МУХА, РОЖДЁННАЯ В НАЧАЛЕ ПЕРЕСТРОЙКИ
«Делать из мухи слона – прямо скажу:
занятие неблагодарное, товарищи!»
Из отчётного доклада очередного советского
лидера на очередном съезде КПСС.
Сказать, что Муха была огромна – значит ничего не сказать. Просто Королева Мух, Её Хитиновое Величество. Гигантский вертолётоподобный монстр, сразу заставивший заподозрить галлюцинацию, материализованную деталь горячечного бреда. Но она являла собой реальность и, раз появившись, оставалась её неотъемлемой ужасающей подробностью. Чего только стоили налипшие остатки нечистот на омерзительных с добрую верёвку волосах её лапищ! Вознесённое в энную степень произведение неведомых мутаций, чуждое порождение наших собственных отбросов. Трудно сказать, как зародилась, из какой чудовищной личинки вывелась эта Муха, какого волшебного хлебца, с умыслом или по халатности предоставленного безответственными людьми, откушала эта тварь для достижения подобной величины. Хотя, вот зачерствевшие до одеревенения буханки запросто валялись подле мусорных ящиков, но почему-то Муха не обратила на лакомые сухарики никакого внимания. Впрочем, и этот факт, стань он достоянием нарождающейся гласности, вряд ли навёл бы на какие серьёзные размышления дирекцию районного хлебокомбината, не говоря о том, чтобы после улучшилась его продукция.
Когда она с рёвом пикирующего бомбардировщика обрушилась с высоты небес на скопление переполненных мусором баков, поблизости, к счастью, никого не оказалось. Но в соседних домах от сотрясения воздуха задребезжали стёкла. Те, кто выглянул в окна, чтобы понять случившееся, увидели на мгновение блеск складываемых на спине прозрачных радужных крыльев в сети чёрных прожилок и крапин, а затем огромная тёмная масса закрыла место свалки. Брюхо Мухи отливало золотистой зеленью, и теперь в наземном варианте она походила на упруго передвигающееся шестиногое подобие шагающего вездехода из фантастического фильма с выпуклыми глазами на месте кабины. Она с грохотом опрокинула железные ящики, и прятавшиеся в них две серые кошки были тотчас же подхвачены при попытке к бегству её передними лапами и моментально отправлены на растерзание ужасных хитиновых челюстей. Двигаясь рывками и сладострастно урча, она запустила внушительный хобот в рассыпавшийся мусор в поисках лакомых кусочков. Её лапы мерзко шуршали, задевая обрывки газетной бумаги, картонной упаковки, гремели пустыми консервными банками.
Невесть откуда взявшуюся комнатную болонку, легкомысленно приблизившуюся к крылатому страшилищу, постигла участь кошек, завсегдатаев свалки. Она стала очередным свежим деликатесом, разнообразившим стол ничем не брезгающего монстра. Когда раскрываемые огромные крылья угрожающе взжужжали, и Муха совершила быстрый прицельный бросок-перелёт, болонка не успела среагировать, издав напоследок лишь пронзительно-жалобный визг.
Наблюдавшие до сих пор из окон это кошмарное явление бросились к телефонам, у кого они имелись в квартирах в исправном виде. Последовала серия лихорадочных звонков в милицию, пожарную часть, санэпидстанцию и горисполком. Объяснения звонивших звучали столь сбивчиво и неправдоподобно нелепо, что на другом конце вешали трубки, не дослушав, уверенные, что имеют дело с душевнобольными. Но телефоны продолжали надрываться, разные голоса требовали срочных мер, ещё бы, из-за этой мерзости нельзя нос высунуть из дома, а скоро дети начнут возвращаться из школы… Звонки достигли высших инстанций и отрекошетили оттуда вниз с указанием разобраться и навести порядок, устранив источник безобразия.
Тем временем на сцене появилось новое действующее лицо. Сёма Махалкин по кличке Столяр, гражданин неопределённого возраста, без определённых занятий, небритая личность с кирпично-синеватым отливом щёк и носа, одно воспоминание о котором вызывало долго не проходящую зубную боль у участкового милиционера Старальникова. Сёма, не глядя по сторонам, целеустремлённо двигался от угла ближайшей крупнопанельной коробки с затёртым до неузнаваемости чёрно-серым изображением артиста Боярского на холщовом мешке маскировочного цвета. Мелкие торопливые шаги сопровождало стеклянное позвякивание его содержимого. Под этот аккомпанемент Сёма пытался исполнять потихоньку любимую песню: «Пора-пора-порадуемся…», из которой так и не смог запомнить больше двух-трёх строк припева вследствие алкогольного размыва памяти. Так, во всяком случае, ему объяснили заслуживающие доверия медики на последнем цикле принудительного лечения.
В то время как общество усиливало борьбу с позорным явлением, Махалкин-Столяр тоже проходил своеобразную перестройку: с исчезновением бормотухи он переключился на дешёвые сорта одеколона и средства от потения, затем на клей БФ-6, по мере того, как и эти продукты химических предприятий переходили в разряд дефицитов, он изыскивал новые и новые источники для балдёжа. Да и кличку «Столяр» он получил именно за употребление внутрь политур, стеклоочистителей и прочих изделий лакокрасочной промышленности. Правда, с недавнего времени стеклоочиститель начал попадаться какой-то безалкогольный, а в одеколон, как радостно сообщили соседки, по телеку обещали добавить рвотный порошок, но у Столяра были свои кореша среди грузчиков хозяйственного магазина, где он проработал как-то по настоянию участкового Старальникова целый месяц. Так что Сёма по-прежнему находился в курсе всех завозимых новинок столярного дела и бытовой химии. Вот и сейчас он спешил сдать до открытия хозмага с потом собранные накануне бутылки из-под лимонада и кефира. В приёмном пункте стеклотары Столяр тоже успел поработать по ходатайству того же неугомонного Старальникова, и хотя не оправдал возложенных на него ожиданий, зато не испытывал теперь проблем со сдачей посуды. Кратчайший путь туда пролегал, увы, мимо мусорных ящиков, где безраздельно шуровала теперь неведомо откуда появившаяся Муха.
Беспечный Столяр слишком поздно заметил опасную аномалию, он затормозил на полусогнутых, оборвав звон аккомпанемента и любимую песню на словах «мерси, боку!» Причём, последнее восклицание прозвучало на этот раз как-то неуверенно и даже двусмысленно. Некоторое время он ошеломлённо рассматривал деловито снующее по отбросам исполинское насекомое, не делая даже попытки протереть глаза. Неведомое животное, увлечённое поиском, казалось, не обращало ни малейшего внимания на застывшего в опасной близости гражданина Махалкина.
– Вот те на! Глюки покатили… – сказал он, наконец, после мучительного раздумья. – Зелёная муха! А здоровая-то, здоровая, задави меня вагон!..
Неизвестно, сколько бы он ещё раздумывал о таинственных превращениях продуктов отечественной химии в его организме и путях их воздействия на мозг, но Муха вывела его из тревожных сомнений, угрожающе двинувшись навстречу.
Столяр от природы не был трусом, а уж тем более дураком. И хотя критичное отношение к окружающему у него временами совершенно отсутствовало, сейчас он трезво рассудил, что не успеет убежать от ожившего кошмара. Виденные им в детстве героические фильмы придали решимости, он выхватил из сумы пустую молочную бутылку и с криком: «Ййээххх!» пустил её точно в голову чудищу. На какой-то миг он ощутил себя смельчаком, пытающимся в одиночку подбить фашистский танк.
Со стороны зрелище получалось трагическое – этакий маленький затрапезного вида бесстрашный воитель против зелёновато блестящего Голиафа-Мухи. Тревожно загудели, замелькали в воздухе пластины крыльев, Муха отпрыгнула в сторону, избегая встречи с плохо мытой посудиной. Бутылка упала и разбилась на мелкие осколки, звон этот явно не понравился страшилищу.
А Махалкин запустил в неё уже пустой лимонадной гранатой. Заметив смятение противника, он хрипло возопил для самоободрения слова другой песни своего жизнерадостного репертуара: «Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить!» и заработал со скоростью реактивного миномёта. Муха только успевала менять позицию, но кое-что перепало и ей. После того, как Столяр израсходовал боекомплект, он всё же пустился наутёк. Странно, но Муха не пыталась преследовать и спокойно вернулась к облюбованным мусорникам. Это дало возможность Сёме благополучно скрыться в подъезде ближайшей коробки. Там он перевёл дух, не веря ещё в счастливое избавление, и не в силах унять дрожь в коленях, присел на ступеньки лестницы. Трясущимися руками автоматически извлёк из кармана надорванную пачку сигарет «Прима», известных в народе как «Привет с кладбища», но долго ещё не смог попасть спичкой по наклеенной на коробок полоске серы.
Следующей жертвой Мухи едва не стал слишком любознательный пенсионер Печёнкин, гордо несущий плоскую пластину говяжьих рёбер из кооперативного магазина. И хотя были они совсем не первой свежести, и Печёнкин слышал, что некоторые остряки называют подобный вид продукции «балалайкой», но справедливо приписывал то зависти к счастливым обладателям. Сегодня таковым стал он сам, и ничто, казалось, не могло омрачить его радужного настроения в столь тихое расчудесное утро.
Подвела его и на этот раз неуёмная любознательность, критический склад ума, не дававший ему спокойно пройти мимо выходящих за рамки правил и здравого смысла событий. Именно эта болезненная любознательность и заставила его свернуть с асфальтированной дорожки по запылённой целине к поверженным Мухой ящикам, чтобы непосредственно вблизи рассмотреть учинённое безобразие. Но, по-видимому, испускаемый «балалайкой» Печёнкина душок оказался невыносимо притягательным для тонкого обоняния Мухи, она не стала дожидаться приближения пенсионера, сама нетерпеливо двинулась к нему на всех своих шести полусогнутых мохнатых лапах.
При виде надвигающейся угрозы здравый смысл и богатый жизненный опыт пенсионера всё же сработали, а может, возобладало опасение за добытое сегодняшним утром, но словно что-то щёлкнуло в начинённой атеросклерозом голове Печёнкина. Он вмиг правильно оценил обстановку, повернулся и резво припустил к ближайшему подъезду, любовно прижимая к груди вожделённые говяжьи рёбра. Нет, он решительно не собирался уступать их первой попавшейся нечисти.
Муха поняла, что может упустить лакомый кусочек, и сделала рывок. Печёнкин уже достиг спасительной двери, когда ощутил позади леденящее душу дуновение ветра, и что-то большое и мохнатое больно схватило его пониже спины, швырнуло вперёд, одновременно вырывая из рук кооперативную добычу.
Но дверь сама по себе чудесным образом распахнулась навстречу, и теряющий от ужаса сознание Печёнкин рухнул в подъезд на заботливо подставленные руки Столяра. Тугая пружина захлопнула дверь, оставив Муху с носом. Обследовав занимаемую по вечерам старушками деревянную лавочку, она с задумчивым жужжанием вернулась к разгребанию кучи.
– Держись, папаша! – сказал Махалкин, прислоняя ослабевшего пенсионера к стенке.
– Ччттто эттто тттакое? – спросил посиневшими прыгающими губами приходящий в себя Печёнкин, и, глядя на него, Сёма в который раз пожалел, что не успел обернуться до хозмага.
– Непознанное явление природы. Вермутский треугольник, задави меня вагон, – доверительно и без тени сомнения поделился он вслух. Его ответ сделал бы честь любому научному работнику, окажись тот в этот момент на месте Столяра.
При иных обстоятельствах всякое общение между столь несхожими типами было бы невозможно, но вовремя распахнутая дверь подъезда распахнула что-то и в сознании Печёнкина. Этот задушевный диалог объединённых недавним спасением от неведомой угрозы одиноких испуганных людей прервался, однако, близким воем сирены.
Первой на место происшествия прибыла красная пожарная машина со сложенной на крыше лестницей. Едва пожарники в брезентовых робах вылезли из кабины, как Муха угрожающе поднялась в воздух и зависла над новым объектом подобно боевому вертолёту.
Члены дружины, а вместе с ними и нерадивый подросток Лазейкин, притащивший переполненное мусорное ведро, укрылись в кабине пожарки. Про себя Лазейкин поклялся при этом, что перестанет пропускать утренние занятия в техническом училище, постарается бросить курить, а мусор будет своевременно выносить по вечерам, как неоднократно просили измученные его воспитанием родители.
Следующей прикатила канареечная милицейская с включённой синей мигалкой, испуская на всякий случай устрашающе-пронзительный вой. Почти одновременно, завывая в другой тональности, подъехал медицинский «рафик». Вместо того, чтобы испугаться, вконец распоясавшаяся Муха спикировала на розовый фургончик, видно, изображение красного креста не понравилось ей больше прочего, а может, всколыхнулась наследственная память о многочисленных травлях предков, свершавшихся под этой зловещей эмблемой. Как бы то ни было, но одним касанием могучих лап Муха слегка приподняла и опрокинула машину набок. Звонко брызнули стёкла, но никто из находившихся внутри серьёзно не пострадал.
Увидев подобную агрессивность, пожарные отважно высыпали из кабины, оставив там одного подростка Лазейкина, и, быстро, как на учениях, развернув брандспойд, попытались сбить висящую Муху мощной струёй воды. Тварь ловко уклонилась и вернулась к мусору, но струя, злобно и непримиримо шипя на выходе из кишки, настигла её и там, не дав закончить прерванный завтрак.
Всё же без малейшего для себя урона она снова поднялась вверх и, затравленно жужжа, повисла вне досягаемости пожарных. Тут уже в дело вступила милиция, раздались хлопки пистолетных выстрелов, эхо заметалось между стен жилых коробок и вспугнуло с крыши стаю сизых голубей. Пули не причинили Мухе видимого вреда, но, то ли она испугалась пальбы, то ли не понравилось ей хлопанье множества голубиных крыл. Насекомое как бы нехотя поднялось выше пятиэтажек, выше зелёных тополиных ветвей и, металлически поблескивая в лучах солнца, со зловещим гудением улетело в северо-западном направлении, ориентируясь по вони целлюлозно-картонного комбината.
За минувшие сутки на столе председателя горисполкома скопилась увесистая стопка машинописных листков, то были сигналы о бесчинствах мухи в различных районах города. А сколько раз звонил телефон! На другое не оставалось времени. Спрашивали из обкома партии, из облисполкома, не сегодня-завтра последуют вопросы из столицы. Того и гляди, западные голоса узнают и поднимут трезвон. Было от чего разболеться голове.
Лицо председателя утратило обычное внушительное выражение не терпящего пререкательств со стороны подчинённых и выражало лишь растерянность и усталость. Надо же было такому случиться именно у них, да ещё незадолго до перевыборов! Отец города нервничал, бессонная ночь ушла на выслушивание докладов из отделов внутренних дел, нахлобучек сверху, невесёлых раздумий о собственной карьере.
Председатель представлял собой работника старой закваски, он помнил ещё шумиху вокруг пресловутого колорадского жука. А может, и это новое, как снег на голову, свалившееся непонятное существо с явно антиобщественным экстремистским поведением – ничто иное, как дальнейшие происки империалистических подрывных центров, порождение военно-промышленных комплексов Запада, далеко идущая биодиверсия? До сих пор не прояснилось, единственным ли экземпляром появилась особь, или их действовало несколько? Из сельских районов сообщали о хищении чудищем крупного рогатого скота, с отдалённой рыбацкой тони пришла весть о его нападении на только что доставленный улов. Не попытаются ли некоторые воспользоваться моментом, чтобы списать на чудище собственную нерадивость, а то и погреть под шумок руки? Неизвестный ползающе-летающий объект, хотя и единодушно опознанный всеми наблюдателями как Муха, слишком неподобающе огромными размерами явно не подходил под все привычные определения. Председателю предлагали уже десятки проектов поимки Мухи один фантастичнее и нелепее другого. От громадной сети, сбрасываемой с вертолёта, до гигантских липучек, размещаемых на свалках и у мусорных ящиков. Предлагали даже обратиться к командованию округа с просьбой выделить подразделение ракетных установок «земля-воздух».
С наступлением темноты поток сигналов о передвижении Мухи иссяк. Если сегодня с рассветом она не исчезнет как кошмарное воспоминание, всерьёз встанет вопрос о безопасности передвижения по улицам города, о закрытии ясель, детских садов, школ, о мобилизации населения на борьбу с Мухой. Председатель назначил экстренное совещание на ранний час и, томясь неизвестностью, мерил шагами по кабинету долгие предрассветные минуты.
Утром новых сообщений в дополнение ко вчерашнему так и не поступило. Не было их и за день, Муха словно исчезла, снова растворилась в небытии, в котором и пребывала до своего громкого появления. Председатель успокоился и занялся прочими делами, но нет-нет, мысли его возвращались к пропавшему чудовищу. Тревога не отпускала, может, оно лишь затаилось, копит силы для новых безобразий, а может, собирает себе подобных? Где-то же сохранялись благоприятные условия для выведения этакой нечисти…
Два дня спустя после внезапного исчезновения Муха случайно обнаружилась в тридцати километрах севернее города.
Её нашли в зарослях камыша по золотисто-зелёному блеску брюха, опрокинутая на спину туша напоминала сбитый вертолёт. Хотя воздетые кверху вместо шасси мохнатые лапы ещё судорожно подёргивались, выпуклые глазища были уже мертвенно неподвижны. Достоверно установили, что раненая пулями Муха напилась из сообщающегося с рекой водоёма неподалёку от серо-добывающего комплекса. От этого или по другой причине, но она своевременно и к удовольствию многих сдохла, разрешив разом порождённые своим появлением проблемы. Другие экземпляры так и не объявились.
При горисполкоме создали комиссию для расследования происшедшего и предотвращения подобного в будущем. Но ещё задолго до получения окончательных выводов все возможные источники, откуда могла появиться Муха, всякие открыто протухающие отстойники с полями аэрации, орошения, ассенизации, загородные свалки и прочие подозрительные клоаки на территории области были залиты сильнодействующими ядохимикатами. О возможных отдалённых последствиях сейчас старались не думать. Главное – с Мухой покончили раз и навсегда, о чём и было немедленно отрапортовано в столицу, население успокоилось.
Только благообразные, богомольного вида старушки, массово появившиеся на лавочках у подъездов, продолжали вполголоса поминать Муху, убеждая друг друга, будто она ниспослана предупреждением свыше за грехи человеческие, за вызывающий внешний вид и аморальное поведение молодёжи, за свержение авторитетов, за аборты и прочие надругательства над матушкой-природой.
САЛОН ЧУДЕС «ИВАНУШКА»
Едва он разобрал затейливую вязь вывески, как сразу же подумал: ну, и ну! И ещё: хорошенького чуда, вот чего ему не хватало последнее время. А написано там было только три слова: САЛОН ЧУДЕС «ИВАНУШКА».
Заведение размещалось в диковинном строении, наводившем на мысли об очередном кооперативном кафе: бревенчатая избушка с искусно выполненной замшелостью «под старину» и приделанные снизу мощные трубчатые образования, при некоторой фантазии могущие сойти за куриные ноги огромного размера. Словом, ярмарочно-неуместный вид, выделяющееся чужеродное пятно на привычном фоне крупноблочных коробок. Наверняка и цены у них сказочные, подумал он, ощупывая в кармане мятые талоны, перед тем, как подняться по деревянным ступеням крыльца.
В полумраке сеней бросились в глаза натурально сработанная ступа с помелом у стены и внушительное чучело филина с подсвеченными жёлтыми глазами. Это зрелище мигом напомнило комнату ужасов в луна-парке. Нет, на такую дешёвку его не купить! Просто так, за здорово живёшь, его не облапошить! Чем они могут удивить? На какие ещё хитрости пустятся, чтобы выманить у него скопившиеся за три месяца неотоваренные карточки, всё более заменявшие в повседневности на глазах обесценивающиеся деньги? Он толкнул заскрипевшую дверь и, склонив голову, чтобы не зацепить низкую притолоку, шагнул внутрь.
Длинные деревянные лавки, дубовый струганный стол, белёная печь в углу, всё в неожиданно просторной горнице имело налёт театральной декорации к старой сказке. Напротив двери у стола сидел дежурный работник, явно пенсионер, старичок-боровичок, да и только. На ногах лапти, на плечах ладный армячок, на голове столь же огневая ермолка – вид не от мира сего, не то артиста сельской самодеятельности, не то активиста неформального общества любителей старины. Впрочем, обстановке он вполне соответствовал.
– Садись, мил человек, коли, в гости пожаловал, – предложил хозяин, продолжая ковыряться в растерзанном на столе плоском ящике. Снятая крышка с натянутыми струнами напоминала верхнюю панель педальной стилгитары.
– Гусли-самогуды, – любовно пояснил он и погладил лакированное дерево. – Погодь, милай, блок питания прилажу.
Минуты две спустя он закончил копаться и торжественно коснулся струн, отозвавшихся звонким плывущим аккордом, резанул ухо почти фальцетом: «Трень-брень, гусельки, золотые струночки…»
– Слушаю, разлюбезный, – обратился старик уже вполне прозаически к посетителю, хитро прищуривая глаз под кустисто нависшей седой бровью. – Что, чуда захотелось?
– Ага, – откровенно признался со вздохом гость. – Только, что вы можете…
– Брось тоску и сумления, всяк входящий… впервой, надо думать? Не слыхал о наших услугах? – хозяин пронзительно посмотрел в глаза клиента.
– Нннет. Вот увидел вывеску и зашёл… – замялся незадачливый искатель чудес.
– И талончики имеются? – как бы невзначай поинтересовался боровичок.
– Есть, а чего ж? – с вызовом, глядя в сросшиеся на переносье брови старичка, вскинулся пришедший.
– Ну, и ладненько. Имеем, значит, яблочки молодильные, пятьсот рэ за штуку… – И тут же зачастил, приметив недоумение в глазах слушателя: – Не сумлевайся, уважаемый, одобрено санэпидстанцией, здравотделом, грамотка из министерства имеется…
Он суетливо снял со стены бумажный лист на картоне с квадратными, треугольными и круглыми печатями в аккуратной деревянной рамке и поднёс к самому носу вероятного покупателя, чтобы сразу водрузить назад. Единственное, что достаточно ясно удалось прочитать, было крупно отпечатанное:
К. БЕССМЕРТНОВ, КАНД. МЕД. НАУК,
ЗАВ. ГЕРОНТОЛОГИЧЕСКОЙ СЛУЖБОЙ КООПЕРАТИВА «ИВАНУШКА»
– Он, батюшка, Бессмертный энтот в мединституте кафедру бросил, к нам ушёл и нас методой своей оченно прославил. Так как, сударь мой, насчёт моложения?
Желающий чуда едва мотнул головой, лицо его приняло недовольный вид.
– Ну да, ну да, годы. Конечно, вряд ли в тягость такому молодцу, — спохватился хозяин избушки, поняв, что промахнулся. – Что ж вас интересует в таком разе, мил человек? Сапоги-скороходы в облегчённых вариантах, хоть, хи-хи-хи, до кроссовок или домашних тапочек? Ковёр-самолёт усовремененный до стреловидности?..
Старик сумасшедший, внезапно отчётливо понял посетитель и затравленно оглянулся. Два дюжих молодчика кавказской наружности в сапогах и косоворотках навыпуск, неслышно когда и как появившиеся, в проёме двери подпирали плечами притолоку. Волосатые руки они держали мирно скрещенными на груди, но внимательно слушали хозяина, готовые к действиям по первому указу.
– Наши джинны-каратеисты, защита от рэкета, так сказать. Вы идите, идите, ребятушки, отдыхайте покудова, молодец свой, добрый.
Ражие парни молча поклонились и растаяли за дверью.
– Есть, есть, что сберегать от лихого человека, – самодовольно похвалился старец. – Жаль только, Курочка Ряба перестала нести золотые яички… Да и не мудрено при этакой экологии, один газоконденсатный завод как воздух травит! Ну, да бог не выдаст, свинья не съест, – вовсе непонятно закончил он и расстелил на столе извлечённую на свет белую скатерть, затейливо расшитую по краю жёлтыми подсолнухами и петухами с красными гребнями.
– Скатерть-самобранка, – пояснил он с гордостью. – Вот только работает в полсилы, не оправится бедная от указа супротив алкоголя восемьдесят пятого года. До сих пор её никак от него не отстирают наши русалочки. А ты опробуй-ка, милок, медовухи нашей особенной, гостей дорогих угощаем за так.
Невесть как возникший на скатерти ковш перекочевал в руки изумлённого посетителя, кружа голову медвяным запахом содержимого.
– Откушай-ка, свет, чем бог послал, – не терпяще возражений, словно заклинание, произнёс старик и трижды хлопнул в ладоши. Слюнки потекли от ударившего в нос позабытого аромата щей и тушёного мяса в глиняном горшочке. Гость даже не заметил, как опростал в себя ковш. Сам ухватил со стола левой рукой большущий ломоть горячего каравая, а правой сжал расписную с золотом, яркую как праздник деревянную ложку. Это было настоящее чудо, и жалости к безвозвратно используемым талонам он не испытал. После второго ковша заиграли гусли-самогуды, завертелась горница волшебной каруселью, и дальнейшее не удержалось в памяти.
На следующее утро, с привычным отвращением нажимая кнопки на пульте станка, штампующего пластиковые баночки для майонеза, он продолжал ощущать на языке вкус настоящего мяса, сладость настоянной на травах медовухи, запах натуральных щей. И хотя не осталось полной уверенности, что хитрый старик не надул и не подсунул некий фармакологический суррогат, внушивший эти яркие ощущения, перебирать давешнее в памяти в самом деле было очень здорово. Только он не мог точно припомнить, действительно ли, чуть позже дивной трапезы некто маленький и вертлявый в красном колпаке наяривал в углу на балалайке, а он сам лихо отплясывал вместе с налетевшими в горницу девицами-раскрасавицами, или это уже привиделось в дремоте? Чёрт бы побрал эти кооперативы, думал он, трогая опустевший со вчерашнего карман, чем же всё-таки напорол его лукавый старик? Но, несмотря на сомнения, он знал, что, как только удастся наскрести достаточно талонов, снова отправится на поиски избушки на курьих ножках. Найдёт того старикана, чтобы забыть удручающую реальность ежедневной каши из сои и белкового киселя с фруктовой эссенцией в заводской столовой, хоть на время избавиться от навязчивого ощущения резины на зубах от безвкусного синтетического мяса… Как бы то ни было, но чудо, которого ему хотелось, он всё-таки получил.
НАСТОЙЧИВАЯ ФЕЯ
(Сказка из перестроечной жизни)
Фея выглядела совсем молоденькой и очень симпатичной. Она смотрела на мир с любопытством широко распахнутыми глазами, а над ними взлетали столь неестественно длинные ресницы, что закрадывалось сомнение: не наклеенные ли? Золотистые прядки волос переплетались замысловатыми волнами, набегали друг на друга, дружно обрываясь на высокой точёной шее. Строгий серый костюм очень шёл к её глазам, и вся она походила на стюардессу с рекламного плаката. Фея держалась подчёркнуто прямо и, хотя выглядела вполне земной девушкой, имела весьма независимый вид. Её преддипломная практика подходила к концу, осталось выполнить одно-единственное задание: дать счастье обыкновенному человеку, любому на её собственное усмотрение. И вот это-то оказалось самым сложным.
Фея имела дар проникновения в чужие мысли, ничьи устремления, желания, мечты не представляли для неё секрета. И что же она узнавала о массе встречавшихся на её пути? Женщин заботили, главным образом, покупки, где раздобыть то, где это, где достать импортные сапоги или шампунь подешевле, чем кормить сегодня мужа и детей. А когда они уставали от повседневной бессмысленной беготни, долгого стояния в очередях, проявлений озлобленности со стороны себе подобных или грубости продавщиц, вспоминали о собственном здоровье, с тревогой обращались ко врачам, не менее их задавленных будничной суетой. От подобного фее становилось скучно, и она украдкой позёвывала, прикрывая ротик узкой ладошкой. На левом мизинце в тонкой золотой оправе поблескивал бриллиант желаний, составлявший важную часть данного ей волшебства.
Иногда фея узнавала о чьих-то ссорах, постигала тоску по неведомым ей людям, стремление понравиться, ощущала чужое желание встречи с определённым лицом, но такие проблемы решались и без её вмешательства. А ей хотелось чего-то необыкновенного, помочь там, где без её участия ничего бы не получилось. Иногда попадались улыбающиеся внешне или про себя, но такие в её помощи и вовсе не нуждались. Встречные мужчины чаще размышляли на профессиональные темы, а ещё чаще, где бы зашибить деньжат, как выкрутиться до следующей получки, как добиться благосклонности той или этой, и опять желание определённых женщин и десятков более прозаических вещей. Нет, ничто подобное ей не подходило.
На этот раз она ехала в маршрутном такси, занимая развёрнутое по ходу движения кресло. Небольшой жёлтый автобус трясся на асфальтных ухабах и колдобинах, пассажиров швыряло то взад, то вперёд, то в стороны, но фея, хотя и покачивалась вместе со всеми, продолжала сидеть прямо и недоступно.
Её внимание привлёк расположившийся напротив далеко не старый мужчина с отрешённым выражением лица. Руки его держали на коленях увесистый полиэтиленовый пакет со свёртками, задумчивые глаза невидяще смотрели на фею, и это показалось ей обидным. Она сознавала свою внешнюю привлекательность для любого мужчины, и равнодушный, проходящий сквозь неё взгляд не мог не задеть юную кудесницу. Она сосредоточилась и уловила строй размышлений озабоченного незнакомца.
На работе неприятности, дети болеют, денег не хватает, жена пилит каждый день… – мысли его как бы вращались по замкнутому кругу, усиливая и без того подавленное настроение. Выхода не виделось, одно и то же, одно и то же получалось снова и снова: неприятности, нездоровье детей, пустые карманы, пилящая жена… Последнее фея представила так живо: поваленный наземь ствол с поникшими ветвями, из которых проступают унылые черты сидящего напротив, и жена в виде визгливой электропилы сверкающим полотном вгрызается в самую его сердцевину, что внезапно пожалела незнакомца. Она уже узнала и его детей – маленькую бледную девочку, беспрестанно болеющую с момента отдачи в детские ясли и оттого столь же грустную, как и отец сейчас, и мальчика, понуро бредущего в школу с перехваченной гипсом левой рукой.
Несомненно, волей случая оказавшийся перед ней человек нуждался в счастье, хотя бы в простом утешении, и никто, кроме феи, не помог бы ему выбраться из создавшегося положения.
Исправить столь мелкие неприятности для феи не составило труда: минута, другая, третья, и вот уже у мальчика срослось сломанное предплечье. А на щеках девочки, избавленной от зловредных микробов, появился здоровый румянец, глаза засветились с особенным живым блеском, она не смогла усидеть на месте от переполнившей энергии детства и выбежала на кухню к изумлённой матери. Так, с детьми оказался порядок, да и жена уже пожалела о наговорённом ею, мысленно дав зарок не попрекать больше мужа. Ведь, если кто и виновен в их неурядицах – то неудачное стечение обстоятельств, а не он или она, да и не сохранится же подобное положение вечно.
Теперь фея занялась работой мужчины, и даже сильная тряска автобуса на очередном повороте не смогла помешать в её предприятии. Начальника тут же в пух, и прах разнесли на совещании руководства, причём, немалую роль сыграл внезапный звонок из министерства. Последовало заявление об уходе на пенсию, ещё один источник неприятностей для феиного подопечного исчез, а обстановка на работе изменилась в благоприятную сторону. Но облагодетельствованный ею ничего этого ещё не знал, настроение его оставалось прежним, как и круговерть мрачных размышлений: работа, дети, болезни, сварливая жена, безденежье…
Фея поняла: содеянного недостаточно, узнай даже тотчас человек перед нею об устранении всех навалившихся невзгод, немедленно найдутся новые, и вряд ли он почувствует себя счастливым.
Ощутив почти полное отчаяние, фея сделала так, что лотерейный билет в кармане незнакомца выиграл легковой автомобиль. Но… преддипломная практика всё равно не могла ей зачесться и после такого шага. Мужчина по-прежнему оставался удручённым: работа, дети, жена, деньги… Полупустой автобус монотонно катил дальше, дёргаясь при редких остановках.
«Да заметь же меня, в конце концов, чурбан ты этакий!» – послала фея мощный импульс, но незнакомец не ответил. Он оказался наглухо заблокирован кругом унылых размышлений: работа, дети… Тогда она, уже теряя самообладание, сконцентрировалась и спроецировала в его мозг, в самый центр круга мрачных дум трёхмерную мыслеграмму: он и она на берегу лазурного моря.
Ласковое закатное солнце не слепило, приятно грея мокрую от воды кожу. Зелёные веера высоких пальм бросали небольшую прохладную тень на дом, стилизованный под туземную хижину. Фея рассмеялась довольно – там, на далёком атолле, он не только заметил её, но вожделенно разглядывал с восхищением, не в силах отвернуться, и в глазах его отсутствовало здешнее уныние.
Что за наваждение? Мужчина яростно помотал головой и провёл по лбу тыльной стороной ладони. Откуда это взялось? С тревогой посмотрел по сторонам, будто избавляясь от навязчивого сна, и встретил взгляд серых глаз феи, которые она тут же отвела, как и положено столь необыкновенному созданию. А внутри неё всё ликовало: наконец-то он обратил на неё внимание! Её усилия не пропали втуне. Мужчина смотрел на девушку, и лицо его разглаживалось на глазах, он узнал героиню своего недавнего видения. На фею было приятно смотреть, все заботы и тревоги тут же бледнели и уходили куда-то вглубь, утрачивая прежнюю значимость. Он чувствовал при этом некоторую долю вины: больные дети ждут, денег нет, но фея действительно показалась прекрасной. Она сидела перед ним, такая прямая, такая недоступная, словно и не смотрела на него только что, лишь крылья носа трепетали едва приметно, и он снова загрустил, погружаясь в прежнее мрачное расположение духа. Тем более, что автобус уже тормозил на его остановке.
И тогда настойчивая фея предприняла последнюю попытку, свершив единственно возможное на её взгляд волшебство, чтобы, не нарушив констант здешнего мира, сделать счастливым неподдающегося её чарам. Одновременно оставаясь неподвижной, она опередила его, невидимкой проникла сквозь стены квартиры к ждущей жене, вошла в её усреднённые косметикой черты, изменила их совсем немного, слегка, но так, чтобы тот, вернувшись, не смог не уловить сходство с только что встреченным видением. Пусть он останется навсегда в счастливом неведении, будто сам открыл в привычной спутнице жизни новые волнующие черты. Пусть будет так. Попутно фея сняла с неё годами копившееся раздражение, она не знала, зачтут ли после этого преддипломную практику, но не сомневалась, что эти двое на какое-то время обязательно почувствуют себя счастливыми. С едва заметной улыбкой фея тронула колечко на мизинце так, чтобы никто не видел, и навсегда покинула автобус и мир этих странных людей.
Преображённая жена с нежностью обняла приятно удивлённого мужа, дети перестали болеть, на следующий день он узнал на работе о смене начальства, а ещё позже на него свалился лотерейный выигрыш. Что ещё требовалось для счастья? Но, нет-нет, да и вспоминались ему серые глаза феи, однажды увиденные в автобусе.
ОКОЛАЧИВАЯ ГРУШИ
Чёрт-те что они к нам привезли: механическое дерево. Потом уже разъяснили – последнее достижение зелёной революции, чудо генной инженерии в ботанике. Всё село от этого их подарочка на уши встало. Вот тебе и фонд помощи из-за границы! Но сначала по порядку.
Однажды тёплым солнечным утром развесили на площади перед сельсоветом красные транспаранты с маловразумительными надписями: «СЧАСТЬЕ – В КАЖДЫЙ ДОМ!» и «НАСТАЛ И НА НАШЕЙ УЛИЦЕ ПРАЗДНИК!»
Выкатился на площадь запылённый чёрный лимузин, такой шикарный весь, с блестящей трёхлучевой звёздочкой в кружке на капоте, мерседес, вроде, называется. А за ним фургонище, как наши рефрижераторы, только побольше и с прицепом, буквы на номерах непонятные. Людишки какие-то незнакомые подсуетились, не по-нашенски выражаются, выгружать начали ящики. Ну, а мы тут оказались, поскольку магазин ещё закрыт был, ждать да ждать. А вдруг пиво чешское привезли, как в старые доперестроечные времена? Да только выпивкой здесь и не пахло, как оказалось. Пока наши из сельсовета деревянную трибуну красными тряпками по привычке заматывали, микрофон подключали, те людишки не наши извлекли из ящиков что-то вроде ёлки искусственной, только уж больно огромной и со сложенными ветками без хвои, вроде как зонтик японский. Ну, думаем, во дают други иностранные, весна на дворе, а они вон что отчебучили – смех, да и только.
Врыли они столб в клумбу, где недавно бюст вождя стоял. Провода какие-то протянули к дереву из ящиков, зашумело, загудело у них в машине, пошли они, почём зря, движок гонять. Глядим – столб зазеленел, ветками расправляясь, закустился. А толпа уже здоровая собралась, тут и сельсоветчики полезли на трибуну, прямо первое мая, да и только. Председатель, как положено, речь толкнул, зуд у него такой, без словесного поноса не может, пока не изольёт, не успокоится, впрочем, за то и деньгу получает.
– Вот, – говорит, – сограждане, сельчане дорогие. Дождались и мы. А то талоны, талоны. Не зря наше правительство совместные предприятия пооткрывало. Вот уже отдача от них и нас достала. А это те самые господа из-за рубежа. Которые капиталисты, но на самом деле всё же оказались не живоглоты какие, а настоящие други для нас…
– Извиняюсь, – громко так перебивает Иван Кузьмич, сельповский сторож, завсегда он под градусом, но рассуждение имеет, не балует, и потому привлекать его участковому резонов не находилось. – Извиняюсь, – говорит. – А чтой-то эттто такое конкретно? Или, может, ярмонку нам откроют с каруселью?
– Не спешите, граждане дорогие, и ты погодь, Иван Кузьмич, всё в свой черёд. Дойдём и до этого устройства. Только покажем прежде гостям наше гостеприимство!
И захлопал изо всей силы в ладоши, многие поддержали, заулыбались, получилось, как раньше в газетах писали – бурные аплодисменты.
Те людишки в импортных щмотках, ненашенские приосанились, кланяются так и тоже улыбаются и хлопают.
Пред и говорит:
– Сначала дадим слово представителю ихней фирмы, которая, значит, решила помочь нашей перестройке. – И опять хлопает, хотя видно уже – устал, и так, хлопая, пытается солидного мужика к микрофону притянуть. Мужик тот в синем пиджаке в лимузине приехал и ящиков тех не трогал, но к микрофону с охотой пошёл и начал говорить непонятно, но так, что сразу стало ясно – с немецкой земли он, с Западу.
Переводчица потом коротко сказала, такая молодая шустрая в джинсовой юбке выше колен:
– Вот привезли мы вам в дар последнюю разработку нашей фирмы, поскольку известно, что здесь один из самых передовых коллективов области. Сейчас её испробуем, каждый может подойти один раз, и установка эта предоставит прямиком, что пожелаете из материального мира, вещь то есть.
– Слышали, граждане? – вмешался председатель, опять вдоволь нахлопавшись. – Сейчас мы реализуем наш принцып: каждому по потребности, так как поработали вы на славу, да и ещё поработаете с энтузиазмом на сборе урожая, значит. Подходите, граждане, в порядке очереди, вам всё объяснят на месте.
А движок гудит, а на ёлке-дереве груши какие-то зелёные повырастали. И началось… Наши-то сначала жались-жались, а потом как попёрли, забыв про иностранцев и начальство, хорошо ещё участковый тут как тут оказался, сумел-таки очередь наладить, а то сельсоветчики вместо того, чтобы за порядком следить, сами шасть вперёд. Господин в пиджаке что-то говорит подходящим, переводчица переводит, улыбается, а те к дереву самому подступают, груши трогают, и под их руками груши на глазах меняются. Выходит, вроде, как уже не груша, а предмет, вещь, которую захотели иметь. Наши сначала скромничали, кто блок сигарет с фильтром утянет, кто бидон с пивом, потом серьёзнее народ пошёл: шмотки разные появились, сапоги-кроссовки, дублёнки-варёнки. Вот уже магнитофоны двухкассетные замелькали, телевизоры цветные, под тяжестью которых, пока они из груш вылуплялись, ветки, чуть ли не ломаться начали, пригнулись аж к земле самой.
Один парняга демобилизованный, неженатый, умудрился даже деваху живую снять с дерева, ту ещё импортную штучку, размалёванную по фасону, как картинка, в штанишках розовых до коленок – мало ему местных оказалось, видите ли! Вот уже и сосед мой агроном Митрохин что-то вроде видеокомбайна урвал и пробует по частям тащить. Спохватился, было и я, да сторож Кузьмич вперёд полез: инвалида войны пустите, кричит, мать вашу так!
Я, да и другие думали, ну, бутылку-другую старик снимет, ну, ящик папирос, ан нет, смотрим, у него в руках уже калашников оформился, металл блестит смазкой, от ветки отпочковался. Старикан его ухватил, три шага назад и трах-тах-тах-тах – длинной очередью по дереву. Ёлка та мигом скукожилась, ветки опали опять, как зонтик японский складной, зелень почернела, а он знай себе трах-тарарах-тах-тах. Сельсоветчики в стороны, немцы эти к машинам побегли, только участковый наш сержант геройский не растерялся, кинулся к дебоширу, ствол кверху и отобрал автомат.
– Ты, что? – кричит, – очумел совсем: дружбу народов рушишь?
А Иван Кузьмич грязным кулачищем пьяные слёзы свои размазывает и вопит благим матом и просто матом:
– Да я в Берлине был! В гробу мне ихние подарочки! Не хочу благ ихних! Мы сами могём, пропади они пропадом, бах-трах-тарарах!
Испортил, словом, праздничек, международного скандала нам и не хватало. Гости эти, благодетели наши, шланги-провода быстренько скатали в ящики, в фургон их позапихали, по машинам садятся. А главный в пиджаке что-то грустно так нашим сельсоветчикам на прощанье выдал. Пред только руками развёл: не понимаю, извиняйте – переводчица, как нырнула в лимузин при первых выстрелах, так больше носу не высунула.
Но мой сынуля неподалёку случился, он у меня в школе по немецкому, вроде, шпрехает немного, так вот, услыхал он те слова ихние. Потом только я догадался его порасспросить, что гость завернул напоследок. И ответил он, что, примерно, вот что: жаль, мол, что так вышло, сами они виноваты, не учли, не готовы наши, значит, к этакому. И пообещал в следующий раз уже просто вещи прислать – ботинки, сапоги и хамбургеры какие-то.
Кузьмича продержали в милицейском пункте до утра, а после выпустили, приняв во внимание возраст и прежние геройские заслуги.
И ПРИШЁЛ ДЕНЬ
Среди череды унылых в своей обычности дней, тянущихся на протяжении жизни подобно одинаковым столбикам по обочине шоссе, есть один, который неизбежно блеснёт на этом сером фоне. Он придёт и окажется праздником, хотя, скорее всего, эта дата не обозначена в календарях красным цветом. У каждого он свой. В этот день всё окажется необычно легко и возможно. Любое начатое дело обречено на удачу, всё получится само собой, надо только не спать, а затратить хоть немного усилий. Может показаться удивительным, но по плечу окажется и такое, над чем безуспешно бьёшься в обыкновенные дни.
Конечно, могут быть и другие удачные периоды, но не настолько. А этот обязательно единственный для каждого, только бы его не пропустить, не разменять на мелочи. Заранее не определишь, когда именно он придёт, никак его не вычислишь. А начнётся он, скорее всего, обыденно, как другие, без звона колоколов и без россыпей фейерверков, только чувства подскажут: это он, мой день. Приход его неожидан, и в этом тоже заключается прелесть. Как счастье, которое ждёшь, и тем не менее обрушивающееся всегда внезапно, знакомое и неузнаваемое.
В этот единственный день каждому человеку ненадолго сообщается необыкновенная сила, входящая в него сразу, буквально перевернув его, ибо день этот даёт именно такую точку опоры. Но в том-то и беда, что он приходит столь невзрачно, не выделяясь внешне из мелькания прочих. Вы встречали грустных пожилых людей на лавочках в скверах, задумчивых, будто ищущих что-то в себе? Это лишь немногие из тех, кто пропустил свой день, свой праздник, прозевал его приход, проспал, не заметил за ворохом мелочей блеска удивительного. Их подвели чувства, мироощущение, они не нашли тепла там, где горячо, привыкнув к холоду, как само собой разумеющемуся. А может, они и не ждали свой день, не зная о его неизбежном появлении, ведь в школе этому не учат, родители не говорят об этом своим чадам, потому что сами зачастую не ведают о подобном. Не узнаешь о нём из книг, газет, телепередач. Как же его отличить, если чувства молчат или ошибаются? Да очень просто: всё будет удаваться с его приходом, увидите сами. Болезням и огорчениям не останется места в этом дне, смерть спрячется и не высунет носа, ведь день этот – праздник жизни. Личной жизни каждого. Осуществимо то, что занимает голову в будни, робкие надежды, смелые мечты, потрясающие проекты.
Этот день неоднороден и сам по себе. В нём есть такие часы, когда сила осуществления возможного достигает необычайности. А в этих часах, в свою очередь, единственный миг, звёздная вершина жизни. Он промелькнёт молниеносно, как у многих, многих людей. Только единицы успевают воспользоваться удивительным даром природы. Нет ничего мистического или сверхъестественного в подобном феномене. Он вытекает из закономерностей жизни, а не дарован свыше. Этот чудесный всплеск обусловлен самой судьбой, и никто не обделён могуществом. Но… пропускают, пропускают, иногда даже не подозревая, что можно было натворить. Ничего странного, ведь люди ещё так несовершенны! Тем удивительнее чудесные прорывы отдельных личностей, оседлавшие этот пик воистину становятся в такие моменты боголюдьми. Нет равных им по могуществу, цари ничто перед ними, и тогда другие сразу понимают происшедшее и называют их баловнями судьбы, но вместо того, чтобы использовать свой собственный шанс, завидуют им и пытаются помешать в их начинаниях, не понимая, что возможное уже свершилось, и поздно ловить чужую вылетевшую птицу.
Не пропустите его, ведь, он неизбежен у каждого, как рождение и смерть. Ваш день придёт, а может, уже пришёл, и если это так (прислушайтесь, присмотритесь внимательнее, принюхайтесь, наконец, пощупайте то, что перед вами!), если это так, то спешите скорее делать своё главное дело и поскорее бросьте ко всем чертям прочую галиматью.
Одним из немногих сумевших поймать удачу за хвост в свой звёздный миг оказался мой сосед, сумасшедший фэн Витя. И что же он устроил, как воспользовался своим случайным выигрышем в лотерее жизни? Представляете, сотворил всемирный День Фантастики!
Не зря говорят: дуракам везёт. Мог бы что-нибудь дельное предпринять, будь у него хоть чуток здравого смысла, например, поднял бы уровень культуры и заодно сельского хозяйства, или развил бы отсталые отрасли промышленности с использованием новейших технологий, а то учинил чёрт-те что, не то карнавал, не то хэппенинг, в общем, бестолковый какой-то праздник. Да и то, что с него взять: всю жизнь фантастику читал, откуда же у него государственным мыслям взяться? И такое он наворотил, такое… видимо в самый раз удалось ухватить момент, все накопленные возможности нашли свою реализацию в мгновенном взлёте. Правда, о том, что всё происшедшее именно Витькина работёнка, я узнал позднее от него самого и, конечно, сразу не поверил, но других подходящих объяснений не находилось, и я принял эту единственную версию. Во что угодно поверишь, видя, как мир соскочил с катушек…
Но сначала по порядку. Угораздило меня тогда застрять в одной тихой провинциальной дыре. Попал я туда в самое неподходящее время. Судьба сыграла злую шутку. Другие едут в такую пору в Сочи, в Крым, в Одессу, а я угодил в летний снулый от зноя городишко, наполовину деревянный, заносимый степной пылью, изнывающий под палящим июньским солнцем. Словом, ирония судьбы, дела командировочные. Даже вечерами, когда заходило усталое светило, не возникало ни малейшего дуновения. Духота усиливалась от узких улочек с разбитым асфальтом, от медлительности и одури здешней жизни. А может, то была обратная связь, местный климат не располагал к суетливости…
Я делил двухместный номер на верхнем этаже в сравнительно неплохой для такого захолустья гостинице с инженером из Вологды, тоже оказавшимся здесь не по своему желанию. Окна выходили на набережную, на зелёный остров, перегородивший речной простор. Пожалуй, за исключением белой колокольни кремля с пятиглавым собором, то составляло лучший из местных видов. Обе комнатки номера были обставлены современной мебелью без вычурности, без излишеств, если не считать огромного цветного телевизора в углу. Да ещё глаз резал старомодный отрывной календарь, вознесённый на стену неведомой прихотью администрации. Вот на этот-то численник я и обратил внимание, встав поутру с постели. Красная дата, хотя накануне я был совершенно уверен, что сегодня предстоит будничный день, да ещё странное число – откуда оно? Ведь, в июне тридцать дней, а на отрывном листочке вызывающе алели жирная тройка с единицей. Сосед мой уже отправился куда-то спозаранку, скорее всего, на рынок, за несколько прожитых совместно дней заметил я за ним обыкновение начинать таким образом утро. Что ж, странность вполне извинимая: местные базары должны казаться такому северянину сплошной экзотикой. Итак, на листке стояло красное: «31» , а пониже той же яркой типографской краской: «Всемирный День Фантастики». Чертовщина какая-то, подумал я, не имея ещё ни малейшего понятия, что мой знакомый фэн Витя уже ухватил свой звёздный шанс, использовав его столь идиотским образом.
А дальше всё слилось в единый сюрреалистический калейдоскоп, нечто по Сальвадору Дали или Борхесу, от которого уцелели в памяти отрывочные воспоминания. Я всего лишь хотел умыться со сна и ничего больше, естественно, пройдя для подобной процедуры в ванную. Но едва открыл горячий кран, как оттуда ударила упругая жёлтая струя, отбросившая рыжеватую пену на белизну фаянсовой раковины. В первый миг я принял её просто за ржавую застоявшуюся в трубах воду, но запах, запах! Осторожно попробовал на вкус – так и есть, из крана шло холодное пиво, довольно неплохое, главное, свежее. Я наполнил подвернувшийся стакан, опорожнил его одним духом, затем налил второй и бережно закрутил кран, чтобы добро не пропадало. Сделав два-три глотка, я с удивлением понял, что больше не желаю, и отставил его в сторону. Всё объяснялось просто: когда много и доступно – не тянет.
Вернулся компаньон по номеру, молодцеватый вологодский инженер. Было ему лет сорок и выглядел он в лучах утреннего южного солнца возбуждённым, будто выиграл по денежно-вещевой лотерее. Этакий белокурый добрый молодец, крутоплечий, с ясными голубыми глазами, спешащий поделиться лишь ему ведомой радостью.
Странно, но его настроение тут же передалось и мне.
– Знаешь, сосед, – сбиваясь, выпалил инженер, едва завидел меня, – магазины-то сегодня работают, чего только не выбросили! Я вот в рыбном был, так там и чёрная икра, и балык, а народу никого, представляешь, что творится? При мне милиция задержала человека-невидимку – хотел живого осетра из ванны умыкнуть, да сил, видать, не хватило! Ха-ха! Куда там! Такая рыбина здоровенная…
– Ты, Костюнь, успокойся, – внушительно, но с фамильярностью старого знакомого заметил я в ответ на его внезапные излияния и заботливо протянул недопитый стакан.
– Сила! Где взял? В ресторане?
Я немного подумал и решил не прояснять вопроса. В его теперешнем возбуждении знакомство с открытым мною источником могло представлять опасность и не только для него одного. Ведь, впереди меня ждал день, я знал уже точно из календаря – День Фантастики, и сердце замирало в сладостной жути от предстоящего свидания с необыкновенным, будто мне снова стало семнадцать лет.
На набережной и прилежащих улицах оказалось довольно-таки многолюдно. Никто никуда не спешил, все просто гуляли, стараясь, впрочем, укрыться в тени домов и деревьев от не по-утреннему жаркого солнца. Я окончательно поверил в сегодняшний праздник.
В глаза бросился молоденький солдатик с букетом роскошных роз, стоявший словно на боевом посту под круглыми электрическими часами времён расцвета волюнтаризма. Как-то не вязались яркие розы с защитным цветом его формы, китель вызывающе расстёгнут, как и гимнастёрка под ним, галстук залихватски съехал набок, а головной убор вовсе небрежно зажат под мышкой. Он явно не опасался встречи с комендантским патрулём.
Я приблизился и полюбопытствовал:
– В увольнительной, друг?
– Какая увольнительная?! Дембиль, кореш, полный дембиль во всём мире! Не слышал, да? Понимаешь, земляк, полный дембиль!
Глаза его сияли неподдельным счастьем, он мне показался было навеселе, но я быстро убедился, что на взводе солдатик находился исключительно по причине отличного настроения. И всё же я не верил своим ушам.
– Ну, понимаешь, в честь Всемирного Дня Фантастики, значит. Вчера ещё объявили… Ты, что, с Луны свалился? Во всех странах сразу, все солджа гоу хум, дранг нах хауз, иными словами… Понимаешь?
Тут он увидел кого-то в толпе и, не обращая больше на меня никакого внимания, бросился в самую гущу. Прежде, чем потерять его из виду, я успел заметить, как он обнял за плечи хорошенькую девчушку в короткой летней юбке, явно обрадованную встречей. Его прекрасные цветы попали по назначению.
Неужели, правда? – подумал я и снова вспомнил начало утра, что меня ожидало сегодня ещё не единожды.
– Смотрите! Смотрите! – завопили с самого берега. Водолаз в серебристом скафандре, вынырнувший у причала для судов на подводных крыльях, на глазах притихшей толпы с удивительной лёгкостью взобрался на бетонированный берег. Не было у него акваланга вообще, при ближайшем рассмотрении оказался он обыкновенным жабродышащим человеком-амфибией.
– Ой, да это же Ихтиандр! – прозвучал рядом со мной изумлённый юный возглас.
А дальше и вовсе завертелось каруселью. Не знаю, может, причиной тому явилась отведанная здесь же на набережной кружка кваса с отчётливым вкусом браги, который мы все усвоили в ходе решительной борьбы с алкоголизмом. Я не утверждаю, что в неё специально с умыслом что-то добавили, но, с другой стороны, всем известно, каких пределов достигло загрязнение речной воды в отдельно взятых районах. И почему бы в ней не оказаться малой толики галлюциногена? Ведь, дальнейшее и походило на галлюцинацию. Праздник продолжался, народ гулял, а появившиеся в отдалении марсианские боевые треножники вполне могли оказаться вблизи портовыми кранами-трудягами. Эти монстры с окрашенными жёлтым согнутыми ногами двигались как механические самоэволюционирующие крабы, о которых я когда-то читал. С их стороны даже доносились жуткие скрежещущие звуки, нечто вроде воплей раненого динозавра.
Флотилия разноцветных летающих тарелок пронеслась над головой, и если всё виденное явилось следствием глюкогеннной кружки кваса, то теперь его действие достигло максимума. Я не помню дальнейшее в логической линейно-временной связи, остались какие-то фасеточные пёстрые воспоминания, я оказался всосан в огромную фантастическую воронку происходящего, и моё инерционное восприятие не смогло переварить навалившуюся массу небывалой информации. Позднее остались лишь отдельные фрагменты.
Вот я вхожу в остеклённую дверь на первом этаже двухэтажного облезлого дома на набережной. Над пыльной пустой витриной нависли метровые выцветшие буквы, обвитые причудливой лозой из повреждённых неоновых трубок: МЯСО.
За стеклом на фанерном щите выведено красным: «Видеосалон обкома ВЛКСМ». Всё ясно и просто, как и афиша кукольного театра в витрине под вывеской МОЛОКО через дорогу. Бывшие магазины игрой чьей-то нездоровой фантазии превращены в просмотровые залы, только и всего. Я шагнул внутрь и на следующие час-полтора растворился в прохладном полумраке. С удивлением наблюдая события фантастического видеофильма: надо же, какой аппаратурой обзавелись!
Вот я уже в боковой улочке среди невысоких построек начала века слежу за неуверенными шагами полутораметрового триффида, напоминающего простую нашу кукурузу.
Про зелёных человечков, соображавших на троих в старом проходном дворе у помойки, уже и говорить не хочется.
Из всего последующего хаоса, сумасшедшего мелькания жаркого дня, порождения чокнутого фэна Вити, я ухватил лишь один образ, и этот спасательный круг выдернул меня из круговорота фантастических видений, помог вернуться к реалиям южного лета. Это оказался образ девушки, вовсе не фантом, я смог дотронуться до её тёплой руки. Мы летели на цепочной карусели сквозь разноцветье электрических гирлянд и грохот исторгнутой динамиками ламбады. Именно тут я почувствовал реальность происходящего, близость девушки, удивительно знакомо улыбавшейся мне. Не менее ошеломительным показалось вечернее небо над головой, словно машина времени внезапно перенесла меня из солнечного утра через весь этот не воспринимаемый разумом день.
Карусель остановилась, но праздник не кончился. В тёмном небе расцвели гроздья фейерверка, такого я не видел и в столице. Мы шли рядом сквозь тёплый вечер, девушка улыбнулась мне и оказалась до странного близкой, счастливое порождение фантастического дня, праздничный подарок. Я не знал, как её зовут, но этого и не требовалось. Она была для меня в эти минуты и Дэзи Гран, и Ассолью, встретившей свои паруса, впрочем, скорее, действительно Ассолью. Её милые щёки с ямочками почти не отпускали улыбку. Но то было не выражение юной благоглупости, а отсвет радости от встречи с необыкновенным. Тёмные, как ночь, глаза её искрились отражениями небесных огней, губы восторженно шевелились, но за грохотом музыки и салюта произносимые слова не различались. Впрочем, нам было хорошо и без слов.
И позже, когда шумный вечер невозвратимо перешёл в ночную тишину, и мы купались в тихой речной воде среди дробящихся блёсток опрокинутых фонарей набережной, я попытался ещё раз мысленно охватить промелькнувший день и не смог. Девушка плескалась рядом, я услышал её смех, заглянул в счастливые искрящиеся глаза и понял главное. Пусть я не мог знать наверняка, что будет завтра, но уже не сомневался в одном: мир не останется прежним, и всё будет иначе, совершенно непохоже на вчерашнюю жизнь, на то, что было до Дня Фантастики.
Так оно и вышло. И только одно не перестаёт беспокоить меня: не пропустил ли я свой День, не проглядел ли свой звёздный миг, когда мог совершить нечто необходимое и незабываемое? Не остался ли я простым зрителем? Ответа на этот вопрос я могу и не дождаться до скончания своих дней. Но не механические шагающие треножники, не разноцветные летающие тарелки и не видеосалон в магазине МЯСО, а близкие глаза девушки, её заразительный искренний смех в тот по южному тёплый вечер навсегда остались со мной. Да и того счастливого дембиля с букетом цветов я вспоминаю, как главную реальность Дня Фантастики, заставшего меня внезапно в провинциальном городке. И, может, долго ещё пришлось бы мне ломать голову над природой этого праздника, если бы сосед фэн Витя не объяснил мне однажды в припадке откровения, что и как.
И всё же нет-нет, да шевельнётся внутри меня несмелая надежда: а, может, Мой День ещё впереди? Поэтому остаётся одно: нельзя только сидеть и ждать, надо самому пытаться делать что-то своё, сегодня, завтра, всегда.