За земляникой
— Васька, вставай, слышишь меня, вставай.
Васька вскочил, словно его хлестнули крапивой. Соседка, баба Фрося, толкала его рукой в плечо.
В голове после сказочных снов восстанавливались картины реальной жизни.
Мама уже давно на ферме, она доярка. Отец в поле. Рядом в постели продолжает сопеть младший брат Лёнька.
С него спроса нет, мама наказывает с вечера Ваське, что нужно сделать по дому до её прихода. Она же просит соседку, бабушку Фросю разбудить его утром, а сама придёт только к обеду.
И тогда до вечерней дойки она будет дома, а Ваське можно будет бегать и играть с остальными ребятами на улице. А сейчас нужно не забыть, что наказала мама сделать.
Выскочив во двор, на уже яркое и пригревающее утреннее солнце, Васька сразу вспомнил все наказы. Гуси захлопали крыльями, загоготали, увидев его, напоминая, что им нужно сыпануть миску зерна и налить воды. Захрюкала в стайке свинья, и ей Васька вылил в корыто целое ведро приготовленной с вечера «мешанки».
Замычал телёнок, корову в стадо проводила мама.
А телёнка нужно Ваське отогнать за огороды, где бродят такие же недоросли.
Теперь огород. Полить огурцы, капусту — для Васьки не работа, но вот после нужно будет прополоть десять рядков картошки.
Ох, как не любит он тяпкой срубать сорняки и подгребать горячую от солнца землю к корням подросших кустов. Но сегодня он надумал протяпать не только свои десять рядков, но и прихватить ещё пять рядков маминых — вот, наверное, она обрадуется его помощи.
Васька решил управиться с огородом с утра, пока ещё спит Лёнька. Когда тот проснётся – работать не даст. Будет ходить по пятам и всё расспрашивать: почему жалит крапива, почему так зовут божью коровку, и кто её доит?
Откуда знать Ваське об этом — ведь у него не было старшего брата. И он начинает придумывать, сам веря в свои объяснения.
Крапива жалит, как пчела или осы, у неё такие есть жала под листиками, а божью коровку доит Бог, только он хитрый и прячется, Васька его сам ни разу не видел.
Васька тяпает картошку, он босиком, и ему приятно ногами проваливаться в горячую, накалившуюся от солнечных лучей, землю.
Как только прогреется земля, ребятня в деревне избавляется от обуви. Как надоедает она за зиму, и все с нетерпением ждут, когда прокукует кукушка, это она даёт сигнал, что можно бегать по земле босиком и купаться в речке. Не все ждут сигнала кукушки и начинают бегать ещё по холодной весенней грязи. За это кукушка их наказывает: насылает цыпки на ноги и руки.
Многие из читателей, наверное, знают, что такое цыпки. Эти маленькие трещинки на коже рук и ног донимают ребят особенно вечером, после насыщенного событиями дня. Боль от них выдавливает из глаз слёзы, а ещё дед, или отец насмехаются и дразнят:
— Что, завёл цыпки, зато без обувки бегал, а ты их мани: цып— цып— цып.
Тогда от обиды слёзы прорываются ручьём, и мама берёт тазик с горячей водой, моет и заставляет распаривать ноги, а после смазывает маслом или гусиным жиром. Сразу затихает боль, может, от жира, а, может, от ласковых маминых рук.
Я отвлекусь от рассказа, мой понимающий читатель, совсем немного, чтобы сказать своё мнение о том счастливом для любого человека времени, зовущемся детством.
Я назвал свои истории «Цыпки», потому, что они тоже начинают тревожить память, заставляют оглянуться в прошлое, далёкое детство, чтобы найти там что-то забытое и утерянное во взрослой жизни, но так необходимое сейчас. Эти воспоминания, словно те цыпки из детства: каждая история несёт свою маленькую, иногда приятную, а иногда горькую боль.
Первые пять рядков Васька пробежал и обработал охотно и деловито. Солнце поднималось всё выше, и духота с обжигающим зноем успели нагреть тело и выжать из него капли пота.
Эх, сейчас бы сбегать на Обрыв и, на бегу стянув трусы, выскочить на длинную плаху, нависшую над водой, подпрыгнуть и нырнуть в мягкие объятия любимой речки Белой.
А потом, вынырнув и отплевавшись от попавшей в рот воды, лихо рвануть саженками через речку в заливчик, заросший жёлтыми кувшинками, на зависть бултыхающимся у берега младшим огольцам-мальчишкам.
Но вспомнив вчерашний день, когда он убежал на речку, позабыв про огород и Лёньку.
И только перед приходом мамы, примчавшись, домой, увидел умытого и накормленного брата и бабушку Фросю, решил не поддаваться искушению и работать, пока не придёт мама.
Васька сбегал до бочки с водой и, закрыв глаза, сунул свою лохматую голову в воду, подождал, пока она немного охладится в уже тёплой воде. Потом отплевавшись, хотел снова идти к своей брошенной тяпке.
— Васька, иди сюда, — услышал он голос Любки из-за забора.
— Чего припёрлась? Некогда мне — картошку тяпаю.
— Васька, а ты не знаешь чего-то, а я вот знаю.
— Ну и знай, мне-то что.
— Ага, если бы знал, то давно уже бросил тяпать.
— Ладно, не тяни, выкладывай свою брехню.
— И вовсе не брехня, сама видела: тётка Поля земляники принесла целую крынку.
— Вот и брешешь, я позавчера ещё смотрел, зелёная земляника.
— Позавчера зелёная была, а сегодня тётка Поля целую крынку нарвала.
— А что, может и верно, за два дня поспела, такая жара стоит?
— Может, сходим, я девчонкам уже сказала, что ты всех поведёшь.
— А картошка? Мамка всыплет, если не протяпаю.
— Не всыплет, земляники нарвем, она обрадуется, а картошку вечером дотяпаешь.
— Хорошо, сейчас разбужу Лёньку, покормлю, а ты зови пока всех. Да и не забудьте хлеба, а особо воды взять, кто вдруг захочет пить — домой возвращаться не будем.
Васька заскочил в дом, разбудил брата, умыл его, одел, посадил за стол, поставил перед ним кружку с молоком, очистил варёное яйцо, отрезал от круглой, домашней выпечки, булки хлеба ломоть, наказал Лёньке съесть всё, иначе не возьмёт его с собой за земляникой.
Сам побежал в огород, чтобы найти в ботве пару огурцов. Раздвигая ботву, увидел множество мелких, только завязавшихся, огурчиков. Через два три дня их будет полно, но вот первые, ещё крохотные, мамка запрещает рвать, особенно Лёньке, тот уже попался с поличным и она его отругала.
Васька нашёл один подходящий огурец и тут увидел три маленьких огурчика, которые были откушены до середины.
— Лёнькина работа, — подумал он и сорвал их.
— Твоя работа, ты откусил? Тебе что мамка сказала, не рвать огурцы ещё два дня, — накинулся Васька на братишку, который, сопя, смотрел на положенные перед ним, надкусанные огурчики.
— А я их не рвал, я только попробовал.
— Мамке будешь вечером объяснять, ладно доедай эти огрызки, и пойдём, вон девчонки за забором уже пищат.
Собралась ватажка из мелюзги. Здесь были тётки Зоины девчушки — близняшки и Лёнькин погодок — Витька.
В деревне существовал неписаный закон, старшие ребята несут ответственность за малышню. А малышам строго настрого запрещалось уходить в лес без старших. Старшими в собравшейся ватажке — Васька и Любка.
Ватажка прошла улицу, миновала последний дом тётки Эммы и вдоль городьбы подалась к лесу. Тётка Эмма полола в огороде картошку, она постояла немного, посмотрев вслед ребятам, и снова принялась за работу.
Васька шёл впереди, за его руку держался Лёнька, который впервые сегодня шёл за земляникой и потому очень горд. Он иногда довольно поглядывал, обернувшись, на идущего следом дружка Витьку и его распирало сказать ему: «Это мой брат ведёт нас всех за земляникой!»
Витька всего месяца на три старше Лёньки, но их дружбе это не мешало, Лёнька побойчее, а спокойный, толстый Витька во всём ему подчинялся. У Витьки в руках узелок с двумя, намазанными вареньем, пышками и бутылкой молока.
Узелок ему сунула в руки его бабушка Глаша, а бутылку с водой отдала Любке и долго ей наказывала, как приглядывать за Витькой.
Тётки Зоины близняшки — Саша и Маша, которых все ребята на улице звали Сашмаши, всегда одинаково одетые и причесанные, держались за руки, боясь потерять друг друга.
У одной сестры в свободной руке была стеклянная литровая банка для ягод, а у другой — бутылка с водой. Последней шла Любка, она тоже чувствовала себя ответственной за всех и внимательно следила за «мальцами», чтобы никто ничего не потерял или не споткнулся.
За огородом тётки Эммы лес начинался с мелкого кустарника. Сквозь него была протоптана коровами тропа, выходившая на просёлочную дорогу. А та вилась через березняк к покосам, где на первой поляне и поспевала запашистая, сладкая земляника.
Васька с Любкой проскочили бы этот светлый, весёлый березняк минут за десять. Но «мальцам» было всё интересно, потому они с хозяйской взрослой снисходительностью позволяли ребятам останавливаться около всякой мелочи.
Вначале Лёнька увидел в выбоине от колеса зелёную лягушку. Та сидела на, ещё влажных от росы, листьях и раздувала шею. Лёнька с Витькой присели около неё на корточки и с интересом рассматривали.
Близняшки, не расцепляя рук, стояли за их спинами и повизгивали от восторга.
— Это папа-лягух, — уверенно сказал Витька.
— Почему? — спросил Лёнька.
— Потому, что мама-лягушка сейчас сидит с лягушатами.
— А сколько у неё лягушат? — спросили в один голос близняшки.
— Наверное, три, — сказал Витька.
— Или четыре, — добавил Лёнька.
Васька с Любкой переглянулись, удивляясь их наивности. Любка начала терпеливо, с учительскими нотками в голосе, объяснять «мелюзге», как появляются на свет лягушки.
— Во, даёт, – удивился Васька. — Прямо как наша учительница, Таисия Павловна.
Детей больше всего из рассказа Любки заинтересовали головастики, и Любка пообещала показать их в болотце около речки.
— Ладно, сами вы, как головастики, пошли, а то мы так и к вечеру не дойдём, — сказал Васька, и ватажка снова двинулась по дороге к виднеющейся в просвете белоствольных берёз поляне.
На выходе ребята увидели на дороге, у небольшой, почти высохшей, лужи, огромную кучу сидящих плотно друг к другу бабочек— капустниц. Витька с Лёнькой, сорвавшись с места, кинулись на этот белый, шевелящийся коврик.
Бабочки взлетали, кружились около них, а мальчишки хохотали от щекочущих их крылышек, прыгали и кричали:
— Тучка, тучка, беленькая тучка.
Весь рой бабочек поднялся и кружился уже высоко, а на земле осталось несколько мёртвых, втоптанных в грязь.
Одна из них, с повреждёнными крыльями, ползала, пытаясь взлететь. Близняшки, наконец, расцепив руки, склонились над ней.
— Жалко, – сказала одна.
— Мне тоже, — добавила другая.
Чего их жалеть? — закричал Лёнька. — Они капусту едят.
— Они — вредные существа, — изрёк Витька.
— И совсем они не вредные, — со слезами на глазах сказала одна из близняшек.
— Это вы вредные, – добавила другая. – Зачем вы их топтали?
— Потому, что мы большие и сильные, — ответил Лёнька. — Подумаешь, бабочки.
— Сильные должны защищать слабых, — в один голос сказали близняшки.
— И всё равно они вред приносят, капусту едят, они бесполезные, — ответил Витька.
— Неправильно, в природе нет ничего бесполезного. Бабочки опыляют растения, если бы их не было, то и земляники бы не было. А сюда к луже они собрались, чтобы напиться воды, – разъяснила всем Любка.
— И откуда ты всё это знаешь?— удивился Васька. Я про воду, ни в жисть бы не догадался. Значит у них здесь водопой.
— А ты поменьше в окно смотри, мечтатель, на уроке биологии, — съехидничала Любка.
— Ладно, после разберёмся, пришли уже. Кто первым найдёт земляничку?
Я вновь отвлекусь, сделаю отступление, читатель. Если тебе приходилось бывать на лесной поляне, залитой спокойным солнечным светом, то ты меня поймёшь.
Нет ни дуновения ветерка. Вокруг поляны стоят высокие зелёные берёзы, сквозь зелень листьев проглядывает белый с чёрточками ствол. Они словно нарисованы на картине, не шелохнутся ни одним листочком.
На поляне живописно разбросаны ромашки, с жёлтыми головками в белых чепчиках, на некоторых сидят бабочки— капустницы, складывая и раскрывая крылья.
Иногда они бесшумно перелетают с цветка на цветок. Полнейшая идиллия лесного утра, когда солнце уже высушило росу, но ещё не начало припекать и палить своим жаром.
Среди редкой травы и невысоких ромашек выглядывают кустики лесной земляники.
На некоторых по три-четыре крупных ярко красных ягоды, остальные висят зелёные, а местами ещё виднеются белые скромные цветочки.
Над поляной висит запах созревшей, нагретой солнцем земляники, от которого в воздухе невидимо расплывается что – то, рождающее в душе спокойствие и безмятежность.
Вся ватажка, выйдя на поляну, нарушила картинную тишину. Все приседали и обрывали вокруг себя землянику, весело перекликаясь. Любка быстро наполнила свою глиняную крынку ягодой, поставила её на разостланный платок и стала помогать двойняшкам, собирать землянику. Васька уже обежал всю поляну, чтобы прогнать с неё, возможно, заползшую из леса погреться на солнце змею.
Лёнька с Витькой собирали ягоду рядом. Вернее, собирал Витька, а Лёнька иногда бросал в банку горсточку собранной землянички. Васька брату сказал дома:
— Ты можешь не собирать ягоду, но чтобы наелся до отвала, дома я тебе земляники не дам, это мамке и отцу, понял меня?
Вот Лёнька и старался наесться, он срывал ягоду за ягодой и толкал её в рот вместе с плодоножками. Иногда, уставая, есть, он клал горсточку в Витькину банку, где ягоды еле-еле прикрывали дно.
Витька, как и Ленька, толкал сочную землянику вместе с травой в рот. Они сопели от усердия и даже не переговаривались между собой. Наконец оба устали ползать по земле и глотать ягоду, просто лежали на спине и разговаривали, глядя на синее, без единого облачка, небо.
— Вкусная и сладкая ягода, — сказал Лёнька.
— Ага, пить захотелось, ужас, как, подай бутылку с водой, — ответил Витька.
— Тебе ближе, сам возьми.
— Вставать неохота, давай девчонок позовём.
— Сашмаша!!
— Чего звали?
— Пышки с вареньем исть будете?
— Будем.
— Тащите сюда, разворачивайте, а бутылку с водой мне.
— Нет, мне, я первый сказал.
— Пей из нашей бутылки, мы ещё не пили.
Витька с Лёнькой, лёжа на спинах, пили воду из бутылок, а двойняшки разломили пышки на шесть частей и позвали Любку с Васькой.
— Ну, что налопались? Животы раздулись как у медвежат, лёжа пьёте, подавитесь водой, — сказал подошедший Васька.
— Это вы столько вдвоём насобирали? Любка, зачем мы их с собой взяли. Трутни они.
Подошла Любка, она поставила полную с опупочком банку близняшек на землю, а после развернула платок и из него высыпала в Витькину банку землянику, наполнив её доверху.
— Доедайте остатки и запивайте молоком, — предложила она близняшкам, которые сидели на земле и жевали свои кусочки пышки.
— А в нас больше не лезет, — сказал Лёнька.
— Наелись до отвала, — добавил Витька.
— Тогда идём домой, мне надо ещё успеть картошку дотяпать, пока мамка не пришла, — сказал Васька.
— Вась, я помогу тебе, только девчонок домой отведу и сразу прибегу, — предложила Любка.
— Ладно, вставайте, проглоты, и до дому, Любка, ягоду сами понесём, а то они рассыпят, как пить дать, рассыпят.
Дойдя до деревни, Васька отправил Лёньку и Витьку в дом и те, опьяневшие от свежего лесного воздуха и жары, сразу завалились на кровать.
Прибежала Любка, которая отвела близняшек домой к матери, схватила тяпку и стала помогать Ваське.
— Васька, где Витька-то?— прокричала от калитки бабушка Глаша.
— В доме они, спят, наверное, — ответил ей Васька.
Бабушка Глаша тихонько вошла в дом. На кровати сопели Лёнька с Витькой. У Витьки полусжат кулачок. Бабушка Глаша открыла его, в нём была полураздавленная крупная земляничка.
Она вспомнила, как Витька утром ей сказал, когда уходил за ягодой;
— Баба, самую сладкую земляничку тебе принесу.
Военные действия
Деревня огородами упирается в березник, тот полосой тянется вдоль речки. Речка делает поворот, огибает деревню со стороны луга. Полоса высоких белоствольных берёз отходит от речки и рассыпается на мелкие околки, разделяющие колхозные поля и покосы.
В жаркие дни в березнике прохладно и кой, какая тень. Здесь пасутся и спасаются от гнуса и зноя коровы. Здесь же рано весной запасают мужики дрова на следующую зиму.
Деревню разделяет небольшой заросший травой ручей со странным названием Кудым. Все, кто живут по ту сторону ручья, зовутся «закудым-скими».
Закудымские строились гораздо позже основной деревни, потому там дома выглядят поновее и наряднее, да и улицы тянутся, словно по струне. Дома все под шифером или железом, даже колодец у закудымских с резным навесом и бетонной опалубкой.
В старой деревне сохранились ещё дома под крышей из тёса или даже дранки. Улицы здесь тянутся, как говорит дед Нюхач, «словно бык поссал», дворы просторные, и дом от дома далеко стоит. В конце каждого огорода — банька, а от неё, через березняк, — тропа к речке.
А самое главное — здесь у каждого двора разросшаяся черёмуха или рябина растут.
И такой над деревней весной, особенно по вечерам, запах стоит.
Воздух не просто пропитан этим запахом, в нём можно увязнуть, как в сладкой, дурманящей дрёме.
Этот запах словно эпидемия заражает молодых парней и девок, заставляет их не спать ночами, бродить у речки и петь грустные, волнующие песни. В это время плохо спят и их матери. У речки на брёвнах сидят в обнимку девчата и слушают, как поёт деревенский гармонист Антон Вахрушев.
Отцвела черёмуха,
Зацвела сирень.
От хмельного воздуха,
Спутал ночь и день.Вот уже полмесяца
Не могу я спать,
Может перебеситься—
Отцу шепчет мать.Как тут перебесишься,
Что — то с головой,
Разве вы не помните,
Есть что — то весной.Не даёт покоя мне,
Забываю сон,
До рассвета с песнями
Под аккордеон.
Мальчишки тоже стараются посидеть около старших сестёр и братьев у речки, но те их гонят без жалости.
Запах цветущей черёмухи действует и на них: начинаются военные действия между стародеревенскими и закудымскими ребятишками.
Васька, Мишка и Андрей строят в березняке настоящий индейский вигвам. Они покрыли его берестой в два слоя. В вигваме очень уютно, сюда могут вместиться до десяти мальчишек. Он не протекает даже от сильного дождя. Мальчишки держат совет.
— Каждый из нас — вождь, ему надо придумать индейское имя. Я буду Мудрый Бобёр, — сказал Васька.
— Тогда я — Свирепый Кабан, — говорит Мишка. Мишка с рождения горбат, но ни в чём не уступает другим ребятам, а в драках даже отчаяннее многих.
— Кабан — это свинья или даже боров, будут тебя обзывать Свирепым Боровом, — возразил Васька.
— Тогда пусть будет Свирепый Медведь, – соглашается Мишка.
— Ладно, а кто будет Андрей?
— Можно назвать его Соколиным Глазом, как в книге. Согласен, Андрюха?
Андрей тихий мальчишка, в школе всегда учится на «хорошо» и «отлично», он любит читать, носит очки, это он предложил быть «индейцами», когда деревенские узнали, что «закудымские» в ельнике строят лагерь Робин Гуда.
— Соколиный Глаз был «бледнолицым», но мне нравится, я согласен, — сказал Андрей.
— Тогда везде называем друг друга только новыми именами. Каждый вождь набирает себе воинов и ставит рядом свой вигвам. На берёзах построим смотровые площадки.
Разведка донесла, что «закудымские робингуды» готовятся к войне. Всем сделать луки. Стрелы только тупые и на конце шарик. Хау, я всё сказал.
В деревне ни до того лета, ни после не было такой «войны» между ребятнёй. Все ребята включились в игру, разбившись на два лагеря. Даже взрослые приняли в ней участие.
Дед Нюхач, деревенский пастух, до обеда пас коров в березняке, где осели «краснокожие», а после обеда перегонял стадо к ельнику, где обитали «робингуды». Он передавал все сведения о действиях «противника» обеим сторонам.
Это он предложил вождям «краснокожих» вырыть канал от заливчика реки до вершины Кудыма. Целую неделю «индейцы» работали лопатами и были счастливы, когда вырытый канал заполнился водой и отгородил их лагерь от «противника».
Ещё больше был доволен дед Нюхач — теперь коровы не лезли в топкий заливчик, а пили воду прямо из канала. «Робингудам» дед Нюхач предложил поставить городьбу на границе с «индейцами», те тоже старались управиться за неделю, а пастух теперь не боялся, что коровы уйдут на поле и «потравят» хлеб.
Старший «робингудов», Валерка Вахрушев, попросил брата Антона свалить старую солому, вывозившуюся со скотного двора, в ельнике. И теперь они строили шалаши, накрывая их этой соломой.
В магазине в очереди за хлебом женщины включили в сводку новостей по деревне и новости по военным действиям детей.
— Мой Андрюшка теперь дома отзывается только на прозвище Соколиный Глаз, так я его стала Соколом звать, — жаловалась мать Андрюшки.
Забегая вперёд, скажу, что Андрюшка так и остался с прозвищем Сокол, а его детская игра переросла в профессию, он стал драматическим артистом в театре.
Наверное, в детских играх закладывается будущий характер человека, а если нет, то, во всяком случае, уже видится, каким он будет — этот человек. Вот предводитель «робингудов» Валерка служил в армии и погиб в Афганистане. А горбатый Мишка стал воровским авторитетом. Любка выросла красавицей, но с мужьями ей не везло, работала она детским врачом, и её очень уважали.
Всё лето проходило в подготовке к главной и решающей битве. Были мелкие стычки, взятие «языков». Ребята не знали, что происходит на территории «противника». Всем из враждующих сторон было интересно посмотреть, как живут их «враги».
Но по обговорённому ранее закону никто не имел права заходить на чужую территорию, когда там никого не было. Разве не похоже это детское любопытство в игре на войны взрослых людей?
И вот уже осенью, перед самой школой, произошла решающая битва. Вначале «индейцы» ринулись на лагерь «робингудов».
Построенная изгородь оказалась не единственным препятствием. Всякие ловушки, ямы и другие хитрости заставили их отступить. Вожди «краснокожих» решили подготовиться ещё дня два для следующего штурма.
Но «робингуды» не стали ждать. Они напали на следующий день с утра. Валерка придумал хитрость: отправил пятерых ребят по речке на плоту, и те напали с тыла, от реки через березняк, как раз там «краснокожие» не ждали нападения. Во время «битвы» они прорвались к главному вигваму, и это была победа.
С торжеством победители удалились к себе в лагерь.
А ночью лагерь «робингудов» охватил пожар. Сухая солома на шалашах горела, как порох. От такого жара загорелся ельник. Вся деревня собралась около него. Пожарники и люди закидывали огонь землёй, поливали водой, боясь, что он перекинется на поле с уже созревшим хлебом.
Пожар потушили. Ребятам строго настрого приказали войну прекратить.
Вожди «краснокожих» распускали свою армию.
— А всё же победили мы, — со злостью вдруг сказал Мишка Ваське с Андрюшкой.
— Это я запалил их лагерь!
— Ты что совсем дурак? — сказал Васька.
— Это ты дурак, — ответил тот.
Мальчишки, молча, схватились. Драка была жестокая: Мишка применял все запрещённые приёмы, и Ваське досталось крепко. Андрюшка вначале просто стоял, потом пытался растащить дерущихся.
С синяками и царапинами Васька пришёл домой.
— Всё воюете, смотри, без глаза останешься, — ругнула его мать.
А Васька молчал, ему впервые в жизни пришлось понять, что у каждого своя правда, а ещё — её нужно отстаивать.
Как Васька был пионером
Ваську приняли в пионеры. В школе была пионерская дружина имени Павлика Морозова. Пионервожатая рассказывала о герое-пионере. В пионерской комнате вместе со знамёнами и вымпелами висел портрет и биография героя мальчишки, павшего от рук кулаков-родственников.
Ваську мало интересовал геройский поступок Павлика Морозова, ему нравилось, что пионеры ходят строем, как солдаты, носят значки и галстуки, трубят в горн и барабанят, а ещё — жгут пионерские костры и поют песни про картошку. Он выучил пионерскую клятву и стихотворение про красный галстук.
Как повяжешь галстук, береги его, он ведь с красным знаменем цвета одного…
На пионерском сборе Ваське и другим, вступившим в пионеры, ребятам повязали галстуки. Ваське галстук повязала Любка. Она ещё с прошлого года пионерка.
Её и Андрюшку Сокола приняли, потому что они хорошо учились, а у Васьки были две двойки и обе по литературе. Васька их получил за то, что сравнил сына Тараса Бульбы Андрия с Павликом Морозовым. И тот и другой предали отца. А Тарас Бульба сказал:
— Я тебя породил, я тебя и убью.
Когда Васька выложил свои соображения об этом Анне Ивановне, то та даже сняла свои круглые очки, протёрла их платком, снова водрузила на нос, потом опять сняла и сказала:
— Садись, два…
А пионервожатая вычеркнула Ваську из списков кандидатов в пионеры, сказав:
— Несознательный ты, Васька, надо будет поговорить с твоей матерью.
Наверное, она очень его ругала, потому, как мать, несколько раз дёрнув его за вихры, со слезами сказала:
— Говори и делай в школе, как все остальные ребята, и не строй из себя умника.
А Васька и не строил, просто ему хотелось понять, почему люди так поступают. И он спросил об этом у Сокола. Сокол читал очень много, он кроме самой повести Гоголя, заучил ещё и то, что было написано в учебнике литературы за пятый класс, разными там литературоведами.
— Видишь ли, Васька, Андрий предал отца из-за любви к женщине, а Павлик Морозов из-за любви к Родине.
— А разве отец это не Родина? Вон Тарас говорил: «Так продать? Продать веру? Продать своих?»
— Не знаю, Васька, умнее нас есть люди, раз они говорят это чёрное, значит — чёрное.
Этот разговор был в прошлом году, а в этом Ваську всё же приняли в пионеры. Наверное, он поумнел за это время. И вот он ходит на пионерские сборы, марширует в строе и поёт со всеми песню «Взвейтесь кострами». Но недолго он был пионером. Вначале он узнал, что такое «стукач».
Вернулся из тюрьмы Мишкин отец. В деревне был только один человек, который сидел в тюрьме. Для мальчишек это было страшно интересно. Отца Мишка совсем не знал — родился, когда того уже посадили.
Мать не любила о нём рассказывать, только однажды проговорилась, что горб у Мишки из-за отца, мол, бил он её беременную по животу.
Васька пришёл к Мишке, якобы узнать домашнее задание, а на самом деле посмотреть на его отца. Отец Мишки лежал на кровати и курил. Все плечи и руки были в синих наколках.
Он прислушивался к разговору Мишки с Васькой. Мишка рассказывал, что Витька наябедничал завучу на него за разбитое стекло в туалете.
— Значит, сдал тебя кореш, настучал, — засмеялся Мишкин отец.
— Запомни, Мишка, никогда не стучи ни на кого, это самое паскудное дело. За это кровью отвечают, «стукачей» нигде не любят: ни на зоне, ни в армии, а этого вашего Витьку возьмите и проучите, чтобы пропала охота «стучать».
Мишкин отец прожил неделю в деревне и уехал к другой жене. После рассказывали, что зарезали его по пьянке. Но вот слова про «стукачей» Ваське запомнились на всю жизнь.
Тем временем в деревне сменился участковый милиционер. Новый участковый ретиво стал бороться с самогоноварением. Вспоминая те времена, я сейчас задумываюсь, а что больше принесла эта борьба, вреда или какую ни есть пользу.
Гнали самогонку в деревне почти в каждом доме, она стояла в подвале в бутылях, четвертях. Мужик, приходя домой на обед с работы, выпивал перед едой с полстакана, ел и снова уходил работать.
На праздники люди собирали застолья, пели, плясали, но повального алкоголизма не было. Там, где рос виноград, люди, делали вино и тоже не спивались.
Но вот когда государство взяло на себя монополию на спиртное и стало бороться с алкоголем, спилась вся страна.
В России любая власть борется с народом. Когда-то предки русского человека, славяне, пили мёд, но был запрет женщине пить хмельное, садиться за один стол с мужами, видимо, уже тогда понимали, что в женщине закладывается будущее.
Эмансипация уравняла все права сильного и слабого пола. Кто пострадал от этого? Будущие поколения. Молодцы мусульмане, они понимают, что делают.
Так вот в деревне началась борьба с самогонкой. Когда мать гнала самогонку из вонючей, кислой хлебной барды, то запирала ворота на запор, а Ваське приказывала сидеть у ворот и всем пришедшим говорить, что дома никого нет.
Вначале это нужно было, чтобы не припёрлась Стопочка. Если она приходила, когда гнали самогонку, то выпроводить её было невозможно. Она жалобно просила, чтобы ей налили всего лишь стопочку, и она уйдёт, но выпив, просила ещё и ещё.
Потом стал по дворам ходить участковый и гнать самогон старались, когда он был в отъезде.
Новый участковый в клубе читал лекции о вреде алкоголя и о том, что нельзя зерно переводить на самогон. Потом он перешёл в школу и стал рассказывать пионерам о задачах партии и правительства в улучшении жизни людей и о несознательности многих людей , делающих самогон.
Он говорил, что сознательные пионеры должны остановить истребление хлеба на спирт и рассказывать о родителях, которые гонят самогонку.
— Вы пионеры дружины имени Павлика Морозова и должны быть достойны его имени, — говорила пионервожатая, с восхищением смотревшая на холостого красавца участкового.
Васька пришёл домой и рассказал отцу и матери, что им говорил участковый.
— Ну и что ты решил, сынок, пойдешь докладывать на отца и мать, что они завтра будут самогонку гнать? — со смехом сказал отец.
— Васька, не вздумай, сама тебя после выпорю, — сказала мать.
— Никуда я не пойду, чего вы на меня насели, — зло ответил Васька.
На другой день Васька пришёл к пионервожатой и положил перед ней свой галстук:
— Не хочу я быть пионером, надоели вы мне все.
— Что сегодня такое, уже четвёртый галстук принесли, — возмущалась пионервожатая.
Не знали тогда ни Васька, ни другие пионеры, что директор школы, бывший фронтовик и член партии, на бюро райкома выступал против таких методов местной милиции и требовал заменить участкового в деревне.
Но участковый сам попросил начальство, чтобы его перевели в другое место, после того, как деревенские мужики пообещали его утопить в реке.
А Васька на всю жизнь понял, что родителей не заменит никакая партия, ни милиция, ни правительство.
Потому что родители — это и есть Родина.
Трое на плоту
Васька, Мишка и Сокол решили сплавиться с рыбалкой по речке до колхозной заимки. От заимки до деревни всего семь километров, полтора часа ходьбы. А вот если плыть по речке, которая сразу от деревни сворачивает и делает огромную петлю, потом снова подходит к бывшей деревне Тушино, где и сейчас ещё стоят несколько изб колхозной заимки, будет далековато.
Целые сутки сплавляться, а ещё ведь и порыбачить нужно.
Рыбы в речке Белой мало. В основном ельчики, пескари, окушки, щурята, да мелкие скользкие налимы.
Летом Белая совсем пересыхает, а вот весной разливается широко по низинам заливных лугов. Вот тогда — то заходит крупная рыба на икромёт из серьёзной реки Кемь, куда впадает Белая.
Ребята решили сплавляться на плотике, который сколотили из толстых плах. Плот получился тяжеловатым, плохо управляемым. Тогда Мишка предложил взять с собой ещё камеру колеса от газовского грузовика.
Камеру сжали, перевязали веревкой, и получилась небольшая, лёгкая в управлении, резиновая лодочка.
Готовились серьёзно, целую неделю. Путь не ближний, две ночи придётся провести в тайге у костра. Васька выпросил у отца одностволку шестнадцатого калибра и патронташ с десятью патронами.
С ружьём его отец научил обращаться ещё в прошлом году, Васька даже подстрелил трёх рябчиков. Мать неодобрительно смотрела на затею с ружьём:
— Смотри, перестреляют друг друга.
— Когда то надо мужиком становиться, — ответил ей отец и долго инструктировал Ваську, как обращаться с ружьём среди людей.
— И самое главное, не вздумайте стрелять по зверю, медведь вас не тронет, да и нет его сейчас у речки, в сосновые боры он отошёл, а пасётся ночами на молодом овсе. Запомни, Васька, раненый зверь опаснее здорового.
Мишка где-то достал небольшой, метров в десять, бредешок , и ребята два дня штопали на нём многочисленные дыры.
— Будем все заливчики пробредать, там греются днём щурята и ельцы здоровенные стоят, — с упоением говорил он Ваське и Соколу.
— Около речки сейчас выводки рябчиков живут, настреляем, наварим – вот супец то будет, — толковал друзьям Васька.
— От дождя надо что-нибудь взять, вдруг ночью польёт, — предложил Сокол.
— Шалаш построим, топорик есть, а ещё у папки дождевик возьму — ответил Васька.
Отплывали утром, провожать припёрлись только Лёнька, Васькин братишка, со своим другом Витькой. Они были с удочками. Когда плотик с тремя друзьями понесла река, то они, посмотрев им вслед, пошли по берегу к перекату, где у самого дна крутились стайками пескарики.
Васька с Мишкой отталкивались иногда шестами, направляя плот к середине речки. Сокол сидел на ящике в центре плота и посвистывал.
— Не свисти, зараза, а то рыбы не будет, — сказал ему Мишка. – Лучше вон удочки пристрой, как мачту на плотике, а то мы ногами поломаем удилища.
Сокол связал удочки, воткнул их в щель плота и привязал к ним свой старый пионерский галстук, получился настоящий флаг на мачте.
Подплыли к колхозной ферме, запахло коровьим навозом. Навоз вывозили с коровников прямо на берег речки, и весной река уносила его с большой водой. Дед Нюхач на каждом колхозном собрании выступал с критикой председателя и агронома:
— Чё же получается, товарищи, такое ценное удобрение в речку сваливам, а какой-то там суперфосфат из города везём на поля.
— Да пойми ты, дед, гораздо выгоднее нам химические удобрения, чем органика, развозить навоз по полям — это сколько же горючего сожжёшь.
— Зато пользы больше будет, — не сдавался дед Нюхач.
Навозная жижа сползала в речку и приманивала ельцов и окушков. Но рыбачить здесь мальчишки не любили, во-первых, вонь, а во-вторых, пойманная рыба отдавала тем же навозом.
За фермой речка протекала по перелеску. Берега её заросли ивняком, кустами дикой смородины и кислицы. Здесь Белая становилась шире, пошли плёса. Проплыли километра два, речка сделала поворот, а за поворотом заливчик. В заливчике стоячая вода, почти весь он зарос белой кувшинкой. В тёплой воде всегда стоят, как зелёные палочки, щурята.
Решили остановиться и пройтись по заливчику бредешком.
— Опаньки, а здесь чья-то сетка стоит, — сказал Сокол, увидев поплавки сети.
Подплыли ближе и увидели стоящую сеть, в середине сети шевелилась запутавшаяся небольшая щучка. Белели чешуёй несколько ельчиков. В сердцах мальчишек взыграл рыбачий азарт — они увидели добычу.
— Сейчас мы их вытащим, будет первый улов, — предложил Мишка.
— Нельзя, это чужое, — ответил Сокол.
— Да, отец говорил, что пакостить в тайге нельзя, — добавил Васька.
— Так вить, пропадёт рыба-то, вон ельчики то уже застыли. А вода нагреется, завоняют, — убеждал Мишка.
— Всё равно нельзя чужое брать, грех это, мамка говорит. За любой грех наказание будет. Ты у кого-то своруешь, а потом кто-то у тебя сворует, — возразил Сокол.
— Наверное, это татарские сети, скоро ведь Куренно-Ошма. А татары они знаешь, какие злые, поймают и утопят, — сказал Васька, — Поплыли отсюда, сами наловим рыбы.
Друзья снова вытолкали плотик на течение и поплыли дальше. За следующим поворотом снова заливчик и опять сеть.
— Мы так всю речку проплывём и не порыбачим, — запсиховал Мишка.
— Эй, рыбаки, как рыбалка? — раздался голос с берега.
— Какая тут рыбалка, сеть на сети стоит, — ответил Мишка.
— Это я поставил, ничего проплывёте деревню, за ней речка до самой Тушино свободная. А вы, чьи будете? Вот ты вихрастый, не Кузьмы ли сын?
— Его самого, — ответил Васька.
— Передавай ему привет от Рашида, скажи, пусть в гости заглядывает.
Друзья снова двинулись в путь. Отплыв немного, Васька сказал Мишке:
— Давай проверим, давай проверим, — вот и проверили бы.
Деревня Куренно-Ошма появилась из-за поворота неожиданно. Речка делила её на опрятные дома, тянувшиеся по берегу и скотные дворы, тянувшиеся по другому берегу.
— Чистюли эти татары, сами живут на одном берегу, а коровники на другом построили, чтобы не воняло, — сказал Мишка.
Проплыли под большим мостом из толстых листвяжных брёвен.
— А у нас мост скоро провалится, Дед Нюхач ругается, говорит коров страшно по нему перегонять, — заметил Сокол.
— Это потому, отец говорит, что татары совсем не пьют, а ещё — они сало не едят, — добавил Васька.
— Раз не пьют, то и закусывать салом не надо, — сострил Мишка.
— Нет, это у них вера такая, мусульманская, свиньи считаются грязными животными и их не едят, — сказал Сокол.
— Зато они конину жрут, а мы нет. В прошлом году мы к ним на сабантуй ходили, я тогда их пацанов поборол и мне премию яйцами дали, — добавил Мишка.
Васька с Соколом расхохотались, они вспомнили, как Мишка был горд, когда ему наложили полную кепку яиц, и он осторожно нёс их домой, чтобы не разбить, а дома половину пришлось выкинуть, они были тухлыми.
— Нашего коня Серко отец татарам на «махан» продал, когда он ногу сломал, — с горечью вспомнил Васька.
— У них бабы платки не по-русски носят, а ещё в штанах ходят и мужики не матюкаются.
— А их старики любому пацану уши надерут, если тот не слушает их, попробовал бы мне дед Нюхач уши дёрнуть.
— Смотрите, у них козы привязаны к колышку, зачем им козы, ведь корова больше козы молока даёт, у нас никто коз не держит.
— Татары они и есть татары. Конину едят, а свиней нет.
Эй, татары, вы татары
Съели нашего коня,
Ходят козы на верёвке,
Колокольчиком звеня.
Смеясь и отпуская разные шутки, друзья проплыли на плотике татарскую деревню.
Речка Белая неслась среди пологих берегов, на которых раскинулись поля. Над поспевающей на полях рожью и речкой висело раскалённое солнце.
— Скупнёмся, — предложил Сокол.
— Потерпи, скоро бродить начнём, — ответил Мишка.
Речка снова вильнула, и ребята увидели длиннющую заводь, которая уходила в кусты ивняка и прибрежного мелкого березняка.
— Вот где рыба должна стоять, давайте пробредём, — сказал Сокол.
— Да здесь от деревни недалеко, татары, наверное, каждый день булькаются, — ответил Мишка, но упёршись шестом в дно, направил плотик в заливчик.
Друзья раскрутили бредешок, Васька и Мишка взялись за палки, потянули его, процеживая воду, а Сокол брёл сзади них по воде на случай зацепа. Вода в заливчике была сверху тёплой, а у дна холодной.
Ноги проваливались в илистое дно местами до коленок. Вытаскивая из этой грязи ноги, Мишка с Васькой тянули по воде бредешок. Первым почувствовал удар в сеть Мишка.
— Кажется, что-то стукнуло, — сообщил он друзьям.
В это время рыбина, извернувшись от сети, сделала в спокойной глади воды водоворот.
— Ого, кажется, здоровенную щуку зацепили, — сообщил Васька.
— Тише, тише, не пугайте, заводи своё крыло, волокём на берег, — зашипел Мишка.
Очень осторожно они обвели рыбину сетью и потащили на берег. Почувствовав, что её волокут к берегу, щука начала биться в бредешке, запутываясь в его ячее. Сокол первым схватил в охапку рыбину, запутавшуюся в сети, и вынес на берег.
— Ура, с почином, мужики! — орал Мишка, распутывая ещё шевелящуюся щуку.
Каждому из друзей хотелось подержать почти метровую щуку в руках. После обильных восторгов, положили щуку в берестяной короб, поплыли дальше.
Настроение у всех было приподнятым, хотелось думать, что теперь в каждой заводи будет стоять такая же щука, но прошло часа два и уже пробрели несколько заливчиков, а поймали только пяток окушков да пару небольших щурят.
— Пора делать привал, почистим рыбу, посолим, вскипятим чаю, позаго-раем, — предложил Васька, и друзья согласились.
Причалили к берегу. Место здесь оказалось сухое. Берёзы, растущие на берегу были высокими и давали хорошую тень. На некоторых была содрана береста, видимо, здесь часто разводили костёр. И точно, ребята нашли полузаросшее травой кострище.
За полоской берёз начиналось поле, оно тянулось на несколько километров до темнеющей стены соснового бора, покрывавшего высокую сопку.
Развели небольшой костёр, подвесили над ним котелок с водой и, пока Васька с Мишкой чистили и солили улов, Сокол нашёл на берегу кусты смородины, нарвал листьев, побегов, заварил их в кипящей воде.
Чай получился запашистый, светло-зелёного цвета. Сокол набросал в тлеющие угли картошки и присыпал золой. Потом подошёл к берёзе с гладкой белой берестой, прорезал тонкую кору ножом и снял кусок метр на метр.
Получилась отличная скатерть, он расставил на ней кружки, банку с сахаром и нарезал кусками хлеб. Достал соль и насыпал горкой на бересту. Потом стал выкатывать из углей печёную картошку прутиком.
Васька с Мишкой подсели к «столу», налили чаю в кружки, всыпали по столовой ложке сахару, Сокол высыпал в кружку две ложки.
— Эй, смотри, ж…а слипнется, — заворчал Мишка.
— Пусть его, он, наверное, потому у нас самый умный, что сахар ложками ест, — сказал Васька.
Смеясь и дурачась, друзья снимали кожуру с горячей картошки, потом макали её в соль и отправляли в рот.
— Эх, кой-чего не хватает, я сейчас, — и Васька кинулся бежать к небольшому ручью, впадающему в речку. Он вернулся минут через десять, неся в руке большой пучок черемши.
Ребята сворачивали черемшу, макали её в соль и жевали вприкуску с печёной картошкой.
А потом они лежали у затухающего костра и лениво переговаривались. Через час плотик снова качался на мутной воде речки, и ребята спрыгивали на перекатах в воду, толкая его по мели.
До вечера процедили ещё с десяток небольших заводей и выловили три небольших щучки, полведра ельчиков и пяток окуней. Ночевать выбрали место в низине, здесь было много нанесённого весной плавника.
И снова Сокол стал кашеварить у костра, а Васька с Мишкой мастерить шалаш на троих.
Солнце, весь день так нещадно палившее, почти спряталось за кромкой леса. Сквозь лес пробивались только его лучи, которые, прощаясь с речкой, окунались в воду, золотя её и отдавая последнее тепло, перед тем как исчезнуть до утренней зари.
По небу расплывалась малиновая краска, словно пролитая нечаянно из какого-то огромного ведра. Она смешивалась с белизной облаков, подкрашивая их до розового цвета. Постепенно краски угасали, а небо темнело.
Воздух у речки становился прохладнее. Подступала всё ближе и ближе к костру темнота. А пламя костра жадно сжирало сучья, хвою и весь деревянный хлам, подкидываемый в огонь.
В тёмное небо летели искры, они словно соревновались, кто взлетит выше. Иногда сильная искринка поднималась высоко — высоко и казалась звёздочкой на тёмном куполе, накрывшем речку, лес, поля.
Друзья хлебали уху из большой кастрюльки, приспособленной под котелок. Уха была наваристой, из трёх щучьих голов и нескольких ельцов. Ели молча, попеременно зачерпывая деревянными ложками юшку. Около каждого лежала на бересте щучья голова, ельчик — остужались.
Управившись с ухой и обсосав рыбьи куски, мальчишки откинулись от «стола», развалившись на земле. Они смотрели в небо, на котором уже сверкали звёзды, чаруя своей недосягаемостью.
— Наверное, на какой-нибудь из этих звёзд, тоже живут люди, и вот сейчас, может, трое пацанов сидят, как мы, у костра и уху едят, — задумчиво предположил Сокол.
— Ну, да, только у них рыба другая совсем, да и ловить они не умеют, — добавил Мишка.
— Всё равно, главное — они тоже сейчас смотрят на нашу Землю и думают, как мы.
— Ну и пусть думают, а мы вот завтра ещё столько же поймаем, они там наверху от зависти опухнут, давайте лучше чай пить.
Друзья начали отпускать разные шутки, потом вспоминать, как вытаскивали сегодня «огромную» щуку и мечтать, что завтра поймают ещё огромней, чем эта.
Постепенно к ним приходила усталость от длинного летнего дня, полного разных впечатлений. Они устали от разговоров, сидели и смотрели в пляшущий огонь костра, думая о своём.
А ночь становилась всё темнее и прохладнее. Где-то прокричала заунывно ночная птица. Её тоскливый крик переключил мальчишек на новую волну. Они стали рассказывать страшные истории.
Друзья уже ночевали с рыбалкой, но это было рядом с деревней, а теперь вдали от людей, среди тайги, обступившей их костёр тёмной стеною, за которой могут быть и медведи, и другие хищники.
Показалось, что из темноты на них смотрят глаза дикого зверя. Ребята решили дежурить всю ночь у костра, меняясь через час. Васька зарядил ружьё картечью и передал его Мишке, который первый заступил дежурить. Сокол отдал ему наручные часы, и они с Васькой залезли в шалаш на постель из пихтовых веток.
Долго не могли заснуть, а когда заснули, их разбудил грохот ружейного выстрела.
— Что случилось? Зачем стрелял? — спрашивал полусонный Васька Мишку.
— В кустах сучья затрещали, медведь, наверное, подходил — отвечал Мишка.
Мальчишки подбросили веток в костёр, пламя взвилось вверх, и темнота немного отступила. Ничего в кустах страшного не оказалось. Следующим заступил дежурить Сокол. Васька с Мишкой долго ворочались и наконец, стали дремать.
И тут вновь выстрел заставил их выскочить из шалаша. Сокол божился, что в кустах кто-то был. Ребята вновь распалили костёр, даже взяли в руки палки, с навёрнутой на них берестой, зажгли эти факела и обошли вокруг лагеря. Никаких следов хищника не нашли.
Пришла очередь Васьки дежурить. Он сидел у костра и прислушивался к ночной тайге. Она казалась чужой и опасной.
Сколько таких ночей будет в его жизни, он тогда ещё не знал и не мог даже предположить. Он будет спать в тайге без костра спокойнее, чем дома. Тайга станет для него родной, он срастётся с ней своим биополем, станет частицей её.
Научиться понимать не только язык её обитателей, но и чувствовать беспокойство всего таёжного мира при появлении «чужака», а особенно огня — врага тайги и его обитателей.
Потому он будет разжигать костёр только в крайнем случае на каменистых отмелях речек и ручьев, чтобы не беспокоить таёжный мир. Но это придёт потом, когда тайга примет его в своё материнское лоно.
А сейчас Ваське кажется, что-то движется к их костру, и это что-то опасное и чужое. Его охватывает страх, и Васька, подняв ствол ружья вверх, стреляет. Грохот выстрела разгоняет тишину, которая была так непонятна и потому страшна.
Из шалаша выскакивают Мишка с Соколом, и снова костёр распугивает ночные кошмары.
Но уже на востоке зарозовели облака, подсвеченные лучами солнца, откуда, то снизу. По речке потянулся туман, а в кустах засвистела первая утренняя птица.
Вот над лесом показался краешек малинового солнца, на него ещё можно смотреть глазами, но с каждой минутой оно становится всё ярче и ярче и вдруг ударило по глазам ослепительным светом.
Когда солнце поднялось высоко и съело туман над речкой, оно обогрело и невыспавшихся друзей. Мальчишки спали на подстилке из пихты, её запах успокаивал их, а пробившиеся в шалаш вездесущие лучи солнца играли на их лицах.
Но они не чувствовали ничего, они крепко спали.