сниться.
И тополиная стена
Стояла около окна.
… Как сотни маленьких калиток —
Едва лишь ветер сделал выдох —
Вдруг раскрывается листва
До голубого естества.
И солнце в комнату входило,
И поцелуями будило
Неторопливого меня.
Так в детстве, у истока дня,
В душистом и шуршащем платье,
Садилась мать на край кровати,—
Меня будила и светилась
И на работу торопилась.
* * *
Разучившийся жить, научился
Циркулировать в пеком кругу
И раскладывать некие числа
На бегу, на бегу, на бегу…
Жизнь задаст вековые вопросы.
Но ему недосуг воспарять.
Он привык ритуальные позы
Повторять, повторять, повторять…
Ведь не только туманные слизни
Клеть свою почитают святой.
Можно отгородиться от жизни
Делом, водкою, книгой, мечтой.
Стать в число добровольно острожных,
Скрыться в первый попавшийся лаз,
Чтоб не видеть вот этих тревожных
И тебя вопрошающих глаз.
***
Я не слышал, как бьет канонада,
Год рождения — 46-ой.
Я не тронут осколком снаряда,
Я ударен взрывною волной.
Да-да-да!..
Незнакомый с войною,
Проникающей в детские сны,
Я ударен взрывною волною,
Исходящей от этой войны.
Улетают последние асы
В те края, где покойно всегда.
Доброты мировые запасы
Не восполнены. Вот где беда…
Невозможно, шутя и играя,
Жить от горя людского вдали,
Если ненависть все выгорает
И не может истечь из земли.
***
Эхо меж нами — как птица,
Участь его нелегка…
Милая, дай мне напиться
Из твоего родника.
Что ожидает — не знаю.
Небо неведомо всем.
Дай мне напиться, родная,
Я погибаю совсем.
***
Дождь идет, а Наташа бежит…
А Наташа бежит и смеется.
И как будто за ней остается
Шлейф, прозрачной иглою прошит.
Не по-женски враскачку, а так —
Гимнастическим шагом упругим —
Убегает Наташа к подругам,
В куртке алой и черной, как мак.
Поднимая лицо из дождя,
Улыбаясь и щурясь при этом,
Она плачет восторженным светом,
Как-то странно рукою ведя.
Будто бы ветровое стекло
Протирает и хочет вглядеться
В недалекие отблески детства,
Что пунктирами пересекло.
А с небес
налетает
вода!
Водопадное дерево льется.
Дождь идет. А Наташа смеется.
И природа стоит — молода.
***
Еще оставалась прохлада
На нижних террасах куста;
Жена выходила из сада,
Как бы из большого гнезда.
Шли дети за ней без усилья,
Почти не касаясь земли, —
Ее невеликие крылья,
Которые быстро росли.
***
Золотящийся угол багета.
Окаринная завязь плетня.
Тепловоз уходящего лета,
Расписного осеннего дня.
Желтый лист в разноцветных накрапах.
Волокнистый дымок от костра.
И варенья тоскующий запах,
Залетающий к нам со двора.
Развернувшийся веером дождик
Заштрихует пустые места
И тебя, одинокий художник,
В одежонке сквозного холста.
Все картины твои — из тумана.
То не старческих глаз пелена,
То высокая чаша обмана,
Из которой не пьют допьяна.
То мечта, на приметы скупая,
Ускользает, собою дразня,
Чтоб, на клавиши пальцев ступая,
Запевала девичья ступня.
Видно, женственность необорима,
Что летят и сбегаются к ней
Синеватые сумерки грима,
Ожерелья вечерних огней.
Сквозь глазную сетчатку вуали
Заколышется перед тобой
Снег зеленый, коричневый, алый,
Апельсиновый и голубой.