Бред
В нашем потомками проклятом бог весть каком году
Мир мучается в удушливом, скользком, вязком бреду.
Бред, словно черный спрут, всплывает из глубины.
Бред растекается по воде, как нефтяная пленка.
Бред сотрясает мир грохотом новой войны.
Бред с молоком матери входит в горло ребенка.
Бред преследует человечество с первых же его дней,
Но прежде он ютился в царстве призраков и теней.
Бредом дышат обломки первобытных религий
И позднейших святых закопченые хмурые лики.
Дышит им инквизитор, картинно поднявший брови:
«Казнить оного милостивого и без пролития крови!»
Бред набирал силу, он стал не тот, что в начале:
Он двигал крестовыми походами и Варфоломеевскими ночами.
Бред управлял и жертвами, и палачами.
Желающих освободиться бред оковывал страхом,
Казнившие палачей сами ложились на плаху,
И их убивали те, за которых они страдали.
Бред управлял народами и городами.
Брел рождался у тронов и нисходил в народ,
Сплачивая личности в единый покорный сброд.
Бред позволял держать весь этот сброд в руках,
Он охранял короны и золото в сундуках.
Ему становились тесны рамки религий строгие,
Бред стал называться не верой, а идеологией.
Тут он обнял весь мир взбесившимся осьминогом:
Главных вер всего три, а идеологий много.
Бред стал нужнее правителям — и показал, что он мог:
Бред ластился к голенищам солдатских пыльных сапог,
Бред становился гимнами и знаменами,
Бред управлял миллионами.
Он теперь выбрал оружием ненависть вместо боязни:
Бред кричали теперь приговоренные к казни,
Бред бормотал солдат, замерзая в сугробе,
Бред вскрыл вены Земли — и потекли реки крови.
Бред становился фашизмом и коммунизмом,
Главное для него — надругаться над здравым смыслом,
Чтоб человек не задумался — «что я делаю, что я кричу?
Выгодно это лишь нескольким, и я гибнуть за них не хочу!
Ради чего в огонь мне и в омут с крутого берега?»
Будьте бдительны, люди — не умер бред в Нюренберге!
Черный гриб Хиросимы был воплощением бреда,
Бред расплывался в улыбке, торжествуя победу.
А в пятьдесят шестом чуть не наступило крушение:
Бред в Советском Союзе мог потерпеть поражение.
Мог, но не потерпел. Сбоя не дали законы,
И величайшим преступникам вновь прощены миллионы.
Сколько? Семьдесят? Восемьдесят? — Как можно, в одной стране?!
Тут надо отдать должное одной и второй войне
(Которых могло и не быть),
Но и на мирное время останется минимум тридцать.
Можем ли мы заявить
Как тем, в Хиросиме — «спите спокойно, ошибка не повторится»?
Нет! Во-первых, не только тогда,
Но и сейчас есть желающие все это оправдать.
Во-вторых, это не ошибка, не убийство, не террор — этому нет названия,
Это больше, чем все вместе взятые преступления.
И даже этому мы слышим сейчас оправдания?!
Бред доводит до полного безумия и исступления.
Нет, бред отнюдь не умер. Он работает все неустанней.
Бросал он солдат на пули во Вьетнаме и в Афганистане.
Пусть призывают к разуму — бред живет в сознаье людей,
Они не хотят отказаться от ведущих в пропасть идей,
Они убивают сами тех, кто посмел отказаться.
Бред правит цивилизацией.
«Люди, остановитесь! Вспомните, что вы братья!»
Люди не слышат. Люди злобно бормочут проклятья.
Уши людей заткнуты плотным липучим бредом.
Бред торжествует победу.
1987
Лицемерие
От рождения и до смерти
Вы не доверяйте словам.
Даже если вы не лицемерите —
Все равно. Лицемерят вам.
Как традиция, как поверие,
Как в металл попавшая ртуть,
Въелось в души нам лицемерие,
Не прогнать его, не спугнуть.
Факты — вещь довольно упрямая,
Значит, лучше их замолчать.
Если где-то роются ямы нам,
То их лучше не замечать.
Вырастают проценты дутые,
Так, что кружится голова,
А минуты бегут за минутами,
А мы губим их на слова.
Мы в грядущее смотрим уверенно,
Настоящее — не для нас!
Лицемерие, лицемерие,
Ох, далек твой последний час.
Восхваляем себя не в меру мы,
Различать отучившись зло,
А что дети растут лицемерами,
Так им просто не повезло.
Так и тянутся дни бледно-серые,
Что все розовыми зовут,
Лицемерие, лицемерие,
Лицемерие там и тут.
Щеголяем словами громкими,
Ставим их во все падежи.
Оступаясь, ходим по кромке мы —
Кромке правды над бездной лжи.
И откуда эта уверенность,
Что всегда лучше правды обман?
Лицемерие, лицемерие,
Хватит пить твой сладкий дурман!
Только вот растет недоверие —
Как порочный круг разорвать?
Даже на борьбу с лицемерием
Лицемерно ведь можно звать.
И тогда даже с большим доверием
Будем пить мы розовый яд…
Все, кончаю. А то в лицемерии
Лицемеры меня обвинят.
1987
Ефрейтор Курт фон Кригер
Ефрейтор Курт фон Кригер
Готовится к походу,
Не зная, что продлится
Поход 4 года —
Он думает, что в месяц,
А может быть, быстрее
Пройдут победным маршем
Всю матушку-Расею.
Ефрейтор Иванихин
Готовится к походу,
Не зная, что продлится
Поход 4 года —
Он думает, что сразу
Дадут фашистам жару,
И третий рейх погибнет
От первого удара.
Ефрейтор Курт фон Кригер
Оружье проверяет,
Он термос открывает
И кофе выпивает.
Взяв зеркальце и бритву,
Он начинает бриться,
А перед ним в тумане
Советсткая граница.
Ефрейтор Иванихин
Спокойно спит в казарме.
Он знает то, что служит
В надежнейшей из армий,
С Германией, он знает,
Есть договор надежный,
И ждать войны оттуда
Конечно, невозможно.
Ефрейтор Курт фон Кригер
Залез в обширный кузов,
Он катит по просторам
Советского Союза.
В полку, где служит Кригер,
Отличные солдаты —
Столицами Европы
Прошли они когда-то.
Ефрейтор Иванихин
Поднялся по тревоге.
Ефрейтор Иванихин
С полком своим в дороге,
Они готовы к бою,
Они идут к границе,
Они должны отбросить,
Скорей отбросить фрицев!
Ефрейтор Курт фон Кригер
Воюет пятый месяц.
Пролив немного крови,
Утратил много спеси,
Он весь в недоуменье,
Он чувствует тревогу —
Какого черта русских
Добить они не могут?
Ефрейтор Иванихин
Воюет пятый месяц.
Он отступал немало
По городам и весям,
И он понять не может
Своею головою —
Какого черта немцы
Под самою Москвою?
Воюют государства,
Воюют два народа.
Народ, привыкший к рабству,
Воюет за свободу,
Народ же европейский,
Поверив в превосходство
Свое над остальными,
Воюет за господство.
Два правящих режима
У них весьма похожи:
Хоть не до славословий
На этом фронте — все же
Здесь даже умирая,
Кричать не перестали:
«Великий фюрер Гитлер!»
«Отец народов Сталин!»
Но как-то повстречались
Однажды утром тихим
Ефрейторы фон Кригер
И Вася Иванихин.
Слились в едином звуке
Два выстрела, два крика,
И рухнул Иванихин,
В траву упал фон Кригер…1988
Здравствуй, Марк
Здравствуй, Марк. Я пишу тебе в знойную пору,
Вечный город покоится в вечной истоме.
Феб нещадно палит обезлюдевший Форум,
Успокоились улицы, тихо все в доме.
Знаешь, Марк, мне здесь нравится меньше и меньше,
Что нам проку от войн этих и покорений?
Снова будут солдаты насиловать женщин,
Снова будут рабы умирать на арене.
Отправляются в цирк и плебей, и патриций,
Снова город упьется кровавою бойней…
Знаешь, Марк, мне ужасно тоскливо в столице,
Каково же в провинции? Впрочем, спокойней.
Пусть скучней, но спокойней — хочу я покоя,
Я устал от толпы, суеты бесконечной,
Что со мною — не знаю, но что-то такое
Угнетает меня в этом городе Вечном.
Мы воюем по-прежнему — сколько же можно?
В Риме больше рабов, чем солдат в легионах!
Мне теперь уже кажется — все мы ничтожны
Перед этой громадою порабощенных.
Всем народом Империи правит безделье,
А рабы наши трудятся хуже и хуже,
Вся Империя тонет в дурманящем зелье,
Изнутри мы не так уж прочны, как снаружи.
Только хлеба и зрелищ желают плебеи,
А патриции наши в разврате погрязли.
Мы жиреем, с рабынями спим и тупеем,
Мы в величье своем, как в болоте, увязли.
Вспоминаешь с невольной тоскою порою
Наше прошлое, то, чем горды несказанно,
Но немы и безжизненны бюсты героев —
Ныне век виночерпиев и куртизанок.
Цезарь наш предается себе сладострастью,
Из дворца не выходит, боясь покушений —
У наместников больше, по-моему, власти,
Безнаказанность их — знак грядущих крушений.
Наш закон одряхлел и буксует на месте,
Продаются чиновники наши и судьи,
И все шире поток верноподданной лести,
И все меньше порядка и силы, по сути.
Впрочем, что я пишу — ты и сам это знаешь,
Я, наверное, скоро покину столицу
И приеду к тебе, раз уж ты приглашаешь,
И в краях твоих, верно, решу поселиться.
Ничего изменить мы с тобою не в силах,
Так нет смысла стремиться ни к славе, ни к правде,
Остается спокойно дожить до могилы…
Вот и все.
До свидания, Марк.
Друг твой Клавдий.кон. 1988
Зарисовка
Лишь звуки маршей и команд
Пронзают синеву,
Идет французский авангард
Дорогой на Москву.
Сверкая, движутся штыки
И барабаны бьют —
Великой Армии полки
Идут, идут, идут.
В мельканье красных эполет
И трех цветов знамен
Идут полки, и им вослед
Глядит Наполеон.
Идут полки, и им вослед
Глядит Наполеон —
Сияньем собственных побед
Он нынче ослеплен.
Глядит сквозь пыль, как сквозь вуаль,
Великий Бонапарт,
Смоленскую дорогой вдаль
Уходит авангард…1988
Песенка русских либералов
Мы зла никому никогда не желаем,
За это и нам не желают тюрьмы,
Мы были довольны царем Николаем —
Теперь революция, счастливы мы!Мы сами в душе революционеры,
Поскольку живем без царя в голове.
Сегодня приветствуем мы офицеров,
А завтра приветствовать будем Совет.Сегодня Керенский, а завтра — Родзянко,
Пускай — Николай, и пускай — Милюков.
Не ждет нас Бутырка, не ждет нас Таганка —
Мы вечно лояльны во веки веков!Прочна и незыблема наша платформа,
С нее нас политикам ловким не сбить:
Мы стойко и твердо стоим за реформы! —
Коль хочет правительство их проводить.Подпольной борьбы наотрез не приемлем —
Как честные люди, законы мы чтим.
Боритесь за волю, боритесь за землю —
Коль вас расстреляют, мы память почтим!При всяком режиме стоим за свободу!
А значит, ее не хотим потерять.
А тем, кто свободу доставит народу,
Мы будем открыто хвалу воздавать!1988
Империя
Sic transit gloria mundiВеликие империи родятся
Из хаоса враждующих племен,
Из тягостных междуусобных споров
И нападений внешнего врага,
Из воинских союзов, что прочнеют
С годами; из потребностей торговли,
Из требований твердого порядка
И упраздненья пошлин; постепенно
Один из многочиленных союзов
Растет и поглощает остальные,
От этого сильнее становясь;
И это продолжается, пока
Идут в него народы добровольно,
Но разностью культур, военной мощью
Соседей этому предел положен;
Тогда в растущей, крепнущей державе
Является решительный властитель
И объявляет Drang nach Osten, Westen,
Nach Suden und nach Norden; и идет
Объединять огнем, железом, кровью
Редигии, культуры, языки,
Традиции, учения, богатства,
Всю мудрость и всю глупость близлежащих
Народов и земель; и наконец,
Пока еще клубится дым пожарищ
И трупами питаются собаки —
Гремят фанфары, и орел иль лев
Или другой какой суровый хищник —
Имперский Герб — возносится над миром.
Так склееные кровью лоскуты
Становятся Империей — котлом,
Где варятся народы и культуры,
Сплетаясь, перемешиваясь, тая,
Так что и сам народ-завоеватель
В них начинает растворяться; и
На смену всех идей национальных
Идет иная, новая идея —
Идея государственности. Суть
Ее проста: отныне высшей целью
И долгом всех, в Империи живущих,
Становится величье государства;
Не благосостоянье, нет — величье!
Кто б ни был ты — ученый ли, художник,
Ремесленник, крестьянин — ты отныне
Не человек — ты винтик, ты деталь
Машины, что работает на экспорт
И производит славу Государства.
Чем меряют имперское величье?
Той наглостью, с которою послы
Ведут себя за рубежомм; еще
Числом колоний и протекторатов
И всех марионеточных «друзей»,
А также протяженностью границ
И мощью армии; ну и, конечно,
Незыблемостью внутреннего строя.
Каким быть должен идеальный житель
Империи? Ему не много нужно:
Всегда покорствовать центральной власти,
Высокомерно презирать все то,
Что не в Империи на свет явилось,
Уметь кричать и к месту, и не к месту:
«Да здравствует Империя! Ура!»
Не думать слишком много — это вредно,
И трезвостью не подрывать бюджет.
Пожалуй, все. Да, и еще, когда
Прикажут — жизнь отдать за Государство.
Однако, так как таковы не все,
То ясно — для того, чтобы смирить
Гнев завоеванных народов, и
Чтоб власти на местах не распустились,
Чтоб подданных держать в повиновенье,
Чтоб в армии не допустить разброда —
Империи необходим Порядок,
А также силы для его охраны;
Необходима мощь центральной власти.
И поначалу эта власть сильна,
А аппарат работает без сбоев,
И правящие классы наравне
С простолюдинами — желают славы,
А не покоя только для себя.
Конечно, иногда, как и в любой
Олигархической системе — могут
Возникнуть беспорядки — но всегда
Их усмиряют быстро и жестоко.
Периодически своей державе
Правитель объявляет о войне.
Тут забывают внутренние споры
Во имя интереесов Гоударства,
А если тут бунтовщики найдутся —
Тогда уже их судят по законам
Войны. Законы эти беспощадны.
А какова же цель военных действий?
Империя воюет для того,
Чтоб территорию свою расширить,
Повысить свой международный статус,
Чтоб новые богатства захватить,
Чтоб армию на них вооружить,
Чтоб воевать. А цель всего — величье!
И вновь пылают города. Войска
Посевы топчут, грабят поселян,
Повсюду разрушенье. Вдоль дорог
Валяются раздувшиеся трупы;
Рыдают вдовы, сиротеют дети,
Военные врачи, как мясники,
Разделывают туши, отсекая
Конечности и лишь такой ценой
Спасая жизнь. Бредут домой калеки.
Сокровища науки и культуры
Под сапогом солдатским погибают…
Все это длится месяцы и годы,
Но наконец приходит весть: «Победа!
Ура! Виват! Державе нашей слава!»
На столько-то и столько километров
Граница отодвинута на север,
На запад, на восток или на юг.
Вступает армия в свою столицу
С триумфом. По дорогам гонят пленных.
На площадях народные гулянья —
Империя живет и побеждает.
Проходят годы. Войны и торговля
Имперские богатства умножают;
Обычаи и нравы прежних лет
Уносит в Лету смена поколений.
Идет ассимимляция народов —
Народ, что завоеван был когда-то,
Не покоренным чувствует себя,
А равноправною и верной частью
Империи, великой и могучей,
И лишь окраинные земли помнят
О прежней, отнятой у них свободе.
Народные бунты усмирены,
Овеянная славой и покоем,
Империя расцвета достигает.
Она свою политику диктует
Окрестным суверенным государствам,
Ее властитель склонен к просвещенью,
Он любит и науки, и искусства;
Он положенье правящего класса
Упрочить хочет и одновременно
Народу дарит несколько реформ.
Имперские просторы необьятны,
Уже центральной власти не под силу
Наместников далеких областей
Держать, как прежде, в рыцарской перчатке;
Лишь изредка оттуда донесенья
О полном процветании доходят…
Идут года. Столичных карьеристов,
Проштрафившихся перед властью — в ссылку,
Провинциями править посылают.
Правитель уж не тот, что были прежде:
Хоть и красив его мундир военный,
Но в битве совершенно непригоден.
Все большей лестью окружен правитель,
Все меньше власти у него в руках.
И правящие классы изменились:
Все меньше чести и все больше лести,
Все больше роскоши, самодовольства,
Изнеженности, сплетен, карьеризма…
Разросшийся не в меру аппарат,
Машина государства — та, что прежде
Производила славу и порядок —
Работает на холостом ходу
Со скрежетом и сбоями; ее
Коррозия коррупции грызет.
Все покупается теперь за взятку,
И правоохранительные силы
Теперь права от граждан охраняют,
Себя же охраняют от закона;
Лишь для того закон юристы учат,
Чтоб легче было обходить его.
В провинциях все больший произвол
Чинят наместники, и наконец,
Центральной власти уж не подконтрольны,
Ее формально только признают.
Из правящего класса никому
Теперь уже нет дела до величья
Империи, и каждый озабочен
Лишь тем, как больше для себя урвать.
Да и простому люду надоели
Уже патриотические речи:
Зачем ему величье, раз оно
Дает другим власть, силу и богатство?
Чиновники воруют, и прогресс
Науки никому не интересен;
Растут экономические бреши,
Доходы падают. Народ взволнован.
И в этот миг приходит весть: «Война!»
Но армия, как все, переменилась:
Солдат теперь влечет уже не слава,
Не честь, а мародерство. Полководцы
Бездарны и спесивы. И оружье,
И тактика успели устареть.
Военные раходы прорывают
Еще одну дыру в бюджете, а
Военные налоги подрывают
Авторитет правительтва в народе.
И вот — приходит весть о пораженье.
Капитуляция! Лежат в грязи
Спесивые имперские знамена.
Где ныне мощь и слава, где величье?
И правящие классы, и народ
Озлоблены. Друг друга обвиняют.
Бюджет трещит, промышленность в упадке,
Закон в забвении, и процветает
Разбой — чиновничий и уголовный.
И даже если явится правитель
Или министр, что скажет: вот программа,
Которая — хотя б ценою жертв —
Нас выведет из тупика — все тщетно!
Империя обречена на гибель!
Смятение в народе все сильнее,
Окраинные земли вспоминают
О прежней независимости, всед
За ними — начинает пробуждаться
Национальное самосознанье
Других народов. Ропот возрастает.
Меж правящими классами разлад,
В правительстве интриги. Непрерывно
Идут отставки, ссылки, назначенья,
Кипит парламент, сыплется поток
Взаимоисключающих указов,
И государственный переворот,
Коль совершается — не прекращает,
А лишь усиливает весь разброд.
Империя в бреду. Десятки партий
Пытаются перекричать друг друга.
К террору призывают патриоты
Империи, к свободе — демократы,
А националисты всех народов
Идут громить и убивать друг друга;
Солдаты ж избивают всех подряд.
На площадях жгут флаги и гербы,
На улицах ревут густые толпы:
«Ура! Долой! Да здравствует! Громи!»
И вот уж раздаются голоса:
«Долой Империю!» И подхватили:
«Долой ее! Круши, громи, дави!»
Империя в агонии. Повсюду
Террор, развал, убийства, грабежи,
Из всех провинций поступают вести
О мятежах. Все больше территорий
Выходят из состава Государства.
Власть рушится. В столице льется кровь.
Закона больше нет — есть право силы,
Нет больше армии — есть лишь десятки
Вооруженных банд и группировок,
Торговли больше нет — есть лишь грабеж,
Промышленности, сельского хозяйства,
Науки и искусства — больше нет.
Царит анархия. И внешний враг
Бестрепетно границы переходит…
Так продолжается вся эта бойня,
Но вот стихает, захлебнувшись кровью.
Повсюду тленье. Города в руинах.
Пожарища дымятся. Уцелевших
В сраженьях косят голод, мор, болезни.
Империи остатки растерзали,
Сожгли, сгноили, затоптали в грязь.
На бывшей территории имперской
Еще осталась часть былых союзов,
Но распри разъедают их нещадно,
Союзы рушатся, и им на смену
Идет хаос враждующих племен.
1989
Командоp
Сpедь мpамоpных холодных статуй,
Где в нише pаспpостеpт Pаспятый,
Пеpед гpобницею богатой,
Впеpяя неподвижный взоp
Во мpак стаpинной темной залы,
Подняв тяжелое забpало,
На шпагу опеpшись устало,
Стоит безмолвный Командоp.Он не достиг садов нетленных,
Не ввеpгнут в адскую геенну,
Но здесь — суpовый и надменный —
Он наконец обpел покой.
Пускай столетья пpотекают,
Пpед ним пpоблем не возникает,
Он никого не упpекает
За стpанный жpебий свой такой:Когда от пpоткнутого тела
Душа со стоном отлетела,
Все, что боpолось и хотело —
Все то исчезло навсегда.
Сменились стpасти, ожиданья,
Востоpг, надежды и стpаданья
Холодной гоpдостью познанья,
Одним pассудком; и тогдаОн осознал, что стpасти ложны,
Что, пpаво, женщины ничтожны,
Да и сpеди мужчин так сложно
В наш век достойного найти.
Он не пpостил, о нет! пpощенье
Пpедполагает уваженье.
Он пpевзошел людей пpезpеньем,
Как их и должно пpевзойти.Все позабыл он: ложь, коваpство,
И донжуанство, и гусаpство,
Несовеpшенство госудаpства,
И бpанный клич, и детский плач…
Ему не ведомы волненья,
Он погpузился в вычисленья,
Он занимается pешеньем
Математических задач.Он все забыл. Но бойся, деpзкий,
Пpидти сюда с усмешкой меpзкой
И пpобудить насмешкой pезкой
В нем силу вековой тоски!
Пpезpев безвеpье и науку,
Пpидет он и пpотянет pуку,
И будет тяжело, как скука,
Пожатье каменной pуки…1989
http://yun.complife.info/