Рождество
а к ночи в Вифлееме выпал снег в хлеву костер дымился еле-еле от холода не грел облезлый мех и задувало в скважину и в щели
волы жевали что же им еще косясь на странников но не пугаясь плача не чуяли оказанный почет для зверя гордость ничего не значит
дитя возникло в стонах и крови комочком отделясь от смертной бездны звезда зажглась в распахнутой дали чтоб только в предрассветной мгле исчезнуть
малыш вопил и почему-то вдруг вслед за служанкой приносящей пойло толпа крестьянок пастухов и слуг ввалилась поутру в пространство стойла
и он затих так немощен и мал почти ягненок только беспокойней никто в толпе пока еще не знал какие с ним пришли дары и войны
как повернут земную жизнь глаза глядящие с бессмысленностью робкой ведь людям знать о будущем нельзя но трое вышли в темноте и тропкой пришли за призывающей звездой к рожденной в муках жизни молодой
он сын господень в виде естества для мук рожденный и для торжества хотя какое торжество в мученье но одинокой смертью смерть поправ воскреснет в духе стало быть он прав и вот зима туман и песнопенья
благословлен волами и волхвами он спит в соломе маленький такой а свет небесный брезжит над рекой и колоколом тешится покой младенчик машет белою рукой и сеет благость белый снег над нами
Февраль
февраль чернила высохли навек никто не плачет или я не слышу холодный день как старенькая ниша
чего там нет но где же человек
хоть так сиди а хоть лупи по клаве в печали позолоченной оправе лишь самолетик тайны в облаках и воронье на ветках возбухает и снег себе лежит подлец не тает у края суеты и на висках
пароль не нужен рамблер ту-ру-ру мой апельсин так пахнет поутру как будто роща где поэт расстрелян пришла сюда раз я к ней не могу ей холодно южанке на снегу тут жесткий север белым мягко стелет съешь йогурт с хлопьями а сервер сдай врагу
как пахнет кофе будто в первый раз как струйка хороша а пар так тонок и чашка долгожданна как ребенок полна чтоб долго пить сей миг сей час но в зеркале чужой холодный глаз гласит до боли колкой в подреберье что ты к судьбе утратила доверье
вне гамлетова бить или не бить и если не сумеешь растопить лед зимней лжи своей кофейной ложкой то может и тебя на свете нет а так зима простужена немножко в оконной раме сумеречный свет и по двору гуляющая кошка
Из родословной
Когда отец женился на Лилит — Безмолвный небосвод прошило криком. То древний род из-под могильных плит В отчаянье зашелся безъязыком.
Она была до горечи сладка… Как восковая белая лилея. И не дрожала девичья рука Младенцев полоснуть ножом по шее.
Из теплых уст змеилась хищно речь: «Плодить не стану я тебе евреев, Которых немцы отправляют в печь, Дымком развея ветхую идею».
Из польских глаз не капала слеза, Когда отец, собрав свои манатки, Ей слова на прощанье не сказал
И на корабль ушел походкой шаткой.
Потом он встретил Еву. И она — глазами неславянского покроя сердец не сотрясавшая до дна — мне стала мамой, а ему женою.
Свет
как холодна река чужого представленья не стоит изменять сам будешь на мели глядеть на облака дней канувших виденья где правы только сны цветущие вдали
и Сальвадор Дали усталый и без гало и Гала без Дали и дольние миры бессмысленно прошли тепла оставив мало не в силах изменить условия игры
беспочвен солнца свет и лунная дорожка бесхитростный рассвет и ласковый завет бессмысленна земля в ней лишь тепла немножко но смысла по нулям в движении планет
и безответна даль когда склонясь пред нею ты сердца лепестки бессрочно одолжил в гербарии тоски смертельных лет музею ведь если ты и жив то лишь в соцветье лжи
так исподволь лови душевным осязаньем все проблески любви хоть рабство и она и тайны четкий след как предзнаменованье что все омоет свет частица и волна
еще заката нет закат нам только снится здесь в проблеске зари и невиновны мы что все уходит зря за звездные ресницы свет переносит свет на колеснице тьмы
Дальнейшее молчание
«распни» не модно можно просто «пни»
от парка юрского культуры пни остались
зудят крестами комарья труды и дни
но парками урезаны они
коптит вовсю ночник и совесть старость
нет повести печальней больше нет
травлёных пуль но всем достанет пыли
другим ли берегам беречь бесхозный бред
и ангелов седых печатать влажный след
он вышел и простыл да и вообще забыли
всей нашей юностью всем памятным былым
мы были одурманены до края
забыв про мёд вкусили едкий дым
сказав отечеству и се аз умираю
мы за ценою больше не стоим
где залпом лжи прокисшее вино
известность на задворках всех ничтожней вот где ты жил ты всё предвидел но
молчанье не дано и невозможно
хотя в финальный счет и включено
Вальс-сомнение
зачем тебе спички дитя о зачем тебе спич
какого ты света у темени жаждешь постичь
какого предела ты молишь у мглы где душа
вмурована в тело бунтует сомненьем дыша
какого рожна тебе в слове всесильный творец
не трогай змеиных глаголов разящих колец
без них рассуждений и споров рассыплется зло
хотя и вздыхают оркестра басы тяжело
сомненьями полнится сад и ласкающий свет
где каждый младенец был сердцем а значит поэт
где зыбкие мысли в молчанье легко растопить
где ты беспечально разматывал вечности нить
но вечности не захотела мгновенья хочу
чтоб милый вошёл в моё тело подобно лучу
чтоб смертное сердце как песня летело в зенит
где новый удел то рыданьем то смехом звенит
где полнится полночь поющим дыханьем цветка
а даль воскрешает течением лунным река
и падают росы на сорный заброшенный мир
под плач затаённый страстями настроенных лир
зачем было слово о Боже ответь для чего
мне первоосновой любовь обвивает чело
и дух облекается вереском первого дня
как будто бы Ты обнимаешь по-детски меня
* * *
Покуда разбросаны бледного света полоски
среди занавесок укрывших оконные тайны
покуда ты странник и бродишь землёй этой плоской
в раскосом пространстве как дождик-попутчик случайный
покуда жилое условное время не тает
во тьме исключений в простуде укутанных улиц
ты знаешь как мало людские слова означают
покуда ни ревность ни зависть ещё не проснулись
и нежность спускается бисером с кроткого неба
и кажется город спокойным и утлым ковчегом
плывущим сквозь запахи горького дыма и хлеба
избравшим лишь нежность бессмертным своим оберегом