Стихи 1991 года

А на скатерти белой алеет пятно,
Только это не кровь, а дрянное вино.
Вся романтика — вздор, как я понял давно.
Слишком многим, увы, суждено
Заблудиться в лесу из протянутых рук —
В мире множество женщин, мой друг.
Осторожнее будь, ибо губят они
Наши лучшие дни.

Для людей этот мир — часто просто бордель,
Все дороги приводят не в Рим, а в постель.
Ну так что ж? Если большего им не дано,
Дискутировать с ними смешно.
Оглянись и пойми, сколько дряни вокруг!
Но не сделай ошибки, мой друг:
Будь собою, и боже тебя сохрани
Стать таким, как они!

кон. 1991

Белогвардейский цикл (1987-1991)

Все эти произведения написаны как песни, что, конечно,
не означает, что их нельзя воспринимать как просто стихи.
Сейчас многое из этого воспринимается как кич, однако в
те годы писалось совершенно искренне. Тем не менее, хочу
подчеркнуть, что хотя автор сочувствует своим героям и
считает себя продолжателем их политической борьбы (см.
«Вступление»), но не отождествляет себя с ними: вздыхают
о потерянной любви и предпочитают смерть эмиграции они,
а не я. Произведения цикла расположены не по хронологии
написания, а по хронологии действия. Черта под
белогвардейской темой в моем творчестве подводится в
стихотворении «Эпитафия пассеизму».

Вступление

Герои вставали под пули,
И их накрывали знамена…
Что толку в последнем почете,
Коль выпал такой вам исход?
На утреннем солнце блеснули
Мои золотые погоны —
Наследником Белого дела России я выступлю в этот поход.
На стертом сукне на зеленом
Валяются мятые карты,
Да пара порожних стаканов
Стоит возле края стола…
И только в мозгу распаленном
Над городом реют штандарты,
И освободителей звоном встречают кремлевские колокола.
От Киева, Дона, Самары
До Владивостока и Крыма
Прошли вы по крови и грязи —
Ваш жребий ужасный таков.
Но, что там ни лгут комиссары,
Возмездие неотвратимо!
Россия восстанет из пепла, низвергнув империю большевиков.

1988

Девять дней отступали
До последней земли.
Скольких мы потеряли
В придорожной пыли!
В этом парке у моря
Будем насмерть стоять —
Просто некуда более нам отступать.
А за нами морские
Волны лижут гранит.
А пред нами Россия
Пыльной степью лежит.
Пыль стоит над степями
От ударов копыт,
Черный дым над полями
Поднимаясь, летит.
Над последней стоянкою
Запылает закат,
И нагрянет с тачанками
Их передней отряд.
Остаемся на месте,
Смерть сумеем принять,
Жизнь отнимут, но чести
Им у нас не отнять.
Боже наш, боже правый,
Где же правда твоя?
На обломках державы
Вопрошаю тебя!
В этот вечер навечно
Обратимся в ничто,
Все мы грешны, конечно,
Но Россию — за что?
Натерпелась немало
От минувших веков,
Но еще не бывало
С ней таких катастроф.
Этот новый мессия
Все сметет, что же даст?
Вдруг не сможешь, Россия,
Ты стерпеть в этот раз?
Небо синее, синее,
Дали в дымке пусты.
Мы пред нашей Россиею
Оставались чисты,
Но теперь умираем,
Не спася — погубя!
На кого оставляем, Россия, тебя?
Ах, Россия, что сделают
Эти люди с тобой,
Все снесут неумелою
Грубой рукой.
Мчит слепая стихия,
И куда занесет?
Ах, Россия, Россия,
Ты прости нас за все!
Ты прости нас, Россия,
Тебе были верны,
Но сегодня бессильны
Прежней славы сыны.
Нам испить эту чашу,
Как горька в ней вода!
Это общая наша
Вина и беда.

1987

Пол-России в дыму,
Дымом застланы дали,
Наши судьбы подобны горячечным снам.
Все, что мы не смогли,
Все, что мы потеряли,
Пусть зачтется когда-нибудь все-таки нам.
Наше страшное время,
Безумные годы!
Господа либералы, народ вас надул!
Вы молили сто лет:
Дайте волю народу!
Он устроил из воли кровавый разгул.
Что творится с Россией?
Что с русской землею?
Не росою, а кровью умыта она!
Император расстрелян
Со всею семьею,
Брата вешает брат — вот такая война.
Всюду смерть, всюду хаос,
Расстрелы, застенки,
Как спасти нам державу от этих людей,
Если цвет русской нации
Гибнет у стенки,
Если женщин они не щадят и детей?
Ах, жива ли Аннет?
Помню первые встречи,
Как гуляли мы с ней в златоглавой Москве…
Ныне голод у них,
Топят книгами печи,
Да над трупами бьется и х флаг в синеве.
Отступаем. Деникина
Взяли за глотку,
И все дальше и дальше те прежние дни…
Ну а в наших домах
Мужичье хлещет водку,
И блюют на шедевры искусства они.
Весь охвачен народ
Разрушительной страстью,
Но ему непонятно средь воплей лихих,
Что устроят о н и
Узурпацию власти,
Диктатура же хамов страшнее других.
Это поняли мы,
Но пред н и м и бессильны,
Если с н и м и народ, если люди глупы…
На кострах красных флагов
Сгорает Россия
Под восторженный рев полупьяной толпы.
Мы прижаты к реке,
На исходе патроны,
Скоро выкосит нас большевицкий свинец.
Господа офицеры,
Срывайте погоны —
Наше дело проиграно, это конец!
За границу бежать?
Непонятно вам, что ли,
Русский я, и иного мне выход нет —
Выйду в русское поле,
Широкое поле,
На закате приставлю к виску пистолет…

1988

Белая вьюга

Все темные силы проснулись от спячки,
Одних ослепя, а других — погубя,
В кровавом бреду, в полоумной горячке
Россия казнит, убивает себя.
Что правда, свобода, коль нет даже хлеба?
Костями засеяны наши поля!
Над нами бездонное, черное небо,
Под нами — залитая кровью земля.
На белом снегу стынут красные пятна,
Россия больна, безнадежно больна!
Увы, слишком многим еще не понятно,
Кому это нужно и чья здесь вина.
В замерзшей и замершей Первопрестольной
Аресты, расстрелы, отчаянье, страх,
Куранты стоят, звон умолк колокольный,
Лишь стаи ворон на церковных крестах.
Где мир, где порядок, где слава, где совесть?
Холопская банда в Московском Кремле…
И кровью написана страшная повесть
Об этой покинутой Богом земле.
Все рухнуло разом, растерзано в клочья!
И пал Третий Рим жертвой диких племен!
Бескрайнюю степью, холодную ночью
Сквозь белую вьюгу идем за кордон.
А белая вьюга колышет знамена
И свищет, и стонет, и бьется вдали,
И звездочки снега летят на погоны —
С беззвездного неба на плаху земли.
О, что же наделала ты, Русь Святая!
Тебе мы уже неспособны помочь!
Лишь белая вьюга наш след заметает,
За красным закатом — бескрайняя ночь…

1989

Опрокинулось небо и тонет в широком Дону,
Ветер по степи рыщет и гнет ковыли до земли,
Отвлечешься, развеешься, только забудешь войну —
И тотчас громовые раскаты услышишь вдали.
То не гром, господа! Наступает последний парад!
Словно красный пожар, на востоке пылает рассвет.
Мы идем в этот бой не для славы, не ради наград,
На победу надежда мала, только выбора нет!
Будут прокляты те, кто остался стоять в стороне —
Те, кто предал, и те, кто на это спокойно смотрел!
Вы поймете, что гибнет Россия по вашей вине,
Лишь тогда, когда красные вас поведут на расстрел!
Ну а мы — не умеем, не выучены выбирать
Между честью и подлостью, долгом и красным пайком,
Так, как шли побеждать, нам придется идти умирать
За трехцветное знамя, что в небе летит над полком.
Нет, не ради дворянских, заслуженных дедами прав
Под огнем поднимаются белые наши полки!
Сын крестьянина здесь и Российской Империи граф
В равном чине, за дело одно обнажили клинки!
Так что, ваше сиятельство, все мы сегодня равны,
Лавр Георгич Корнилов был сам из простых казаков.
Полетят наши души, забыв ордена и чины,
Как по полю широкому тени летят облаков.
Так вперед, господа! И летим мы вперед под огнем,
Пулеметной пальбой заглушен дробный топот копыт.
И на полном скаку я вдруг падаю вместе с конем
И понять не могу, что со мной — неужели убит?!
Пред глазами туман, только слышу сквозь выстрелы я:
«Не печальтесь, воздастся на небе погибшим за честь,
И за все преступленья, поверьте, найдется судья —
Коль не вы — ваши внуки свершат справедливую месть!
Может быть, через сто, может быть, через семьдесят лет
Все, чем грезили вы, воплотится должно наяву:
По России пройдут они славной дорогой побед
И под звон колокольный торжественно вступят в Москву!»

1991

Третий год по России нас бурей швыряет,
Третий год греюсь я у походных костров,
Третий год я людей, дорогих мне, теряю
В мясорубке страшнейшей из всех катастроф.
Не дойдя до Москвы, не добравшись до Крыма,
Я застрял средь России, объятой огнем.
Небеса скрыты пологом черного дыма —
Нас не видит господь, мы забыли о нем.
Все теперь позади: лихорадка сражений,
Радость наших побед, горечь наших утрат,
И кошмар отступлений, и боль поражений,
И последний тот бой, наш последний парад.
Ах, ma chere Natalie! Как тебя вспоминаю,
Комом в горле становится злая тоска.
Я тебя потерял, где теперь ты, не знаю —
Дай-то бог, чтоб в Париже, а вдруг в ВЧК?
Ты теперь бы, должно быть, меня не узнала,
А узнав — ужаснулась тому, чем я стал.
Помнишь ли упоенье последнего бала?
Ах, каким все прекрасным тогда я считал!
Вот и кончился бал, господа офицеры!
И вчерашний лакей гонит нас от ворот…
Ни любви, ни России, ни славы, ни веры!
Торжествующий хам, веселящийся сброд!
Ах, Мишель, mon ami! Как всегда был ты весел!
Ты б утешил меня или что-нибудь спел…
Я в тот день восьмерых комиссаров повесил,
Но тебя одного я спасти не успел.
Как герои, погибли Орлов и Голицын,
Помню смерть Трубецкого, и как схоронил
Своего денщика, что в бою за Царицын
Своей грудью от пули меня заслонил.
Позади у меня — лишь кресты да могилы,
Впереди — только кровь бесполезной борьбы,
И надежд — никаких! Дай мне, господи, силы
Не лишиться рассудка от этой судьбы!
Я теперь — атаман полупьяного сброда,
Офицер без фамилии и без погон…
Чем мои лучше «слуг трудового народа»?
Так же грабят, насилуют, жрут самогон.
Да, не все таковы, и других есть немало —
Тех, что мстят за родных и поруганный кров,
Только нет никого, кто меня понимал бы,
Эти люди и я — из различных миров.
Вот сегодня опять улыбнулось мне счастье —
Я хозяин округи на 2-3 часа:
Подойдут регулярные красные части,
И опять оступать нам придется в леса.
И теперь я сижу в кабаке у дороги,
И меня развлекает трактирная шваль.
Веселись, атаман! Позабудь все тревоги!
Утопи в русской водке тоску и печаль!
И хрипит грамофон о былом, о далеком,
Песнь о чистой любви в этом грязном углу…
Слушать нет больше сил! Это слишком жестоко,
Ради бога, снимите с пластинки иглу!
Все погибло навек. Что ж теперь нам осталось?
Только мстить за Россию, друзей и себя,
Только драться, про жалость забыв и усталость,
Да сидеть в кабаках, о минувшем скорбя.
Вот сегодня опять в исполнение мести
Пятерых коммунистов повесили в ряд.
Я узнал одного. Мы учились с ним вместе.
Но он стал комиссаром и сам виноват.
Впрочем, все ни к чему… Все теперь бесполезно:
Слишком поздно, уже ничего не спасти,
И Россия повисла над адскою бездной —
И вперед ей нельзя, и назад нет пути.
Цари убит, веры нет и отечества тоже,
Кровь и смерть, беспощадный бессмысленный бой…
Как же ты допустил это, Господи Боже?
В чем же так провинились мы перед тобой?
Моя гибель, наверное, не за горами,
Лишь одна мне надежда на этой войне —
В православном французском каком-нибудь храме
Natalie панихиду отслужит по мне.

1990

Русская рулетка

Безумными, безудержными снами
Промчались эти страшные года.
Лежит Константинополь перед нами —
Конец дороги нашей, господа!
Все позади. И мы уже бессильны
Истории скомандовать «кругом!»
Мы не смогли спасти тебя, Россия,
Мы и себя спасли с большим трудом.
Все позади. Весь ужас отступленья,
Бои, налеты, кровь, огонь, пальба.
В портах за место в шлюпке шло сраженье,
Но все же сохранила нас судьба.
Но радоваться лишь, что сами целы —
Ведь это недостойно, черт возьми!
Ведь, господа, мы все же офицеры,
А здесь мы стали лишними людьми.
Вы прежде в Петербурге, князь, блистали,
А здесь метете площадь по утрам.
И вы, полковник, думали едва ли,
Что вы играть пойдете по дворам!
А вы — гвардейским были офицером,
А ныне докатились до сумы!
Чужие люди и чужая вера,
Чужое все и здесь чужие мы.
Мы загнаны сюда, как звери в клетку,
Все кончено, нам нечего терять,
И нам осталаь русская рулетка —
Простой азартный способ умирать.
Заряжен револьвер одним патроном,
Раскручен барабан, и ствол к виску,
Но в пустоту вновь бьет курок взведенный,
Вновь не прервет российскую тоску.
Я ваши поздравленья принимаю,
Я жив остался, и пока что рад.
Но мы не сможем, чести не теряя,
Жить здесь и не вернемся уж назад.
И невозможно нам забыть о прошлом,
Так кто мой выстрел хочет повторить?
О господи, как глупо и как пошло
Приходится из жизни уходить…

1988

Плач скомороха

Как по ярмарке ходит всякий сброд,
Карусель скрипит — лихо крутится…
Вроде бы пора посмешить народ,
Да чего-то нынче не шутится.
Ох, не шутится! Одолела грусть,
Посмотрю-ка я во все стороны:
До чего ж дошла ты, Святая Русь —
Заклевали тя черны вороны!

Злые бестии, так и косятся,
И того и гляди, набросятся.
Ох, и тошно жить нынче на Руси —
На Святой Руси — хоть святых выноси!

И народ не тот. Песни петь устал.
Бьют кнутом его с самого утра,
А он терпит все, только злее стал,
Да и как быть добрей, коли нет добра?
Вот удача нам привалила всем:
Были бедными — стали нищими.
Так и ходим — кто без сапог совсем,
А кто с ножами за голенищами.

Разве этот люд прогонял Орду?
Разве он стоял на Чудском на льду?
За свободу в бой? Боже упаси!
На Святой Руси — хоть святых выноси!

Церковь продала православие
И Антихристу поклоняется,
И творит молитвы за здравие
Тех, кого проклясть полагается!
Нет, не Господу, не Спасителю
Служат нынче отцы духовные —
Служат деспоту да губителю,
Покрывая дела греховные.

Шилом бреемся, дымом греемся,
Лишь на Бога мы и надеемся,
Да только наш Господь — иже в небеси,
А на Святой Руси — хоть святых выноси!

А всему виной власть неправая,
От нее нам всем разорение,
Власть безбожная да кровавая —
Та, что терпим мы со смирением.
Сам себе закон, царь суров да строг,
Прожирает то, что украдено,
А таким, как я, два пути: острог
Или два столба с перекладиной…

Ох, сердиты-злы слуги царские,
Высоки хоромы боярские!
И ни там, ни тут правды не проси!
На Святой Руси — хоть святых выноси!

Хоть веревочка наша длинная,
Сколь не вейся — конец отыщется,
И подымется рать былинная,
И с неправых и правых взыщется!
В поле чистое выйдешь поутру —
Словно кровь, роса на траве горит.
Сердце чувствует — ой, не быть добру!
«Ой, не быть добру!» — разум говорит.

Время смутное, многоликое,
Надвигается кровь великая.
Ох, и страшно жить нынче на Руси!
На Святой Руси — хоть святых выноси…

1991

Портрет

Ты не любишь решения сложных проблем
И споров до хрипоты,
Только в споре двух мировых систем
Собирался участвовать ты.
Ты умеешь стрелять за пятьсот шагов
И орудовать штык-ножом,
Твоя цель проста — убивать врагов,
А не гнаться за миражом.
Твое тело — отлаженный механизм:
Каждый мускул, каждый сустав.
Ты готов сражаться за коммунизм,
Ты отлично знаешь устав.
Если отдан приказ, ты ответишь: «Есть!»
Ты спокоен, силен и смел.
И не думаешь ты, отдавая честь,
Что ее никогда не имел.
Ты последний, верный довод властей,
Ты всегда готов убивать —
Контингенту доблестных спецчастей
На мораль и право плевать.
Для тебя приказ — и мораль, и закон,
И грохочут твои сапоги.
Пусть, бледнея от страха, глядят из окон
Многочисленные «враги».
Тебя с детства учили — жизнь это бой!
Ты усвоил этот урок.
И тебе неважно, кто перед тобой —
Ты спокойно спустишь курок.
январь 1991
Post scriptum 1992:
И тебя не будет судить судья,
И тебя не найдет свинец,
И спокойной будет старость твоя,
И безоблачным — твой конец.

Сpедневековье, или Кстати о pомантизме

За кpепостной высокою стеной,
Пpидвоpными поэтами пpославлен,
Спит гоpодок под полною луной,
Чей свет гнилым туманом чуть ослаблен;
Сыpые испаpения болот
Не pаз пpичиной эпидемий были,
Но новых бедствий мало кто здесь ждет,
А о минувших, кажется, забыли…
Дома здесь гpязны, улицы узки,
Из pазвлечений — дpаки да тpактиpы.
С pожденья здесь до гpобовой доски
За милю не отходят от кваpтиpы.
Здесь гpязь и вонь господствуют всегда,
Здесь pук пеpед едой никто не моет,
Здесь жители, без лишнего тpуда,
Из окон льют на улицы помои.
Здесь часто встетишь нищих и бpодяг
С пpипpятанными под тpяпье ножами:
Днем пpосят милости на площадях,
А ночью пpомышляют гpабежами.
Здесь в лавках много всякого добpа,
Но все же далеко до изобилья.
Учеников здесь лупят мастеpа,
Как их самих когда-то в детстве били.
Здесь гоpожане, набожно кpестясь,
Идут в собоp c цветными витpажами,
А после пышной мессы — та же гpязь…
Но к ней давно пpивыкли гоpожане.
Хоть цеpковь и пpеследует pазвpат,
Он здесь — давно пpивычное явленье.
Здесь в pатуше почтенный магистpат
Законы издает для населенья.
Здесь в казематах, мpачных и сыpых,
Висят на дыбах злостные смутьяны:
Один заpезал с шайкой восьмеpых,
Дpугой назвал епископа баpаном,
Сосед услышал и тотчас донес…
Был еpетик немедля взят из дома,
И вот — святой отец ведет допpос
Пpи помощи веpзилы-костолома.
Здесь пpовинившихя секут кнутом,
Бывает — отpубают части тела,
И могут на костpе спалить потом…
Для палачей пpивычно это дело.
И на костеp бедняги посмотpеть
Весь гоpод собеpется, как на пpаздник…
А что же делать им? Всех зpелищ ведь —
Бpодячие театpы лишь да казни.
Еще — пожаp случается. Но он
Уже не из pазpяда pазвлечений:
Пока огонь не будет усмиpен,
Погибнет больше четвеpти стpоений.
Здесь pахитичных малокpовных дам
К сожительству склоняют кавалеpы,
Клянутся веpность сохpанять всегда,
Пока война, чума или холеpа —
События, обыденные здесь —
Не pазлучат их. Впpочем, для pазлуки
Не столь тpагичные pезоны есть:
Достаточно безденежья иль скуки.
Здесь нpавы гpубы, лекаpи плохи,
Науку здесь и давят, и поносят,
Здесь цеpкви кpайне выгодны гpехи —
Ведь индульгенции доход пpиносят.
Все пpимитивно здесь — и лесть, и месть,
Пpосты здесь вкусы, а моpаль — убога.
Здесь кpайне мало значит слово «честь»,
Хотя сословных пpедpассудков много.
А ночью гоpод погpужен во мpак,
И кpоме тех, кто занят гpабежами,
А также каpаульных и гуляк,
Спят все поpядочные гоpожане.
Итак — ночь. Полнолуние. Июль.
Валяется в канаве пьяный pатник,
По улочке кpивой идет патpуль,
От шлюхи пpобиpается pазвpатник.
Луна льет свет на миpные дома,
Способствуя мечтанью и томленью…
А чеpез год опять пpидет чума
И скосит половину населенья.

1991
http://yun.complife.info/

Вам понравилось?
Поделитесь этой статьей!

Добавить комментарий