«Пипетка»
Вот и закончился, наконец-то январь. У нас в Сибири февраль это уже почти весна. А если ещё минус пятнадцать на улице, то из квартир даже те, кто помирать собрался, на свежий воздух выползают.
Где-то такой градус для людей смертельным значится, а для нас — самый приятный для прогулок. Вон какой-то лысый без шапки пошёл, наверное, думает, что от тепла волосы вырастут.
Про детишек и говорить нечего. Тут дворник за зиму нагрёб снегу до самой крыши, так эти сорванцы на крышу залезут и с крыши по сугробу до самой дорожки скатываются.
Попытался было он их пристыдить, что, мол, чужой труд не уважаете, так маленькая пиявочка ему с крыши крикнула:
— Ничего с тобой не случится, сгребёшь, это работа твоя!
Одним словом, чувствуется, что весна уже через потеплевший воздух внутрь человека проникает.
Вот и я тоже решил прогуляться, мне уже шестьдесят с лишком, но дома не сидится.
Моя половина, нет, неправильно говорю, я буду одной третью от нашего целого, из квартиры спускается редко. У неё, как она говорит, производственная болезнь. Она, как работать пошла, в бухгалтерии просидела и от сидячей работы распухла вся.
Мне наши мужики во дворе, что в домино хлещутся, говорят:
— Тебе, Арсений, хорошо, если что — так жена тебя не догонит, вон, как спортивную форму сохранил.
Про форму, они это, конечно, правильно говорят, слежу я за собой. Иной раз после душа стану у зеркала и разглядываю, не появился ли животик. Нет, зараза, не появляется, да и откуда ему взяться, если мне достаётся одна треть от нашей потребительской корзины.
А жена меня ещё донимает:
— Опять на себя у зеркала любуешься, скоро семьдесят годков будет, а ты всё выпендриваешься.
А я подумал: да не выпендриваюсь я, просто хочется на старости солидно выглядеть, а то всю жизнь — идем куда с женой, так она по центру, а я то с одного боку забегу, то с другого, чтобы в её синие глазки заглянуть.
Вот по этой причине гулять мне приходиться в старости одному. Решил я в берёзовую рощу, что через наш городок тянется, сходить.
В такой день там народ со всего города собирается. Школяры по лыжне друг за другом мчатся. Малышня на санках и других приспособлениях с горы меж берёз с криками и визгами катится.
Мамы с колясками стоят внизу и своими чадами любуются.
Поднялся и я в гору по хорошо натоптанной дорожке вдоль лыжни. На горе небольшая полоска соснового бора сохранилась среди берёз. Очень, знаете ли, красивое место.
Присел я на пенёк, на нём всегда все мои ровесники отдыхают, когда в гору поднимаются. Сижу значит, головой верчу в разные стороны, красотой родной Сибири любуюсь и одновременно привожу свой отработавший организм в надлежавшее состояние.
Сразу от пенька на полянке где я сижу, дорога на несколько мелких тропок делится и в разные стороны те тропки через рощу разбегаются.
Мимо меня по лыжне молодёжь проносится, обдавая ветерком и осыпая снежными комочками. Вот семейная пара прошла. Он впереди идёт, картинно поднимая лыжи и отталкиваясь палками.
Прямо петух какой-то, тем более что и костюм на нём красный, сверкающий и весь непонятными иностранными словами исписан.
Время от времени оглядывается на свою половину, которая по всему видно на лыжах второй раз в жизни идёт.
Только прошли они мимо, как до меня какой-то мужичок обратился.
— Скажите, пожалуйста, вы не видели, тут девочки с палками не проходили, по какой тропке они пошли, я успею их догнать?
Посмотрел я на него, возрастом чуток меньше меня будет, но шустрее по всему видать, ишь девочек ему подавай.
— Да вон по той дорожке пошли, успеешь ещё догнать.
Тот и побёг.
— Смотри не помри только в погоне! – подумалось мне.
Я забыл сказать, что у нас в городе образовался университет здорового образа жизни для людей пожилого возраста. Их наше городское телевидение показывало, и местная пресса постоянные репортажи об их здоровом образе жизни печатает.
Когда-то мода была на аэробику, там молодые худющие девки в полосатых чулках под музыку танцевали, ноги выше головы задирая.
Так вот в нашем университете тоже пожилые бабушки навязали себе цветных носков до колен и лежат на полу, ногами дрыгая.
— Вот тебе куда надо поступить учиться, в наш университет здоровья, — сказал я тогда своей жене, глядя в телевизор.
— Это тебе туда поступать надо, а ещё лучше иди к ним доцентом, будешь перед ними, как перед зеркалом, красоваться.
Так вот эти студенты ещё шведской ходьбой занимаются. Целый час с палками по роще друг за дружкой вышагивают. Лица такие серьёзные, недоступные, словно они бог знает, какое важное дело делают.
Так и подмывает им какую-нибудь гадость сказать.
Только, значит, я мужичка по неправильной тропке направил, как это делал Иван Сусанин, показались из за сосен «шведки».
Идут прямо на меня. Впереди — этакая косолапая бабулька, и палки лыжные в её косолапых ногах путаются.
Такое вдруг мной бесшабашное веселье овладело, что я на ходу сочинил частушку и лихо её пропел.
Впереди меня шагала
Бабуля косолапая,
Я ручонки свои грел,
Её за попку лапая.
Тут из конца шеренги раздаётся этакий женский бас:
— А кто там у нас хулиганит, пропустите меня, девочки!
Эти шестидесятилетние девочки пропускают вперёд женщину — молотобойца. Она, наверное, у них в университете доцентом служит.
Подходит она ко мне, я попытался голову поднять, чтобы ей в глаза глянуть, но не успел.
Взяла она меня сзади за ручки растянула их и подняла меня. Висю я на ней, как Спаситель человечества распятый, а ещё вернее, как лягушонок препарированный.
— Снимайте с него штанишки, девочки, мы ему туда снегу натолкаем, чтобы пропала охота обзываться.
Две бабульки быстренько мой ремешок на брюках расстегнули, резинку от трусов оттянули и за снегом нагнулись.
Тут женщина молотобоец за моей спиной закашлялась, потом захихикала, а после расхохоталась.
— Девочки, у него там, в трусах какая-то пипетка.
Я посмотрел вниз и увидел что моя мужская гордость от холода и страха, что её сейчас будут снегом пытать, съёжилась, уменьшилась до резинового колпачка пипетки.
— Не пипетка это, а моя пиписька, чуть ли не слезами произнёс я.
А «шведки» уже все хохотали, их главарь отпустила меня и хлопала себя руками по мощным ляжкам.
Насмеявшись, они снова выстроились в шеренгу, и пошли дальше, и только та косолопая бабка помогла мне надеть упавшую шапку, отряхнула от снега и сказала.
— Ты миленький не обижайся на нас, день сегодня чудесный, вот все молодость вспомнили, пошутковать решили. А частушка твоя мне понравилась я теперь её на всех вечерах петь буду.
Домой я пришёл в расстроенных чувствах, жене сказал:
— Лежишь тут, твоего мужа может убить захотят, а ты не пошевелишься.
Больше я решил в берёзовую рощу не ходить. Ну их этих «шведок», лучше я около супермаркета с нашими русскими бабками, что картошкой торгуют, поругаюсь.
И это пройдёт
Живёт у нас на Ангаре Иван Потехин. Нет, это не тот Иван, о котором я уже рассказывал. В нашем посёлке Иванов, как и в России, очень много и все они разные.
Вот возьмём Ваньку Метёлкина, его вся округа знает. Он на реке может два бака бензина спалить, а поймать всего пару окуней. Но зато успеет от нижней шиверы до верхней сгонять, со всеми встречными рыбаками поговорить, на Рыбной яме несколько забросов спиннингом сделать.
И если таймень с первого раза не схватит, то Ванька больше кидать не будет, потому что ему некогда – надо дальше мчаться.
Одним словом, шебутной мужик, как есть та самая метёлка.
А вот про Ивана, которого Молчуном прозвали я уже говорил, из того точно слова не вытянешь. Жена его рассказывала подругам, что она в первые дни совместной жизни пытаясь из него слово выдавить: не ставила на стол соль, или ложку не положит, думала, что тот попросит принести.
Ан, нет, Молчун встанет и сам сходит. Видимо ему и впрямь легче сходить, чем сказать слово.
Так вот Иван Потехин на этих двух Иванов совсем не похож. Во первых он из начальства, высокий пост занимает у нас в районе. Работает в рыбоохране инспектором. Всю жизнь он на Ангаре рыбу охраняет. А лучше сказать, рыбакам кровь портит.
Потому как эту рыбу ни охраняли, всё одно, её в реке вытравили.
Но о рыбалке я после расскажу, а то о ней только начни говорить, так и к вечеру не управишься.
Я хочу остановиться на семейной жизни нашего Ивана. Так сказать, на его примере выявить некоторые некрасивые и недостойные стороны прекрасного пола.
Меня иногда упрекают женщины, мол, слишком я предвзято и нахально раскрываю их недостатки и даже намекают на мою мужскую несостоятельность по отношению к ним. Неправда, моя жена никогда на это не жаловалась.
А женский пол я очень даже уважаю, вот у меня одни дочери рождаются, потому имею полное право критиковать женскую половину.
Но вернёмся к Ивану.
Скажем так, что не везёт ему с женским сословием. Какая-то несовместимость у него с женщинами есть.
Нет, по части влечения противоположных полов у него всё нормально происходит. Природа ведь как исхитрилась две совершенно разные особи мужчину и женщину совместить? Всё по тому же физическому закону тяготения противоположностей.
Правда, здесь тоже промашка вышла, но к нашей истории это не относится.
Так вот у Ивана вначале с женщинами всё хорошо складывается, полгода, а однажды даже целый год жил он в полном согласии с новой женой, и постельные сцены только усиливали это согласие.
А потом началось отторжение. Мне один знакомый хирург про такое явление в хирургии рассказывал. Бывает, не принимает организм какую-то другую часть, которую зовут трансплантатом.
Вот в Библии как говорится про семейные отношения: мол, прилепится муж к жене, и хрен её после отлепишь. А если не получается прилепиться? Ведь жена это тот же трансплантат.
Вот такая оказия и с нашим Иваном происходит. Поживут немного и разбегутся. Иван по этой причине даже детей боится заводить. Так сразу новой половинке и говорит:
— Вот проживём лет пять, тогда видно будет — боюсь я своего ребёнка без отца оставить.
Наверное, не совсем он прав, когда так вот сразу молодой жене выкладывает свой взгляд на семейную жизнь, но уж очень он правдивый, не любит хитрить.
Я забыл сказать вам, что Иван из себя видный и представительный мужчина. Женскому полу такие мужики очень даже нравятся.
Потому не успеет от него одна жена уйти, как тут же появляется новая.
И вот за десять лет у Ивана перебывало таких жён не меньше пятидесяти. С одними он расписывался в ЗАГСЕ, с другими жил как с наложницами, т.е. просто сожительствовал.
Вы скажете, что у нас в стране есть закон, не одобряющий многожёнство, может он и есть, но после того, как сын юриста разрешил по телевидению иметь столько жён, сколько можешь иметь, то о нём как-то позабыли.
Да и потом Иван ведь в районе большой пост занимал, с ним и прокурор и судья на рыбалку ездили, так что законы не для таких людей писаны.
После пятого десятка женщин, что побывали жёнами у Ивана, стали его у нас звать Соломоном. Конечно, имя еврейское и называть сибиряка им очень уж неприлично, но сам виноват.
Бывало, на рыбалке мимо катера рыбоохраны какой-нибудь рыбак проскакивает и обязательно крикнет:
— Эй, Соломон, каков сегодня улов, много рыбаков поймал?
Но вообще-то относились к нему с пониманием, виноват он разве, что другого дела не разумеет, да и жалели его по причине этой самой несовместимости с женским полом.
Это только дураку кажется, что менять часто женщин приятно, попробуй каждый день в новых ботинках ходить. Нет, растоптанные по своей ноге гораздо приятнее новых.
Об этом как то наши мужики на рыбалке у ночного костра говорили. Вспомнили еврейского царя Соломона, у которого семьсот жён и триста наложниц было, и очень ему посочувствовали.
— Не позавидуешь этому царю, да и нашему Ивану тоже — говорил уже известный нам Ванька Метёлкин.
— Я свою жену уже двадцать пять лет приучаю мои рыбацкие сапоги под кроватью не трогать и не выкидывать в сени, потому как они мне в любой момент понадобиться могут, а она никак не может этого понять. А у этого царя семьсот жён, да там у него во дворце вообще свою обувку не найдёшь.
— Зачем ему самому что то искать, ведь он царь, — заметил Илья Безруких.
— Да я это привел к примеру, ведь каждая жена по-своему мыслит, попробуй запомнить их всех.
— Да зачем еврейскому царю нужно было их запоминать. Вы ведь подумайте, как в те времена было. Если ты переспал с еврейкой, то обязан был на ней жениться, иначе это считалось прелюбодейством, а это великий грех.
Если это была не еврейка, а какая-то там маовитянка, то это считалось у них, как склонение к сожительству и статья другая была. Хочешь, не хочешь, а бери её в свой дом, корми, одевай. Хорошо, что там жарко, в одном халате можно всю жизнь ходить, а если бы как у нас в Сибири?
Нет, мужики, плохо жилось их царям в ту пору, это мы сейчас можем на сторону сбегать и ничего, а тогда сплошной произвол был — так рассуждал Вовчик Палёный, который отсидел свой срок на зоне, там и прочитал он весь Ветхий завет.
— Ничего себе шурупчики получаются, это мне пришлось бы жить со всеми, кого я знал, да у меня их только в армии больше сотни было – сказал Илья Безруких.
— Ты не так уж и отстал от Соломона — хихикнул Вовчик.
— Выходит, что наш закон о многожёнстве заботится, о нас мужиках, вот ведь какая история, получается — выдал свою мысль Ванька Метёлкин.
— Выходит так — согласились мужики.
Между тем у Ивана-Соломона жизнь шла своим чередом. Иван гонялся по реке за браконьерами, а дома одна жена сменяла другую.
Но в человеческой жизни всё повторяется, нет ничего нового на этом свете, как сказал известный мудрец. Вот и у Ивана всё повторилось как у Соломона.
Приехала однажды в наш посёлок из Бурятии женщина. Её потом мужики, шутя царицей Савской прозвали.
Брюнетка жгучая. Помню у нас на конюшне, когда ещё лошадей держали, конь Воронок был. Волосы у него в гриве и хвосте отливали на солнце чернотой. Вот и у неё такие же волосы были.
Правда, конфуза, как у царицы Савской, с ней не произошло. Носила она юбку выше колен, ноги были нормальные, наверное, брила их, а, как там выше — только Ивану потом известно стало.
Бурятка эта оказалась женщиной шустрой, и так как у Ивана на тот момент постель пустовала, она это место заняла.
Иван опомниться не успел и предупредить новую жену о своём правиле насчёт ребёнка тоже забыл, как она ему через какое то время выдала что, мол, забеременела и родит ему наследника.
И понеслось. Ровно через определённый природой срок она исправно рожала ему детей.
Какой-то мудрец сказал:
— Женись, если попадётся жена красавица — забудешь скуку, а если попадётся мудрая — станешь философом.
И стал наш Иван мудрым философом сродни Соломону. На жизнь смотрел глазами стоика и любимым изречением его стало
— И это пройдёт!