Как интересно устроена наша память. Почему-то она плохо помнит, что было на прошлой неделе, зато отлично держит в себе события полувековой давности. Правда, тоже весьма выборочно. Я это знаю по себе. И что интересно, случается так, что важные судьбоносные жизненные моменты вспоминаются с трудом, а то и вообще теряются где-то там в глубине. Ну, вот, скажем, свадьба. Куда уж как важное жизненное событие. А, представьте, начал я как-то, не помню уж с чего, вспоминать, кто же присутствовал на моей свадьбе и никого вспомнить так и не смог. Помню только, что было там человек тридцать народу, что гуляли мы в «Голубом зале» одного из самых престижных в то время ресторанов в Москве – «Праге», а вот насчет гостей….
Начал я рассуждать логически. Конечно, были на свадьбе мои родители, безусловно, были тесть и теща. Возможно, что был брат жены. Но пишу «возможно», потому что в то время ему было лет 7-8 и его вполне могли и не взять в ресторан. Это, так сказать, обязательные люди. А кто был еще…. Убей, не смог вспомнить. Хотя, казалось бы, это же свадьба, одно из главных событий в жизни.
Вы скажете, а что ты хочешь, ведь столько же лет с того дня прошло. Действительно, уже более полусотни. Но в подтверждение моих рассуждений об избирательности нашей памяти, хочу привести эпизод из моей жизни, который был, во-первых, вообще до моей свадьбы, а, во-вторых, конечно же, гораздо менее значителен для меня, чем женитьба. А вот, надо же, помню я его досконально. И сейчас расскажу его вам.
Назвать этот эпизод можно, пожалуй, так: «Как я поступал в театр «Современник». Итак….. Было это в 1962 или 1963 году. Я учился тогда в аспирантуре МИХМа – Московского института химического машиностроения. А поскольку школу я кончал в небольшом подмосковном городе, институт – в Туле, после чего два года работал на заводе в дальнем Подмосковье, то, сами понимаете, что став аспирантом московского ВУЗа и перебравшись в Москву, я с головой окунулся в культурную жизнь столицы. И прежде всего, конечно, стал активно посещать театры.
А надо сказать, что театров в Москве в те годы было куда меньше, чем сейчас. В подавляющем большинстве эти очаги культуры были старыми, в том смысле, что работали уже по многу лет, да и репертуар у них менялся не часто. Одни из них были популярными и потому хорошо посещаемые. В других публика заполняла ползала, да и то состояла в основном из гостей столицы. Новые театры в Москве в то время возникали крайне редко, а посему, естественно, привлекали внимание театралов.
В этом плане «Современник», пожалуй, был приятным исключением. Думаю, мне не стоит рассказывать историю создания этого театра молодыми актерами во главе с Олегом Ефремовым. Вы, безусловно, знакомы с ней. И до сих пор «Современник» пользуется безграничной популярностью у зрителей. И из-за своего репертуара, и из-за многих известных актеров, играющих на его сцене. Стоит назвать, скажем, Лию Ахеджакову и Валентина Гафта, Марину Неелову и Чулпан Хаматову, да и других. Из основоположников театра в нем осталась, пожалуй, лишь Галина Волчек, много лет работающая главным режиссером.
В те же годы, о которых я веду рассказ, молодой «Современник» был чрезвычайно популярным. Достать билеты туда считалось крупной удачей вне зависимости, на какой спектакль. Театр находился тогда в старом здании на площади Маяковского, где до него работал театр «Эстрады», и которое просто снесли, когда «Современник» перебрался в свой новый дом, построенный в бывшем кинотеатре «Колизей» на Чистых прудах.
В то время, чтобы купить билеты, желающим приходилось занимать очередь в кассу с ночи и стоять по многу часов на улице вдоль здания театра при любой погоде. Я помню эти очереди, поскольку неоднократно был в них и пересмотрел весь репертуар «Современника». Знаете, эти очереди были интересны сами по себе. Они состояли в основном из представителей молодой московской интеллигенции, студентов, а то и старшеклассников. И нельзя было сказать, что время, проведенное в них, считалось потерянным. В очередях знакомились, вели интересные разговоры, обменивались новостями. И я даже знаю случай, как парень и девушка, познакомившись в такой очереди, полюбили друг друга и создали семью.
И вот однажды, стоя в очереди за билетами у театра «Современник», я заметил на стенде, где располагались афиши, интересное объявление. На нем было написано, что театр «Современник», который назывался, кстати, тогда «театр-студия», набирает в свою студию новых участников. И что желающие могу записаться на конкурс в течение ближайшей недели, начиная с завтрашнего дня. Это объявление заинтересовало меня. И все то время, что я простоял в очереди, прежде чем добраться до кассы, я думал про это.
С одной стороны, думал я, интересное предложение. Если говорить честно, то я был чистым «технарем» и по образованию в институте, и по учебе в аспирантуре. Но и «гуманитарная» составляющая моей жизни имела место быть. Я писал заметки и статьи для институтской многотиражки. Я выступал в концертах с индивидуальными номерами. Я активно играл в КВН за команду МИХМа и получал от этого большое удовольствие. Так что объявление о наборе в студию «Современника» заинтересовало меня «не вдруг».
А с другой стороны, опять же думал я, что мне делать в этой студии? Мне уже 26 лет, я учусь в аспирантуре, что тоже было не просто осуществить. Так что? Бросать МИХМ и переходить в «Современник»? Смешно даже об этом говорить. Я себе четко представлял, что быть средним инженером или даже научным работником это еще куда ни шло. А что ждет среднего артиста? У него что, будет интересная жизнь? Не говоря уж о том, что в артисты эти попасть еще надо.
А с третьей стороны, опять же думал я в той билетной очереди, почему бы не использовать шанс, который вдруг дала тебе судьба? Кто знает, как ее колесо повернется? И вообще, это же просто очень интересно. И мне всегда хотелось испытать для себя чего-то нового, необычного. А тут такой заманчивый необыкновенный вариант – попасть в театр. Да не в какой-нибудь, а в «сам» «Современник». Если даже не попробую, то, может быть, потом всю жизнь буду себя корить.
И я решил рискнуть, трезво рассуждая, что если провалюсь, то аспирантское место в МИХМе все равно останется за мной и ничто не помешает мне закончить диссертацию. Так что, что я теряю?
Назавтра, в середине дня я отправился в «Современник», когда предварительная касса была уже закрыта и у дверей отсутствовала толпа желающих приобрести билеты. И до начала сегодняшнего спектакля оставалась еще пара часов, так что и зрители еще не собрались. В связи с чем к театральным дверям можно было легко подойти.
Я подошел к дверям и дернул за длинную ручку. Двери оказались запертыми, и я довольно долго стучал в них, пока какая-то женщина не скинула с дверей большой крюк и вопрошающе посмотрела на меня.
— Здравствуйте, — сказал я, — а где тут в студию записывают?
— Идите вокруг дома, там служебный вход, — устало сказала она, видимо ее уже успели утомить такие посетители.
Она закрыла дверь, накинула крюк, а я пошел вокруг здания, выискивая нужную мне дверь, и, действительно, довольно быстро обнаружил с противоположной стороны театра скромную дверь с искомой вывеской. Она оказалась незапертой и, войдя, я оказался в начале коридора, у входа в который сидела за барьером симпатичная старушка.
— Куда, милок? – с улыбкой обратилась она ко мне.
— Да вот в студию хотел записаться.
— Ну, это хорошо, в студию, — одобрила она меня. – Знаешь, сколько вас, желающих. И ты пойди, пойди запишись. Вон до конца коридора дойдешь, там комнату №8 найдешь, в ней и запишешься.
Я поблагодарил старушку и пошел по коридору, разыскивая на дверях нужный номер. Он оказался, действительно, в самом конце и я, помню, что меня очень удивило отсутствие у тех дверей толпы желающих записаться в артисты. А посему я постучал в дверь, услышал «войдите» и вошел в небольшую комнату, где за столом сидела милая девушка. Опять же я не увидел других претендентов.
— Здравствуйте, — сказал я от дверей.
— Здравствуйте, — кивнула она мне, — проходите, садитесь.
Я подошел, сел на стул у ее стола и обратил внимание, что у нее на столе лежат три стопочки бумаги. Первая была толстой и исписанной, вторая – тоже солидная, из чистых листов. Третья стопка была совсем тонкой, буквально из нескольких листиков.
— Здравствуйте, — еще раз я поздоровался с девушкой. – Я хотел бы попасть к Вам в студию.
— Ну что ж, — доброжелательно откликнулась она. – Вы знаете условия приема?
— Да нет, не знаю еще.
— Ну, тогда слушайте. Для приема в студию Вы должны пройти три тура конкурса. Третий, основной тур будет принимать комиссия. Второй – двое наших артистов или режиссеров. А первый, ознакомительный, тур – кто-нибудь один из них. На каждом туре вы должны прочитать басню, стихотворение и небольшой рассказ или отрывок из него. Все это по Вашему выбору. На третьем туре, кроме того, Вам предложат сыграть этюд по заданной теме. До третьего тура у Вас еще будет 2-3 недели, так что успеете подготовиться. Ясно?
Я кивнул головой, что же здесь неясного-то?
— Хорошо, — улыбнулась девушка, взяла из стопки два чистых листа, протянула их мне и показала на стол, стоящий у окна, — садитесь туда и напишите заявление о приеме и краткую свою автобиографию. Образцы там лежат, можете воспользоваться.
Я поблагодарил ее, взял листки и устроился за соседним столом. Образцы я прочитал и заявление просто списал с образца, а автобиографию тоже написал минут за пять, затормозившись лишь однажды, когда решал, стоит ли упоминать про аспирантуру. Но все же написал. Закончив писать, я отдал листки девушке. Она быстро пробежала их глазами и, соединив скрепкой, положила в ящик стола, так что мне не удалось увидеть, какое количество у меня было конкурентов.
— Ну, вот и отлично, — сказала она, — а теперь самое главное: кто и когда будет Вас смотреть.
Девушка взяла самую тонкую стопку, разложила листки на столе и стала перебирать, приговаривая: — Куда же Вас, куда же Вас…. Потом, видимо что-то решив, сложила листки за исключением одного, который положила перед собой. Я замер: мне не так было важно, когда будет экзамен, как то, кто будет принимать его у меня.
— Значит так, — посмотрела она на меня. – Приходите через три недели 1 октября, к 11 часам.
Она сделала на листке пометку, видимо, вписала мою фамилию.
— А принимать Вас будет Михаил Козаков. Запомнили? Тогда готовьте басню, стих и прозу и приходите. До свидания.
— До свидания, — сказал я, немного обалдевши от услышанного. Михаил Козаков был тогда на вершине своего успеха. Молодой, необыкновенно красивый, он обладал чрезвычайной популярностью и у театральных зрителей, с роли Гамлета, которую он сыграл, будучи еще в театре имени Маяковского, и у кинозрителей, начиная с фильма Михаила Ромма «Убийство на улице Данте».
Я вышел из театра, пошел к метро и мысли мои на три недели уже зациклились на предстоящем экзамене. Прежде всего, надо было выбрать репертуар. Подумав немного, я решил, что прочитаю Козакову и басню, и прозу, и стихотворение, написанные мною самим. Это показалось мне хорошим ходом.
Во-первых, думал я, это будет только у меня, и Козакову еще не намозолит уши. А, во-вторых, тонкий намек, что я – творческий человек, тоже сыграет положительную роль. Небольшой рассказ и стихотворение из своих закромов я выбрал довольно быстро, а вот с басней пришлось повозиться. Но через неделю и она была готова, и я приступил к репетициям. Сколько раз, и у зеркала, и так, я это прочитал, боюсь и сказать. По-моему, даже больше¸ чем надо было, тем более что запоминать их мне не было необходимости, поскольку я их сам и сочинил. И основное усердие мое было направлено на качество декламации и отработке мимики и жестов.
1 октября приблизилось, как мне показалось, очень быстро, но к нужному сроку я, естественно, по моим понятиям, был готов. И вот я отправился в назначенное время в «Современник», больше волнуясь не от экзамена, а от встречи с Михаилом Козаковым.
Я пришел к театру за полчаса до 11-ти, подошел к уже известной мне двери служебного входа и зашел вовнутрь здания. Уже знакомая старушка-привратница сверилась со списком и запустила меня в знакомый же коридор, в котором на этот раз было полно народа. Но не это смутило меня. Я глядел на молоденьких красивых девочек и мальчиков, и меня резанула мысль: что я делаю среди них, вчерашних школьников, я – 26-летний инженер, учащийся в аспирантуре и к тому же приготовивший доморощенный репертуар для экзамена. Даже появилась мысль, развернуться и уйти отсюда, но только шанс пообщаться с Козаковым не дал мне этого сделать.
Я остался, и поскольку у меня еще было время, начал разглядывать абитуриентов, а заодно и читать доску приказов, висевшую на стене недалеко от вахтера. Доска, скажу, была интересная. Там было и распределение ролей на новые спектакли, и несколько газетных вырезок статей, посвященных «Современнику», и другие внутритеатральные проблемы. Помню, меня почему-то особенно заинтересовал приказ об увольнении актера Олега Даля из театра по причине алкогольной зависимости. Олег Даль тоже был одним из моих любимых актеров, а посему текст приказа и удивил, и расстроил меня.
Но время шло. Дверь комнаты, в которой принимал Козаков, были напротив «приказной доски» и я, стоя около нее, не выпускал из внимания эту дверь. Наконец, она открылась и вышедшая оттуда радостная девушка назвала мою фамилию. Не закрывая дверь, она отошла в сторону, освобождая проход. Я вошел в комнату и увидел сидящего за столом Козакова. Мне показалось, что на лице его промелькнуло удивление. Наверное, я даже внешне отличался по возрасту от моих конкурентов.
— Здравствуйте, — ответил он на мое приветствие, — проходите ближе, садитесь, давайте познакомимся с Вами.
Я сел на стул у стола напротив Козакова и замер. А он, насколько я понял, стал читать мою автобиографию.
— Ну что ж, — положил он листок на стол. – Вы готовы?
Я кивнул головой.
— Тогда начнем, пожалуй. Что там у Вас?
Я ответил, что все, что положено.
— Хорошо, начинайте. Только стул отставьте, чтобы не мешал.
Я поднялся, отставил в сторону стул и начал по-порядку декламировать мои произведения. Текст их у меня был на автомате, но выбранные позы и мимика полностью вылетели из головы. Козаков слушал меня, не перебивая, даже, как показалось мне, несколько равнодушно. А когда я кончил, он спросил:
— Всё? Тогда идите сюда, поговорим.
На ватных ногах я вернулся к столу и сел на придвинутый стул. Я молчал, а мой экзаменатор еще раз перечитывал мою автобиографию. Закончив, он доброжелательно спросил:
— А чьи вещи Вы читали? Вы почему-то не назвали авторов.
Я смутился и сказал, что я автор и есть.
— Всех? – удивлено спросил Козаков и еще раз глянул в сторону листка с биографией. — Пишете, значит?
— Пишу немного.
— И все, что там написано, соответствует действительности?
— Рассказ – это, действительно, из жизни. А стих…он стих. И басня – это басня.
— А что, знаете, совсем даже неплохо, — еще более доброжелательно сказал артист. – Только вот скажите мне, зачем Вы в студию хотите попасть?
Это был вопрос, который я сам задавал себе эти последние три недели.
— Да, знаете, захотелось попробовать себя в чем-то новом. Скажем, артистом стать.
— Артистом, значит, — Козаков побарабанил пальцами по столу. – А Вы хорошо представляете себе, какова жизнь у артистов? Далеко не радостная, я Вам скажу. Ролей не дают, зарплата мизерная, от режиссера целиком зависишь… Да и вообще… Вам это надо? Вы уже взрослый человек, инженер, институт закончили. Более того, в аспирантуре учитесь, а это не всем дано. И к тому же литературой увлекаетесь, пишете вполне прилично. И хотите на всем этом крест поставить? Ради чего? Вы там видели в коридоре, какая молодежь толчется? Выпускники школьные, еще не имеют за душой ничего. А Вы уже достигли в жизни успехов, так идите дальше по своей дороге.
Я слушал Козакова, и мне казалось, что это я сам себе привожу доводы.
— Вы поняли меня? – спросил он и добавил. – Результат этого тура вывесят через неделю. А Вы подумайте пока. До свидания. Желаю успехов.
Я пожал его протянутую руку и пошел на выход. И вдруг, пока я шел до метро, в голову мне пришла интересная мысль. А ты знаешь, сказал я сам себе, а ведь это Козаков, как интеллигентный человек, чтобы не обижать меня, таким образом сказал мне, что у меня нет никаких артистических способностей и нечего делать мне в театральном мире. И здесь я вдруг почувствовал, что гора упала с моих плеч.
Ну, куда я полез, спрашивается, зачем мне эти амбиции? Иди-ка, милый, и занимайся своими аспирантскими делами, которые ты изрядно запустил за это время. Я почувствовал себя легко и свободно, и еще раз мысленно поблагодарил Михаила Козакова, замечательного актера и человека. Я твердо и окончательно решил даже не ходить в «Современник», чтобы ознакомиться со списком, прошедших первый тур. Я приступил к своим занятиям и лишь изредка, с улыбкой вспоминал, как я поступал в знаменитый театр «Современник».
Вы думаете, что на этом все кончилось? А вот и нет! Вот вы и ошибаетесь…
Через пару месяцев, уже после Нового года, я вдруг получил по почте конверт, в котором лежала складная открытка. На обложке ее красивым шрифтом значилось: «Народный театр «Красный факел», а чуть ниже – г. Люберцы, московской области и адрес. Внутри же открытки четким почерком сообщалось, что Народный театр «Красный факел» приглашает меня на собеседование такого-то января, к таким-то часам. И подпись главного режиссера театра В.Н. Крылова.
Я перечитал открытку несколько раз и был несказанно удивлен, хотя и на конверте был мой адрес и на открытке с приглашением – моя фамилия. Я никогда в жизни не то что не был в этом театре, но и не слыхал про существование его. Да и в подмосковном городе Люберцы я не был ни разу.
Естественно, меня разъедало любопытство. Откуда они там знают про меня, как к ним попал мой адрес и на какое еще собеседование приглашают? Но именно из-за любопытства я и решил отправиться в Люберцы.
Ехать туда на электричке надо было с полчаса, еще полчаса ушло у меня на то, чтобы узнать и добраться до Дома культуры, расположенном по указанному адресу. Мороз, надо сказать, в тот январский день был отменным, и я продрог окончательно, прежде чем отворил большие двери у вполне приличного здания люберецкого очага культуры. Вахтер у дверей, на мой вопрос, указал мне расположение помещения «Красного факела». Он располагался в двух комнатах за сценой, на дверях одной из которых была уже знакомая мне фамилия главного режиссера.
Постучав, я вошел. Навстречу мне из-за стола поднялся симпатичный мужчина средних лет, вопросительно глядевший на меня. Я представился. Он заулыбался и пошел ко мне, на ходу протягивая руку.
— Виктор Николаевич Крылов, — представился он. – Замерзли, вижу. Сейчас чайку организуем, раздевайтесь.
Он нажал на кнопку селектора и попросил: «Валечка, сделай нам, пожалуйста, два чая и еще что-нибудь.
Пока я снял замерзшее пальто и шапку, симпатичная девушка принесла нам на подносе чай в стаканах с подстаканниками и небольшую вазочку с печеньем и поставила на журнальный столик, стоящий в углу кабинета. Возле него стояли два кресла. В одно из них Виктор Николаевич пригласил меня, а сам сел напротив во второе. Я взял горячий стакан, стал греть руки и первое, что спросил у Крылова:
— Скажите, пожалуйста, Виктор Николаевич, а откуда вы вообще узнали о моем существовании, не говоря уж об адресе? Интрига какая-то?
— Да нет, — засмеялся он в ответ. – Никакой интриги. Все очень просто. Вы ведь знаете, что сейчас широко распространилось «спутниковое движение». Ну, шефство такое. У Москвы, например, есть «спутник» — город Зеленоград. А у театра «Современник» тоже есть «спутник». Это мы – народный театр «Красный факел». У нас с ними очень хороший контакт, настоящая дружба. Помогают они нам во всем. Ну и вот, был я у них какое-то время назад и среди других дел пообщался с Мишей Козаковым. А у них только-что прием в студию окончился. Я и попросил Мишу посоветовать мне кого-нибудь из толковых ребят. Ну, вот он мне вас и посоветовал и даже адрес ваш нашел. Вот и вся интрига.
Виктор Николаевич опять засмеялся, а у меня в голове мелькнула мысль, что значит, Козаков, когда говорил мне об аспирантуре, литературном призвании, говорил это все серьезно, а не для того лишь, чтобы культурно отшить меня от «Современника» в связи с отсутствием у меня актерских способностей. Значит, он видел их у меня, раз предложил Крылову. А Виктор Николаевич между тем продолжал:
— Я ведь вас для чего позвал. К рекомендации Козакова я сильно прислушиваюсь, а поэтому хочу предложить вам стать актером нашего театра. Скажу честно, не хвалясь, у нас отличный коллектив. В прошлом году мы заняли первое место на областном конкурсе народных театров. Я не тороплю вас. Посмотрите парочку наших спектаклей, познакомитесь с ребятами. Мы в конце января как раз собираемся начать работу над новой постановкой, Так что и для вас роль найдется. Я сейчас дам вам наш репертуар и расписание спектаклей, выбирайте, что захотите посмотреть.
Предложение Крылова свалилось на меня, как снег на голову. После «Современника» я решил, что с театром завязываю навсегда. Ну, только не как зритель, конечно. И вдруг…. Неожиданно для себя, я спросил у Виктора Николаевича:
— А какую пьесу вы собираетесь ставить?
— Думаем, классику. Островского хотим. Александра Николаевича. «На всякого мудреца довольно простоты».
Ничего себе, подумал я про себя, первая роль на сцене и сразу классика. И сказал:
— Виктор Николаевич, честно, вы просто огорошили меня своим предложением. Ну, во-первых, я распрощался с мыслями о сцене, а, во-вторых, вы же не знаете, на что я способен и способен ли вообще на что-нибудь.
— Ну, это вы бросьте. Как распрощались, так и встретитесь. Помните, песня такая есть в старом фильме «Сердца четырех»: «Все стало вокруг голубым и зеленым…» так вот там есть хорошие слова: «Хотелось бы мне отменить расставания, но без расставаний бы не было встреч». А во-вторых, насчет способностей. Разве рекомендация Михаила Козакова не ответ на ваши сомнения? Так что не торопитесь, подумайте и приезжайте. Вот вам моя визитка, там телефон рабочий и домашний, звоните, если что.
Мы проговорили с ним, наверное, еще с полчаса. Потом он провел меня по всему Дому культуры и в первую очередь сводил на сцену и в комнату, где проходили репетиции. Надо сказать, что Дом культуры мне понравился. В нем чувствовалась жизнь. Проходили люди, доносилась музыка, репетировал небольшой танцевальный коллектив.
— Хороший у вас Дом, — сказал я Виктору Николаевичу, когда он проводил меня до входной двери. – Мне понравился.
— Ну, вот же, — обрадовался он. – И Дом хороший, и театр. Так что ждем. До свидания, до встречи.
Я пожал ему руку и вышел на мороз. Всю дорогу, пока я добирался на автобусе до станции, а потом на электричке до Москвы, я думал о свалившемся на меня предложении. И в первое время, наверное, от увиденного, настроен был принять его, посчитав еще одним шансом, дарованным судьбой. Во-первых, мне очень импонировала рекомендация Михаила Козакова. Значит, он нашел во мне что-то, с чем я приходил поступать в студию «Современника». Привлекало меня и дружелюбное отношение режиссера Крылова, готового взять меня без проб в свой коллектив. Но это все были первые порывы. Я так ничего для себя окончательно и не решил.
А уже дома, через пару дней я немного остыл и стал трезво смотреть на ситуацию. Ну, хорошо, говорил я сам себе, захотелось на сцену? Но одно дело «Современник» и совсем другое народный театр во Дворце культуры города Люберцы. Согласитесь, есть разница. К тому же добираться туда не близко и с пересадками. Так что, если я не хочу бросать аспирантуру ради этой самодеятельности, то откуда мне взять столько времени и сил? Ведь, чем ближе к защите диссертации, тем меньше их остается. К тому же, скажу, откровенно, мне не очень нравился Островский с его пьесами из прошлого века, со всякими там купцами. Классик, конечно, но как-то на душу не легло.
Короче, после моих раздумий и взвешивания на весах плюсов и минусов предложения Крылова, я решил, что в моей ситуации минусы значительно перевешивают.
Через несколько дней, чтобы остаться порядочным человеком, я позвонил Виктору Николаевичу и откровенно рассказал ему о своих соображениях. Он помолчал немного, вздохнул, как мне показалось, и сказал:
— Что ж, пожалуй, вы правы. А вообще-то очень жаль. Не забывайте нас, звоните и приезжайте на премьеру. Надеюсь, вам понравится.
Мы дружески распрощались с ним. Я положил трубку и мне показалось, что, как и тогда, после разговора с Козаковым, я почувствовал облегчение.
Прошли годы, я закончил аспирантуру, защитил диссертацию и помню, когда отмечали защиту в ресторане, не знаю почему, вспомнил я свою «артистическую карьеру». К слову, я с удовольствием пересмотрел все спектакли в «Современнике», особенно с участием Михаила Козакова. И встречая его на сцене или на экране, обязательно вспоминал, как он экзаменовал меня при приеме в студию.
В Люберцы в народный театр я больше ни разу не съездил. Даже на премьеру Островского. Видно было, не хотел сыпать соль на раны. Да к тому же было горячее предзащитное время. Но открытку-приглашение, подписанную Виктором Николаевичем Крыловым, я до сих пор храню в своем письменном столе. И когда она попадается мне на глаза, меня охватывает какое-то теплое чувство. С чего бы это? Да я знаю, с чего…
