Беседа с культурологом по поводу двух юбиляров
24 мая 2015 года — уникальная по совпадению дата: именно в этот день 75 лет назад родился Иосиф Бродский и именно в этот день исполнилось 110 лет Михаилу Шолохову. Понятно, что это одни из тех редких людей, которые не нуждаются в представлении. Потому что это — ЛИЧНОСТИ.
— Конечно, такое совпадение дат — всего лишь совпадение, не более, но при известной доле фантазии запросто можно поверить и в мистику: оба — нобелевские лауреаты (и оба — по литературе!), оба — россияне, и даже родились в день, который отмечается сегодня как День славянской письменности! Вы, Сергей Владимирович, никакой мистики здесь не видите? — спрашиваю моего давнего друга, соавтора книги «И рассказать бы Гоголю…», выпущенной в конце 2014 года канадским издательством Altaspera Publishing, культуролога Сергея Коновалова.
— Знаете, что говорил Ницше? «Мистика возникает тогда, когда спариваются скепсис и томление».
— Насчёт скепсиса — понимаю и принимаю (сам не любитель ничем не подтверждённых утверждений), но при чём тут томление?
— Понятие «томление» имеет очень широкий диапазон толкований и массу синонимов.
— «Давно сердечное томленье теснило ей младую грудь…».
— Это уже Пушкин, а не названные вами юбиляры!
— Кстати, известно как относился к Александру Сергеевичу Шолохов. А Бродский?
— «...И тишина.
И более ни слова.
И эхо.
Да еще усталость.
…Свои стихи
доканчивая кровью,
они на землю глухо опускались.
Потом глядели медленно
и нежно.
Им было дико, холодно
и странно.
Над ними наклонялись безнадежно
седые доктора и секунданты.
Над ними звезды, вздрагивая,
пели,
над ними останавливались
ветры…
Пустой бульвар.
И пение метели.
Пустой бульвар.
И памятник поэту.
Пустой бульвар.
И пение метели.
И голова
опущена устало.
…В такую ночь
ворочаться в постели
приятней,
чем стоять
на пьедесталах. –
Стиотворение так и называется — «Памятник Пушкину». Самый исчерпывающий ответ на ваш, Алексей Николаевич, вопрос.
— «Ворочаться в постели приятней, чем стоять на пьедесталах». Это даже не вывод. Напрашивается на ИСТИНУ!
— Я думаю, что Бродского вообще излишне усложняют. Этот шлейф тянется с того печального и сегодня подробного описанного судилища над ним в марте 1964 года.
А может, это усложнение оттого, что он постоянно мешал и мешает. Мешает жить так, как живется, как мы привыкли жить. Уж сколько раз заявлялось, что Бродский — человек для России ЧУЖОЙ. Чужой своими зачастую совершенно непонятными для нас противоречиями и своей непонятной опять же для нас отстранённостью. Обещавший прийти умирать на Васильевский остров — а скончался в Нью-Йорке (кстати, в январе следующего года — тридцать лет со дня кончины). Защищавшийся стихами от реальной жизни и от своей ностальгии по Родине — и в то же время так и не ставший антисоветчиком (хотя, казалось бы, уж у кого-кого, а у него есть серьёзный и понятый повод обижаться на Советскую власть). Прочитал на днях в «Независимой газете»: «Почему же он выше нас, откуда это следует?» — и ответ: «Он был в стороне от нас — это точно… И поэзия его — это все выхолощено, искусственно и далеко…».
— Давайте поговорим о другом юбиляре — о Шолохове и «его» Пушкине. Я понимаю, что о поразительном нравственном, философском, даже эмоциональном совпадении замыслов «Капитанской дочки» и «Тихого Дона» написаны десятки, если не сотни научных трудов, но в чём, Сергей Владимирович, здесь самая, как бы это сказать, соль, фабула, квинтэссенция?
— Думаю, что в единодушии мнения и Пушкина и Шолохова о взаимном влиянии человека на историю и истории на человека. И тот, и другой показали нам весь ужас бунта, революции. В такие тяжелые времена жизнь помогает отличить хороших людей от «негодяев». Опять же четко видна авторская позиция обоих писателей. Они считают любые восстания бессмысленным кровопролитием.
— То есть, бунтарство как бессмысленность? С этим соглашался и Бродский:
— Когда он входит, все они встают.
Одни — по службе, прочие — от счастья.
Движением ладони от запястья
он возвращает вечеру уют.
Он пьет свой кофе — лучший, чем тогда,
и ест рогалик, примостившись в кресле,
столь вкусный, что и мертвые "о да!"
воскликнули бы, если бы воскресли.
(«Одному тирану», 1992 год)
Поэтому вопрос, который хочу сейчас задать, может показаться и абсурдным, и нелепым, но, собственно, ради него весь сегодняшний разговор и затевался: можно ли говорить о совместимости творческих позиций (или даже взглядов) Шолохова и Бродского? Повторяю: ТВОРЧЕСКИХ, не житейских!
— Уточнение весьма своевременное. Говорить о житейских совместимостях донского казака и питерского еврея — это что-то из области даже не фантастики — анекдотов. А с другой стороны, разве творческие взгляды формируются в отрыве от той среды, где ты родился, крестился, женился и так далее? Хотя согласен: социумы Шолохова и Бродского сравнивать даже не приходится. Что касается творчества… Скажу банальность, но она многое объясняет: ЛИЧНОСТИ ВСЕГДА ОДИНОКИ (это, кстати, к вашему вышеозвученному посылу о постоянном и всеобщем «мешании» Бродского). Личностям чужды указания и постановления. Им чужда СУЕТА.
— Могу поспорить. Шолохов, несмотря на всё его духовное свободолюбие, был «верным сыном» КПСС. Даже, по-моему, членом её Центрального Комитета.
— Член это не всегда апологет. Да, он подчинялся правилам игры. Но подчиняться с радостью, испытывая что-то сродни мазохистскому удовольствию, и подчиняться, стиснув зубы — это, согласитесь, две большие разницы…
— Что «большие» не соглашусь, хотя это, конечно, не одно и то же. Я понял, что вы, Сергей Владимирович, имели в виду: историю с шолоховским изложением в «Тихом Доне» подтёлковского восстания…
— Это только один из характерных примеров. Да, Шолохов был лукавым человеком (казак!), но дело своё, как говорится, знал туго. И свою миссию в советской литературе не переоценивал.
— Зато Бродский никаких духовных (или душевных?) условностей не испытывал. Всю жизнь был сам по себе.
— Бродскому было чуждо лукавство, чем мастерски владел Шолохов. Именно поэтому он никогда бы не вписался на в один писательский союз, ни в одно писательское сообщество. Друзья среди литераторов у него были, да! Например, тот же Евгений Рейн. Но чувство коллективизма — это явно не про Бродского!
— А членство в так называаемом группкоме переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей СССР?
— Всего лишь тактический ход, позволивший Бродскому избегать новых обвинений в тунеядстве. И не более того!
Кстати, вспомнил вот какие интересные факты, которые можно расценить как нечто общее между Шолоховым и Бродским. Первое: образование. У Шолохова — четыре класса гимпазии. То есть, по сути, неуч. Бродский — семь полных классов, далее — работал фрезеровщиком, помошником прозектора в морге, истпником матросом маяка, разнорабочим у геологов. То есть, всё тот же неуч — но! И Шолохов, и Бродский если не всю жизнь, тот период активного творчества, усиленно занимались САМОобразованием!
Второе. На Шолохова было сфабриковано дело в НКВД. Чудом избежал ареста (предупредил знакомый чекист): не заходя домой, где его уже ЖДАЛИ, рванул в Москву, к Сталину — и таким образом спасся. Бродский: 29 ноября 1963 года в газете «Вечерний Ленинград» появилась статья «Окололитературный трутень», подписанная Я. Лернером, М. Медведевым и А. Иониным. То есть, по сути, тот же донос. С этой статьи «заварилась каша»: суд, приговор — пять лет ссылки, в 1972-м — выгнали из страны.
— И резюме: ни к какому конкретному понятному выводу мы в нашей сегодняшней беседе не пришли. Но это тоже результат. Спасибо, Сергей Владимирович, за, как всегда, интересную и, как всегда, очень спорную по мнениям беседу!