Дуэль вокруг «Южной Мангазеи» Киора Янева

В. Геронимус и И. Постернак обменялись развернутыми мнениями о статьях друг друга о «Южной Мангазее», опубликованными в журнале Za-Za.

Василий Геронимус о статье Ирины Постернак

Реферат, написанный, хочется верить, искренне и горячо, выглядит подчас и наивным, и несколько неполным.
Во-первых, наивной видится некоторая эмоциональная апологетика, например, утверждение автора, что роман содержит «полную тайн жизнь» (с.2) или располагает к «волшебным открытиям» (с.12), а также ряд подобных оценочных высказываний носят характер штампов. Однако штамп — это дело стиля и в каких-то случаях он может быть даже мотивирован, более того, необходим. (Например, в поэзии у Есенина и даже у Блока не вовсе отсутствуют штампы как элементы намеренного китча, о чём в своё время говорил Бродский).

Однако в данном случае вызывает замешательство даже не стиль, а пафос. Эмоциональные похвалы, которые рецензент или (если быть формально точным) автор реферата, адресует автору романа, едва ли эстетически плодотворны. Ведь всякая литературная критика (и уж тем более филология) существует не столько для того, чтобы оценивать произведение (т.е. судить его, пусть и положительным судом), сколько в том, чтобы его адекватно презентовать. (Иное дело, что из такой презентации — или в хайдеггеровском смысле — пред-ставления органически является свидетельство о том, какова художественная ценность произведения). В данном же случае, если позволить себе параллель с искусством сцены, автор реферата уподобляется актёру, который вместо того, чтобы вживаться в роль (т.е. в известном смысле самоустраняться), рассказывает зрителям о том, нравится ли ему (актёру) лично изображаемый персонаж или нет. Не случайно в работе пару раз или более фигурирует местоимение «я», вообще не принятое в академическом дискурсе (с большим или скорее с меньшим основанием претендующим на объективность).

В эмоциональном поле реферата (а оно всё же несколько заслоняет эмоциональное и смысловое поле произведения) выявляются некоторые плодотворные смысловые линии. Однако они исходно самоочевидны, не самоочевидно лишь их развитие, которое автор реферата не прослеживает. Например, автор реферата задаётся несколько риторическим вопросом о том, куда приводят главного героя его скитания и поиски. (Как мы помним по сюжету, главный герой, Ян, пытается уклониться от армии, т. е. «обогнуть шеол»). И вот угадать, что стоит за означенной сюжетной фигурой, выявить (разумеется, апофатический) итог блужданий Яна, ответить на вопрос, каков смысл «вечного возвращения» в романе, т. е. в данном случае смысл прибытия Яна на родину — всё это было бы интересно, однако автор реферата ограничивается констатацией поисков и блужданий Яна.
Также в реферате упомянута линия истории, разумеется, никак не сводимая к биографиям и в частности Яна. Говоря современным языком, речь идёт о неких фундаментальных градостроительных (и государственных) проектах, которые коренятся в эпохе Ивана Грозного. Параллель метро с инфернально-имперским подземным царством, которую автор реферата усматривает в романе, видится остроумно замеченной. Однако это частное, хоть и плодотворное наблюдение, не содержит ответа на вопрос о судьбах московского царства в романе. Разумеется, при такой постановке вопроса апофатический ответ всегда будет глубже и содержательнее прямого и буквального ответа… И всё же в реферате по роману не хватает исторического фона, каким бы этот фон не был бы фантасмагорическим, безумным и ускользающим от всякого описания… Скорее всего он и не нуждается в прямом описании, однако от автора реферата досадно ускользает то особое обстоятельство, что роман содержит художественную апорию «человек на фоне эпохи». (Возникает неожиданная и в то же время мотивированная параллель с пушкинским Онегиным, который предстаёт на фоне исторических локусов: Петербург — русский уезд — Москва). В реферате по роману Киора Янева не хватает того, что на языке современной семиотики называется «московским текстом»; автор реферата довольствуется лишь упоминанием подземелья, которое художественно единосущно современному метро (по крайней мере, такая версия московского градостроительства напрашивается при прочтении романа). Однако же картины Москвы как целого (и как некоего узла исторических катастроф — от царствования Грозного до Октября) в реферате не хватает.
Некоторые мысли реферата рецензенту кажутся (или видятся) как наивными, так и не завершёнными. Например, автор реферата пишет (с. 5): «Придунайский городок в табакерке, древний Регенсбург, одна из драгоценнейших жемчужин Германии, также оживает благодаря описаниям автора. Все эти детали, безусловно, сближают действие романа с реальной жизнью […]». Соизмерять роман, художественную реальность, которая несёт свою художественную правду с реальностью первичной — это (словами Пушкина) всё равно, что сравнивать хороший завтрак и хорошую погоду. И всё же если мы допустим, что между завтраком и погодой имеется нечто общее (например, оба хорошие), то недоумение рецензента не исчезнет. Нет ничего фантастичней действительности! — не уставал внушать человечеству Достоевский (с его неправдоподобными встречами персонажей, видениями наяву и пр.). Так вот, фантастика по Достоевскому (и не побоимся сказать — по Яневу) — это обратная грань или сестра повседневной реальности. Между тем, фактически утверждая будто роман иногда походит на реальную жизнь, а иногда не очень походит, автор рецензии, во-первых, оказывается сбоку от избранной автором романа парадигмы или вне этой парадигмы (Достоевский сказал бы «реализм в высшем смысле»), а во-вторых, сама констатация сходства романа с реальностью вообще симптоматична. Она, пусть и косвенно, указывает на то, что автору реферата всё же не вполне понятен высокий градус фантастического в романе и подобно одному из героев романа (которого пугают яйца, где в астрономические сроки вынашиваются люди, пугает неуютный Космос) автор реферата ищет островков узнаваемой реальности. А между тем, если посмотреть на вещи не предвзято, утверждение о фантастичности реальности — это даже не парадокс. Так, например, если посмотреть на Землю из Космоса (а иной взгляд будет несколько тавтологическим и означающим хождение по кругу), всё что происходит на Земле испокон веков и входит в привычку покажется в самом деле очень странным, даже фантастическим… В означенном смысле оппозиция правдоподобия и вымысла, которой фактически придерживается автор реферата, едва ли видится рецензенту глубокой. (Как раз вымысел ещё может быть правдоподобным, а реальность — едва ли).

Едва ли удачной видится рецензенту и классификация срезов реальности в романе. Автор реферата настаивает на том, что этих срезов (или уровней) реальности четыре (с.3). Почему именно четыре? В той системе отсчёта, которую избирает автор реферата, категориальные величины единицы фактически смешиваются с эмпирическими величинами, эмпирическими данностями. Сам автор реферата (несколько себе противореча) на последующих страницах реферата возвращается к простому бинарному делению мироздания на Свет и тьму (оппозиция Ангел-Змей). Не нужно, пожалуй объяснять, что из простой бинарной схемы бытия (которую автор реферата заменяет тетрактидой), пусть и несколько парадоксально является та пёстрая эмпирическая (и вероятно, не только эмпирическая) множественность бытия, которая попросту не укладывается в четырёхчленную картину мира. Автор реферата (дословно) пишет об Ангельском, Царском, Промежуточном и Червивом уровнях мироздания. Сразу становится непонятно хотя бы то, каково же в четырехчленной схеме место упоминания в романе мысли, что всякий человек — есть вымышленная им страна. Между тем, если бы автор реферата оставался бы в бинарных параметрах бытия (Свет и тьма), множественность миров была бы мотивирована и понятна, хотя бы потому что «у Бога обителей много». Спрашивается, а какое место в четырёхчленной схеме отводится фантастическим (но, тем не менее, реальным) странам или Старой Мангазее (не равной непосредственному месту действия романа и юдоли детства главного героя)?..

При всём том, реферат содержит некоторые чрезвычайно плодотворные (хотя и несколько незавершённые) мысли.

1-я мысль, собственно говоря, соразмерна тому, что автор реферата говорит о множественных уровнях реальности в романе. Придерживаясь дуалистической модели мира, Киор Янев вводит в свою авторскую вселенную и некую плюралистическую компоненту… Разговор о множестве миров в романе (а может быть, и в самой реальности) мог бы быть очень увлекательным, однако он досадно обрывается…

2-рая мысль (и снова незавершённая) заключается в том, что роман является просто не текстом о реальности, но сам является некоторой реальностью. В самом деле, произведение не есть текст, и если оно больше текста, если оно не сводимо к тексту, оно может быть реальностью, а не просто сообщением о реальности. Автор реферата выражает означенные мысли несколько наивным (во всяком случае, несколько импрессионистическим способом): он утверждает, что повествование в романе — живое, цветистое и способное вовлечь читателя в круг изображаемых писателем событий и явлений. «Как передать своими словами текст, который буквально взрывается на твоих глазах красками и начинает жить своей жизнью […]» — восхищённо замечает автор реферата (с.1).

В самом деле, читатель может потенциально стать едва ли ни участником действия романа в том смысле, что читатель может быть вовлечён в описанный автором (и поистине фантастический) поток истории. Более того, если читатель живёт на другом континенте и никак не взаимодействует с историей московского царства, он всё равно может быть включён в метафизическое поле романа, потому что его московские страницы переводимы как на общечеловеческий язык, так и на язык Южной Мангазеи. Спасибо автору реферата за проникновенный взгляд не столько на произведение, сколько вглубь произведения. «Единственный способ оценить прозу Киора Янева — это полное погружение в неё» — проницательно замечает автор реферата (с. 27).

Однако тут-то и возникает неизбежный вопрос об интерактивном романе, который автор реферата не ставит и не решает. Если роман — не столько текст, сколько мир, реальность, то читатель может стать если не героем романа, то во всяком случае одушевлённым собеседником стихии произведения. В то же время, возможность активности со стороны читателя (речь не идёт о его сюжетных проявлениях — прямых действиях), возможность активности читателя всё-таки не является строго обязательной. Например, если мы смотрим на звёздное небо или на водную гладь, мы можем оставаться в пассивно созерцательном состоянии, хотя и небо и водная гладь в очевидном смысле не являются текстами (они являются скорее реальностями). Итак, не всякая романная реальность пробуждает читательскую активность.
На вопрос о том, каков её градус, какова её возможная степень в семиотическом поле «Южной Мангазеи» автор реферата не отвечает, отмечая, однако, «удивительный стиль произведения» (с.1) и «полную тайн жизнь» (с.2).

 

Ответ Ирины Постернак Василию Геронимусу

Многоуважаемый господин Геронимус, разрешите поблагодарить вас за время, потраченное вами на чтение моей работы и написание отзыва на неё. Я с большим интересом познакомилась с вашим мнением и, надо сказать, согласна со многими из ваших оценок и замечаний. Если позволите, я постараюсь прокомментировать некоторые их них, избегая личных местоимений, дабы приблизится к академическому дискурсу по мере моей скромной возможности.

1. Начать хотелось бы с того, что автору «реферата» не понятно, почему уважаемый рецензент называет его работу «реферат», если, как известно, рефераты пишутся выхолощенным языком, в отсутствии которого рецензент постоянно упрекает автора. Если бы автора рецензируемой работы попросили её охарактеризовать, то она (работа) была бы отнесена к разряду эссе. Поэтому, с разрешения рецензента, в дальнейшем обсуждаемая работа будет именоваться именно так — эссе.

2. Пафос, который выглядит неуместным — автор в этом абсолютно согласен с оценкой рецензента, — в реферате, намного более оправдан в эссе свободного формата, не правда ли?

3. Относительно множества нераскрытых в эссе тем. Дело в том, что работа сия была задумана как некий путеводитель по темам романа Янева, который бы намечал темы произведения без их раскрытия и растолковывания. Именно об этом говорит и последний её параграф. К тому моменту, когда автор решил написать свою статью, уже существовали по крайней мере три профессионально написанные работы по «Южной Мангазее», включая замечательную работу автора рецензии, которая мало что из романа оставила вне поля зрения. Предложенное же эссе предназначено для тех читателей, которые избегают литературного анализа и предпочитают искать ответы на свои вопросы непосредственно в тексте произведения. Поскольку текст «Мангазеи» сложен, и учитывая обилие вопросов, возникших у автора эссе по первому прочтения романа, ему (автору) показалось, что подобная работа будет полезна. В ней темы именно намечены, но не истолкованы, то есть читателю оставлена вся свобода для собственных интерпретаций. Надо заметить, однако, что подобный стиль был впервые использован автором эссе, поэтому автор ценит и обещает учесть любую конструктивную критику относительно формата и содержания работы.

4. Автор рецензии предпочитает чёткое деление миров романа надвое, на свет и тьму, верх и низ, добро и зло; автору же эссе прежде всего бросается в глаза пантеическая картина живого мира. Безусловно, подобное упрощенное деление возможно, однако автор эссе посчитал более важным обратить внимание читателя на мира этого многообразие и многослойность. Более того, автору эссе не видится противоречия между сей многослойностью и её гностическим дуализмом. В самом деле, почему эти свойства не могут сосуществовать друг с другом? Пусть даже не в рамках литературной критики, от которой данный «реферат» далёк, в чём автор абсолютно согласен с рецензентом. Предложенное же деление миров на четыре условных уровня не конечно и не обязательно верно. Однако, подобный посыл показался интересным автору эссе в качестве толчка к самостоятельным размышлениям читателя романа. Аналогичная идея стоит и за остальными выводами, озвученными в работе. Более того, автор эссе не может гарантировать, что его собственное понимание романа осталось прежним со времени написания статьи.

5. Вопрос, куда идут герои романа, также рассматривается автором эссе и его рецензентом по-разному. Так, например, если литературный критик видит вполне реальные социальные и социополитические мотивы в попытке Яна избежать армии и возвращении домой, то автору «реферата» слышится «из ада таверны в дом нашей души» (Руми), вспоминается также путь наверх через спуск вниз у Данте, сквозь ад к Эдемскому саду, или же «Моя душа не отсюда, я в этом уверен, и я намереваюсь в конце концов оказаться там» (Руми). Как можно уже догадаться, автору были важны более общие мотивы физических и душевных передвижений героев.

6. Там, где рецензенту не хватает в эссе московских деталей и хочется услышать семиотическое раскрытие «московского текста», автору слышится Соломоново:
Видел я все дела, что делаются под солнцем,
И вот — всё это тщета и ловля ветра:
Кривое нельзя расправить, и чего нет, нельзя исчислить!
А также:
Бывает, скажут о чем-то: смотри, это новость!
А уже было оно в веках, что прошли до нас.
Не помнят о прежнем — так и о том, что будет, —
О нем не вспомнят те, кто будут позднее.
И не потому это, что автор эссе находится на другом континенте от Москвы и не ощущает её значения для русского сердца, он и на московской земле размышлял и ощущал реальность в той же манере. К тому же, тема Москвы настолько полно раскрыта в уже существующих работах по «Южной Мангазее» (включая прекрасную работу господина Геронимуса), что автор обсуждаемой статьи просто не счёл нужным повторяться.

7. Интерактивность романа, по мнению автора разбираемой статьи, прямо пропорциональна степени открытости читателя и его способности «слышать» живой текст «Мангазеи», о чём в эссе также отмечено. Более пространно распространяться на эту тему автор не посчитал возможным, потому как тем, кто слышать живое способен, всё будет понятно и без объяснений, а тем, кто к тексту остался глух, никакой анализ не поможет.

8. Вообще же, краткость изложения тем романа автору эссе хотелось бы объяснить с помощью высказывания Эли Визела в его книге «Души в огне»: «Разбирать истории по частям — значит уменьшать их значение. Судить их, отстранившись и затеняя их открытость и откровенность — в подобном процессе теряешь больше, чем находишь».

На этом автор эссе предпочёл бы остановиться и попросить у многоуважаемого рецензента прощения в связи с тем, что, согласно правилам хорошего тона, мы в ответе за то, как нас понимают. А также поблагодарить за доставленную возможность ещё раз окунуться в звёздные миры Киора Янева и заново их переосмыслить.

С уважением и благодарностью,
Ирина Постернак.

Комментарий к «Дуэли» от В. Геронимуса

Ирина, спасибо за просвещённые компетентные разъяснения. Но боюсь, они относятся не к моей рецензии, а к некоему Вашему гипотетическому тексту. Вопрос о том, назвать Вашу работу рефератом или эссе не принципиален (это вопрос о ярлыках), а вот то, что у Вас гуляют штампы, было беспристрастно замечено. Разумеется, никто не ставил Вам в упрёк эмоциональных оценок. Никто не упрекал Вас в нехватке деталей московского быта (они и в самом деле были бы избыточны), а вот то, что Вы не пишете о художественной концепции Московского царства у Янева, удивило рецензента. Вы настаиваете на своём дуализме, но в Вашей работе (причём на конкретной странице) говорится совершенно иное. Впрочем, не понимаю причин Вашего негодования. Было лишь замечена, что работа описательная и сырая, но с живыми и интересными прорывами. Никто не писал, что работа провальная. Не понятны Ваши сарказмы в ответ на вполне беззлобную рецензию.

Ответный комментарий от И. Постернак
Дорогой В. Геронимус,
Я с благодарностью прочитала ваш деликатный ответ. Не думаю, что удивлю вас, если скажу, что я с вами абсолютно согласна, когда вы отмечаете незавершённость моей статьи. Я и на данный момент не совсем представляю, какой бы я хотела видеть свою работу по ЮМ, как по структуре и содержанию, так и по стилю. Скорее всего, я вижу её намного короче опубликованного варианта. Такой, какой она была в её первоначальном, более поэтическом виде.
Поэтому, я с вашими замечаниями в принципе согласна, особенно если рассматривать мою работу с точки зрения академической или просто профессиональной. Однако, статью я свою задумывала как нечто другое, отличное от типичного разбора произведения. Но даже это не извиняет её незаконченности.
Что касается данной дуэли. Я буду вам благодарна, если, вы будете учитывать разницу наших с вами литературных весовых категорий. Моя единственная задача на данный момент — это развиваться как внимательный читатель, а ни в коем случае не попытаться занять чужое мне место литературного критика. Поэтому, я буду благодарна любым вашим конструктивным замечаниям и поправкам, а все филологические шпильки, боюсь, будут мной пропущены.