«Есть только дорога, а все остальное смерть…»
А. Непомнящий
Гм… Ну начнем с того, что я совершенно не знаю, о чем писать. Просто сижу, подперев ладонью подбородок и таращусь по сторонам. Дело даже не в том, что я не вижу сейчас осенних октябрьских туч над окраиной Красноярска, грязно-синего скрежещущего «жигуленка» на пустой дороге, исчезающих за поворотом товарищей. Нет, напротив, эта картина вырисовывается в памяти довольно ясно, просто я понятия не имею, куда эта самая память меня заведет и что в итоге получится. Что ж, буду ловить проходящие мимо мысли, может, одна и притормозит у обочины. Так это и происходит, есть начало пути, конечная цель, а остальное подернуто туманом. Наверное, так и следует об этом писать…
Вот дорога, вот октябрьские тучи, я вижу вдалеке синий «жигуленок», и рука отрывается от клавиатуры с поднятым вверх большим пальцем. Как и тогда, успеваю подумать: а на хрена мне все это надо и зачем я в это ввязался, но моя попутчица, девочка шестнадцати лет, уже смотрит на меня вопросительно, и я вновь кладу руки на клавиши. Итак, поехали!
Хочется сказать предварительно: «было что-то тогда в этой осени», но нет, ничего особенного в ней не было. Осень как осень. Хмурые прохожие, хмурые дома, ветер колючий, предчувствие скорой зимы и незавершенность короткого лета. Мы с утра до ночи бродили по пустеющему городу без особой цели и каких бы то ни было перспектив. И осень постепенно выдворяла нас с наших любимых улиц.
Помню, подбила нас на эту авантюру как раз моя будущая попутчица, девочка шестнадцати лет, с огромными карими глазами и тягой к разным дурацким затеям. Мы встречались с ней какое-то время, гуляли рядышком, держались за руки, целовались украдкой у нее на балконе и там же втихаря пробовали курить. Опять же ее инициатива, «дурацкая затея», от которой я не избавился до сих пор. Кроме того, она оставила мне на память след от своих зубов — укус на запястье, несколько шрамов и, что, пожалуй, страшнее всего, удивительную способность не видеть ничего дальше света фар попутной машины, случайно подобравшей меня на жизненном маршруте. Так теперь и живу — есть начало, цель, а в остальном, будь что будет. Только ночь, дальний свет фар и летящие навстречу автомобили, с которыми мне не по пути.
Но все это было несерьезно, да и что могло быть серьезным в нашем возрасте. Осень прогрессировала вокруг, как проказа, покрывая зеленые еще листья желтыми струпьями. Тучи мокротой скопились в небе, нехотя прорываясь вялым кашлем дождя, и каждый день становился холодней предыдущего. Это, пожалуй, беспокоило больше всего. Неизменная старенькая гитара стала лаять на холоде раздраженно, замерзшие пальцы отказывались гнуться на струнах. В любимых двориках гулял ветер. Лето ушло, и держаться за руки стало неприятно.
Тогда ушла и она, девочка шестнадцати лет. Ну, не то чтобы ушла, просто пропала, и никто не знал куда. Честно говоря, не помню, чтобы я был сильно этим обеспокоен, нет, конечно, мне было не наплевать, просто тогда я не слишком ценил в людях верность, и у меня легко нашлись другие занятия. К тому же, зная ее нрав, я резонно решил, что ей пришла в голову очередная глупость, как впоследствии выяснилось, я оказался прав.
Объявилась она лишь в октябре, когда лужи по утрам стали покрываться тонкой корочкой льда, а ветер гонял вместе с пылью сухие обрывки листьев.
Не особо утруждая себя объяснениями, она рассказала нам вкратце о своих новых друзьях, о местах, где побывала, не преминула добавить о вольной жизни путешественника, и, окинув меня выразительным взглядом, подытожила свой рассказ тем, что объявила нашу прошлую жизнь сплошным развратом и пьянством. Сарафанное радио работало отлично, и ей уже были известны все мои нехитрые забавы. Так или иначе, монолог ее сводился к тому, что в следующую поездку мы отправляемся вместе, то есть вся наша маленькая компания, что скрылась от ветра в ближайшем подъезде и с грустью созерцала погоду за окном.
Один парень, лишь глянув на улицу, просто покрутил пальцем у виска, другой обещал подумать, я же согласился сразу.
Во-первых, я был задет ее поведением, тем, что она, вот так запросто, является ко мне через долгое время, как будто ничего не случилось, тем, что глаза ее сверкают, она весела, счастлива и даже не думает извиняться.
Во-вторых, в моей жизни еще не было ничего подобного, и я не хотел упускать возможность опробовать все на себе. В конце концов, у нее получилось, почему бы и нет?
И, в-третьих, откуда мне было знать, что, когда я выйду на трассу, хлопну дверью первой же разбитной легковушки, и она отвезет меня на несколько километров от города, километры эти начнут удлиняться, вытягиваться, с чудовищной скоростью наматываясь на счетчик моего одометра, и со временем превратятся в бесконечную шипящую под колесами ленту.
Откуда мне было знать, что назад повернуть станет невозможно, что, куда я теперь ни отправлюсь, я буду ехать только вперед. И не увижу больше висящих над окраиной города осенних октябрьских туч (позже, сколько раз я туда ни возвращался, они всегда были другими.)
«Все отныне твое: фляга с теплой водой, города и вокзалы, ужас белых полей…» — меня об этом не предупредили. Может, и я бы покрутил пальцем у виска!
Как бы то ни было, через день вся наша небольшая компания стояла на окраине города, с тревогой всматриваясь в безжизненные поля, начинающиеся вслед за домами, и поглядывая на плывущие над полями невеселые тучи. На дорогу, длиной в тысячу километров, у нас на четверых оказалось: вода, две банки тушенки, полбулки хлеба, бутылка водки (чисто в профилактических целях), и пятисотрублевая бумажка, которую один из моих товарищей незаметно выудил у матери из кошелька. Еще был старенький фотоаппарат «ФЭД», и мы воображали, что станем встречаться в каждом городе на нашем пути и непременно фотографироваться на фоне его достопримечательностей. Так мы, еще никуда не отъехав, делились друг с другом радужными планами, а наша более опытная подруга неизменно хранила таинственное молчание.
Приходило время расставаться. Что естественно в таких ситуациях, вчетвером мы ехать не могли, и, решив разбиться на пары, принялись делить провизию. Это, конечно, сопровождалось галдежом, и моя необыкновенно молчаливая сегодня попутчица, заглянув в рюкзак, извлекла оттуда лишь хлеб и, кажется бутылку с водой. На мой немой вопрос, бросив коротко: «Мы и так доедем», — сунула это все в нашу дорожную сумку. Несколько погрустнев, я побродил вдоль дороги, подобрал обрывок картонной коробки и, помусолив найденный в кармане карандаш, принялся писать. После чего я подошел к чахлому, растущему здесь же дереву и закрепил на нем картонку.
— Ну, что ты там застрял? — окликнула меня моя спутница. — Машина едет, лови, давай! Повернувшись, я неопределенно махнул рукой. Потрепанный синий «жигуленок», поравнявшись с нами резко затормозил, скрипнув при этом всеми своими деталями, дверь приоткрылась и, засунув голову в салон, я увидел вполне добродушное лицо мужичка-фермера, который, улыбаясь, спросил меня; «Куда вам ребятки?» Растерявшись, я просто кивнул головой в сторону горизонта и тупо ответил: «Туда!» — «Садитесь», — усмехнулся фермер в усы.
Мы сели, двери захлопнулись и машина, кряхтя, тронулась. Я оглянулся, товарищи махали нам вслед руками, стоя у низкорослого деревца, да трепыхалась на нем картонная табличка с карандашной надписью «Красноярск — Новосибирск», выведенной на ней моею рукой. В последний момент порыв ветра сорвал ее с деревца, и она, кувыркаясь и весело подпрыгивая на мерзлом асфальте, полетела вслед за машиной.
С каждым километром тревога моя увеличивалась, и хотя жил я один, вдали от родных, в студенческой общаге, и вдобавок платил нерегулярно, рискуя со дня на день вылететь на улицу, все же это был город. Там ходили поезда, были телефоны, друзья могли выручить в любую минуту, и я чувствовал, что не одинок. Здесь же, на трассе, рядом с незнакомым человеком, в чужой машине я совсем растерялся, моя упорно продолжавшая молчать подруга ничуть меня не успокаивала. За стеклами тянулись все те же унылые поля и убегала вперед к горизонту серая полоска шоссе. Изредка попадались небольшие деревушки, дачные поселки, или одиноко торчащие по обочинам пустые коробки автобусных остановок. То здесь, то там однообразие пейзажа разбавляли куцые пролески, лепившиеся темными пятнами к проселочным дорогам, в разные стороны разбегавшимся от основной магистрали.
У одной из них наш шофер начал сбавлять скорость.
— Ну что, ребятки, мне направо, — улыбнулся он, блеснув из-под усов золотыми зубами, которых я раньше не заметил, — а вам, я так понимаю, прямо, да? Давно хоть едете?
— Не очень… — наконец подала голос моя спутница.
— Ну, счастливо вам добраться, ребятки! — оскалился шофер. Я горячо поблагодарил его, и вскоре «жигуленок», гремя и поднимая облака пыли, скрылся за деревьями, оставив нас одних.
— Даже не спросил, куда мы едем… — задумчиво протянул я.
— Может, он знает! — буркнула в ответ девушка, — я его еще на Байкале видела, когда первый раз стопом ездила…
— То есть как?! — изумился я, еще не знакомый с разного рода чертовщиной, поверьями и необъяснимыми явлениями, в изобилии водившимися на трассе.
— Ты, когда спрашивают: «вам куда?», говори: «в сторону Новосибирска»! — не обратив внимания на мое удивление, продолжила она. — Вдруг машина туда и идет, а если нет, то хотя бы до ближайшего поворота подбросят! И на регион смотри, если пятьдесят четвертый, то это наш клиент, можешь хоть под колеса прыгать, чтоб его остановить!
— Ладно. — Я посмотрел направо, потом налево — на трассе не было видно ни одной машины. — Что дальше?
— Дальше? А дальше пошли! — просто сказала она и, не дожидаясь меня, зашагала вдоль дороги.
— Куда?
— В Новосибирск! — улыбнулась она через плече.
Следующей нашей остановкой было придорожное кафе, приткнувшееся боком к опушке леса. Когда мы, с ног до головы покрытые пылью, повалились на лавочку возле него, только что вышедшее из-за туч солнце уже садилось за кроны деревьев. От леса тянуло сыростью, и синие сумерки ползли оттуда на асфальт, ощупывая его трещины и ямы, прячась в них до утра. В небе стали загораться маленькие пугливые звездочки, но с каждой минутой наступающей ночи их лукавое мерцание становилось все ярче, и вот уже они повисли совсем близко, над самыми верхушками деревьев, отражаясь в черном влажном асфальте, как в темной глади воды.
Я с наслаждением вытянул уставшие ноги и закурил, привалившись к спинке скамейки. Глядя на стремительно темнеющий небосвод, я думал о том, что совсем недавно смотрел из окна в городское, освещенное фонарями небо, пока мои друзья собирались в дорогу. Разглядывал знакомую улицу, видел, как в соседних домах загорались окна.
«Ничего общего со звездами!» — невольно помотал я головой. И мне вдруг сразу расхотелось вспоминать об оставшемся за спиной городе, казавшимся теперь бесконечно далеким. Я даже перестал смотреть в ту сторону, откуда мы пришли. Интересно было только, где сейчас находятся наши товарищи. Не выйдут ли они, такие же пыльные и усталые, из темноты к этому кафе? Обогнали они нас или шагают где-то сзади, покуривая, по блестящей в ночи магистрали? Может, присели перекусить или ловят машину. За сколько километров они от нас?
На всякий случай я осмотрелся. Силуэты припаркованных неподалеку трейлеров напоминали туши расположившихся на ночлег доисторических ящеров, играющая в кафе тихая музыка и приглушенное бормотание отдыхающих там дальнобойщиков нагоняли дремоту. Сидевшая рядом девушка совсем притихла, большие глаза ее блестели в темноте, уголек сигареты то мерно вспыхивал, то постепенно угасал, покрываясь пеплом.
— Почему ты раньше не брала меня с собой? — посмотрев на нее, тихо спросил я.
— Не хотела… Не хотела делиться… — помолчав, ответила она, осторожно положив мне голову на плечо. Обняв, я попытался привлечь ее к себе, но она мягко отстранилась. — Может быть, поедем, ночью будет холодно…
— Машин нет или опять пешком поедем?
— У тебя есть мелочь, — спросила она, чему-то улыбнувшись, — кинь на дорогу…
— Зачем? — опять удивился я, шаря по карманам и доставая оттуда копейки.
— Дань духам трассы…попробуй!
Я встал, дошел до обочины, посмотрел в разные стороны — машин опять не было, и, взвесив мелочь на ладони, бросил ее на асфальт. Монетки, блеснув, со звоном покатились по нему. И не успел их звон затихнуть, как замелькал среди деревьев свет мощных фар, раздался гул двигателя и тяжелый бензовоз, присев на все свои шесть колес, как на мягкие лапы, остановился напротив меня.
Ошарашенно взобравшись на подножку, я потянул дверь. Уж не знаю, кого я собирался увидеть за рулем, заглядывая в кабину, гнома, эльфа или Бабу Ягу, но на мой вопрос: «В сторону Новосибирска не подбросите?» — утвердительно кивнул всего-навсего усталый дальнобойщик, в тельняшке и с жеваной сигаретой в зубах. Он буднично предупредил, что у него только два места, и мы полезли в кабину. Но напоследок, я взглянул, все же, на освещенный фарами асфальт у самой морды тягача, куда я швырнул мелочь. Никаких монет там и в помине не было!
В тепле, чувствуя, как за спиной гулко ударяются о стены цистерны 40 тонн горючего и начиная дремать, я слабо следил за деревьями вдоль шоссе, за их прыгающими в свете фар тенями. Тени метались, дергались, выскакивали на дорогу перед машиной и снова исчезали в лесу. Казалось, в темноте чащи они бегут вровень с нами, толкаются, запнувшись, попадая в сноп света, стремглав бросаются обратно.
Тяжелый бензовоз, с зевающим за рулем водителем в тельняшке и двумя юными пассажирами, уходил все дальше, разбрызгивая свет мощных фар по влажному асфальту. Шипела под колесами черная лента. И охраняли его в темноте духи трассы, провожая до самого утра.
На следующий день, стоя на развилке, мы с недоверием разглядывали стрелки указателей. Бензовоз, погудев на прощание и, словно из ноздрей, выпустив из труб над кабиной клубы черного дыма, повернул влево и вскоре исчез.
Дорога в этом месте прерывалась перекрестком, далее виднелся виадук, на котором висел синий щит с многочисленными названиями окрестных населенных пунктов. Как назло, нашей 53-ей магистрали поблизости не было, согласно указателю, она находилась в двух километрах от этого места, видимо, ночью мы проехали дальше, чем того требовалось.
Мы сверились с картой в автомобильном атласе, который моя спутница предусмотрительно захватила с собой. Поскольку М53 проходила под углом от этой дороги и встречалась с ней только через пару километров, решено было не делать крюк, а срезать путь через сосновый лесок, примкнувший к обочине. Мы покурили, съели остатки хлеба и, спустившись по насыпи, вошли в лес.
Поначалу ничего странного мы не заметили. Лес как лес, не очень густой, вокруг росли молодые стройные сосенки, изредка попадались кустарники, но без буреломов, в общем, идти было удобно и легко, и мы радовались, что не приходится дышать сейчас придорожной пылью и копотью надоевшей трассы. Повеселев, мы стали кидаться шишками, в изобилии валявшимися повсюду и гоняться друг за другом, прячась среди деревьев. Так, смеясь, мы продвигались вглубь леса, оставляя за спиной дорогу, шум которой был уже почти не слышен.
Но чем дальше мы уходили от нее, тем неуютнее я себя чувствовал. Что-то здесь было не так, и я не мог понять, что. У деревьев невдалеке показались внушительных размеров насыпи, будто кто-то свалил вокруг сосен огромные кучи земли, хвои и прочего лесного мусора. Я хотел было подойти ближе и разглядеть, что это такое, но моя подруга вдруг вцепилась мне в локоть. «Смотри!» — сдавленно прошептала она. Я проследил за ее взглядом и тоже замер на месте. Метрах в трех от нас между двух сосен, чуть подрагивая, висела гигантская паутина. Идеально ровная, она составляла не менее двух метров в окружности, за ней еще одна и еще, дальше весь лес будто сетями был перекрыт бледными кругами паутины.
Сглотнув собравшуюся во рту слюну, я решил сорвать с дерева ветку, чтобы попробовать паутину на прочность, но звук ломающейся древесины показался мне на удивление громким. Эхом он прокатился по лесу, и белые круги вновь задрожали. И тут я понял, что нагоняло на меня беспокойство. В лесу стояла мертвая тишина! То есть не было слышно решительно ничего. Здесь не пели птицы, деревья не шумели на ветру, не было ни единого шороха!
— Мне страшно, пойдем отсюда… — зашептала моя подруга, все еще продолжавшая сжимать мою руку. И снова шепот ее качнул паучьи сети.
— Согласен!
Я стал оглядываться по сторонам. Но забрели мы уже далеко, и куда теперь идти, было не совсем ясно. Наконец выбрав, как нам казалось, правильное направление, мы двинулись в ту сторону, старательно огибая преграждающую дорогу паутину.
По-прежнему единственным звуком, сопровождающим нас, был шорох хвои под ногами, гул долгожданной теперь дороги до нас не доносился. И по-прежнему на глаза нам попадались странные насыпи вокруг деревьев.
Поравнявшись с одной из них и присмотревшись, я с удивлением обнаружил, что никакая это не насыпь. Передо мной, возведенный из хвои, травинок и мелких веточек, вздымался огромный муравейник. Он кольцом опоясывал сосну, верхушка его находилась на уровне моей груди, а вдалеке виднелись муравейники и побольше. Непроизвольно я сделал пару шагов назад, теперь и мне захотелось убраться из этого места.
К счастью, побродив по лесу еще какое-то время, мы заметили просветы меж деревьев, муравейники становились все меньше, паутина и вовсе исчезла, а в переплете ветвей показались синие куски неба.
Выбравшись из чащи, мы были искренне рады вновь видеть виадук, перекресток и синий щит с указателем «до М53 два километра», несмотря на то, что дорога вновь оказалась пуста.
Уже на асфальте, чувствуя себя в относительной безопасности, я всматривался в глубину притихшего леса, стараясь найти в нем что-нибудь странное, но видел лишь, как играют на хвое и стволах деревьев солнечные лучики. Лес как лес. Ничего необычного.
Тут невдалеке послышался рокот мотоцикла, и вскоре он пронесся мимо нас. Я, мельком оценив, что мотоцикл без люльки, тут же потерял к нему всякий интерес. Но мотоциклист неожиданно вернулся, встал поодаль и призывно махнул рукой.
— К бабе своей еду в соседнюю деревню, — пояснил он, когда мы подошли, — садись, подвезу!
— Куда? — удивился я, разглядывая его видавший виды «ижак».
— Ты сюда, — кивнул парень моей подруге, указывая ей на заднее сидение, — а ты сюда! — Он похлопал по ржавому багажнику. — Да не боись! Мы с пацанами вчетвером на нем ездим!
Много позже я добирался из Питера в Нижний Новгород с бандой байкеров, но более экстремального вождения мотоцикла, чем у этого деревенского парня, мне видать пока не доводилось!
«Ижак» прыгал, как мустанг, на каждой колдобине, его мотало из стороны в сторону, он брыкался, стараясь сбросить своих наездников, но доморощенный гонщик только добавлял скорости.
Спутница моя вцепилась в куртку сельского ковбоя так, что костяшки пальцев ее побелели. Я же одной рукой ухватился за ржавое железо болтающегося на честном слове багажника, другой прижимал к голове норовящую улететь кепку. Моя дорожная сумка колыхалась на ветру за спиной.
Когда мы наконец остановились, нас обоих шатало, как матросов, сошедших с палубы на сушу. Тело продолжало трястись, а в ушах стоял оглушительный треск мотора.
— Счастливо! — улыбнулся парень, крепко пожимая мне руку. — А куда едете-то? — вдруг вспомнил он.
— В Новосибирск… пожал я плечами.
— Ну вы на всю голову!.. — вновь просто и открыто улыбнулся он, зачем-то добавив: — Ладно, увидимся! — пнул стартер своего мотоцикла, съехал с шоссе и помчался вдаль по грунтовой дороге.
Мы действительно увиделись с ним через год, когда возвращались со знакомым из очередной невнятной поездки. Увиделись на том же самом месте, примерно в то же время и проделали тот же путь, только в обратном направлении.
Но это было потом, а сейчас перед нами стоял долгожданный синий указатель с надписью «М53. КЕМЕРОВО. ТОМСК. НОВОСИБИРСК».
Помню, что нашим транспортом на тот вечер стал, казалось, самый обыкновенный ржавый КАМАЗ, что тысячами, окруженные клубами пыли, плетутся по российским дорогам, от точки к точки, от городка к городку, словно навьюченные верблюды по Великому шелковому пути.
С неба стало накрапывать, тучи, чуть отставая, тянулись вслед нашей тяжело груженной, нехотя ползущей фуре. Шофер в засаленной телогрейке хитрыми крестьянскими глазами с любопытством поглядывал на замученных дорогой, с потускневшими лицами, нас. Грязная магнитола, прикрученная изолентой к приборной доске, похрипывала что-то об усталом дальнобойщике, и звук ее терялся в неровном гуле двигателя.
Но странности, не покидавшие с начала пути, не оставили нас и сейчас.
Водитель, задав пару дежурных вопросов о том, откуда и куда мы едем, и, получив ответ от моей вновь притихшей и задумчивой подруги, что мы студенты и добираемся домой, удовлетворился и замолчал. Но вскоре снова забубнил, продолжая излюбленное занятие всех недосыпающих дальнобойщиков, которые часто берут попутчиков, чтобы, поболтав с ними, отогнать навалившийся сон. Не особо утруждая себя общением, я позволял своей спутнице односложно отвечать ему, наблюдая за «дворниками», размазывающими дождевые капли по лобовому стеклу.
— А везу я посуду, тарелки там всякие, кружки, кастрюльки, здесь недалеко городок есть, вы наверное и не знаете… — слышал я обрывки его сбивчивых фраз, думая про себя о том, как хорошо, что дряхлый КАМАЗ еще способен на такие короткие походы. Сравнивал его мысленно с доживающей свой век понурой лошадью, впряженной в скрипучую телегу, груженную деревенской утварью, а самого шофера с сидящим на телеге, дремлющим, нахохлившимся старичком, состарившимся вместе со своей любимой лошадкой.
— Раньше далеко ездили, и в Кемерово, и в Новосибирск ваш, и в Омске бывали, а теперь состарился мой кормилец, — водитель любовно погладил баранку руля, — теперь чуть проедем, отдохнем, травку пощиплем и дальше трогаемся…
Я поглядел на него, но шофер лишь мечтательно улыбался, смотря на мокрую дорогу, КАМАЗ устало вздохнул, поднимаясь на небольшую горку, будто соглашался с хозяином.
Потеряв интерес и списав сказанное водилой на случайное совпадение, я вновь погрузился в свои мысли и вяло текущие воспоминания. Вечерело, лениво моросил за окнами дождик, путь наш медленно сокращался, а лента трассы только начинала разматывать передо мной скрученный в рулон серый ковер. Деревья, домики, все те же пустые остановки, обочины, как поля на убористо исписанным дождем, бетонном листе. Тогда я впервые об этом задумался, не подозревая о том, как повлияет это на мою дальнейшую жизнь. Не столь важно, что выведено на листе косыми каплями, рассказ, стихи, ноты… Песня ли записана стуком дождя на мокрой, шуршащей, магнитной ленте дороги и звучит из-под колес проходящих машин. Зарисованы ли на полях силуэты ползущих в никуда фур. Рулон трассы разворачивается впереди, теряясь в подернутой дымкой бесконечности, и тут же тает, растворяется, как туман в сыром воздухе за спиной. Уже нельзя вернуть понравившуюся страницу, как прочитать книгу задом наперед, послушать наоборот песню или сыграть нужную мелодию, расставив ноты в обратном порядке. Нельзя попятиться, можно только развернуться, повернуть назад, но это будет уже совсем другая история.
Мне вдруг страшно захотелось курить, поерзав на сидении, я в некотором смятении все же посмотрел в зеркало заднего вида — дорога не исчезла, не испарилась в воздухе, однако за только что пройденным нами поворотом расплывалась в дождливой пелене, казалась призрачной. Я нашарил в кармане зажигалку, взял в ладонь, но постеснялся курить в машине без разрешения.
— Кури! — вдруг лукаво блеснул на меня глазами водитель, опережая мой вопрос. — У меня жинка тоже лютует, я ж столько лет в дороге, а все равно на нее тянет…как раз вышел, да там и остался, говорит, а вернулся, говорит, совсем другой, может, и не ты это вернулся… Тебя как хоть зовут?
Изумленно глядя на него, я только сейчас стал вспоминать, что, пропуская мимо ушей его бормотание, слышал, как он словно перескакивает с темы на тему, совершенно между собой не связанные, теряя то и дело нить разговора. Он, то замолкал на полуслове, прислушивался, то вдруг начинал говорить с обрывка непонятно как попавшей к нему на язык фразы, все так же улыбаясь, всматриваясь в серую даль. Я же, свалив его манеру разговора на местную особенность речи, не обращал внимания на то, что его слова искаженным эхом следуют за моими собственными, разбредающимися в разные стороны мыслями.
Нервно дернувшись и закурив, я перебрал в уме несколько случайных имен, желая избежать ненужных вопросов, связанных, как правило, с моим более редким именем и тупо назвался Васей.
— Хорошо придумал, похож! — Шофер снова с хитрым прищуром поглядел на меня. — Что, Вася, музыку сочиняешь?
— Музыку, стихи, по-разному… — уклончиво ответил я, стараясь не сильно раздумывать над сказанным.
— Музыка — хорошо — медленно протянул водила и снова замолчал, на этот раз надолго. Глаза его потускнели, подернулись пленкой, он продолжал чему-то улыбаться, держа, как поводья, баранку руля.
Немного придя в себя, я аккуратно поискал между сидениями руку моей спутницы, погладил ее пальцами, взял в ладонь, но девушка отняла руку и положила к себе на колени, даже не взглянув на меня. Я с опаской покосился на шофера, боясь пустить в голову нахлынувшие догадки относительно прохладного поведения ко мне моей подруги, но тот, по-видимому совсем о нас забыл, прислушиваясь к неровному, со свистом, урчанию своего КАМАЗа. Я, несколько успокоившись, принялся раздумывать, что стало причиной ее недовольства ко мне, так или иначе проявляющегося всю дорогу.
Был ли у нее кто-то еще? — спрашивал я сам себя, и сам же отвечал: был! Да, конечно был! Или она злится на меня, узнав о моих похождениях?
Я стал перебирать в памяти своих недавних пассий, вспомнил пару ее подруг, короткие, на раз встречи с ними, вспомнил остальных, что сменяли друг друга во время ее отсутствия. Поразмыслил над тем, кто мог меня выдать, не те ли самые ее подруги? Мимоходом, на всякий случай, пожелал и им «счастливой жизни».
Теряясь в предположениях, я мучительно думал, стараясь угадать, что из всего этого известно ей? На что именно она злится? И как в связи с этим грамотно выстроить линию обороны? Впрочем, это мало походило на злость, на бурные, как у нее это часто бывало, ее проявления. Скорее, по своему обыкновению, она исцарапала бы мне лицо, но спутница моя вела себя спокойно и нарочито холодно.
Зато тут же оживился водитель! Он с интересом посмотрел на меня, сразу выпав из своего транса, и в глазах его запрыгали веселые чертики.
— Что, Вася, девок любишь? — растянулся он в бесцеремонной улыбке, будто в замочную скважину заглянул.
«Чтоб тебя!» — про себя выругался я, уже не сомневаясь, что он это услышит. Одновременно я безуспешно старался выбросить из памяти подробности последнего приключения, чувствуя, как краска заливает мое лицо.
Но тут я заметил озорную, чуть мстительную улыбку моей спутницы и понял, что прощен.
КАМАЗ, чихая и кашляя, взбирался на уже невидимые в темноте пригорки и неровности вновь почерневшей мокрой полосы, шаря по ней подслеповатыми глазами круглых фар. На душе потеплело и трое попутчиков молча улыбались, каждый о своем, во тьме кабины.
«Ни пули, ни взрывы не остановят нас…»
Вспомнил я слова старой афганской песни и попробовал восстановить в голове ее забытый текст.
«Вперед! Ползет КАМАЗ!»
Промурлыкал за меня водитель, довольно жмурясь со своего места.
После этого случая я стал тренироваться в умении ни о чем не думать, если надо выбрасывать из головы любые мысли, и даже достиг некоторых успехов, при бессоннице помогает.
Промозглая осенняя ночь застала нас задолго до города. Вокруг глухой, непроглядной стеной, сливаясь верхушками с небом, опять стоял лес. Редкие легковушки проносились со свистом мимо, посылая нам в лица мелкие капли брызг из придорожных луж, и габаритные огни их тут же терялись вдали. Естественно, нас никто не подбирал, да и кому бы это пришло на ум? Посадить к себе в салон, посреди ночи, двух пассажиров, в лесу, у которого даже названия нет. Мы вяло плелись вдоль магистрали, осознавая всю плачевность нашего положения, желудки стало подводить от голода, и я недобро смотрел в спину своей попутчицы, помня об оставленной у друзей тушенке. Идти всю ночь было бы безумием, мы еле волочили ноги, да и до Кемерово оставалось, по меньшей мере, километров сто-пятьдесят. Остановиться на ночь, укрывшись под деревьями? Нет уж, о том, чтобы ночевать в этих лесах, мы даже не думали, я, например, с большей радостью свернулся бы калачиком в ближайшей луже.
Надо сказать, что в будущем мне часто приходилось ночевать в подобных местах (в лесу, конечно, не в луже), но никогда я не чувствовал себя там комфортно. Ох уж эти придорожные, безымянные леса! Не имеет значения, где я спал, в избушке, поросшей мхом, одиноко торчащей темным силуэтом среди деревьев, где кем-то были заботливо припасены дрова и гостеприимно распахнута скрипучая дверь. Дверь ночью заклинило, и нам с другом стоило недюжинных усилий ее выломать. И, пока мы колотили в нее ногами, меня не покидало чувство, что в маленькое грязное окошко под потолком за нами кто-то наблюдает. Спал ли я в палатке, слушая всю ночь, как вокруг нее кто-то бродит. Или просто задремал под деревом, а, открыв глаза, увидел черную одинокую тень, плывущую над ночным шоссе.
Вообще-то, аномалии с завидной периодичностью таскаются по русским дорогам и их окрестностям. Что только не пригрезится, когда поток машин затихает на ночь. Один мой друг клялся и божился, что вот в такую же сырую осеннюю ночь, что когда-то застала нас на трассе по пути в Новосибирск, топал по мокрому асфальту неподалеку от озера Светлояр в Нижегородской области. Внезапно за спиной посветлело, и мой друг, решив, что это свет фар, обрадовался, наконец, подвернувшейся попутке. Свет усилился и заплясал на асфальте красными всполохами. Друг обернулся и еле успел упасть на дорогу, как над его головой с воем пролетел светящийся огненный шар. Подняв глаза, он увидел, как шар завис в воздухе у придорожных деревьев, покружил среди них и, махнув дымным хвостом, исчез в темном лесу.
Ничего этого тогда я, конечно, не знал, но мне не доставляло удовольствия лезть в мокрую чащу, а вспомнив муравейники и гигантскую паутину, я брезгливо поморщился.
Тем не менее, необходимо было что-то предпринять. Подруга моя, идущая впереди, беспомощно продолжала поднимать руку навстречу пролетающим автомобилям, опуская ее лишь, когда они исчезали из виду.
Между лесом и насыпью дороги находилась довольно широкая полоса земли, поросшая увядшими травами. Само собой, что спать в сырой траве, под открытым небом невозможно, но если развести огонь и разогреть место для ночлега, накидать веток и сверху постелить мою куртку, можно пережить эту ночь. Сейчас, конечно, я понимаю, что затея была идиотская, Но тогда я просто впал в отчаяние, ко всему, опыт мой был невелик, основывался на прочитанных книгах, организованных тур-слетах и походах в тайгу с отцом, еще в раннем детстве. Естественно, палатки у нас не было, не было и спальника, не было даже, банально теплых вещей (кстати, до сих пор считаю, что ездить со всем этим барахлом неспортивно), и я всерьез прикидывал, стоит ли повалить пару сухих деревьев вокруг нашего лагеря, поджечь их и греться от их жара, лежа на разогретой заранее земле. Информация эта была почерпнута мною из какого-то охотничьего справочника. Охотники, оставаясь зимой на ночь в тайге, валили сухие деревья вокруг своей лежанки, поджигали и спокойно спали всю ночь. Как это собирался сделать я, я вопросом не задавался. И со словами: «Стой здесь, я что-нибудь придумаю!» — я сбежал по насыпи, оставив на дороге свою растерянную подругу.
Для начала я приступил к поиску бумаги. Обшарив сумку, я обнаружил в ней лишь старый проездной, да тетрадь со своими стихами и текстами песен. Тогда, скомкав проездной, вырвав из тетради пустые страницы, оторвав от полторашки с водой этикетку и высыпав в карман сигареты, освобождая пачку, я решил, что этого вполне достаточно, и побрел к лесу, ища дрова.
После того, как, вопреки ожиданиям, и дрова, и хворост под сенью деревьев, оказались сырыми, как и все вокруг, а тайная надежда разжиться берестой в хвойном лесу провалилась, я, с опаской поглядывая в темную чащу, собрал все, что имелось и, несколько огорченный, зашагал обратно, разводить спасительное пламя. Сложив мелкие веточки в подобие домика, я запихал внутрь все запасы бумаги, чиркнул зажигалкой, прикрывая крохотный огонек ладонью, и мой костер начал дымить.
Язычки пламени плясали на бумаге, подгоняемые ветром, оставляя темные пятна хрупкого пепла, с бегающими по нему красными точками, вода стала закипать и пузыриться на сосновых, сырых насквозь ветках, никак не желавших загораться. Боясь, что бумага скоро истлеет, я принялся подкладывать в огонь веточки хвои, высохшую на солнце и мокрую сейчас траву, срывая ее прямо из-под ног, подсовывая в пугливое пламя. Все это шипело, дымилось и окончательно портило дело. Тут, видя, что костер гаснет, я принялся рвать из тетради исписанные текстами листы, засовывать их в огонь, глядя сквозь дым, как бегают по строчкам красные огоньки. А еще говорят, что рукописи не горят! Это правда, они тлеют, многое из того, что я спалил тогда, восстановить мне было уже не суждено.
Дым застилал глаза, огонь продолжал неумолимо угасать, и я услышал, как окликнула меня моя спутница, оставшаяся на дороге. Я обернулся и, сквозь дым и едкие слезы, увидел ее размытый силуэт, выхваченный из ночной мороси и обрамленный лучами фар. Она махала мне рукой, и я тут же, забыв рассказы Джека Лондона и охотничьи справочники, бросился к машине.
Поравнявшись с девушкой, я почувствовал, как она легонько коснулась моей руки и шепотом произнесла мне: «Только не спи», — а когда я стал протискиваться в салон на заднее сидение «Нивы», то сразу, понял, в чем дело. Сжимая огромными волосатыми лапами руль, на меня хмуро смотрел наш очередной попутчик. Заросший черной щетиной, из которой торчал горбатый нос, с горящими под густыми бровями глазами он втиснул свое, больше напоминающее гору, тело, казалось, сразу в два передних кресла. Было похоже, что он не сам сел за руль — это машину строили вокруг него или же он в ней вырос, вырос и застрял, сдавленный тесным салоном. Пробравшись назад, я вдобавок обнаружил рядом с собой лежащий на сидении пояс штангиста, и мысль о ночлеге на опушке леса под дождем вновь стала для меня привлекательной. Но моя спутница уже юркнула на переднее кресло, где повернулась и еще раз выразительно взглянув на меня, чуть кивнула на верзилу за рулем.
Ехали, в основном, молча, кавказец впереди сопел, как медведь, и время от времени ерзал в неудобном кресле. Я же, что было сил, гнал от себя навалившийся сон, продолжал клевать носом, но вновь поднимал слипающиеся глаза. Подруга же моя, напротив, крепко спала, предоставив мне право следить за ситуацией и охранять ее покой.
Охранять! И что же мне делать, если эта горилла что-нибудь задумает? В ухо ему стукнуть?! Никаких подручных средств у меня нет, даже перочинный ножик остался у друзей вместе с консервами. Набросить сзади ему на шею ремешок сумки или, скажем, этот пояс? С тем же успехом я мог бы попытаться задушить слона или носорога. Даже будь у меня с собой, например, гитарная струна или удавка (впрочем, тут и десантной пилы маловато будет), шансы мои близки к нулю. Если меня, сидящего сзади, он возможно сразу не достанет, то оторвать голову моей подруге, мирно спящей справа от него, я ему помешать не смогу.
Так я размышлял в полудреме, пока горец-водитель, в очередной раз поерзав в кресле, вдруг не пробасил: «А чем вы за дорогу платите?» Подумав, он добавил: «Ну, девки понятно, а пацаны чем?»
Дело принимало скверный оборот, и, собравшись с духом, я, как можно будничней, ответил: «Ничем. Ни я, ни она, ничем не платим».
«За все надо платить!» — скупо обронил кавказец, еще посопел и, снова задумавшись, умолк.
Следует заметить, что за свои странствия я никогда не слышал о какой бы то ни было плате для автостопщиков, тем более о специфической плате для «девок». Наоборот, многие водители помогали путешественникам деньгами, едой, иногда сами искали попутку у кафе или на придорожных стоянках. У дальнобойщиков одно время поверье было, мол, взял с собой в дорогу такую вот невинную бродяжью душу, и беда в пути тебя обойдет.
Ни я, ни мои знакомые не встречались на трассах с подобными вопросами и подобных людей тоже никогда не встречали, я подозреваю, что они существуют, но мне они не попадались.
Слышал, правда, одну страшилку от знакомых девушек про насильника-ДПСника где-то на Урале. Что бродит в тех краях по дорогам подобный гражданин. Что ж, вполне возможно, в любом случае автостоп — это дело опасное и стоит сто раз подумать, отправляясь в путешествие.
Касаемо ДПС-ников и прочих сотрудников министерств, то мои контакты с ними на трассе пока не заканчивались ни отсидкой, ни мздой, ни, слава Богу, «специфической платой». Однажды мы с моим другом случайно остановили ментовский «жигуленок», и это была довольно забавная история, поэтому я позволю себе немного на ней задержаться.
Произошло все примерно в те же годы и все на той же 53-ей магистрали. Сразу добавлю, что зрение мое оставляло желать лучшего, как тогда, так и сейчас, и именно это сыграло с нами злую шутку. В общем, я просто не заметил расцветки кузова и мигалок на крыше идущего вдалеке автомобиля, а когда разглядел и опустил руку, было уже поздно, машина тормозила рядом с нами. Наверняка вид мы имели довольно глупый, стоя черт-те где на пустой магистрали, в сотнях километров от места официальной прописки, все в грязи, рядом с автомобилем дорожно-постовой.
Пока мы переминались с ноги на ногу и хлопали глазами, переднее боковое стекло поехало вниз, и сперва, вместе с грохотом музыки из салона, до нас донесся стойкий запах перегара, а затем оттуда показалась красная и щербатая, словно планета Марс, рожа сотрудника ДПС.
— Документы, — скучно проговорила рожа.
Порывшись в карманах, мы протянули свои мятые паспорта. Вяло полистав их, краснолицый сотрудник задержался на страницах с регистрацией, посмотрел на нас и снова скрылся в салоне. В машине послышалась возня, несомненно, они там обсуждали несоответствие наших штампов в паспорте и теперешнего географического положения. Второе окно тоже опустилось, явив еще двоих стражей правопорядка, водитель выглянул, перевесившись через соседа, а краснолицый открыл свою дверь, опустив на асфальт пухлые ноги.
— Вы хули тут забыли? — озадаченно протянул краснолицый, судя по всему старший.
— В Новосибирск едем… — помялся я.
— Куда, куда? — изумился уже водитель, — из Красноярска?!
— Ну да…
Я стал соображать, какую бы ложь придумать на вопрос, зачем нам это нужно, но один из сидящих сзади сотрудников перегнулся вперед и предложил старшому: «А давай их в отделение, ну или ПэПээСам сдадим, они же малолетки еще, восемнадцати нет!» «Правильно, Саныч, — поддержал его сосед и громко икнул, — верняк из дома съеблись!»
— Дяденьки, не надо! — вдруг заблажил мой друг, стоящий рядом, — я к девушке своей еду!
Все недоуменно уставились на него. Друг мой на тот момент, как, наверное, и сейчас, являлся сторонником крайне правых взглядов, и это стоит учесть. Выглядел он соответствующе, гриндера, джинсы на подкате, бомбер, спущенные подтяжки и гладко выбритый череп с торчащими ушами. Особенно подчеркивало образ выражение его лица. Он и от природы-то не блистал аристократичностью черт, так вдобавок пытался придать своему лицу исключительную свирепость, что у него, в конце концов, получилось. Он стал необыкновенно схож с неандертальцем, и физиономия его отныне уже не менялась.
Менты, которые вначале не слишком обращали на него внимание, теперь с интересом его разглядывали. И было на что посмотреть. Товарищ мой силился сменить свою приобретенную свирепость на образ кроткий и влюбленно-печальный, в тон своих «дяденьки, не надо» и «к девушке еду». Дело было в том, что он совершенно не знал, как это изобразить. В какой-то момент мне стало за него страшно. Представьте, если бы вы желали придать кирзовому сапогу форму туфельки, причем ежемоментно, не представляя, как эта туфелька выглядит, и образца ее при себе не имея.
С лицом его в доли секунды произошло множество метаморфоз. Оно даже испариной покрылось. Мой друг хотел застенчиво улыбнуться, а выходила злобная гримаса. Попробовал поднять брови вверх — и лоб угрожающе сморщился. В итоге, он зачем-то решил «пошире распахнуть свои печальные глаза», но переборщил, вытаращил их на изумленных ментов, да так и застыл, не двигаясь с места.
— Ты че, дебил, бабу поближе найти не мог? — неуверенно хохотнул краснолицый, озираясь на своих подчиненных.
Тут друг мой раздулся, выпятил грудь, символизируя крайнее оскорбление своих светлых чувств, и вдруг выпалил: «Вы ничего не понимаете! Я ее люблю!»
Не выдержал даже я, менты же просто покатились со смеху, водитель даже посигналил от удовольствия.
— Ты только ей этого не говори!.. — Краснолицый схватился руками за трясущийся живот. — С такой мордой!..
Паспорта нам вернули, немного подбросили, накормили и даже дали выпить. Когда ДПС-никам пришла пора поворачивать обратно, они остановили для нас проходящую мимо фуру, и мы без проблем добрались до Новосибирска, куда ехали на футбольный матч. Нет, не к девушке, конечно.
Так что хороших людей на дорогах больше, чем плохих, ну это мне так кажется, насчет остального мира я не уверен. Меня ни разу не грабили, в серьезные переделки я не попадал, и, если пишу эти строки, то пока еще жив. Но раз на раз не приходится, и в ту ночь, в машине штангиста, я вдруг проснулся в абсолютной тишине.
Вот и приехали, блядь!
Вокруг стояла полная темнота. Фары и огоньки на приборной доске не горели, зажигание было выключено. Продрав глаза, я ровным счетом ничего не мог разглядеть.
«Как я вообще мог уснуть?! Где мы?» — думал я, шаря в темноте в поисках ручки задней двери, которой в короткой машине попросту не было. Воображение принялось рисовать страшные картины оскверненного и обезображенного тела моей спутницы, которое я непременно увижу, лишь только выгляну в окно. Я принялся тереть рукавом запотевшее стекло. Первое, что попалось мне на глаза, были густые кусты по бокам машины, и я тут же решил, что именно там злодей и совершил свое надругательство. За кустами виднелось вспаханное поле с уходящей вдаль колеей проселочной дороги. Никакой трассы поблизости видно не было.
В памяти тут же всплыли десятки жутких историй о кавказском плене, о рабах, картофельных полях и кирпичных заводах. Надо было срочно что-то делать, для начала хотя бы выбираться из машины, а не дожидаться здесь своей участи. Заметьте, что все эти обрывочные мысли пронеслись в голове за считанные секунды, состояние мое было близко к панике, и, думая о том, что надо валить, я продолжал смотреть в боковое стекло, ловя ладонью несуществующую ручку. В таком состоянии люди часто ведут себя не совсем адекватно. Я же, наконец, сообразив, что никакой двери сзади нет, решил открыть переднюю, а когда понял, что опустить сидения мне что-то мешает, просто ломанулся к выходу между ними.
Происходило это все, как я уже говорил, в полной темноте, в салоне не было ни единого источника света, прибавьте к этому мою возрастающую панику. В общем, я стал на ощупь протискиваться меж спинок, и первое, на что наткнулся, было тело моей спутницы, лежавшее в кресле без движения. Уже ничего не соображая, я ухватил свою подругу за шиворот и с силой встряхнул, отчего та вдруг взвизгнула и закатила мне такую пощечину, что я разом пришел в себя.
Темнота слева от меня, обретая форму, заворочалась, и, судя по интонации, выругалась на непонятном мне языке. Затем добавила по-русски: «Чего ты там возишься?» — и включила свет.
— Ничего, — пожал я плечами, садясь на свое место, — выйти хотел, покурить…
— Здесь кури! — оборвал меня кавказец, зевая и заводя двигатель.
Машина, ощупывая кусты ближним светом, тронулась, за кустами показался поворот, который в темноте я видеть, конечно, не мог, а за ним и магистраль М 53, расчерченная в ночи трассерами габаритов.
Видимо, когда я вырубился, горец так же решил немного отдохнуть и поспать, для чего и съехал с дороги. А теперь, казавшаяся тоже отдохнувшей, машина, мчалась по блестящему асфальту по направлению к Кемерово, где нам суждено было оказаться еще засветло, и уже через час мы стояли, держась за руки на круглой площади этого города.
— Мда…— протянул я, провожая взглядом «Ниву» кавказца, — немудрено было на измену сесть! Ты извини, что уснул, — помедлив, добавил я, чувствуя неловкость за случившееся, — представляешь, глаза открываю, не видно не хрена, что произошло, где ты, где боров этот, непонятно!..
— Ты меня тоже извини. — Она мягко коснулась пальцами моей щеки. — Я же думала, что это он!
Несмотря на недолгий сон в машине, отдохнуть, прежде чем продолжить путь, нам было необходимо.
Вообще, у стопщиков, как правило, имеется с собой список адресов (вписок), где можно остановиться на ночь, список этот уточняется у тех, кто ездил ранее этим маршрутом, и передается из рук в руки. Это квартиры, комнаты, общежития людей, которые не против приютить на ночь знакомых, знакомых знакомых или вовсе незнакомых путешественников. Да, есть такие люди!
Был подобный список и у нас, но, как и все наиболее ценное, он остался у второй группы нашей экспедиции. Тогда нам было невдомек, что эта самая вторая группа примерно в тот же час, в полном отчаянье выезжает из Кемерово в обратном направлении. Никаких мобильных средств связи тогда у нас еще не было, и знать мы этого просто не могли.
Лишь позже выяснилось, что эти двое довольно удачно добрались до Кемерово, поменяв всего две машины. Съели все запасы, выпили водку, переночевали на упомянутой вписке и решили дальше не ехать. Только вот обратный путь дался им совсем нелегко. Окончательно замерзнув, один из них забрался на трубу теплотрассы, есть такие широкие трубы, обитые алюминием, повис на ней, обхватив ее руками, и отказывался куда-либо идти. Второй же, тем временем, надев на руки шерстяные носки и намотав на голову шерстяной шарф наподобие тюрбана, пытался ловить автомобили. Нетрудно догадаться, что подвозить их никто не хотел, водители даже газу добавляли, проезжая мимо них.
Мы же раздумывали, где скоротать остаток ночи. Деваться нам было некуда и, переглянувшись, мы зашагали в сторону первого попавшегося на глаза подъезда. Путем несложных манипуляций я, чуть поколдовав над кодовым замком, открыл дверь и пропустил вперед свою зевающую спутницу. Замок к счастью оказался простым и легко поддался, но в подъезде было холодно, батареи не работали и кое-где отсутствовали стекла.
Поднявшись повыше, мы обнаружили площадку между этажами, которая была относительно чистой, с целыми окнами и, бросив сумку у холодной батареи, решили остаться здесь до утра.
Усевшись на сумку и посадив свою попутчицу на колени, чувствуя спиной холод стены и тепло ее тела в моих объятиях, я закурил, разглядывая облупившийся потолок.
Все было настолько чужим и нереальным, что казалось сном. Этот ночной город, будто проплывший мимо, в который я уже никогда не вернусь, круглая площадь за окном, залитая желтым светом фонарей, названия которой я не знал и вряд ли узнаю. Эта дорога ради самой дороги. Даже девушка в моих объятиях казалась чужой.
Возможно, так оно и было. Просто призрак, тень на трассе. Я смотрел на нее и не мог узнать. Те же губы, запах волос, подрагивающие веки, но что-то неуловимое, холодное было в ее образе. Знал ли я ее раньше? Вряд ли! Когда повстречал я ее на дороге, и за каким поворотом фигура ее начнет бледнеть, пока вовсе не растает в утренних сумерках?
Девушка заворочалась, устраиваясь поудобнее. Я поплотнее укрыл ее своей курткой и провел ладонью по волосам, она чуть приоткрыла глаза и чему-то улыбнулась. Тогда я не выдержал, и скорее руководствуясь любопытством, нежели желанием, поцеловал ее. Она сонно ответила и вновь опустила голову мне на плече. Губы ее были теплыми, но дыхание холодным ветерком пробежало по моей щеке.
Разбудил меня топот ног по лестнице, жильцы дома своей проторенной дорогой отправлялись на работу. Несмотря на явное недовольство на лицах, вызванное, очевидно, нашем присутствием в подъезде, нас никто не выгонял, они лишь, брезгливо косясь, перешагивали через наши ноги. Я же с удивлением отметил, что и сам чувствую к ним презрение. Позже, на всех своих случайных работах, больше всего меня угнетало однообразие маршрута, поэтому долго я на них не задерживался, это выше моих сил, повторять его изо дня в день.
Я посмотрел на свою спутницу и осторожно ее поцеловал. Она потянулась и, моргая, открыла глаза. Только тут я почувствовал, как затекло мое тело, несмотря на ее незначительный вес, и как холод стены за спиной, просочившись сквозь одежду и кожу, запустил щупальца в легкие. Подруга же моя, проспав под курткой всю ночь, казалась вполне отдохнувшей и готовой продолжить путь.
Правда, я путь продолжать готов не был. Пошарив в кармане, я решил для начала закурить, теша себя надеждой согреться табачным дымом, но сигарет в кармане не оказалось. Вдобавок меня мучил голод. Честно говоря, в тот момент я и сам с радостью бы повернул в обратном направлении. Останавливало меня лишь то, что родной город был равноудален от этого места, как и пункт окончательного назначения. Да и вообще, обратная дорога рисовалась в воображении совсем уж смутно, еще в начале пути я стал уверять себя в том, что домой мы поедем более цивилизованным способом. Делать было нечего, надо было двигаться дальше, и я поплелся за своей, бодро прыгающей через две ступеньки, подругой.
Из города мы выбирались пешком. В городах ловить попутку последнее дело, все время нарываешься либо на таксиста, либо на частника-бомбилу, а те, в свою очередь, узнав, что у тебя нет денег, пошлют тебя туда, куда тебе вовсе не надо. И вот, стреляя сигареты у смурных работяг или похмельных гопников, я оглядывал проступающие в утренней дымке смутные очертания… Кемерово.
Крыши рельефом начинали темнеть на фоне тускло светлеющего неба, на стенах кирпич выглядывал из ран трещин сквозь желтую коросту штукатурки, блестели влагой чуть замерзшие за ночь углы домов. Один раз я едва не наступил в блевотину. Город больше не казался загадочным, как ночью за окном подъезда, он постепенно становился реальностью, и мне поскорее захотелось отсюда уехать.
Не в обиду будет сказано вышеизложенное жителям Кемерово, для меня решительно все города в это время суток выглядят одинаково. Будто ждут часа открыть тебе все свою выщербленную убогость. Можно сравнить с тем ужасом, когда, проснувшись с похмелья, находишь рядом с собой уличную девку, хотя точно помнишь, что засыпал с настоящей леди.
К счастью, долго заниматься мне этим не пришлось, и, настреляв с полпачки сигарет (иногда гопники бывают очень человечны), мы все же оказались на ставшей уже родной магистрали. Отмахнувшись от моего предложения прочесать стоящие вдоль дороги дачные домики на предмет еды, моя спутница стала ловить машину.
И все-таки на трассе полно моментов, воспоминания о которых заставляют тебя невольно улыбнуться. Попутку мы поймали сразу, но что это была за попутка! Я, например, сначала вообще не понял, зачем он остановился, в машинах подобного типа всего два места, позже выяснилось, что место там одно — водителя. Но он остановился, чуть не развалившись у наших ног. Это был «каблучок», народное название автомобиля, полученное за его характерную форму. Для тех, кто не знает, это что-то вроде легкого фургончика с водительским и пассажирским сидениями впереди и будкой, предназначенной для хозяйственных нужд сзади.
Пока моя спутница разговаривала с шофером, лицо ее выражало крайнее изумление, я, стоя чуть поодаль, понять в чем дело, не мог. Но тут водитель вылез, два раза с силой хлопнул дверцей и раздраженно спросил: «Ну вы поедете или как?» Подруга моя неуверенно кивнула. «Тогда залазьте!» — и мужик стал обходить свой «каблучок». Тут-то я и смекнул, где нам предстояло ехать. Но ехать в будке было бы намного комфортнее, если бы не…в общем, будка по нижний бортик, есть там такой, не буду вдаваться в подробности, была завалена картошкой. Не в мешках, а просто так, просто картошкой.
Я посмотрел на свою спутницу, как на сумасшедшую.
— Лучше чем ничего, — пожала плечами девушка, виновато улыбаясь.
— Вот и лезь туда первая! — буркнул я, тоже, однако, улыбнувшись.
Поездка обещала быть незабываемой, как, впрочем, и случилось. До сих пор чувствую дыхание юности, авантюризма или просто глупости, и от улыбки я удержаться по-прежнему не могу.
Сложность ситуации заключалась еще и в том, что между картошкой и потолком будки осталось чуть больше метра, то есть, попасть туда можно было только на четвереньках. С немалым трудом проделав эту операцию, мы все же расположились, лежа на моей куртке и поджав под себя ноги. Водитель хлопнул верхней дверью, есть там такая, опять же, не буду вдаваться в подробности устройства этого, без сомнения, сложного автомобиля, и мы остались в темноте.
— Слушай, а почему он тебя впереди не посадил? — спросил я, переворачиваясь на спину.
— Некуда, там сидения нет.
— То есть, как нет, а что там есть?
— Ну, понимаешь, — она уже давилась от хохота, — у него там хлеб!
— Как хлеб?
— А вот так, хлеб! — И не выдержав, она расхохоталась, уткнувшись мне в грудь.
Смеялась она до слез, а я смеялся вместе с ней, хотя и не понимал, над чем. Просто так, над нелепостью ситуации. Что-то неудобно упиралось мне в спину, я пошарил там рукой и вытащил огромный клубень картошки. Тогда я показал его ей, и это вызвало новый взрыв хохота.
— А знаешь, — отсмеявшись, заговорила она, лукаво заглядывая мне в лицо, — мы с тобой, наверное, тоже овощи, нас, наверное, так и надо перевозить…
Не помню, сколько мы ехали, кажется, нам даже удалось немного подремать. «Каблучок» еле тащился, трясясь на каждой колдобине. В маленькое зарешеченное окошко под потолком, сделанное, видимо, для освещения будки при погрузочных работах, почти ничего не было видно. Но это было неважно. Все равно, куда мы едем, просто было хорошо.
Мы болтали обо всякой ерунде, лежа в темноте, целовались в промежутках. Заняться чем-нибудь большим не позволяло пространство, ну и картошка, в которой мы прятали наши окурки, хотя, наверное, это было бы романтично.
Ее глаза весело блестели, и я понимал, что тянуло ее все дальше и дальше от привычных мест, людей и городов. И сам смутно догадывался, что и для меня это только начало пути.
Апофеозом поездки стало то, что в кабине водителя вдруг неожиданно заиграла музыка. Музыка звучала приглушенно сквозь стенку и угадывалась смутно, но, прислушавшись, я все же различил слова песни. Это была песня популярной тогда группы «Нас не догонят», привстав на руках, я снова выглянул в окошко. Мимо мчались автомобили, обгоняя нас, словно мы стояли на месте. Я улыбнулся, опустился к своей подруге, обнял ее и уже собирался поспать еще, но «каблучок» остановился, верхняя дверь, скрипя, открылась и в проеме показалась фигура нашего водителя. «Все, приехали, выходим».
На улице я осмотрелся. Находились сейчас мы то ли в деревне, то ли в селе, где по федеральной трассе, ничего не стесняясь, бродили куры. Мужичок, повозившись с дверью, закрыл свой фургончик и зашагал к кабине.
— Эй, парень! — неожиданно окликнул он меня. — Пойди-ка сюда!
Я подошел, а он тем временем открыл пассажирскую дверь кабины, откуда извлек булку хлеба. При этом несколько буханок вывалились, упав прямо на асфальт.
— На вот вам, вы голодные, наверное, — протянул он мне буханку.
Я поблагодарил, взял хлеб и успел-таки заглянуть в кабину. Второго сидения там действительно не было, все пространство занимал наваленный кучей хлеб. Везде, на полу, на приборной доске, рычаг коробки передач торчал среди золотистых буханок.
Поворот на Томск мы проехали легко. Если ничего не врезалось в память, то, значит, ничего исключительного с нами на этом отрезке не происходило. А вот дальше начались проблемы.
«Только бы проскочить!» — повторяла, как мантру, моя подруга, еще задолго до этого места. Я же, будучи не слишком сведущ в расположении перевалочных пунктов на нашем пути, не очень обращал внимание на ее мольбы. Ну Болотное и Болотное, подумаешь! На деле, желай я так же, как и она, преодолеть эту точку на карте, быть может, у нас это и получилось бы, но этого не произошло, и мы застряли в сотни раз проклятом всеми стопщиками месте.
Позже я узнал, из-за чего Болотное пользуется у путешественников дурной славой. Дорога в этом месте будто вымирает, болота вокруг трассы нагоняют уныние и тоску, и здесь всегда идет дождь. Но мне только предстояло ощутить все эти прелести на собственной шкуре и, вылезая из машины под мерзкий моросящий дождик, я не испытывал каких-либо особенных эмоций.
Только через четыре часа под дождем, от которого совершенно некуда спрятаться, с лихвой налюбовавшись местными понурыми пейзажами, замерзнув и насквозь промокнув, я стал замечать, что начинаю тихо ненавидеть это место. Трасса была все так же пуста. Показавшиеся на ней машины сворачивали на насыпную дорогу, не доезжая до нас. Дорога эта петляла меж болот, поросших какой-то красно-желтой растительностью, и терялась в них, уходя очевидно к одноименному населенному пункту. Я, ежась, отщипывал кусочки от промокшей, ставшей похожей на губку буханки хлеба, или курил, прикрывая сигарету от дождя ладонью. Моя попутчица тоже нахохлилась, втянула голову в плечи и, время от времени вздрагивая, без надежды вглядывалась в мутную даль.
— У меня даже мелочи не осталось, — удрученно сообщил я, пошарив в карманах, — может, в кредит у духов трассы помощи попросим, я верну, честно-честно!
— Очень смешно! — оторвалась моя подруга от созерцания своих сырых кроссовок и снова посмотрела на дорогу. — Кажется, кто-то едет.
Теперь и я увидел несшийся вдалеке автомобиль. Но, присмотревшись, руку я поднял лишь для порядка, без всяких иллюзий. Черная спортивная машина летела по трассе не менее ста пятидесяти километров в час, и вряд ли два промокших печальных человеческих существа на обочине могли заинтересовать хозяина такой машины. Проскочив мимо, автомобиль обдал нас тучей брызг, и я с тоской отметил 54-й регион на номере спорткара. Но вдруг я услышал визг тормозов у себя за спиной. Невероятно, но машина стояла метров за тридцать от нас, и асфальт под ее колесами дымился. Дверь плавно поехала вверх, когда я подошел, маня теплым запахом кожаного салона. Хозяином этого чуда оказался усатый мужик средних лет в солидном костюме и галстуке, кого-то мне отдаленно напоминающий. Судя по его виду, ему больше подошел бы автомобиль представительского класса, нежели этот скоростной зверь, но лезть со своими советами мне никто не предлагал. Водитель просто сказал: «Садитесь», — даже не взглянув на нас. На этот раз я пропустил свою подругу назад, а сам плюхнулся на переднее сидение, в котором тут же утонул. Колеса машины несколько раз прокрутились вхолостую, и, наконец, найдя сцепление с дорогой, она рванулась вперед.
И вот уже вскоре за окном замелькали придорожные кафешки, эти вестники приближения любого большого города.
Это был конец путешествия. То есть, тогда мне так казалось. Я разглядывал высотки Новосибирска, на другой стороне Оби; его многолюдные широкие улицы, пока машина, томясь в пробках, постепенно подбиралась к центру. Город, который миражом высился на горизонте, наконец, стал обретать форму. И мне вдруг стало грустно. На секунду показалось, что, как мираж, он мне нравился больше.
Перед самым Новосибирском, когда мы уже чувствовали его приближение, нас ждал неожиданный подарок. Точнее шикарный, по нашим меркам, обед.
Хозяин спорткара решил зачем-то подкрепиться перед самым городом, притормозил у кафе, пригласив нас с собой. Отказываться мы не стали, прошли внутрь и уселись за столик. Усатый водитель скучно пролистал пухлое меню, кивнул, получив ответ от моей спутницы «Нам то же самое» — и сделал заказ официантке.
«То же самое» оказалось довольно внушительным, и мы жадно ели, запивая все большими глотками горячего кофе. Водитель же наш молча курил, о чем-то задумавшись, к еде он почти не притронулся.
Прикончив второе, я несколько освоился, развалился в кресле и даже решился стрельнуть у нашего попутчика сигарету. «Да, конечно», — встрепенулся тот, протягивая мне пачку неизвестной марки. Я затянулся вкусным, сладковатым дымом и посмотрел в окно. За окном был пасмурный день, изредка моросил дождь, барабаня по тентованным фурам. Машины неслись по М 53, которая упиралась в город и терялась где-то за ним, убегая дальше.
Дальше… думал я… петляя и извиваясь, меняя названия и города, сужаясь и ширясь, пока не встречала свой собственный хвост или начало, тянулась серая лента шоссе. Хотя начало и конец — условные понятия, они есть лишь у человека, вставшего на нее, для трассы, видимо, таких понятий не существует. Впрочем, что касается нас, то мы были почти на месте… я допил кофе, поставил чашку и посмотрел на подругу.
— Скоро приедем!
— Хорошо, если так… — вдруг обронил наш попутчик, выпустил дым и добавил, — ребятки. Он внимательно смотрел на меня с легкой усмешкой на лице. Я же завороженно следил за тем, как он курит, как путается дым в его усах и как золотом сквозь дым поблескивают его зубы. Клянусь, это был тот самый мужичок-фермер, которого встретили мы под Красноярском.
— Давно хоть едете? — все так же улыбаясь в усы, спросил он, туша сигарету.
— Нет, не очень… — улыбнулся я в ответ.
Уже прошло много лет с той поездки. Спутница моя, девочка шестнадцати лет, с огромными карими глазами, давно вышла замуж, у нее дети, приличная работа, уютный дом, а я же лет десять как не бывал в тех краях. Лет десять не видел висящих над окраиной города осенних октябрьских туч, и вряд ли увижу.
Плывут миражами мимо города, перемешиваются улицы, дома и люди, расплываются и исчезают в клубящемся тумане памяти за спиной. И невозможно повернуть назад, вернуть их, как пытаться вернуть шестнадцатилетнюю кареглазую девочку, что была тогда со мной. Ее фигура давным-давно растаяла за поворотом, как я и предполагал.
Однажды я сидел в съемной комнате в коммуналке, на окраине Питера. В комнате почти ничего не было, стол, стул и кровать, и еще окно. Я сидел за столом и смотрел в окно. Внизу гудели машины, желтые фонари бросали теплый свет на обледенелую дорогу. Куда она вела, я не знал, фонари освещали небольшой кусок, но дальше она пропадала во тьме. Я давно мечтал о встрече с этим городом и, наконец, оказавшись в нем, чувствовал знакомую уже грусть. Нет, он нисколько меня не разочаровал, просто… «Это что, все? — думал я, глядя на освещенный отрезок, — что дальше?» Мне даже на миг показалось, что там, где обрывается фонарный пунктир и свет гаснет, больше ничего нет, пустота, и тьма безучастно взирает оттуда. Я даже глаза отвел. Тут взгляд мой упал на газету, торчащую из-под ножки стола. Что в ней, меня не интересовало, заметил я всего несколько строк. Подняв газету, я аккуратно оторвал от нее кусок и закрепил его на стене. «Санкт-Петер-бург — Милан, Париж, Нью-Йорк, Торонто, Рим и т. д.» — было написано на обрывке газеты. Не знаю, может, этот клочок до сих пор там, хотя, наверное, пожух и завалился за кровать.
Вернуться обратно? Вряд ли. Я могу промотать курсором текст к началу рассказа, но уже точно не окажусь в том городе и в том времени, где его начал. Слишком много поворотов позади. Да и не нужно всего этого. Считая пройденные километры или топчась на месте, ожидая своей счастливой попутки или же желая развернуться — мы все равно продолжаем идти вперед. Есть только дорога…у нее не бывает начала и конца. Все остальное — смерть.
Пробыв в Новосибирске три дня, мы опять стояли на трассе. М 53, обрамленная голыми, почерневшими от дождя деревьями, блестела в вечернем воздухе. Она манила, и хотя мы возвращались домой, лежащая впереди дорога была нам совсем незнакома. Город, покинутый нами, вновь стал наваждением. Свет его огней уже почти не отражался в черном влажном асфальте. Я еще раз глубоко затянулся, глядя на вставший поодаль грузовик, в разрывах туч показались первые маленькие пугливые звездочки. Я выбросил окурок и зашагал к кабине. Впереди была дорога назад.