Милое, это, конечно, дело, сходить в музей, театр, вообще, храм. Но счастлив тот, кто может туда зайти не с парадного хода. Мне, слава Богу и профессиям, иногда такие шансы подворачиваются. В Петропавловку через реставрационную мастерскую, в «Ленфильм» через гараж, в разводной бык Дворцового моста по узкой винтовой лестнице. Да мало ли…
Зайдя с околицы, видишь не только сам Храм, но жизнь храма. Поверьте, она интересней фасада. И она, действительно, жизнь, самая обыкновенная, обыкновенных людей, чуть подернутая флером служения. А самый кайф – нырнуть в нее с головой, погрязнуть, так, сказать, забыть о том, что это такое на самом деле, и через месяц-два купить билет, как все, и очуметь из ложи, глядя на то, что творят на сцене те самые…
Обыкновенные…
Есть такой центр реабилитации малолетних негодяев, там на поруки не совсем конченых берут, стараясь отворотить их от тюремной дороги. Ну, и дают возможность, по мере сил, со всеми, конечно, строгостями, заняться чем-то интересным. Паркуром, лошадями, морем, машинами. В Хибины прошлым летом возили в поход, по полной программе. С теми, кому тачки интересны, я иногда вожусь, и мне и им не скучно. Кое-кто из них иногда и оживает…
В театре, вообще-то, строгих разграничений по профессиям нет, что надо, то и делают, комедиантка строчит шторы на «Зингере», трагик клеит декорации, режиссер перепаивает усилитель, и так далее. Общая профессия одна, грузчик. Это без вариантов, попробуй спектакль в автобус запихать…
Саша мне позвонил, когда мы с курсантом (так назовем) «Опель Астру» разбитую по костям собирали. Поскольку в театрах всегда перманентный пожар, и время не ждет, я запихнул напарника в машину, и рванул в Парк Ленина, у них там ангар. Раньше в Петергофе площадка была, на заводе, но аренда и перекупщики выжили их оттуда. Не сильно заботясь о курсанте, мы засели с Сашей на балкончике, пытаясь уяснить, что они, собственно, от меня хотят, как это сделать, и как на всем этом сэкономить. Им три стеллажа нужны были и кронштейны под софиты и занавес.
А внизу-то репетиция! И с балкона вид отменный, надо вам сказать… Минут через двадцать мы пришли к консенсусу, Саша пошел чай варганить, я о курсанте вспомнил, да и посмотреть тоже стоило. Застал я акт от середины, примерно, до финала. Когда я зааплодировал, то заметил, что за четверть часа позы не изменил, и шаг последний к балюстраде сделать так и не удосужился. Замер на полпути, глянув вниз. Да так и застыл до финала.
А дальше было так.
Курсант стоял, как столб, видно было, что не шевельнулся ни разу, и из того мира, в который его ввели артисты, вытаскивать его нельзя, кощунство. Лицо светилось, никакие тачки, гонки, дрифты и прочая чушь такого на его лице не вызывали. Там душа сияла вселенским блеском. Во, думаю…
И тут Тома собрала артистов у режиссерского стола, и стала их накачивать за ошибки. Елки-палки, у курсанта слезы засверкали, нельзя, понимаете, нельзя говорить вот этим птицам, дрессировщику, великому чудовищу и девочке на катушке, что они хоть в чем-то не правы!!! Нельзя!!!
Я не лез и смотрел. На его лице промчалась драма, она клокотала и бесилась, шторманула и пролилась слезой. Я ждал. Он с трудом очнулся, как от так знакомого ему наркотического сна, но обвел мир не мутными, как раньше, а светлыми глазами. Я вздернул брови и задал немой вопрос:
— ???
— Прикольно…
Не судите его, он просто слов еще других не знает.
Но он просыпается.
http://pejo.ru/