«Злые каникулы». Военная драма

«Злые каникулы»

(Киносценарий, журнальный вариант[1])
Посвящается моему деду Андрею,
моей матери Зое и тетке и Ларисе

Предисловие автора

Автор, конечно, опережает события. Этот фильм может быть никогда не будет снят — на то много причин, от политики до моей неумелости (а в промежутке еще сотня). Но несгибаемый человек с непокорным лицом, перемолотый, как зернышко, жерновами двух сошедшихся империй, все время будит мое воображение, и иногда думаю — а что, если частичка его крови бродит и во мне?
Ах, едва ли. Иные, более мелкие времена, иные люди…
Сценарий целиком основан на реальных событиях, и практически ни одно имя не изменено.
И еще. Даже пьесы (несмотря почти на трехтысячелетнюю историю этого рода литературы) нынче практически не печатают в современных литературных журналах. Что же говорить о сценариях! Это уже какой-то почти маргинальный жанр!
Поэтому я по гроб жизни благодарен журналу «Za-Za» и его редактору Евгении Жмурко за то, что они дали моей вещи печатное воплощение.
А уж как там дальше?.. Даже этот сценарий говорит, что наша жизнь меняется непредсказуемо.

1. Купе в вагоне движущегося поезда

Старая, но достойно выглядящая женщина ЗОЯ АЛЕКЛЕКСЕЕВНА, сидя, смотрит в окно. На верхних полках ДВОЕ МУЖЧИН читают газеты. За окном мелькают кустарники, деревья, шлагбаумы, колодцы и, не успев отскочить в прошлое, навсегда исчезают.
Титр: 2017 ГОД.
Голос Зои Алексеевны. Дорога всегда навевает на меня грусть. Во многом она напоминает жизнь. Столб, дерево, девочка у дороги. Больше их уже никогда не будет на моем пути — этой девочки, этого дерева, этого столба. Было — не было. Как упорхнувший день, как прожитый год, как ухнувшееся в колодец детство, — было ль, не было, ищи-свищи.
Напротив Зои Алексеевны сидит МАЛЬЧИК лет 13, играет с планшетом.
Зоя Алексеевна бросает на него взгляд.
Голос Зои Алексеевны. Сколько ему? Лет тринадцать. Мне, когда начались те злые каникулы, было столько же. Только дорога растянулась больно уж надолго. (После паузы.) …По-моему, вон там это было…

2. Лес. День

Кадры черно-белые, несколько размытые, словно выцветшие от времени.
Титр: 1944 ГОД.
Стук топора. ЗОЙКА (ей лет 15-16) в крестьянской одежде рубит дерево.
Сзади подходит ТИЛЕНЬКА — полицай лет 30. Бросает винтовку, берет Зойку за руку с топором. Топор падает.
Тиленька. Пошли, красуля, вон за те кустики.
Зойка пытается вырваться — куда там!
Зойка. Пустите!
Тиленька. От работ освобожу… Давай, красуля, все равно по-моему будет.
Валит ее наземь, задирает юбку.
И вдруг замирает. В его белесых глазах — смерть.
В голове торчит топор.
Сзади, вся трясясь, стоит 11-летняя ЛОРА, Зойкина сестра.

3. То же купе 2017 года

Зоя Алексеевна смотрит в окно.
Голос Зои Алексеевны. Бедная сестричка. Она потом дня на три лишилась дара речи… А может, это было вон за теми кустами? Уже никто не узнает.
Мальчик (глядя в планшет). Прибудем через два часа восемнадцать минут.
1-й мужчина. Знаем мы их расписание! Небось опоздаем на добрых полчаса.
2-й мужчина. Да нет, сейчас вроде ходят по расписанию. Скоро надо вещички собирать. Это раньше бывало: на несколько часов задерживались.
Зоя Алексеевна. Мой поезд, помню, задержался почти на неделю… Хотя можно сказать — и на три года, — тоже будет правдой.
1-й мужчина крутит пальцем у виска.

4. Общий вагон стоящего поезда.

Титр: 20 ИЮНЯ 1941 ГОДА
В вагоне сидят люди одетые в соответствии с тем временем.
Мимо со стуком проходит эшелон, на платформах которого под чехлами угадываются силуэты пушек.
Зойка (ей 13) читает книжку.
Радом сидит КСЕНИЯ, ее мать.
Ксения. Ну вот, опять стали. Опять, что ли, три часа простоим?
Но поезд, пропустив военный состав, тоже наконец-таки трогается.
По вагону проходит ПРОВОДНИЦА с подносом, на котором позванивают стаканы с чаем.
Проводница. Чай! Кому чаю?
Пассажиры разбирают стаканы.
Проводница. С сахаром пять копеек, без сахара — три.
Напротив Зойки сидит пассажир, совсем затрапезного вида, с худым лицом и лысой головой, похожий на ЧЕРЕП. По одежде и по лицу сразу видно, что жизнь нещадно потрепала его…
Череп. Ох ты господи! Уже пятые сутки едем! На один чай сколько извел!.. Милая, а просто кипяточек, без ничего, сколько будет?
Проводница (смотрит на него сочувтственно). Ничего не будет. Принести?
Череп. Принеси, милая. Сильно буду благодарен.
Проводница. Что ж я, непонимающая? (Тихо.) У самой брательник сидемши.
Удаляется и вскоре приносит стакан с кипятком.
«Череп» достает из котомки надкусанные сухари, размачивает их в кипятке и разжевывает беззубым ртом.
Все смотрят на него с сожалением.
И снова поезд с визгом тормозит. По вагону прокатывается ропот.
Мимо опять проезжает военный состав с зачехленными пушками и танками.
Молодой человек в форме младшего ПОЛИТРУКА подходит к окну.
Политрук (бодрым голосом). Ничего, россияне, потерпим, постоим, и не такое терпели! Зато врагу будет вон какая мясорубка. Вон супер-танки БТ-5, скорость под сто, пушка сорок пять миллиметров. Я слыхал…
Он не замечет, что по вагону в его сторону идут два СЕРЖАНТА в форме МГБ, с автоматами.
1-й сержант. А что болтун — находка для шпиёна, — не слыхал? Кто такой?
Политрук. Младший политрук Шнырев, только что призвали. До этого работал завотделом в райкоме комсомола в Куйбышевской области.
2-й сержант. Документы.
Политрук подает документы, какие-то падают, он сильно взволнован.
Сержанты просматривают документы.
1-й сержант. Следуй за нами.
Политрук. Почему?! Я же — ничего такого!..
2-й сержант. Вот и следуй. Шныркий ты больно, Шнырев. Следуй!
А 1-й сержант толкает его в спину автоматом.
Политрук. Подождите! Я — сапоги…
1-й сержант. Ничего, и в тапках дочапаешь.
Политрук. Куда?..
2-й сержант. Куда надо.
И снова подталкивает политрука автоматом.
Его выводят из примолкшего вагона.
В окно видно, что на перроне он что-то еще объясняет, но тут уж его хорошенько бьют в спину прикладами автоматов, он падает, теряет тапки. Его начинают избивать ногами. Наконец, поднявшись, он в одних носках обреченно идет впереди сержантов.
Череп (тихо). Сгорел хлопец.
Зойка (матери, тихо). Мама, а куда они его?
Ксения. Думаю, не на курорт… Ох, кажется, не лучшее время я выбрала чтобы с Андрюшей наконец повидаться. Два года ждала, с тех пор, как их присоединили.
Зойка. А он — кто?
Ксения. Братишка мой сводный, матери-то у нас разные. А война с поляками, еще та, в двадцать первом году, нас разделила.
Зойка. Так он белополяк?
Ксения. Тихо ты!.. Не белый он, не красный, не серо-буро-малиновый, он сам по себе. Ветеринар он… Давно бы, наверно, взяли, да уж больно хороший ветеринар, таких на всю область больше нету. В колхозе его даже называют пан Анджей.
Зойка. «Пан»? Он что, дворянин?
Ксения. Да какой там!.. Правда, когда-то окончил три курса ветеринарной академии. Не доучился — призвали на Империалистическую. А вот чин офицерский дали, правда, небольшой: подпоручик.
Зойка (с испугом). Так все-таки офицер?
Ксения. Да только под командой у него были только кони да лошадки… А потом в плен германский взяли. Он, кстати, по-немецки говорит, как настоящий немец… Давай-ка я тебе лучше про этот плен расскажу, там и веселое тоже было.
Зойка. Расскажи.
Ксения. Вызывают его однажды к офицеру ихнему…

5. Кабинет офицера

За столом сидит немецкий ОФИЦЕР с кайзеровскими усиками. А неподалеку — ДИРЕКТОР ЦИРКА, низенький, упитанный.
Открывается дверь, КОНВОЙНЫЙ вводит в кабинет АНДЖЕЯ, тот в гимнастерке, только без ремня и без погон. Вид у него независимый, руки в карманах.
Конвойный (*). Господин капитан. Пленный подпоручик Случевский доставлен.[2]
Офицер знаком удаляет его.
Офицер (Анджею*). Господин поручик, не могли бы вы оказать нам некоторую услугу?
Анджей (*). Только лишь если это не связано с изменой Отечеству.
Офицер (*). О нет, ваша помощь нужна совсем по другой части.
Директор цирка (*). Умоляю, господин офицер! Для меня это не просто помощь, для меня это истинное спасение!
Они о чем-то говорят, но их голоса не слышны. Директор цирка то и дело вздымает руки, хватается за сердце.
Голос Ксении. Там такое дело. Приехал в их город цирк, главный номер был с удавом. Да вот беда — удав этот вдруг захворал. Лежит скучный, выступать не может. И вдруг директор цирка узнаёт про пленного чудо-ветеринара.
Директор цирка (*). Спасите Ганса, век буду за вас Бога молить!
Анджей (*). Это лишнее. Но поскольку ваш удав, хоть и зовется Ганс, не является подданным кайзера Вильгельма, то спасти его — моя прямая обязанность… Однако…
Директор цирка (встревоженно). Was?
Анджей (*). Однако работа эта требует достойного вознаграждения.
Директор цирка (кидается ему на грудь, *). О, разумеется, разумеется!

6. Небольшая комната

Анджей и директор цирка стоят у деревянного стола, на Анджее белый халат.
Анджей (*). Вносите своего пациента.
Директор хлопает в ладоши, и двое униформистов вносят в операционную большую доску, на которой безвольно лежит большущий удав.
Анджей принимается ощупывать его.
Директор цирка смотрит на это, как на некое священнодействие.
Анджей (*). Так, ясное дело, будем лечить пациента.
Директор цирка. О-о!!!..

7. Вагон 1941 года.

Зойка. И что же было с этим Гансом?
Ксения. Ничего страшного. Застряла поперек куриная косточка.
Зойка. И как же он его вылечил?
Ксения. Очень просто…

8. Тот же «лечебный кабинет, что в 6-м эпизоде

В кабинет униформист вносит доску с обычными клизмами, от крохотной до огромной.
Наконец Анджей выбирает среднюю.
Анджей (*). Раствор!
Другой униформист вносит большую банку с раствором.
Анджей наполняет клизму, потом ощупывает удава, ища заветное отверстие и приближает к нему клизму.

9. Вагон 1941 года

Зойка (смеется). И что, вылечил?
Ксения. А то как же!

10. Арена цирка

Идет репетиция. Артист проделывает номера с удавом.
Директор плачет, отирая лицо платком. Анджей стоит рядом.
Директор достает пухлую пачку денег и дает их Анджею.
Директор (*). Если бы вы знали, как помогли нашей культуре!
Анджей (похлопывает себя по карману с деньгами, *). А вы со своим Гансом помогли поднятию духа русской армии.

11. Зал ресторана

С десяток русских офицеров без погон сидят за столом, уставленным всяческой снедью.
Анджей (поднимает рюмку, встает). За победу России!
Офицеры, хором (встав). За победу России! (Выпивают.)
Один офицер. А кто оплатил все это пиршество?
Анджей. Кто? Господин Ганс. Не волнуйтесь, он вовсе не немец. Вообще трудно сказать, к какой расе его можно отнести. Еще раз за победу над немчурой!
Офицеры. За победу над немчурой!
Анджей (к музыкантам). Эй, нехристи! (*) Эй, играйте так, чтобы люстры закачались! Господин Ганс платит за все!
Взрывается музыка.
Офицеры пьют стоя.

12. Вагон 1941 года. Ближе к ночи

Поезд стоит, мимо снова проносится военный эшелон.
Зойка (смеется). Клизму удаву!.. И даже на ресторан хватило!
Ксения. Хватило. Даже два или три раза. (Смотрит в окно. Про себя, тихо). Ох, что-то творится, что-то творится…
Зойка. А как же пленных-то отпускали в ресторан?
Ксения. Вот так и отпускали. Под честное слово офицера. Тогда это было вполне нормально.
Зойка. А теперь как?
Ксения (глядя в окно). Ох, не знаю, не знаю, как теперь. Теперь времена злее стали. И люди, и времена.
Их поезд наконец трогается.
«Череп» снова рассасывает сухари, размоченные в кипятке, растирает их беззубыми деснами.
Ксения (указывая в окно). Скоро приедем, вон от того оврага минут десять…

13. Купе 2017 года

Зоя Алексеевна смотрит в окно. Виден тот же овраг, точнее ров, поросший бурьяном.
Голос Ксении Алексеевны. Да, тот самый ров…

14. Тот же ров откуда-то издали

Титр: 1942 ГОД.
На краю рва, далеко-далеко стоят голые мужчины, женщины, старики, дети. Кадры черно-белые и идут без звука.
Позади стоящих — два полицая, один из них Тиленька, с ручными пулеметами. За ними — улыбающиеся немецкие солдаты.
Один немец машет рукой, и люди сыплются в овраг.
Длится одно мгновение.

15. Купе 2017 года

Поезд проносится мимо рва.
Голос Зои Алексеевны. И я могла бы там лежать, если бы не спас тогда дядя Анджей. Он всех хотел спасти, а его — никто…

16. Площадь у привокзальной станции. День

Зойка и Ксения выносят чемоданы из здания станции.
К ним подходит Анджей (он хоть и пострел, но в лице все то же непокорство) и с ним парень лет 19, НИКОЛАЙ. Оба одеты скромно, но вполне прилично.
Анджей и Ксения обнимаются.
Анджей (Ксении). Да, сестренка, долгонько не виделись.
Ксения. А это дочь моя, Зоя.
Анджей. Красавица. (Треплет ее по голове). А это мой отпрыск, Колька, в этот год — в армию… Ну, пошли.
Анджей и Николай берут из веши и они идут к запряженной телегой. Там он и располагаются. Анджей садится за кучера.
Телега трогается.
Анджей (обернувшись). Через полчаса будем в нашем местечке.

17. Межпроселочная дорога. День

Лошаденка, слегка подхлестывая Анджеем, тянет телегу.
Зойка (Ксении, шепотом). А «местечко» — это что, хутор такой?
Ксения. Да нет, это по-ихнему. «Место» означает город, а «местечко», стало быть, «городок».
Анджей. Долгонько ж вы. Мы с Колькой каждый божий день на станцию приезжали, а вас все нет и нет. И никто не знает ничего… Ох, недоброе что-то творится.
Ксения. И у меня что-то душа не на месте. (После паузы.) А старшенький твой, Женя, где?
Анджей. В сырой земле, я так полагаю. В приговоре написали: «Десять лет без права переписки», но всем известно, что это такое…
По дороге навстречу им идет ЛЕЙБА во всем парадном субботнем еврейском одеянии.
Поравнявшись с телегой, лишь слегка кивает.
Анджей останавливает телегу, слезает с козел и, подойдя к Лейбе, отвешивает ему подзатыльник, так, что шляпа слетает у того с головы.
Анджей. Что, жид, не видишь — пан едет. А коли видишь — чего шляпу не снимаешь?
Лейба (поднимает шляпу, кланяется). День добрый, пан Анджей.
Анджей. То-то… Распустились совсем. (Садится на место, трогает лошадь.)
Зойка (Николаю, тихо). Что это он?
Николай (так же тихо). Жидов не любит. А я уже пять месяцев как в комсомоле. Стыдно перед товарищами. Но его переубедить…
Ксения. Это уж — да.
Анджей. Ох, пораспустился жид за последние два года. Ох, поставят их еще на место, помяните мое слово… Тут еще к одному заехать надо, к Мосе Лысовику. Вот уж всем жидам жид…
Николай (усмехается). «Майне Мося Ленис копф».
Анджей. Во-во. Женка его, Ривка, — целыми днями: «Ленинс копф, Ленинс копф». Башка у него, стало быть, как у покойника этого, у Ленина. А на самом деле копф у него пустой, как погреб у колхозника. Кабы не я, всю скотину бы в колхозах погубил, ни шиша в крестьянском деле не понимает… Но теперь его на кривой козе не объедешь, теперь он у нас шишка — председатель райсовета!
Зойка. А зачем к нему заезжать?
Анджей. Бумаженцию для вас получить — что жить у меня имеете право. Особая зона… Дожили: пан Анджей — к жиду на поклон! Ну, времечко!..

18. Кабинет Лысовика.

За столом сидит лысый, как Ленин, МОСЯ и просматривает какие-то бумаги. На стенах — портреты вождей. Сам Мося, в соответствии с фамилией, совершенно лыс; одежда — военизированная.
Дверь без стука открывается, входит Анджей с кнутом в руках.
Мося. А стучать не учили?
Анджей. А учить кто будет? Ты, Моська, что ли?
Мося. Для кого Моська, а для кого — Моисей Шлёмович… А что шляпу перед тобой не снимаю — так это (уж прости) за неимением.
Анджей. Да твой копф прикрыть — двух ленинских кепок не хватит. Удивляюсь: с таким копфом — и в такой глуши!
Мося (миролюбиво). Да вот, зовут на повышение. Но сперва парткурсы надо закончить. Маркс, Фейербх, и прочая премудрость, без того сейчас нельзя.
Анджей. Гляди-ка ты! Выходит, нынче без Хейербаха вашего и козу не выпасешь!
Мося. Как был ты контрой, так и остался, пан подпоручик… Да если б не я — шлепнули б тебя еще в тридцать девятом годе как белогвардейскую сволочь!
Анджей. Ага. А за мной бы следом — тебя завместе с твоим Хейербахом сраным.
Мося. Ну-ну!
Анджей. Не нукай — не лошадь… Когда у тебя в колхозе «Заря» все свиньи чуть не передохли, — кто их спас от этой чумки? А за недосдачу мяса — куда бы ты пошел. Ежели твой Хейербах покойник уже — с ним бы на том свете и встретился. Что, не правду говорю?
Мося. За что тебя и держу: как ценного специалиста. Но все равно — святое не трожь!
Анджей. Ежели у тебя какой-то жид Хейербах святой, то ваш Егова — он теперь навроде «устаго»? (Кивает на портрет Сталина.)
Мося. Тьфу! Контра был, контра и остался…

19. Перед зданием райсовета

На площади стоит столб с репродуктором и гипсовый бюст Сталина.
Ксения, Зойка и Николай сидят в телеге неподалеку от двухэтажного здания.
Николай. Ох, боюсь я за батю — не наболтал бы лишнего. Контра он все-таки в душе; а мне осенью — в Красную армию.
Ксения. Да, всегда он вот так вот с людьми, сколько его помню… Ну характер!

20. Кабинет Лысовика

Анджей сидит за столом напротив Лысовика, положив перед собой лист бумаги.
Мося (почесав лысину). Сестра, говоришь?
Анджей. Сводная.
Мося. Да еще с дочерью… А тебе известно, что у нас особрайон? Разрешение надо брать заранее.
Анджей. Ну, нет — так нет.
Встает, направляется к двери.
Мося. Стой! Я дам разрешение… Только…
Анджей. Что?
Мося. В колхозе имени Клары Целкин…
Анджей. Это еще что за птица, твоя Целкина.
Мося. Это немецкая коммунистка… Ну, бывшая деревня «Гнилые гати».
Анджей. Так бы и сказал, по-людски.
Мося. Так вот, в этих Целкиных гатях две кобылы никак не могут разродиться.
Анджей. Еще бы. Если их кормить, как колхозниц… Ладно, вечером съезжу, посмотрю.
Мося. И в колхозе «Заря»… Ну, то есть в «Старом займище»… Там какой-то куриный мор.
Анджей. Добре, и туда завтра съезжу. А ты давай подписывай.
Мося, вздохнув, открывает сейф, достает печать. Расписывается на бумаге, вздыхая, ставит печать.
Мося. Ох и мороки с тобой!
Анджей забирает бумагу.
Анджей (уже открывая дверь). Ты, Мося, главное ленинскую копф свою береги, всякими Хейербахами ее не забивай.
Мося. Сбережешь тут с такими, как ты…

21. Перед райсоветом

На дворе стоит телега. Анджей выходит, садится на козлы.
Николай. Ну как?
Анджей. Все обгемахт… Ох уж мне этот Хейербах!.
Они трогаются с места.

22. Кабинет Лысовика

Входит РИВА, Жена Моси, вносит тарелку с дымящейся курицей и пюре.
Мося. А, ты?.. (Начинает есть курицу.)
Рива (гладит его по голове, приговаривает). Ленинс копф, майне Ленинс копф. (Целует его в лысину.)

23. Перед домом Анджея. День

Телега приближается к добротной избе.
ВАРВАРА, жена Анджея, ждет их на крыльце. Рядом с ней девятилетняя ЛОРА.
Телега подъезжает. Варвара бросается к приехавшим.
Варвара. Наконец-то, родные мои! А я-то уж и не чаяла!
Анджей. А вон и Лорка, младшая моя… Ты, Варвара, пока расположи дорогих гостей, а я часа на три отбуду. В эту… Имени Целкиной…
Варвара. Давай без этих слов!
Анджей. Да не ругаюсь я. Так, прицепилось… В общем, в Гнилых гатях две кобылы мучатся, поеду, подмогу… И самогону приготовь.
Варвара. Да приготовила уже.
Ксения. Мы с Зоей не пьем.
Анджей. Зато я не святой. Да и Кольке можно уже причаститься, в армию парню скоро.
После того, как пассажиры сходят с телеги, он разворачивает свою лошаденку, и отъезжает.

24. Горница в доме Анджея. Вечер

На столе горшок с картошкой, сковорода с жареным салом, селедка, еще кое-какая снедь. В центре стола бутыль с мутным самогоном. Горит керосиновая лампа. За столом сидят Анджей, Ксения, Варвара и Зойка.
Анджей наливает по стакану самогона себе и Николаю и чуток Варваре.
Анджей. Ну, за дорогих гостей.
Выпивают, закусывают.
Довольно быстро Анджей наливает стакан себе и чуть-чуть Николаю.
Анджей. Где первая, там и вторая. (Выпивает. После недолгой закуски наливает только себе.) Бог троицу любит. (Выпивает.)
Варвара (тихо, остальным.) Ничего, он не часто.
Анджей (наливает себе еще). Изба стоит на четырех углах. (Выпивает.)
Николай (Зойке, тихо). Ничего, он свою меру знает. А сейчас спать уляжется, тогда я тебе кое-что покажу.
Анджей (на этот раз наливает себе совсем не много). На четырех ногах конь идет, на пятой спотыкается… (Выпив, сидит, явно отяжелевший.)
Слышен слабый скрёб в дверь, и затем на пороге появляется Тиленька. Небрит, лицо опухшее, одет весьма неопрятно, на одной ноге подметка привязана бинтом.
Варвара. Гляди ж ты, уже унюхал самогон! Как у мушки у винной нюх!
Тиленька. Мне ж тиленьки на зуб. Второй день болит, зараза.
Анджей. Ты бы, Тиленька, хоть физиомордию вымыл. У меня дочка малая, а ты ее пужаешь.
Тиленька. Не гордись больно. Думаешь — так уж сильно лучше меня? Ну, и чем?
Анджей. Я, в отличие от тебя, девок не сильничал. Сколько ты там за это отсидел.
Тиленька. Ну, три года. А твой Женька…
Анджей (напружинившись). Ну-ну, продолжай…
Тиленька. А чего продолжать, когда дело известное.
Анджей. Стало быть, говоришь, на зубчик тебе? Ну так получай на зубчик!
Резко встав, бьет его кулаком в зубы. Тиленька падает, затем с трудом поднимается, трусливо пятится к двери.
Анджей. Ну как, полегчало?
Тиленька (шамкает разбитым ртом.) Сволочь белогвардейская… И на тебя управа найдется…
Но, поскольку Анджей надвигается, он стремительно исчезает за дверью.
Анджей. Пойду, прилягу. Только бы эта мразь, не дай бог, во сне не привиделась…
Уходит в соседнюю комнату. Минуту спустя оттуда доносится его раскатистых храп.
Николай. Ма, так я пойду.
Варвара. Снова к жидам, небо смотреть? Ох, батька будет сердит.
Николай. А ты ему не говори. Он же будет спать до утра.
Варвара (вздохнув.) Ладно…
Николай (Ксении). Можно, я и Зою возьму?
Ксения. Это куда?
Варвара. Да к Лейбе, к жиду этому. Они там на звезды смотрят.
Ксения. Зачем?
Николай. Мы астрономией занимаемся. Дядя Лейба во Львовском университете учился. Мы еще и тригонометрией занимаемся. Я после армии хочу — в артиллеристское училище.
Варвара. Скажи еще, что Сонька Лейбина покоя не дает… Ох, узнает, узнает батька!
Николай. И пусть узнает!
Варвара. Батькин характер…
Зойка. Мама, с пойду с ним, хорошо?
Ксения. Иди, что с тобой делать?

25. Чердак. Ночь

Чердак освещает керосиновая лампа. Часть крыши занимает нечто вроде люка. Сейчас он открыт и в него выставлен телескоп.
Вокруг телескопа сидят Николай, Зойка, Лейба и СОНЯ, его дочь, девушка лет семнадцати.
Лейба наводит телескоп.
Лейба. Смотрите, какие лунные пейзажи.
Николай, Зойка и Соня смотрят в телескоп по очереди.
Зойка. Там, что ли, овраги? Вон те, черные.
Николай. Это лунные моря. Хотя, говорят, никакой воды в них нет.
Зойка. А на звезды можно вот так же посмотреть?
Тем временем Соня и Николай украдкой берутся за руки.
Лейба. О, нет, юная пани, они слишком далеко, нужен объектив размером с эту хату. А вообще-то они больше луны в миллионы раз.
Зойка. А отчего же маленькие такие?
Лейба. Далеко они очень. (Перенастраивает телескоп.) Вон ту видишь?
Зойка. Вижу. Такая же махонькая, как была.
Лейба. Это Сириус, самая яркая звезда на небе. И самая близкая к нам. Но даже от нее до нас свет летит четыре года. А вообще-то она по размеру, как наше Солнце. (Снова перенастраивает телескоп.) А вон ту видишь?
Зойка. Эта поменьше.
Лейба. Это Бетельгейзе. Вообще-то она ярче Сириуса почти в тысячу раз, но она и в сто раз дальше. Относится к красным гигантам. Она в сравнении с другими звездами…
Зойка. Как наш Советский Союз — с какой-нибудь… ну, Германией! Всем может задать жару!
Лейба. Возможно, возможно… Вообще, глядя на звездное небо, понимаешь, какие мы все пылинки.
Зойка. Вот бы верующим в телескоп глянуть! Какой-то Бог, Бог! А тут — такое.
Лейба (бормочет недовольно). Возможно, возможно…
Соня. А зачем же ты ходишь в свою синагогу по субботам. Бога-то — нет!
Лейба (лукаво). А вдруг есть? (Николаю). Ладно, ты все задачи по тригонометрии решил?
Николай (достает тетрадку). Одна не вышла. С тангенсами.
Лейба. Ну-ка, покажи… А вот такую подстановку делать не пробовал? (Пишет карандашом в его тетради.)
Николай. Да, так, пожалуй, должно получиться…
Он что-то черкает в тетради, а Лейба достает свои карманные часы.
Лейба. Однако, уже шестой час…
Сквозь щели в крыше, действительно, уже пробивается рассвет. И вдали слышно какое-то очень отдаленное буханье. Лейба прислушивается.
Лейба. Похоже на грозу…
Соня. Да нет, не гроза. Больше похоже на четырехдюймовые гаубицы.
Николай. Наверно, опять маневры. Помните, как прошлой весной.
Лейба. Не знаю, может быть, может быть… Однако, шли бы вы по домам…

26. Перед домом Анджея. Раннее утро.

Николай и Зойка возвращаются.
Звук далекой канонады уже вполне различим, но только если хорошенько напрячь слух.
Николай. Точно говорю: маневры… Батя бы не проснулся…
Они тихо отворяют дверь.

27. Горница в доме Анджея

Анджей уже поджидает их, руке у него кнут. Он замахивается на Николая.
Анджей. Думаешь, не знаю, где был? У жидовки своей!
Николай. Ударишь — больше меня в доме не увидишь.
Анджей опускает кнут.
Звук канонады неторопливо приближается.
Анджей. Ладно, сейчас мне твоя жидовка до… Сам знаешь, до чего. Не слышишь, что делается?
Из соседней комнаты выходят Варвара и Ксения.
Варвара. Неуж такая гроза?
Николай. Да маневры это. Как в прошлом месяце.
Где-то явно рвутся авиабомбы. И звук канонады все ближе, хотя все еще далек.
Анджей. Ага, как же, маневры! (Указывает в сторону канонады.) Там у нас — что?
Николай. Запад.
Анджей. А на западе — что?
Николай (тихо). Германия… Мы что, на немца уже пошли?
Анджей. Ага, как же! С Запада на Восток. С перепоя, что ли?
Ох, возьмут скоро Усатого за одно место!
Варвара. Помолчи! Договоришься до Магадана.
Анджей. Не бойсь, теперь Усатому не до меня. А немец — он тоже человек. Глядишь, и колхозы разгонит.
Николай. Папа!.. (Уже менее напористо.) У нас с Германией Пакт.
Анджей. А ты видал, что ихний Рибен-Дрибен…
Зойка. Риббентроп…
Анджей. Во-во. Видал, как этот Рибен дулю за спиной держал?
Варвара. Какую еще дулю?
Анджей. А вот такую. Я берегу. (Открывает сундук, достает старую газету, указывает на фотографию.) Видишь, дулю за спиной держит.
Николай (неуверенно). Нет там никакой дули.
Анджей. Плохо глядишь. Натуральная дуля для нашего Усатого! Вот, вот, погляди!.. Ну, что у него там за спиной? Уже и дулю не видишь?
Варвара. Ох, молчи, молчи!
Анджей. Да ладно, молчу…

28. Площадь перед райсоветом. День

На площади много народу.
Из динамика разносится голос Молотова.
Голос Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города…
Николай с котомкой за плечами в сопровождении Анджея, Зойки, Ксении и Василисы идут к грузовику, в который забираются другие парни, тоже с котомками. Чуть позади идет Соня.
В кузове грузовика поют под гармошку:
«Если завтра война,/
Если завтра в поход,/
Если грозная буря нагрянет,/
Как один человек, весь советский народ/
За свободную Родину встанет!..»
Обнявшись с родными, Николай с бодрым видом забирается в кузов, тоже подхватывает песню. Они с Соней машут друг другу руками.
Голос Молотова Правительство Советского Союза выражает твердую уверенность в том, что все население нашей страны, все рабочие, крестьяне и интеллигенция, мужчины и женщины отнесутся с должным сознанием к своим обязанностям, к своему труду. Весь наш народ теперь должен быть сплочен и един, как никогда. Каждый из нас должен требовать от себя и от других дисциплины, организованности…
Варвара (кивнув в сторону дмнамика). А чего это говорит не Сам, а заику-Молотова заместо себя выпустил?
Анджей. Да Самого небось кондрашка уже хватила. А может, пристрелили уже, дай-то бог.
Варвара. Ох, договоришься!
Грузовик трогается с места, и в этот момент налетают три немецких бомбардировщика. Летят бомбы, строчат пулеметы. Люди прижимаются к земле. Кровь, стоны раненых.
На словах Молотова «Враг будет разбит. Победа будет за нами», — столб с динамиком валится наземь.
Когда грузовик отъезжает чуть дальше, бомбы начинают сыпаться на него, и наконец одна достигает своей цели. Разрыв — и все кончено.
Самолеты улетают.
Люди, кто цел, встают с земли. Сплошной вой.
Варвара. Коля, Коленька!..
Пытается бежать в ту сторону, но Анджей останавливает ее. Лицо у него каменное, голос надтреснутый. По лицу текут скупые слезы.
Анджей. Не надо. Всё. Уже все.
Соня (стоя сзади, заливается слезами). Коля, Коля!..
Анджей (берет ее за плечо). Не плачь, дочка… Вот так оно… Война…
Зойка (истошно кричит). Мама!.. Мамочка!..
Она склонилась над Ксенией, лежащей на земле.
Ксения (чуть слышно). Вот и все, дочка… Держись…
Анджей склоняется над ней, слегка приподнимает.
Кровь из спины у Ксении вытекает ручейком.
Анджей. Артерия осколком задета. До дому не довезем.
Зойка. Мама!!! Мамочка!!!..
Ксения уже ничего не отвечает.

29. Небольшой погост. Вечер

На погосте Зойка, Анджей, Варвара, Лора и Мося Лысовик. Они уже идут к выходу от свежеврытого креста, на котором видна фотография Ксении.
Анджей держит Зойку за плечо, они идут позади всех.
Анджей. Ну вот, была у меня одна дочка, теперь — две. Я тебя, дочка, в обиду не дам… А сынов моих обоих даже похоронить не удалось. Вот такая вот жизнь…

30. Дорога неподалеку от погоста. Вечер.

Не дойдя до дороги, все пятеро останавливаются на обочине. Неподалеку слышен грохот сапог.
К ним приближается колонная немцев, примерно батальон. Все солдаты бриты наголо, всем лет по 20, все лица кажутся совершенно одинаковыми. Идут хорошо, в ногу. Мерный цокот сапог.
Анджей. Это они от границы полста километров за два дня прошли. Как через пустое место.
Мося (когда колонна поравнялась с ними). День добрый, господа.[3]
Один из солдат (*). Прочь, еврейская свинья!
С этими словами, не выходя из колонны, бьет Мосю прикладом в лицо. Тот падает.
Анджей помогает ему подняться. Мося выплевывает на ладонь несколько зубов. Один, золотой, прячет в карман.
Колонна, не сбавляя шагу, проходит мимо.
Анджей. Да, это тебе не Клава Целкина.
Мося (плачет, шепелявит). Скоро всех наших перебьют. В Польше, я слыхал, — уже… А я еще член бюро райкома ВКП (б).
Анджей. Некогда им вашим братом заниматься. Это передовые части: молодые, в башках ни шиша, кроме зверства. Потом придут оккупационные отряды, там старички, вроде нас с тобой, у них дома жены дети, они помягче будут. (Глядя вслед удаляющейся колонне.) А идут хорошо, сукины дети. Таким шагом месяца через два они, глядишь, и до Москвы дотопают… Ну довели, члены хреновы, со своей Клавой Целкиной да с Усатым, ну довели страну!..
Мося (шамкающим ртом). Тут один расчет — что всколыхнется немецкий пролетариат.
Анджей. Ага! За Клаву Целкину и за твоего Хейербаха! Ну, жди, жди!
Мося (тихо). Контра… (Боязливо вжимает плечи и спешит удалиться.)

31. Горница в доме Анджея.

Вся семья в сборе. Варвара, что-то бормоча, молится на икону, Зойка и Лора сидят в обнимку на сундуке, плачут. Анджей сидит за столом с прямой спиной, лицо застывшее, отрешенное.
Вдруг со двора доносится истошный визг. Анджей вскакивает, устремляется к двери. Варвара — за ним.

32. Перед домом Анджея

Анджей и Варвара выскакивают из дому, у Анджея в руках топор, у Варвары — вилы. Визг издает свинья, которую на аркане тянет один из ОКРУЖЕНЦЕВ. Два других ОКРУЖЕНЦА подталкивают ее сзади. Все трое безоружны, у всех спороты знаки различия.
Анджей. А ну, стоять, а то всех сейчас положу!
Окруженцы оставляют свинью, она с визгом устремляется прочь.
Анджей. Кто такие?
1-й окруженец. Тише, батя, тише.
2-й окруженец. Свои мы. Выходим из окружения. От самой границы идем, уже два дня как не жрамши.
3-й окруженец. Так что ты, батя, не шуми. Своим, что ли, не поможешь?
Анджей. Какой я тебе «батя»? Мой сын от супостатов уже полег, а вы тут со свиньями воюете!.. И от границы вы не идете, а драпу даете. Пёхом сюда по лесам в два дня не дойти, только бёгом… А что вы свои — это ты жинке своей расскажи. У красноармейца винтовка и лычки, а у вас ни шиша, все побросали, в штаны насрамши. Так что идите дальше, ховайтесь по лесам. (Грозно поднимает топор.) Ну, пошли, отседова!
1-й окруженец. Пошли, черт с ним, с куркулем.
Они уходят.
Варвара. Надо было им хоть хлеба дать, а то жалко.
Анджей. Жалко у пчелки в заднице. Пускай идут, может, еще где свинью себе отвоюют, если на немца не напорются. Иди в дом, жалостливая! Тьфу!
Вслед за женой идет в дом, напоследок изо всех сил саданув дверью.

33. Документальные кадры

С грохотом крутятся валы типографских машин, летят тиражи газет.
«Правда».
«Известия».
«Красная звезда».
Голос. Враг, понеся огромные потери в живой силе и с технике, отбит по всем основным направлениям. Лишь в отдельных районах все еще идут бои местного значения. Нет сомнений, что в ближайшее время он будет разбит и там. Героизм Красной армии…
Голос постепенно удаляется, наконец затихает.
Затемнение.

34. Двор. День

Двор сбоку перекрыт колючей проволокой.
С разных сторон к проволоке прокрадываются Зойка и Соня.
В руках у Зойки курица, которую она просовывает Соне сквозь проволоку.
Зойка. Я потом еще что-нибудь принесу.
Соня. Спасибо тебе. Только осторожно… А пан Анджей знает?
Зойка. Знает. Это — от него.
Соня. Ладно… Ты иди, иди, а то кто-нибудь заметит.

35. Площадь перед райсоветом. День

На площади совсем немного народу. Среди собравшихся Анджей и Тиленька. На Тиленьке непонятно какая форма, повязка на рукаве и новые сапоги.
Столб с репродуктором уже восстановлен, и из репродуктора доносится голос с немецким акцентом.
Голос. …установлена временная оккупационная власть. Среди нее, кроме воинского контингента Великой Германии, также ваши соотечественники, наши помощники, полицаи, подчиняться которым следует беспрекословно. Неподчинение будет караться расстрелом. Лица еврейского происхождения должны находиться в огороженном гетто. Выход за его пределы для них будет незамедлительно караться расстрелом. Любые контакты с ними и какая-либо помощь со стороны христианского населения также будет караться расстрелом.
Звучит песня «Лили Марлен».
Тиленька (Анджею). Слыхал, кто тут теперь власть?
Анджей. А сапоги тебе, Тиленька, тоже немчура выдала? Свои-то ты давно пропил.
Тиленька. Во-первых, не Тиленька, а герр полицай Тилемон Авдеевич.
Анджей. О, большая шишка! Навроде «Усатого»…
Тиленька. Во-вторых, не немчура, надо говорить, а власти Рейха. А в-третьих, сапоги мне Моська Лысовик отдал, ему все одно их не долго носить, капут скоро его «Ленис копф». И в-четвертых: снова у меня зубчик разболелся, мне бы самогончику тиленьки на один зубчик.
Анджей. Что, «власти Рейха» такой шишке, как ты, самогону-то на зубчик не дают?
Тиленька. Ты, пан Анджей, больно-то не гордился бы. Думаешь, я не знаю, что девка твоя жидам жратву таскает потихоньку? А за это по нынешним временам — слыхал, что бывает?..

36. Горница в доме Анджея. День

За столом Анджей и Тиленька.
Варвара приносит бутыль с самогоном, наливает Тиленьке стакан. Тот выпивает.
Анджей. Ну что, прошел зубчик, герр полицай?
Тиленька. Один прошел, тиленьки что-то второй вдруг разболелся.
Анджей. Будет тебе на второй, только послушай сперва…
Тиленька. Ну? Что?
Внезапно Анджей одной рукой обхватывает его шею, а другой приставляет лезвие ножа к его горлу.
Анджей. А вот что. Если на кого из моих капать станешь, я тебе мигом башку отрежу. Чик — и нету. Все твои зубчики мигом пройдут. Понял меня, Тилемон Авдеевич?
Тиленька. Да понял, понял.
Анджей. Хорошо понял?
Тиленька. Хорошо понял. Отвяжись.
Анджей (отпускает его). Вот и лады. А зубчик второй чего ж не полечить? Лечи, герр полицай.
Наливает ему еще стакан. Тиленька выпивает его судорожными глотками.
Анджей. А третий зубик-то пока не разболелся?
Тиленька (смотрит в окно). Погодь!..

37. Тропинка перед двором Анджея. День

По тропинке идут ПИТЕР и ФРАНЦ, два немолодых, лет под 50, немецких солдата. Франц играет на губной гармошке.

38. Горница Анджея

Тиленька отставляет третий налитый ему стакан.
Тиленька. Это Питер и Франц, я их знаю! Хорошие мужики, у обоих жены и детки в Германии. Кликнул бы ты их, угостил. Ей-ей, пригодится.
Анджей (подумав). Ну зови.

39. Тропинка

Питер и Франц как раз проходят мимо дома Анджея.
Тиленька высовывается в окно.
Тиленька. Господа, идемте пить шнапс (*).

40. Горница Анджея

Питер и Франц входят.
Тиленька. Герр Анджей есть доктор.
Питер и Франц, хором. О-о!
Тиленька. А его старшего сына убила Советская власть.
Питер и Франц переглядываются.
Питер достает из голенища сапога разговорник, роется в нем.
Питер (кивает*). Да, советская власть очень жестокая.
Анджей (*). Прошу к столу, господа. К сожалению, могу предложить только это. Конечно, не французский коньяк.
Те садятся. Анджей наливает всем самогон. Тиленька по-незаметному поспешно выпивает в одиночку и тут же наливает себе еще.
Питер (*). Доктор, вы хорошо говорите по-немецки. Фольксдойч?
Анджей (*). Нет. Но я провел в Германии три года. Правда, не в самых лучших условиях.
Франц (*). Да, Германия не самая легкая для жизни страна. Что, было мало пациентов?
Анджей (*). Только один. Господин Ганс. Чем-то, кстати, был похож на вас.
Тиленька (про себя). Во чешет!
Анджей (*). Зато был знатный господин, и заплатил весьма неплохо.
Питер (*). Увы, мы с Францем простые пролетарии. Я — плотник, он — слесарь.
Анджей (*). Однако выпьем же, а то одни разговоры.
Выпивают.
Франц (*). Странный шнапс. Но совсем неплохой.
Анджей (наливает снова). А где первая — там и вторая.
Питер. Was?
Анджей. Russisch sagen so. Du trinke, trinke, Kumpel![4] Варвара, неси еще!
Выпивают. Анджей, однако, пьет меньше других.
Входит Варвара, неся вторую бутыль.
Варвара. Зачем ты перед ними стелешься?
Анджей. Глядишь, помогут Соньку из гетто своего вызволить.
Варвара. А-а… Ну тогда…
Анджей (поднимая стакан). Ну, а бог троицу любит. В смысле… (*) У нас так принято: за второй — третью.

41. Перед домом Анджея

Зойка и Лора долго чистят ботинки прежде, чем войти в дом.

42. Горница

Зойка и Лора входит и застывают на пороге.
Тиленька спит, положив голову на стол. Остальные пьяны, но не так сильно.
Девочки смотрят на немцев с ненавистью.
Анджей (*). Дочки мои.
Франц (*). Прелестные девочки. Хотите, песенку вам сыграю? (Достает губную гармошку.)
Анджей. Дядя спрашивает: хотите песенку?
Обе девочки молчат. Та же ненависть в глазах.
Франц начиняет исполнять какую-то мелодию, но Лора, не дослушав, ни слова не говоря, выходит в соседнюю комнату, за ней следует Зойка и громко захлопывает за собой дверь. Обстановка становится несколько напряженной. Нависает тягостная пауза.
Питер (после паузы, сухо*). А в Германии где вы были?
Анджей (*). В четырнадцатом году брали мы ваш Кенигсберг. Слыхали?
Франц (надменно*). И сразу попали в плен. Потому что доблестной немецкой армии ничто не может противостоять.
Питер (*). Да, да! Особенно русские обезьяны.
Анджей (*). Ошибаетесь. Под Гумбиненом это мы вас как мартышек отделали! Так что, кто как обезьяна — еще надо посмотреть.
Франц (*). Мы — как обезьяны?!
Анджей (*). Как трусливые макаки. (Встает выйти по нужде. На ходу.) Один наш кавалерийский полк два ваших полка отдубасил, как мартышек. (Выходит.)
Питер (Францу*). Это нельзя так оставлять. Он сказал — как мартышек!
Франц (по-немецки). Я сейчас позову ребят из комендантской части.
Выходит.
Вскоре появляется Анджей.
Анджей (*). А где Питер?
Франц (*). Сейчас он вернется.
Анджей (хочет налить ему еще стакан *). Тогда выпьем пока без него. (Тянется налить Францу.)
Франц (закрывает свой стакан рукой. Холодно (*)). Нет, нет, этого довольно.
Тиленька, подняв голову, затягивает «Вниз по матушке по Волге…»
Входит Питер и ДВА СОЛДАТА с винтовками.
1-й солдат (Анджею*). Встать!
Тот, ничего не понимая, поднимается.
Питер (солдатам*). Дайте ему сорок бананов.
2-й солдат (*). Выходи!
Анджей. Куда?.. Каких еще бананов? Откуда здесь бананы? (*) Какие еще бананы?
Франц (*). Сейчас узнаешь, обезьяна.
Анджей получает удар прикладом винтовки в спину и вынужден идти.

43. Экзекуторская

Небольшая комнатка с маленьким оконцем.
Анджей, оголенный по пояс, лежит на лавке, руки и ноги привязаны к ней.
ЭКЗЕКУТОР, здоровенный немец в майке, лупит его по спине резиновой дубинкой. Анджей закусил одну ладонь, чтобы не стонать.
Экзекутор (бьет его дубинкой и отсчитывает).
…Fünfunddreißig. Sechsunddreißig. Siebenunddreißig. Achtunddreißig. Neununddreißig. Vierzig… Alles ist kostenlos.[5]

44. Перед домом Анджея. Вечереет

Анджей, еле живой, поднимается по крыльцу. С трудом открывает дверь.

45. Горница

Анджей вваливается в дом и, не в силах идти, ложится на пол спиной кверху.
Там, в комнате, и Варвара, и Зойка, и Тиленька, уронивший голову на стол.
Варвара. Господи! Я уж думала… Что они с тобой, изверги, сотворили?!
Анджей. Бананами угощали…
Тиленька поднимает голову, смотрит мутными глазами.
Тиленька. А, ты тут? Ну и набрался!.. А Франц и Питер где? Хоть и не наши, а хорошие ребята.
Анджей (Варваре). Бери сковородницу и сковородницей гони эту гниду. Чтоб ноги его здесь…
Варвара хватает большую сковородницу, и бьет Тиленьку нещадно.
Варвара. А ну пошел отсюдова, змей! Убью, право слово, убью!
Тиленька. Ой, ой! Ты чё, ты чё?.. Сдурела баба!.. Ты чё?!..
Едва уносит ноги.
Анджей. Задери рубаху.
Зойка задирает его рубаху. Вся спина у него в огромных синих полосах.
Варвара. Батюшки! Вот уж ироды так ироды!
Анджей. Протри всю спину самогоном.
Стиснув зубы вытерпливает всю процедуру.
Девчонки и Варвара помогают ему перебраться в спальню, укладывают на кровать. На глазах Анджея только теперь выступают слезы.
Варвара. Очень больно?
Анджей. Да я о другом… Сошлись два мира, один другого стоит, одинаковая дрянь, а мы, как кутята, барахтаемся между ними… И никуда не денешься, все равно раздавят… Что ж это делается, что ж это господь с миром сотворил?!.. (Бьет себя по сердцу.) Здесь, здесь больно!..
С трудом приподнявшись, колотит себя кулаком в сердце. Заливается слезами.
Затемнение.

46. Документальные кадры

Крутятся валы, летят, летят тиражи газет.
Голос. Сегодня, 20 июля 1942 года, все еще продолжаются отчаянные бои на подступах к Сталинграду. Каждая пядь нашей земли залита змеиной кровью оккупантов. Да, враг все еще силен, изо всех сил он отчаянно сопротивляется, но нет сомнений в том, что мужество Красной армии, мужество наших людей…

47. Колючая проволока возле дома Лейбы. День

Голос из предыдущего эпизода, постепенно затихает.
Зойка прощается с Соней (та совсем худа, в очень потрепанной одежде) и пролезает сквозь разрыв в проволоке.
…И тут же получает удар подкованным сапогом в лицо, отчего влетает обратно во двор. Лицо у нее в крови.
Возле проволоки, ухмыляясь, стоит немецкий СОЛДАТ с винтовкой.
Солдат (*). Куда, жидовка?
Соня (*). Она не еврейка, отпустите ее, дяденька!
Солдат (взводит затвор винтовки, *). Назад! Стоять, жидовка!
Лора, прятавшаяся в кустах позади немца, ползком убирается оттуда, а затем, встав, устремляется прочь.

48. Дорога перед гетто. День

Перед колючей проволокой уже выстроились немецкие солдаты с винтовками во главе с офицером. Среди них Питер и Франц. Там же стоит Тиленька с другим полицаем, в руках у обоих ручные пулеметы, оба явно порядком пьяны.
Подъезжает машина с установленном на ней громкоговорителем.
Голос из громкоговорителя. Всем обитателям гетто командованием приказывается выйти из домов и выстроиться в колонну для переселения в другие места. Ценные вещи рекомендуется взять с собой. На сборы дается десять минут. За неподчинение приказу — расстрел на месте…

49. Горница в доме Анджея

Лора вбегает, сильно запыхавшись.
Лора (единственное, что может выдавить из себя). Там!..

50. Комната в доме Лейбы.

В комнате Лейба, Соня и Зойка.
Со двора слышны лающие команды немцев. В окно видно, как людей выгоняют из домов на дорогу.
Соня. Может быть, мамины бусы возьмем и кольца — вдруг пригодятся. В шкатулке. Я принесу?
Лейба. Оставь, девочка. Там уже ничто не пригодится.
В дом врывается НЕМЕЦ с винтовкой.
Немец. Schnell, die Juden![6]
Прикладом выгоняет их из дому.

51. Дорога перед гетто

На дороге уже стоит колонна из евреев, человек сто. Все худы, как скелеты, обтрепаны. У некоторых в руках небольшие котомки. Эти котомки у них тут же отнимают Тиленька и другой полицай и складывают их в мешок.
Немцы выгонят из домов новых и новых евреев, среди них и Мося Лысовик. Затем выгоняют Зойку, Соню и Лейбу. И — еще, еще, загоняют их в колонну.
В колонне плач.
Тиленька. Веселей, веселей, паны жиды! Скоро с Еговой со своим встретитесь!

52. Поле. День.

По полю бежит Анджей и увязавшаяся за ним Лора.

53. Площадь перед бывшим райсоветом. День

Колонна евреев в сопровождении немцев дошла до этого места. Здесь, у здания, стоит, весь замаранный, большой бюст Сталина.
Офицер. Stop!
Колонна останавливается.
Два немца стволами выгоняют из колонны Мосю Лысовика, Тиленька дает ему в руки большущий молоток.
Тиленька. Давай, Ленинс копф, круши батьку своего Усатого. Неча ему тут вид засерать.
Мося со слезами на глазах крушит молотком бюст.
Тиленька. Что, копф покрепче, чем твой, ленинский?
Внезапно Мося из последней храбрости плюет Тиленьке в лицо.
Тот утирается, ухмыляется. Затем берет у Моси молоток и изо всех сил бьет его по голове.
Мося падает замертво.
Из толпы вырывается РИВА, кидается на грудь мужа, что-то кричит на идиш. Пробиваются слова: «Ленинс копф, Ленинс копф!»
Один солдат из конвоя стреляет в нее из винтовки, и она, бездыханная, падает на грудь мужа.
Колонна движется дальше.

54. Дорога. День

Колонна приближается к оврагу, находящемуся чуть в стороне. В колонне плач и причитания и по-русски, и по белоруски, и на идиш.
Подбегает запыхавшийся Анджей и прицепившаяся к нему Лора.
Анджей (Тиленьке). Слушай, Тилька. Дочь мою спаси. Самогону дам — хоть залейся. Ведь знаешь — не еврейка она.
Тиленька. А, пришел на поклон…
Анджей. Да поклонюсь, с меня не убудет… Давай, Тилька!
Тиленька. Ну, коли так…
Подходит к Питеру и Францу, что-то им говорит.
Франц (указывая на Зойку, офицеру *). Ошибка, господин капитан. Она — фольксдойч. И отец у нее — фольксдойч. (Указывает на Анджея *) Фольксдойч![7]
Офицер (Анджею, *). Фольксдойч? Это правда?
Анджей (*) Так точно, господин капитан. Натуральный фольксдойч, хотя оторвался от родины.
Офицер кивает, что-то говорил двум солдатам, и те выталкивают Зойку из колонны.
Анджей, Зойка, и Лора со слезами обнимаются.
Зойка. Соня там.
Анджей кивает, снова подходит к Тиленьке.
Анджей. Христом Богом прошу, Тилемон Авдеевич, Соньку, Лейбину дочку, вызволи как-нибудь. По гроб буду благодарен. И вообще за мной не заржавеет, ты ж знаешь.
Тиленька. Жидовку спасать?! А самому — головой в петлю. Нет уж, не взыщи, — ни за какие коврижки. Дуйте-ка лучше домой, пока господин капитан не передумал. (Отходит в сторону.)
Голос из громкоговорителя. Всем выстроиться вдоль рва и снять с себя всю одежду.
Анджей. Пошли, дочки…

55. Кусты вдали от рва

В кустах залегли Анджей, Зойка и Лора.
Вдали, на краю рва, застыла шеренга голых людей.
Анджей. Не смотрите, дочки. (Прижимает головы девочек к земле.)
Офицер делает взмах рукой, и Тиленька с напарником открывают огонь из пулеметов.
Люди валятся в ров.
Затем офицер и еще несколько солдат проходят вдоль рва и добивают из пистолетов раненых.
Кивает Тиленьке и второму полицаю, и те, вооружившись лопатами, начинают забрасывать ров заранее приготовленной тут землей.

56. Те же кусты. Ночь

Анджей, Варвара, Зойка и Лора крадутся ко рву, в руках у них лопаты и простыни. Около рва Анджей зажигает фонарь.
Варвара. Не увидели б.
Анджей. Не увидят. Немчура поразъехалась, а Тилька со вторым говнюком валяются, пьяные, как грязь.
Начинают раскапывать.
Анджей. Тут не долго копать. Эти говнюки только чуть присыпали — напиться им нетерпелось.
Из земли появляются руки, головы. Анджей щупает их.
Анджей. Все мертвые. Никого, видать, живых не найдем: немцы — народ аккуратный.
Зойка, копнув, видит простреленную Сонину голову.
Зойка. Соня… Сонечка…
Лора. А тут живой! Дышит!
Анджей (приблизившись, расчищает землю). Это же Лейба!
Тот хрипит, на губах кровавая пена.
Анджей сгребает землю у него с груди.
Анджей. В легкое пуля попала. Сквозное ранение. Этого вЫходим. Откапывайте.

57. Горница Анджея. Ночь

Всей семьей вносят Лейбу, завернутого в окровавленную простыню.
Анджей. Несем в спальню. (Варваре.) Воды побольше нагрей да инструменты мои неси.
Варвара. Они ж у тебя — для скотины.
Анджей. А мы кто, не те же скотины, что ль? Ну, а для жида — тем более сойдут.
Несут хрипящего Лейбу в соседнюю комнату.

58. Та же горница. День

За столом сидит Тиленька, под скромную закуску пьет самогон. Бутыль уже пустая.
Тиленька. Ну вот, маленько причастился, пора и службу нести… Вы мне теперь… Вы мне теперь… по гроб жизни…
Анджей. Точно так, Тилемон Авдеевич.
Тиленька, пошатываясь, уходит.
Варвара. Паразит! Третью неделю каженный день притаскивается. И как в него столько влазит? Я уже чуть не весь хлеб на самогон извела, скоро самим жрать будет нечего.
Анджей. Ничего. Жид наш уже на ноги встает, скоро оттащу его к партизанам; тогда и Тильку, засранца, можно снова — сковородником. (Идет в спальню.)

59. Спальня. День

Анджей входит. В спальне никого.
Затем из-под кровати высовывается голова Лейбы.
Лейба. Ушел он уже?
Анджей (весьма свирепо). Жиду, встать, когда с паном разговариваешь!
Лейба выбирается из-под кровати. Грудь у него перемотана бинтами. Из одежды — одни подштанники.
Вытягивается по стойке «смирно» (выглядит это при его одеянии весьма комично).
Лейба. Дозволено будет обратиться к вельможному пану?
Анджей (понимая комичность сцены, уже миролюбиво). Ну?
Лейба. Ушел уже этот душегубец?
Анджей. Уполз, змей. Да ты ложись, Лейба, на постель, снова тебя осмотрю.

60. Погреб

Варвара, запалив свечку, видит, что на полке стоят всего две бутыли с самогоном.
Варвара (про себя). А дальше тебя, змЕя, чем поить буду?.. Чтоб ты треснул от этой самогонки, убивец, пьянь подзаборная!

61. Спальня.

Анджей после осмотра снова делает Лейбе перевязку.
Лейба. Ну, как?
Анджей. Нормально. Я в Германии господина Ганса лечил — и то вылечил; а уж вашего-то брата!.. Кабы пуля в легком застряла — иное б дело, а тут — навылет. Пустяк! Скоро «Фрейлехс» свой снова танцевать сможешь.
Лейба (печально). Не до танцев мне теперь.
Анджей. Всем теперь не до танцев. Если загноений больше не будет, дня через три отведем тебя в лес к партизанам.
Лейба. А винтовку мне там дадут?
Анджей. Винтовочку-то? Обязательно дадут. Там много таких, навроде тебя, а дармоеды им не нужны.
Лейба. Я за дочь отомстить хочу.
Анджей. А ваш Егова вам не запрещает?
Лейба. Наоборот, пророк Моисей говорил: «Зуб за зуб».
Анджей. Если б так — все бы беззубые ходили. Но правильно говорил! Ты мсти, мсти Лейба. Тем паче, ты теперь один. И за дочку свою отомсти, и за сынка моего, за Кольку… Эх, сам бы с тобой туда ушел, да ты ж видишь — у меня полон дом баб.

62. Лес. Едва пробивается рассвет

Анджей и Зойка, слегка поддерживая Лейбу, ведут его по лесу.
Анджей. Уже недалеко. Я договорился — вон за тем ельником ждать будут.
Так они добираются до ельника.
Оттуда выходят три ПАРТИЗАНА с винтовками. В 1-м Партизане, если приглядеться, можно узнать того бывшего окруженца, который когда-то волок свинью.
1-й партизан. Стой, кто идет?.. А, ты, батя?.. Ничего, что «батей» тебя называю, а то строгий ты больно?
Анджей. Ничего, ничего, сынок. Вот теперь, когда ты с винтовкой, вполне я для тебя «батя»… Вот, к вам одного недостреленного, примете?
1-й партизан. Чего ж не принять. Любой человек нам не лишний.
Анджей. Ну, Лейба, давай прощаться. Ты прости, если что было не так.
Лейба. Что уж там? Спасибо тебе.
Явно пересилив себя, Анджей обнимается с ним на прощание.
Лейба. Спасибо тебе, пан Анджей.
Анджей. Да какой я тебе «пан»? Дурость одна. Иди, Лейба, бей их, гадов.

63. Тот же лес. Утро

Анджей и Зойка возвращаются.
Зойка. А когда ты с партизанами сошелся?
Анджей. Да еще в прошлом годе. Думаешь, я просто по грибы-ягоды в лес-то ходил? Подлечивал кое-кого, как умел.
Зойка. И нам ничего не сказал!
Анджей. А чего лишнего говорить? Меньше знаешь — крепче спишь… А вон, смотри, землянка, с первого взгляда совсем не видна, я ее случайно нашел. Когда выкопали? Не знаю. Наверно, еще в прошлую войну. Кто выкопал, зачем? Ничего не знаю. И рядом еще две таких же, с крышами в четыре наката, гаубица не возьмет. Народу в них можно спрятать с тысячу человек. Думаю: может, еще пригодится когда… (Вдруг.) Стой!!!
Зойка замирает на месте.
Анджей. Мина противопехотная там. Я ее вешками обставил, пусть, думаю, лежит. А сейчас заберу, пожалуй, вдруг когда в хозяйстве пригодится.
Зойка. Мина?! В хозяйстве?!
Анджей. Ну, мало ли… В наши времена…
Осторожно приближается к вешкам, начинает подкапывать мину ножом.
Зойка. А она… это… Она не рванет?
Анджей аккуратно достает мину, вывинчивает из нее капсюль, показывает его Зойке.
Анджей. Без этой вот штуки никогда не рванет. (Кладет мину в мешок.)
Зойка. А если найдет кто?
Анджей. Сховаем так, что никто не найдет.

64. Купе 2017 года

Пассажиры укладывают вещи.
Зоя Алексеевна смотрит в окно. За окном лес
Голос Зои Алексеевны. Да, вон он, тот самый лес, из которого дядя Анджей нес тогда смерть свою… Впрочем, быть может, в том страшном мире так оно было и к лучшему для этого своенравного, непригибистого человека…

65. Документальные кадры.

Летят тиражи газет
Титр: ЛЕТО 1944 ГОДА.
Голос. Нашими войсками уже освобождена значительная часть Прибалтики и Белоруссии. Враг выбит из более, чем двухсот городов и населенных пунктов. Наше наступление успешно продолжается. Первый Белорусский фронт под командованием генерала армии Рокоссовского уже освободил города Витебск, Оршаны, Могилев, Бобруйск, Минск. Особо отличились Пятая Гвардейская танковая армия генерала Ротмистрова, Шестьдесят пятая армия генерала Батова, Восьмая Гвардейская армия генерала Чуйкова…
Голос постепенно стихает.

66. Дорога в местечке. День

По дороге едет машина с громкоговорителем.
Голос из громкоговорителя. Через два часа все, начиная с десятилетнего возраста, должны выйти из домов, имея при себе лопаты, топоры, пилы, после чего будут отведены для произведения оборонительных работ. За неподчинение — расстрел.
По мере движения машины это повторяется раз за разом, пока не стихает где-то вдали.

67. Погреб в сенях

Анджей достает оттуда лопаты, топоры, пилы.
Анджей. Ну, недолго им, похоже, осталось.

68. Поляна в лесу

На поляне человек 200 с рабочим инвентарем. Здесь же машина с громкоговорителем, Тиленька и его НАПАРНИК с ручными пулеметами, СТАРОСТА, пожилой мужик (о его должности говорит красная повязка на рукаве, на которой так и написано: «СТАРОСТА»).
Голос из громкоговорителя. Красные, отчаянно сопротивляясь, предприняли контрнаступление на нашем направлении. Вам предстоит соорудить здесь три ДЗОТа и шесть противотанковых рвов. Руководить строительством будет господин военный инженер, ваш соотечественник, лейтенант Русской освободительной армии, господин Курносов.
КУРНОСОВ в форме РОА[8] выходит из машины.
Голос из репродуктора. Надеемся, вы славно потрудитесь, помогая Вермахту, принесшему вам свободу от большевизма.
Из репродуктора звучит песня «Катюша».
Курносов. Значит, так. Вы… (Он рукой отделяет нескольких человек, в том числе и Зойку.) …идете рубить лес. Остальные начинают копать ямы под ДЗОТы. Ямы должны быть три, на расстоянии двести метров одна от другой, семь на восемь метров, глубиной три метра. О дальнейших работах получите инструкции.
Зойка с топором в руке скрывается за деревьями.
Тиленька воровато устремляется за ней.
Лора, заметив это, крадется следом.
Люди начинают рыть яму. Их подбадривают звуки «Катюши», льющиеся из громкоговорителя.

69. Лес

Уже знакомый нам кадр: Тиленька лежит с топором, застрявшим у него в голове.
На лице у Лоры брызги крови, ее всю трясет.
Зойка (обнимает ее). Ничего, милая, он же сволочь был. (Вытирает кровь с ее лица.)
Та ничего не отвечает. Трясется.
Зойка с отвращением вытаскивает топор из мертвой головы, вытирает его травой.
Зойка. Забудь. Пойдем отсюда.
Ведет Лору. Та движется машинально, лицо у девочки совершенно отрешенное.

70. Поляна

Люди под звуки «Катюши» роют яму.
Зойка подводит Лору, двигающуюся все так же машинально, к Анджею.
Анджей (встревожено). Что?..
Зойка (тихо). Она сейчас Тильку убила. Зарубила топором.
Анджей. Поделом гаду. Не бойтесь, никто его искать не будет, плевать они на него хотели. Да и не до того им сейчас. (Лоре.) Да что с тобой? Хоть слово скажи.
Та молчит. Похожа на застывшую куклу.
В этот момент в небе появляются самолеты с красными звездами, дают по земле несколько коротких очередей из пулеметов и пролетают мимо.
Люди прижимаются к земле.
Инженер впрыгивает в машину, и она стремительно уезжает.
Полицай, напарник Тиленьки, растерянно крутит головой, но тут же получает сзади лопатой по голове и падает.
Староста пятится. Люди надвигаются на него.
Староста. Браточки, да я ж — ничего. Я ж всегда за вас!
Его обступают, бьют. Он истошно вопит.
Когда люди расступаются, он, окровавленный, лежит на земле.
Анджей. Ну что, поработали? Можно и по домам. (Лоре.) Да что с тобой, дочка, что?!
Но она все такая же.
Люди начинают расходиться.

71. Горница Анджея. День

Лора, как кукла, сидит на скамье, рядом Варвара, в обнимку с ней.
Варвара. Доченька, да что, что с тобой?!.. Ну хоть словечко скажи!
Та не отвечает. Застыла.
Варвара (Анджею). Да что же с ней?! Ну скажи, чего молчишь?!
Анджей. Мудрёно называется: стресс.
Варвара. Так сделай что-нибудь! Ты ж доктор!
Анджей. Ага, доктор — да только по свинской части. У моих пациентов таких болячек не бывает… Будем надеяться — скоро пройдет.
Варвара. Когда?
Анджей только пожимает плечами.
Дверь распахивается, входят Питер и Франц.
Питер (Анджею *). Тебя вызывают в комендатуру.
Анджей (*). Зачем?
Франц (*). Быстро!.. (По пути к двери, менее грозно.) Не бойся.

72. Кабинет в комендатуре. День

Офицер сидит за столом. Рядом стоит инженер Курносов. Где-то вдали едва слышны взрывы. Питер и Франц вводят Анджея и выходят.
Офицер (*). Итак, доктор, партизанами зверски убиты два полицая и староста.
Анджей (тихо). Туда и дорога.
Офицер. Was?
Анджей (по-немецки). Я говорю: царство небесное.
Курносов улыбается
Офицер (*). Народ нельзя оставлять без власти. Предлагаю вам занять место старосты. Вы как фольксдойч должны сделать это во имя Рейха.
Анджей. А пошёл бы ты…
Офицер. Was?
Курносов. Дурень, тебя ж повесят.
Анджей (кивнув в сторону разрывов). А мне что ихняя веревка, что наша. Веревок у всех хватает.
Офицер (Курносову, *). Что он сказал?
Курносов (*). Отказывается.
Офицер (*). Вон отсюда, русская свинья!
Анджей выходит.
Курносов следует за ним.

73. Перед зданием бывшего райсовета

Разрывы по-прежнему слышны.
Анджей выходит из здания, за ним — Курносов.
Чуть поодаль мнется какой-то СТАРИК.
Курносов. Постойте, пан Анджей.
Анджей (останавливается). Что, здесь будете вешать или подальше отведете?
Курносов. Не торопитесь, доктор, повесить — дело недолгое. Вы лучше послушайте.
Жестом подзывает старика. Тот подходит.
Курносов. Русские наступают стремительно, наше сопротивление не имеет смысла. И наступают они теперь не в штыковую, а сперва выкашивают авиацией и артиллерией все на своем пути. (Старику.) Расскажи, что видел.
Старик. Был я намедни в Гнилых Гатях. Там все разбито.
Анджей. А люди?
Старик. В лесу попрятались, но снарядами весь лес как выкошенный. Почитай, никого не осталось в живых. У тебя, я знаю, в лесу свои хованки имеются, ты-то с семьей переживешь, а остальные полягут… Христом богом, пан Анджей, тебя прошу: уведи людей, помоги.
Анджей. Кто ж мне дозволит людей вести?
Курносов. Согласитесь стать старостой — дозволят. Сейчас никому не до вас.
Старик. Пан Анджей, согласитесь, сделайте такую божью милость.
Анджей. Ага! А потом наши придут, и меня — на первой же березе… Позор-то какой! А у меня жена, дети малые.
Старик. Народ за тебя вступится, весь коллефтиф. Ей-ей, не дадим тебя в обиду. Соглашайтесь, пан Анджей, всем миром за вас станем стеной.
Анджей. Ну, коли так… Тьфу!
Возвращается в здание.

74. Горница Анджея

Анджей входит. На рукаве у него повязка с надписью «СТАРОСТА».
Варвара и Зойка вскакивают, только Лора остается сидеть бездвижно.
Звуки далеких взрывов слышны и здесь.
Зойка. Ну? Что там?
Варвара (увидев повязку). А это еще что?!
Анджей. Так надо… А вы обегите дома, пускай всем передадут: все, кто жить хочет, пускай, как стемнеет, собираются слева от местечка. Буду людей от смерти ховать.

75. Большая землянка

Народу набилось человек сто. Освещение — от колеблющегося света двух керосиновых ламп. Взрывы страшны, люди молятся про себя. Только Лора никак не реагирует на происходящее. Один фугас падает, видимо, прямо на крышу землянки. Женщины визжат. Крыша проседает, но выдерживает.
Анджей. Да, прямиком на нас. Не меньше как из шестидюймовки. А вон, крыша выдержала. Хорошо, с душой когда-то строили. Значит, все живы будем.
Люди слегка взбадриваются.
Анджей (срывает повязку). Тьфу на тебя! (Топчет ее ногами.)
Варвара. Думаешь, поможет?
Анджей молчит.
А взрывы все гремят и гремят.

76. Купе 2017 года.

Кажется, что звуки тех взрывов, хоть и слабо, но доносятся и сюда.
За окном пространство с давно поваленными деревьями.
Голос Зои Алексеевны. Не помогло. Но это — потом, потом… (После паузы.) Вон там эти землянки. А весь лес до сих пор лежит, как косой скошенный…

77. Документальные кадры

Во всю мощь работают печатные станки.
Голос. В течение вчерашнего дня нашими войсками освобождено еще более ста городов и сел. Немецкая армия, неся гигантские потери, беспорядочно отступает. Местные жители сами беспощадно расправляются с фашистскими прихвостнями, с полицаями и старостами. Партизаны, присоединившись к нашим регулярным войскам, тоже рвутся на Запад…
Голос постепенно стихает.
Затемнение.

78. Местечко, видимое издали. Утро

Люди, ведомые Анджеем, неровной толпой возвращаются из лесу. Много домов в местечке разбито в прах.
По дороге идут советские машины и пехота, из машин слышится музыка, песни.
Местные жители обнимаются с солдатами. Одна Лора, кажется, этого и не видит.
Анджей (Варваре). Вон и наш дом разбили… Ничего, будем живы — к осени отстроимся… Быть бы только жИвым… (Старику.) Ну, давай, как обещал: за меня — всем коллефктифом.
Старик. А-а… Ага… Потом… (Мгновенно теряется в толпе.)
Анджей провожает его обреченным взглядом.

79. Перед зданием райсовета. День

Само здание каким-то образом уцелело, только окна разбиты, и площадь изрыта воронками.
Двое местных восстанавливают столб с громкоговорителем, еще двое ставят новый бюст Сталина.
На площади много народу, в том числе Анджей, Варвара, Зойка и онемевшая Лора.
Немного пошипев, громкоговоритель начинает работать.
Голос из громкоговорителя. Соотечественники! Кончились ваши страдания под пятой фашистских извергов! Кровавыми слезами они умоются за все, что сотворили с вами! Никто из их приспешников тоже не уйдет от справедливого возмездия. Если кому-то известно местонахождение этой нечисти — старост, полицаев, — просим немедленно сообщить в комендатуру.
Вдруг оказывается, что Анджей с семьей стоит в одиночестве, остальные отошли от них подальше и прячут глаза. А из громкоговорителя уже льется песня «Офицерский вальс».
Варвара. Ты ж и партизанам помогал, тебе бы — к ним.
Анджей. Тю! Им не до меня. Они уже небось где-нибудь на полпути к Берлину.

80. Двор перед чьим-то чудом уцелевшим домом. День

Варвара стучится в дверь.
Открывает КЛАВДИЯ.
Клавдия (не впуская в дом). А, Варька?.. Ты сейчас лучше-ка уходила бы, не до тебя сейчас.
Варвара. Ты чё, Клава? У меня ж, сама знаешь, дом разбило вместе с погребом, жрать вовсе нечего. Чуток поделилась бы чем можешь. Ты же знаешь — я потом отдам… Мы ж с тобой сестры двоюрОдные.
Клавдия. Сестры-то мы сестры; только вот муж у тебя по нынешним временам…
Варвара. Он же и тебе жизнь спас.
Клавдия. Боюсь я, Варя, у меня тоже дети малые.
Варвара. А, вот оно как… (Поворачивается уходить.)
Клавдия. Погодь-ка…
Варвара останавливается.
Клавдия уходит в дом и через полминуты возвращается с буханкой хлеба и большим шматом сала.
Клавдия. На, бери. Я что ж, непонимающая? И отдавать ничего не надо… А если еще заходить будешь — то ночью лучше.
Варвара. Спасибо и на том, сестрица. (Берет дары.)
Клавдия. А Андрюха твой пускай лучше пока сховается где-нибудь. Глядишь — да и забудут… Ну, иди! Только вон там, через огороды.

81. Возле огорода, изрытого воронками. Ближе к вечеру

Варвара, Зойка и Лора сидят на стволе поваленного дерева. Зойка ест хлеб с салом. Лора сидит как истукан.
Варвара. Лорка, скушай хоть немного.
Та словно не слышит. А может, и вправду не слышит ничего.
Вдали Анджей копается в земле.
Варвара (кричит Анджею). Иди, поешь!

82. За огородом

Анджей уже докопался до мины.
Анджей (Варваре). Лишнее мне сейчас!
Варвара (издали). А чего ищешь?
Анджей (тихо). Клад. (Бережно достает мину, вставляет в нее капсюль. Мине.) Вот ты, моя милая. Говорил же, что еще сгодишься. (Прячет мину в мешок.)

83. Дерево, на котором сидит Варвара и дети

Анджей подходит, держа мешок.
Анджей. Ну, давайте прощаться.
Варвара. Ты что, вправду пока сховаться решил?
Анджей. Сховался бы — да страна у нас больно маленькая, с гулькин нос. Да и весь мир этот — с кулак. (Обнимает жену.) Прости, Варвара, за все. (Обнимает девчонок.) До свидания, девочки.
Зойка смотрит на него с удивлением. Лора не реагирует никак.
Варвара. Да скажешь, наконец, куда собрался?
Анджей. За правдой.
Варвара. За правдой — с мешком?
Анджей. А тебе что, два мешка правды подавай? Мне и одного хватит. (Быстрым шагом удаляется.)
Варвара. Вот человек! Никогда ничего не скажет толком!
Зойка и Варвара с некоторым испугом смотрят ему вслед.

84. Метрах в двухстах подалее

Анджей (достает мину из мешка.) Хоть ты не подведи, милая…
Взрыв.

85. Возле Зойки

Варвара визжит.
В их сторону летит какой-то черный шар. Он попадает прямо в Зойку, и она падает с дерева.
Встает, вся в крови. В руках у нее оторванная голова Анджея, такая же вихрастая, как при жизни, с непокорным лицом.
Затемнение.
Крик Лоры: «Папа!..»

86. Вагон 2017 года

В купе заглядывает ПРОВОДНИЦА.
Проводница. Через десять мнут Брест. Конечная. (С теми же словами идет дальше по вагону.)
1-й мужчина (Зое Алексеевне). Не будем вам мешать.
Два мужчины и мальчик с багажом выходят в коридор, закрывают за собой дверь.
Зоя Алексеевна, оставшись одна, все еще смотрит в окно.
Голос Зои Алексеевны. Да, никогда их уже не будет на моем пути, этого дерева, этого столба…
Девочка, одетая в точности, как Зойка, набирает воду из колодца.
Голос Зои Алексеевны. …этого колодца, этой девочки…
Девочка начинает приближаться в вагону.
Зоя Алексеевна резко оборачивается…
Господи, да это ж она, Зойка, обрызганная кровью, смотрит на нее из зеркала в купе!
Голос Зои Алексеевны. И ничего в этой жизни не пропадает без следа!

 

Послесловие.

Жду отклика читателей. Если кого-то интересует дальнейшая судьба Зойки, то продолжение готово, его осталось только написать.
С ув. Вадим Сухачевский

[1] Вся «журнальность» этого варианта связана лишь вот с чем. Нынче (кто-то так повелел; у нас много таких), что сценарий должен выглядеть, как технический документ, похожий на инструкцию по сборке сарая, т. е. принципиально неопрятно, «нечитабельно» и оскорбительно для полиграфического искусства.
Автор полагает, что вид сценария, хотя бы похожий на пьесу, будет приятнее для читателей, которым сборка сараев не столь интересна.
[2] Здесь и далее символ «*» означает, что последующая реплика произносится по-немецки, а ее перевод на русский язык приводится в субтитрах.
[3] Говорит на языке идиш.
[4] По-русски так говорят. Ты пей, пей, дружище?
[5] …Тридцать шесть. Тридцать семь. Тридцать восемь. Тридцать девять. Сорок… Всё бесплатно.
[6] Быстро, жиды!
[7] Ошибка, господин капитан. Она — фольксдойч. И отец у нее — фольксдойч.
[8] «Русская Освободительная армия» ген. Власова