Три рассказа о женской доле

Глаза не врут?!

Так получилось, что только при переезде на жительство в Германию, Катя впервые в жизни ощутила удовлетворение от своей внешности. Ей было смешно — это ж надо было пятьдесят лет прожить, будучи уверенной в своей некрасивости, чтоб только теперь придти к совершенно противоположному выводу?!
Правда, нынче, разбирая старые фотографии, она удивлялась тому, что совсем неплохо выглядела и раньше, в молодости и в зрелости?! А ведь всегда мнения была совершенно низкого о своей наружности, подчас до ужаса перед собственной некрасивостью?!
— Почему так было, почему я так думала? – задавала она себе вопросы, ответа на которые не было.
И почему прозрение пришло к ней столь поздно?! Ведь она никогда и никому из тех, кто говорил ей, что она хорошенькая или интересная женщина, не верила!
Верила только себе, только своим собственным глазам! Она, художница, всегда думала, что она видит всё правильно, всё верно, что зрение её – е д и н и ц а! Что художник от природы зорок как сокол, и что может прозревать весь этот, часто иллюзорный мир!
Вот в то, что в её неудачном браке родилась дочь-красавица — она поверила сразу, потому что её глаза ей никогда не врали!
Но вот как случилось, что сейчас она себя «увидала» по-новому, она не могла понять? А ведь и зеркало подтверждало ей то же самое. И ошибиться им с зеркалом было невозможно!
И покатилась жизнь здесь, и похожая на прежнюю, и вовсе непохожая на неё.
Катя оказалась в тренде, (так нынче называлось понятие моды, востребованности). И была покупаемой художницей, да ещё и фотографией увлеклась.
Дочь училась в университете, меняла своих жизненных партнёров, увлекалась, к неудовольствию Кати, перфомансом и акционизмом.
Катя в разговорах с дочерью доказывала, что это тупиковые направления, что это и не искусство вовсе… Дочери, как и другие из поколения молодых, не нуждались в одобрении или неодобрении старого поколения! Ещё даже слова «геронтофобия» произнесено не было, но считалось, что те «отставали» и в восприятии и в понимании! Как-то после одной страстной полемики Катя неожиданно прибегла к старому, верному концу всяческих споров! Она спросила у дочери, что «в сухом остатке» от всяких акций, будь они от югославки Марины Абрамович, либо от нашумевших в России акций Петра Павленского?! «Что осталось?»- ещё раз спросила она. Дочь долго молчала, пока наконец не выдавила из себя: «Вероятно, изменения в сознании людей!» И ещё чего-то лепетала, что не всё можно мерить неким «материальным» остатком, типа графики, картин или скульптуры… Но всё это было уже неважно, обе знали, кто выиграл «этот раунд»!
К шестидесяти годам Катя неожиданно, стала инвалидом, имея в анамнезе не только диабет и множество других тяжёлых болезней, но и онкологию! А тут ещё, из-за возможности диабетической слепоты, пришлось время от времени проверяться у глазного врача, и на очередной проверке у неё обнаружились, также ведущие к слепоте катаракта, и что намного хуже – глаукома! И началась Катина борьба с болезнями: с временными победами и сокрушительными поражениями…
Она всё меньше занималась живописью, а всё больше времени проводила у врачей или в обследованиях в различных диагностических центрах.
Да подчас она сама боялась браться за работу, впервые в жизни перестала она безоговорочно доверять собственным глазам!
Так прошло несколько лет.
Когда Кате исполнилось семьдесят она решилась на операцию, потому что негоже художнику быть подслеповатым! Она решила спасать тот глаз, в котором было всё же зрения на сорок процентов. Другой не стоило и трогать, в нём был слабым и повреждённым глазной нерв.
Оперировали её под общим наркозом, а повязку сняли на следующий день.
«Вероятно, то же самое ощущают новорожденные, что впервые осматривают окружающий мир» — думала она.
Она смотрела на потолок палаты, что ещё вчера казался  ей белоснежно-белым, а сейчас он оказался в противных жёлтых разводах…
Ещё через день Катю выписали. В квартире она, наконец увидала себя! И не узнала?! Черты лица были знакомыми, но само оно было иным, почерневшим как в сказочных кинофильмах, когда показывали злых персонажей! Пусть не Бабу-Ягу, но какую-нибудь Наину! Когда Катя решила, что это ещё воздействие общего наркоза, то она тут же и успокоилась.
На следующий день лицо столь тёмным уже не было, но и светлым, как обычно, оно не было тоже?!
Ещё через день придвинув к себе зеркало с тройным увеличительным эффектом она наконец рассмотрела себя. Оказалось, что всё лицо покрыто желтоватыми, как раньше она бы назвала «печёночными» пятнами?! Но почему?! Печень её не беспокоила, правда из-за диабета на УЗИ было видно лёгкое ожирение печени. И это при том, что в последнее десятилетие она перешла на сыроедение и никаких жиров употреблять не могла?! Катя всегда, особенно перед самой собой, старалась быть честной. И она понимала, что эта невероятная желтизна лица говорила о чём-то н е в е р о я т н о м! О старости?! Тут ей вспомнились строки из стихотворения знакомого поэта: «Как страницы забытых книжек/Старики и старухи желтеют»(1)
На приёме у семейного врача, показывая на своё лицо, она спросила почему появилась эта желтизна, эти жуткие «печёночные» пятна?!
Недоумённо слушавшая её врач ответила: «Эти жёлтые пятна были у вас и раньше! Это пигментные пятна, их нужно отбеливать, а летом лицо должно быть скрыто под защитным кремом!»
— Но я их не видела, — горестно всплеснула руками Катя.
— Успокойтесь! – утешала её врач, — вы их увидели только сейчас, потому что вам прооперировали катаракту!
Шла Катя по вечерней, в огнях, улице и размышляла о том, как спокойно и хорошо жить иллюзиями, как приятно видеть в зеркале своё, кажущееся даже красивым, лицо…

1 –Строки из стихотворения М.Окуня

Язва

Ольга будто родилась обидчивой. В раннем детстве, а помнила она себя ещё до года, ей всегда хотелось плакать, чаще без причины!
А уж после причин было множество, особо с тех пор как в детсад пошла и окунулась в мир людей, пусть ещё маленьких, но людей. Отчего-то они, эти дети, недолюбливали Олю? Она же старалась не показывать свою обиду, но не всегда получалось и оттого глаза вечно были на «мокром месте». Её и дразнили за это и подставляли подножки, подчас и били, хоть и не больно, но обидно. Она всё терпела молча, никогда не жалуясь на своих обидчиков. Про это знали и потому никогда не называли её ни ябедой, ни доносчицей.
В школе первый класс в женской школе поначалу показался ей Раем. Хоть ни с кем она не подружилась, но никто её и не дразнил, не толкал, не давал ни пинка, ни тумака, ни затрещины!
Но вот все школы сделали смешанными, не мужскими и не женскими. Тут уж ей досталось!
Но по-прежнему никогда и никому не жалующаяся, несла она крест своей отверженности молча. В старших классах её за это даже зауважали! Так в школе друзей у неё не случилось.
Друзьями стали книги! Они и открыли Ольге то, что людская жизнь есть одно непрерывное испытание! И не всем удаётся эти испытания пройти до конца. Многие сходили с дистанции досрочно, кончали с собой, других она только закаляла и они смело или вынужденно противостояли всем трудностям её. Книги научили её и тому, что «жить в себе самом сумей», что не стоит раскрывать себя, свою душу другим, часто и тем, кто кажется близким. Никто заранее не знает реакции другого!

После школы дорога ей была одна – в библиотечный институт! Ей даже показалось поначалу, что девушки на её курсе были такими же как и она, не нашедшими друзей ни в школе, ни во дворце пионеров, ни на станции юннатов или юных техников, а именно в книгах! Но это было не совсем так, многие пришли сюда из-за плохого знания точных наук, вынужденно! А душевный комфорт в среде студентов тоже оказался видимостью…
Правда с одной студенткой, нелюдимой Леной, Ольга почти «подружилась»! Лена была замкнутой и неразговорчивой. Только подчас, когда она начинала говорить о том, что её волновало или было ей интересно, на её непропорциональном лице начинали лучиться глаза! Потому Оля про себя её и называла «княжной Марьей» за сходство лучистости ее взгляда со взглядом героини «Войны и мира».

Правда, нашла Оля ещё отдушину – в вине! Оказалось, прав был любимый Блок, повторявший вослед за древними, что «истина в вине»! Но и тогда же, ещё на первом курсе она обнаружила, что не может пить «домашнего вина»? У неё тотчас начинал болеть желудок, жгло под ложечкой?!
Потому лишь изредка, вместе с Леной подсобравши денег, они могли купить бутылку хорошего вина. А уж по получении стипендии покупали любимый «Мускат белый, красного камня»! Они сидели у Оли в квартире, где днём никого не было — брат погиб, не выдержав испытания жизнью, мама давно умерла от тяжёлой болезни, а папа был всегда на службе — и цедили волшебный напиток.
Пили и смеялись, и говорили-говорили, речь у обеих так и лилась, а Ленины глаза не просто лучились, а сияли.
Окончили они институт, и распределили их по разным библиотекам.
Оля попала в отдел библиографии государственной научной медицинской библиотеки.
Ольга была довольна, а может даже и счастлива тишью читальных залов, шелестом страниц, тусклой позолотой старинных книг.
Медицинские книги помогли ей понять, что означали её боли. А гастроэнтеролог после обследования диагностировал у неё язву двенадцатиперстной кишки. Но сама девушка, пристрастившаяся и к курению, что успокаивало её, к нечастым возлияниям муската красного камня не могла уже лечиться,отбросив «вредные привычки».
Она как-то поделилась с Леной (впервые в жизни она рассказывала кому-то о себе!), что у неё язва, и что врач требует от неё бросить и курить и пить! Лена хмуро глянула на неё, каким-то «отсутствующим» взглядом и промолчала. Правда минут через пятнадцать она вдруг сказала: «Это твой выбор!» Олю это потрясло, она поняла, что Лена что-то самое важное о себе скрывает, и что она уже сделала свой выбор?! И что это с т р а ш н ы й выбор!
Через год или чуть больше после того, памятного разговора, Лена выбросилась из окна, не оставив хоть какой-то записки! Ольга с обострением язвенной болезни, попала в больницу.
Даже в больнице не могла она без сигареты. Только когда она затягивалась, становилось, будто, чуточку легче от навалившейся и не отпускающей тяжести после самоубийства подруги…
Годы шли, складываясь в десятилетия. Жизнь по-прежнему была в книгах, но в них, как прежде, в позднем детстве, отрочестве или в юности, уже не было радости.
Как-то в большом коллективе библиографов и врачей-консультантов пришлось ей работать над большой библиографией. Её и выпустили объёмной книгой в зелёном твёрдом переплёте с золотым тиснением. Называлась она «Этиология, диагностика, клиника и лечение язвенной болезни желудка и двенадцатиперстной кишки»
Когда книга вышла Ольга больше всех радовалась. Она уже устала от этой тематики. Ей всегда хотелось узнавать что-то новое, а не застревать на уже известном. К тому же ей надоело читать словно бы о себе, о своей пожизненной хвори.
В день, когда библиографию привезли из типографии, столкнулась Ольга на главной лестнице библиотеки со своей старой, по работе, знакомой, директором НИИ терапии, медицинским академиком, профессором.
— Что это ваш отдел чепухой занимается? Указателем по язвенной болезни?! По кардиологии надо библиографии выпускать! ИБС (ишемическая болезнь сердца) – вот это проблема ХХ века, да ещё и «помолодевшая»! Вон какая заболеваемость дикая у ещё нестарых мужчин! А сколько ваш отдел на язву времени постратил?!
— Но… – хотела было сказать Ольга, но профессор не дала ей это сделать.
— Кто болеет язвой желудка и двенадцатиперстной кишки? Одни алкоголики, зеки, асоциальные типы, да и вообще люди с плохим характером, склочные, недовольные, не приспособившиеся к жизни, одним словом неудачники, что считают себя обделёнными…
Ответить Ольге было вроде как нечем, та больше сорока лет заведовала кафедрой внутренних болезней в медицинском институте, у неё был профессорский обход, и она множество больных навидалась на своём веку.
Когда она, было, открыла рот, чтобы рассказать о своём случае, но академика АМН уже и след простыл, она уже запахивала шубу, стоя у гардеробной.
Начала Ольга новые уже попытки бросить курить, лечить язву средствами народной медицины, вроде соевой муки, но эффект был временный, а бросить сигарету означало вообще словно бы изменить образ жизни. А это было ей не под силу.
Язва рубцевалась во время ремиссии, но и только. А рубцы со временем искривили «луковицу» двенадцатиперстной кишки.
Вышла Ольга на пенсию. Жила одна с кошками. Болела онкологически, после лучевой терапии отпала спасительница-сигарета.
Одиночество скрашивали не столько кошки, сколько социальные сети. Она даже часто говорила себе: «Я не одна! Есть я и мой комп! А через него и Сеть!»
В фейсбуке оказалось у неё удивительно много френдов. Среди них она выделяла близких по духу. Одним из этих был врач, хороший врач. Вот он как-то и написал то, что Ольга как будто изначально знала, но никогда не облекала в слова.
«Язва это болезнь людей с тонкой душевной организацией, как правило носящих свои страдания в себе».
— Правда это, — сказала она сама себе, — правду, чистую правду, говорит он!

Где они, наши игрушки?
Где мы – бывшие дети?

Целый час она сдерживалась, чтоб не то, что заплакать, а зарыдать! И только теперь,когда за дочерью захлопнулась дверь, и можно было, наконец, дать волю слезам, Надя вдруг обнаружила, что слёз нет?! Неужели её иссушённая горем душа вобрала их в себя?!
Вновь, как и всегда в последние месяцы, оставаясь одна, припала она к монитору компьютера. Смотреть многочисленные фотографии из детства и отрочества своей дочери. И, как обычно пришли и вопросы, и слёзы, и недоумение, что же произошло, куда подевалась её открытая миру и людям, «солнечная» её девочка?! Так называла она дочь когда-то, а нынче только про себя. Разве в этой, грубо разговаривающей на сленге, скандально-требовательной девушке можно было узнать то трогательное существо с двумя косичками, которую знал и любил весь их микрорайон!
Уже на протяжении долгого времени не могла Надя оторваться от просмотра этих фото, пока не останавливалась на одной. Девочке на ней было около двух лет. Она ещё не доставала до ручки двери в ванную, стоя в красных колготках и синей футболке с длинными рукавами, в руках у неё были две маленьких куколки. Её первые куколки, которым Надя сама дала имена – Юля и Витя. Специально короткие, из двух слогов имена, чтоб ребёнку было несложно общаться с ними. А какими любимыми у малышки были они! На головке у Вити ,одетого в голубой костюи, красовалась и голубая шапочка, и ему в этой паре дочь отдавала предпочтение. Она их и «кормила», и в игрушечной коляске возила на прогулку, и беспрерывно разговаривала с ними. Изредка, подражая матери, легонько ругала, притворяясь недовольной их поведением. Эти двое были как бы её детьмя! И делилась с мамой, рассказывая о них, делилась новостями о них…
— Где же эти игрушки? – задалась вдруг вопросом Надя.
Как получилось, что те, без кого ещё вчера не мыслилась жизнь, куда-то исчезли?! Куда они делись?
В комнате дочери она их не обнаружила. Куда ж они могли запропаститься? Собравшись с духом она пошла в подвал, где между жильцами были распределены кладовки. В это, как называла Надя «кладбище ненужных вещей», тех что и не нужны, но выкинуть отчего-то рука не поднимается. Там она нашла и большой мешок со старыми игрушками дочери. Но первых куклят не было между ними. Ещё больше взгрустнулось молодой ещё женщине, не нашедшей общих интересов и языка со взрослеющей дочерью. Их нынешнее совместное существование, особенно, после ухода из семьи отца и мужа, становилось невыносимым!
Надя снова расплакалась от обиды на дочь, как вдруг внезапно увидала в мешке Витю: на головке его уже не красовалась голубенькая шапочка. Схватив, она прижала его к себе, как будто он мог, как привидение, исчезнуть…
Надя прилегла на диване, день был воскресным. Она лежала, не выпуская Витю из рук. За окном слышалось ласковое накрапыванье весеннего дождя…

Мать спала крепко, так что и не услыхала даже прихода шестнадцатилетней дочери. .
Девушка на цыпочках, чтоб не разбудить мать, спавшую с Витей в руках подошла к компьютеру и прочла крохотное стихотворение:

«Души детских игрушек
Проживают в раю.
Смотрит плюшевый мишка
На хозяйку свою-

Эту зрелую даму,
Что ревёт по ночам,-
Водит призрачной лапой
По дрожащим плечам» (1)

«Да это же точно о моём Вите!» — подумала девочка-девушка.

1.Стихотворение Ильи Франка