Русский поэт и переводчик Василий Тредиаковский говорил: «Переводчик от творца только что именем разнится». Но это «идеальный перевод», каких в мировой литературе не было и никогда не будет. Он недостижим, как стопроцентный коэффициент полезного действия. При переводе всегда что-то теряется, как при передаче энергии (тепла или электричества), и искусство переводчика заключается, прежде всего, в том, чтобы свести эти потери к минимуму. Перевод должен быть точным, как только возможно, и настолько свободным, насколько это необходимо.
Пушкин в письме к Розену в октябре 1831 года всячески поддерживал желание последнего сделать перевод трагедии на немецкий язык. Розен перевёл первую главу «Ограда монастырская», которая позже не была включена Пушкиным в печатное издание, но дальше «Ограды монастырской» у Розена дело не пошло.
Интересно, что первый полный перевод «Бориса Годунова» на немецкий был сделан Карлом Кноррингом (Karl Knorring) в 1831 и опубликован во 2 выпуске альманаха «Русская библиотека для немцев» ещё до того, как пушкинский оригинал появился официально в печати. Произведение Пушкина стало сразу обсуждаться в немецкой печати в России и получило восторженные отзывы.
Основным переводом «Бориса Годунова» для современного немецкоязычного читателя до недавнего времени был перевод, выполненый Фердинандом Лёве (Ferdinand Löwe) около 1880 г. и опубликованный последний раз известным издательством Ullstein более полувека назад, в 1963 году.
Нового перевода «Бориса Годунова» на немецкий ждали давно, потому что широкой немецкоязычной публике бессмертное произведение А. Пушкина знакомо, в основном, по опере М. Мусоргского и либретто к ней в переводах М. Липпольда (M.Lippold, 1913) и Х. Мёллера (H. Möller, 1936), чего, конечно, было не достаточно.
В этом году наконец-то вышло новое издание «Бориса Годунова» на немецком в переводе проф. Андреаса Эббингхауса (Andreas Ebbinghaus):
http://www.amazon.de/Boris-Godunow-Andreas-Ebbinghaus/dp/3150190282
Работа, выполненная переводчиком – фундаментальная, и, несомненно, заслуживает всяческих похвал за продвижение русской классики к современному немецкому читателю и того, что бы более пристально вглядеться в неё.
А. Пушкин сильно облегчил работу переводчикам, поскольку «Борис Годунов», как известно, написан не рифмованным стихом, а белым пятистопным ямбом. Перевод Эббингхауса адекватен оригиналу и сохраняет пушкинский ритм. Однако радоваться рано: задача перевода усложнялась тем, что в оригинале у Пушкина герои часто разговаривают на старорусском наречии:
«Нельзя. Куды! и в поле даже тесно,
Не только там. Легко ли? Вся Москва
Сперлася здесь»;
В переводе Лёве мы читаем:
„Wo denkst du hin? Schon auf dem Felde kommt man
Kaum durchs Gedräng’ – und drinnen erst!
Ganz Moskau ist hier beisammen“.
Перевод Эббингхаусом осуществлён на более современный немецкий разговорный язык:
„Unmöglich. Sieh, wie eng ist’s schon hier draußen,
Und dort erst! Wie auch nicht? Die ganze Stadt
Drängt sich zusammen“.
Проблема сохранения архаичности языка не нова ещё со времён переводов Гомера, Данте и Шекспира и является скорее мировозренческой: сохранять ли старинные обороты в переводе или переводить их на современный язык, понятный каждому читателю?
Если ставить своей целью передать дух времени и пользоваться формулой Уистена Одена «Время боготворит Язык», то надо стремиться сохранить при переводе старонемецкое наречие конца 16 – начала 17 столетия. Как же перевести на немецкий старинный русский глагол: «сперлася», который в современном русском языке практически не употребляется? Хотя этот глагол очень точно отражает ситуацию, описанную Пушкиным, и понятен каждому русскоговорящему читателю.
С другой стороны, современный «виртуальный читатель» всё реже и реже открывает книгу, а всё чаще и чаще Laptop или iPad и настолько перегружен информацией, что перевод на старонемецкий диалект мог бы отпугнуть его. К тому же старонемецкое наречие в сознании носителей немецкого языка связано никак не с Россией 17 века, то есть несет, скорее, национальный немецкий колорит. Шекспир тоже писал, как известно, на староанглийском, который сегодня вышел из употребления: „Have more than thou showest, Speak less than thou knowest“, но большинство переводчиков во всём мире переводят его на современный язык.
Нам думается, что выбор Эббингхауса в пользу современного немецкого языка с вкраплением возвышенных слов поэтического языка и устаревших слов и оборотов был тоже более обоснованным.
Ещё одно наблюдение: в оригинале написано «Вся Москва», а в переводе «Die ganze Stadt». Для русского человека понятие «Москва» больше, чем просто город, это «наше всё», как и Пушкин – тоже «наше всё».
Москва – сосредоточение всего, «здесь спёрлось» всё: и власть, и деньги, и люди, и возможности. Это связано с историческим центростремительным устройством государства российского и намного более ранним обьединением русских княжеств вокруг Москвы в единое государство по сравнению, например, с немецкими землями. Поэтому непонятно, почему в переводе нельзя было сохранить точно так же, как стоит в оригинале: «Вся Москва»? Ритм сохраняется, но смысл становится более глубоким: «сперлася здесь» вся Россия!
Эти замечания не умоляют качественного перевода в целом: он живой, современный, дышащий и это видно на целом ряде замечательных по точности перевода примерах.
В разговоре с Борисом Шуйский предупреждает его, чем может быть опасен самозванец. Он говорит:
«Конечно, царь: сильна твоя держава,
Ты милостью, раденьем и щедротой
Усыновил сердца твоих рабов.
Но знаешь сам: бессмысленная чернь
Изменчива, мятежна, суеверна,
Легко пустой надежде предана,
Мгновенному внушению послушна,
Для истины глуха и равнодушна,
А баснями питается она».
Данный отрывок содержит массу переводческих трудностей: это и ритм, и перекрёстная рифма в конце отрывка. Это и цепочка перечислений качеств, характеризующих обедневший люд, противопоставленная выдержанному в высоком стиле описанию достоинств царя и его власти, и метафоры «усыновил сердца», «питаться баснями». Переводчик делает однозначный выбор в пользу сохранения ритма подлинника, соблюдает чередование ударных и безударных слогов, зарифмовывает, насколько это удаётся, окончания строк, сохраняет метафоры, пусть иногда и на другой образной основе. Возвышенное «держава» («государство») передаётся немецким „Herrschaft“ («власть»), что в данном случае вполне оправдано. Интересен вариант перевода русского «бессмысленная чернь»: у Эббингхауса это «тупое низшее сословие».
„Gewiss ist deine Herrschaft stark und mächtig.
Du hast durch Milde, Hilfen, manche Wohltat
Die Herzen deiner Knechte dir geneigt.
Doch weißt du selbst: der dumpfe niedre Stand
Ist wechselhaft, rebellisch, abergläubisch,
Leicht einer leeren Hoffnung zugetan.
Er hört auf das, was der Moment ihm eingibt.
Der Wahrheit gegenüber taub und achtlos,
Saugt er Erfundenes gern in sich auf“.
Переводчику удаётся передать особенности речи героев. В поэме Пушкина много ярких примеров выразительной речи персонажей.
Борис в своих выступлениях перед патриархом и боярами патетичен, он говорит о том, что осознаёт всю полноту ответственности, вступая на престол державы:
«Сколь тяжела обязанность моя! …
Наследую могущим Иоаннам –
наследую и ангелу-царю!…
Да правлю я во славе свой народ,
да буду благ и праведен, как ты…»
Пафос и возвышенность речи Бориса подчёркивается у Пушкина повторами («да правлю … да буду благ»), выбором слов «могущий» в значении «могущественный», «благ», «праведен» и порядком слов во фразе. При переводе, насколько позволяет строй немецкого языка, сохраняется порядок компонентов фразы.
„Nun lastet die Verpflichtung schwer auf mir!
Ich folge auf die mächtigen Iwane,
mir ging voraus der engelsgleiche Zar…
Ruhmreich regieren will ich dann mein Volk
Und will, wie du, gerecht und gütig sein“.
Кроме того, переводчик умело использует возможности немецкого поэтического языка, а именно повтор согласной в начале слов (ruhmreich regieren, will, wie du, gerecht und gütig), что делает речь Бориса в переводе возвышенной и поэтичной.
В часы опасности Борис наедине с собой говорит более отрывисто, размышляя вслух. В его речи присутствуют и разговорные обороты, и устаревшие слова, и возможные в русском языке неполные предложения.
«Ух, тяжело!… дай дух переведу…
Так вот зачем тринадцать лет мне сряду
Всё снилося убитое дитя!
Да, да – вот что! теперь я понимаю.
Но кто же он, мой грозный супостат?
Кто на меня? Пустое имя, тень -…»
Андреас Эббингхаус сумел при переводе воссоздать тяжелое чувство Бориса, заменив русское наречие «тяжело» двумя немецкими существительными „Druck“ «давление, тяжесть» и „Not“ «нужда», которые используются им также в неполных предложениях, что позволяет сохранить ритм всей фразы:
Uch, dieser Druck, o Not, ich brauche Luft…
Das ist der Grund, warum mir dreizehn Jahre
Das umgebrachte Kind im Schlaf erschien!
Ja, deshalb also! Jetzt kann ich’s verstehen!
Wer aber ist dann er, mein dräu’nder Feind?
Ein leerer Name nur, ein Schattenriss.
Русская уточняющая фраза «так вот зачем», передана с помощью указательного значения немецкого определённого артикля, выделенного в тексте перевода курсивом. Курсивом отмечены и дальнейшие размышления Бориса, соответствующие русским словам «Да, да – вот что!»: Борис ещё раз подчёркивает, что ему понятно, в чём дело. Немецкая фраза „Ja, deshalb also!“ адекватна по смыслу. При передаче устаревшего слова «супостат» переводчик использует причастие от поэтического немецкого „dräuen“, получается буквально «грозящий враг».
Такой перевод частично передаёт смысл дальнейшей фразы, русского неполного предложения «Кто на меня?». Оно ёмко по смыслу, в нём читается «Кто смеет мне угрожать?» Перевести на немецкий язык таким же кратким предложением невозможно, поэтому переводчик вынужден его опустить, воспользовавшись приёмом компенсации.
Пимен-летописец у Пушкина говорит возвышенным языком, речь его нетороплива, размеренна, насыщена устаревшими словами и словоформами. С любовью вспоминая об Иоанне Грозном, о часах его раздумий над смыслом жизни и раскаянии, он говорит:
«Задумчив, тих сидел меж нами Грозный…
Он говорил игумну и всей братье:
«Отцы мои, желанный день придёт,
предстану здесь, алкающий спасенья…
Так говорил державный государь,
и сладко речь из уст его лилася,
и плакал он…»
В переводе мы читаем:
„Der Dräuende saß bei uns, ganz versonnen…
Da sagte er zum Abt und zu den Brüdern:
„Wenn, Väter, der ersehnte Tag einst naht,
erscheine ich vor euch, nach Rettung dürstend…
So sprach zu uns der Zar und Gossudar,
die Rede strömte süß aus seinem Munde.
Dann weinte er“.
Сохранён размеренный ритм речи. Для передачи имени царя переводчик выбирает поэтическое Der Dräuende, не используя более привычный вариант Der Schreckliche. В комментариях к переводу он отмечает неточность существующего устоявшегося перевода имени царя на немецкий язык. Помимо этого, в тексте поэмы важно передать и отношение Пимена к царю, для него Грозный в этой ситуации не тот, кто внушает страх и ужас, но тот, кто осознаёт необходимость обращения к богу. Для Пимена важно также, что это глава державы, он называет его «державный государь».
Переводчик оставляет в тексте русское слово „Gossudar“ не только ради сохранения ритма строки, но и для усиления значимости для летописца этой исторической фигуры. Русское устаревшее «алкать» в значение «сильно желать чего-либо» удачно передаётся немецким „dürstend“ в значении «жаждать чего-либо».
Речь отца Варлаама изобилует рифмованными поговорками и присказками, которые, несомненно, представляют для переводчика значительную трудность. В речи Варлаама они органично вплетены в ситуацию, естественны и непринуждённы. Так в разговоре с Григорием в главе «Корчма на Литовской границе» он говорит: «Литва ли, Русь ли, что гудок, что гусли, всё нам равно, было бы вино … да вот и оно!..» Для этих строк переводчику удаётся в первой части заменить присказку с русскими реалиями «гудок» и «гусли» диалектной пословицей с тем же смыслом, во второй части в переводе сохранён и смысл и рифмовка: „Litauen hin, Russland her – dem einen seinen Uhl, dem andren seinen Nachtigall. So oder so mag’s sein, haben wir nur Wein … da kommt er schon herein!“
О себе с отцом Мисаилом Варлаам говорит: «… у нас с отцом Мисаилом одна заботушка: пьём до донушка, выпьем, поворотим, и в донушко поколотим». Переводчику удаётся сохранить не только рифмовку, но и разговорность: «Nur eine Sorge haben wir zwei Zecher: Wir leeren bis zum Boden unsre Becher. Dann stellen wir den Becher auf den Kopf… und dann wird auf den Boden geklopft“.
Самозванец опьянён своей дерзостью и преисполнен жажды действовать. В роли царевича он пытается говорить вдохновенно:
«Кровь русская, о Курбский, потечёт!
Вы за царя подъяли меч, вы чисты…
Вперёд!
Достаточно патетично звучит и перевод, претерпевший и ряд необходимых изменений. Так в переводе «русские принесут в жертву свою кровь», «меч будет рубить за царя». А самозванец нацелен на быстроту действий.
Ihr Blut, o Kurbski, bringen Russen dar.
Ihr Kampf ist rein: das Schwert schlägt für den Zaren…
Voran!
Таким образом, Андреасу Эббингхаусу удалось воссоздать многообразие и разнохарактерность персонажей драмы, погрузить читателя в русскую действительность XVII века. Для интересующегося историей читателя издание снабжено довольно подробными комментариями переводчика, касающимися подробностей уклада жизни тогдашней России, объяснением значений некоторых реалий. К несомненным достоинствам перевода относится и воссозданный ритм пушкинской драмы.
Думающий и внимательный читатель получит большое удовольствие от чтения нового современного перевода «Бориса Годунова» А.С.Пушкина, выполненого проф. Андреасом Эббингхаусом.