(Об «Избранном» поэта)
1.
У Владимира Алейникова и радостные, и слегка грустные события – одна за одной вышли итоговые книги, разумеется, итоговые только на данный момент, еще долго будут открываться в молодых ладонях новые издания и петь вечным голосом поэзии новые стихи. Это о радости. А чуть грустно оттого, что так долго пришлось ждать и так непрост был путь… Но и то верно – простые пути не для гения.
Передо мной долгожданное ваше «Избранное», Владимир Дмитриевич, строго и со вкусом оформленный однотомник, выпущенный московским издательством «РИПОЛ классик». В книге около восьмисот страниц, стихи «идут подряд», то есть «не каждое с новой страницы», но профессионализм издательства сказался в том, что каждое стихотворение заметно и выделено. И я подумал, что так даже лучше, решение по макету четкое и верное – подобное размещение стихотворений отражает непрерывность вашего творческого труда, его мощь, силу…
2.
Размер этих заметок не будет большим, о великом лучше всего сказать кратко. Да и цитировать обширно невозможно при такой огромной книге. Но дать ощущение — попытаюсь. А главное — развить мысли о Гении, сказать о его мире, дарующем ему неиссякаемые силы. Моя цель заставить людей не говорить о гениальности просто так, как теперь привыкли… слово девальвировано, его надо очистить от «петушино-кукушкиного» значения и вручить вам это высочайшее звание в его истинном блеске. ..
Когда я открывал ваш недавний вечер, у меня была некоторая речь в голове. И, вдруг, «вспыхнул свет». Я так ясно увидел значение этого слова: Гения местности и Гения — как символ творческой производительной силы, которая явлена тысячами ваших произведений. И я сразу решил говорить об этом, хотя мысль только появилась и слова не были отшлифованы. То, что вслед за мной, стали эти мысли поддерживать достойные люди, успокоило меня. Говорил я или хотел сказать о том, что Гений имеет родину, он приходит из долин на рукотворной земле Поэта. Эта земля создана словом по образу и подобию слова Творца, который в радостной песне первой главы книги Бытия созидает сущее. И отступает тьма, и растекаются моря, и поднимается из вод суша… Рыбы и птицы плывут и летят в краях, где нет зла сетей и нет подлости двустволок. И в этих степях мчится вольный конь без упряжи, сам выбирая себе седока… Из этих краев родом Гений. Его не призвать бренчанием медалей и приятным шелестом купюр, не вызвать аплодисментами залов, которые назавтра отвернутся и объявят кумиром другого, а потом пятого и десятого… Он посланник Небес на новые земли культуры, защитник и хранитель. И когда он появляется, идет по травам навстречу поэту, только тогда мы можем сказать о поэте — гениальный. И никогда иначе…
3.
В мире, которому покровительствует Гений, иное время. Его нет, когда поэт молчит и оно «просыпается», весело бежит ручьями, льется полноводными реками, когда рождаются стихи. А пространство творчества – мир культуры, которое скрывает «нагого, пещерного человека». У «Человека Культуры» не те страшные ночи, когда одни первобытные инстинкты таятся во мгле – нет, свеча горит на его столе и звезда восходит над его кровом. И на белом, венчальном листе, в словах поэта рождается любовь, выходит Афродитой из строк-волн к людям. «Любовь» — изгоняемая ныне из стихов «строгими молодыми людьми». Любовь к женщине или морю, стране, друзьям, жизни…Что же гонят? Прекрасное. Чувство, которого не было бы без Античности, без рыцарского романа, Данте и Петрарки, Шекспира…
«Любви земной бессмертная сестра,
Звезда моя открылась в небе ясном,
И ласкова настолько, и добра,
Насколько мы сближаемся с прекрасным.
Не надо мне чрезмерной красоты,
Жемчужному подобной ожерелью, –
Хочу, чтоб впечатленье высоты
Откликнулось не словом, так свирелью».
(«Звезда Островитян», 1979)
4.
Умберто Эко, в «Истории Красоты», останавливается на разнице между «хорошим» и «прекрасным» и говорит о том, что хорошее то, чем хочется обладать, а прекрасное то, что вызывает восхищение самим фактом существования. Я, возможно, говорю по своему, но суть такова. Не думаю, Владимир, что читающему вас, если он искренен и ответственен, придет в голову отрицать – ваши стихи завораживают. Они именно прекрасны. В каждом стихотворении отражен огромный мир вашей поэзии. Эти стихи – они способны заставить забыть о сиюминутном, они не вызывают желания соперничать. Почему же? Да потому что никто и никогда не сможет создать вашего мира, вы его творец. А, следовательно, невозможно повторить вас… И когда вы говорите о всем своем творчестве «мой личный эпос», то не сыскать определения точнее.
5.
Я пробовал отбирать стихи, чтобы привести здесь – целиком или частью… И потерпел фиаско. Несколько дней я занимался этим, и мне хотелось цитировать все. Но достаточно абсурдно перенести сюда такую огромную книгу целиком. Сознаюсь, я растерялся. И все же решение нашлось, мысли о вашем творческом пространстве помогли мне. Я решил поступить так, будто я путешественник в неизвестном крае, который не знает, куда ведет дорога, что за люди вокруг… самое лучшее в таком случае положиться на интуицию и случай, идти, глазеть, «прозевать» известнейшее здание, но ощутить очарование местности, усевшись на траву в тихой, уединенной роще…
В этом едином пространстве-времени, вашем «Избранном», можно раскрывать книгу на любой странице и так ощущать ауру всего свода стихотворений. Так и поступил. Повторяю – был абсолютно честен.
6.
Книга открывается.
«В пальто обшарпанном, изранен и упрям,
Не ты ли рощу видывал нагую,
Что листьев ждёт, открытая ветрам,
А ночь ведёт, подобно входу в храм,
Хранящий нашу веру дорогую.
Не укротить стремление уздой –
И если век, что начат столь крылато,
Не упадёт падучею звездой,
Быть может, ты поднимешься когда-то
Над рощей мартовской, как месяц молодой».
Март 1976
«Какой пророческий дар, — думаю я, — и какая, одновременно, искренность в словах о вере, какая сила в любви к вере во времена поголовной почти, веры ложной»…
7.
… и открываю вашу книгу снова –
«Чуть к вечеру, – откуда-то извне
Из прихоти прохладный ветер веет,
И рядом, и поодаль, в стороне,
Где облако неясное немеет.
Какая-то растерзанная мгла
Мохрясь, сгуститься делает попытки, –
И тополя цыганская игла
Удерживает рвущиеся нитки.
И скомкано заката полотно,
И тащат неразборчиво пичуги
Кто – к западу ползущее пятно,
Кто – узелок, тускнеющий на юге.
И где-то там, где время назревать
Подпочвенному смутному броженью,
Распластанная лиственная рать
В нежданное включается движенье.
И тянется туда, где степь вот-вот
Ворвётся в закипающее море,
Всё то, что не случайностью живёт
И в слове будет выражено вскоре».
16 июня 1988
Завороженность стихотворением столь сильна, что не прервать его никому. Нельзя и не хочется анализировать, только врастать, интуицией постигая интуицию. Любая строка и любое слово осмысленные у вас. Скажем: «Распластанная лиственная рать/В нежданное включается движенье». Знаете ли, Владимир Дмитриевич, о чем вы и как написали? «Распластанная» — пространственный образ, а «движенье» — связано со временем, но все вместе как бы застыло на полотне художника. И все прошито нитью боли – за потерю друзей, за уехавших, за разбредшееся по миру «цыганское племя» вольных творцов… Конечно, знаете. Подтверждение в последней строке. Гений принес его из скифских степей к дому в Коктебеле.
8.
Что же, откроем в третий раз.
«Пристрастный плещется родник,
Никем не виданный доселе, –
И ты растерянно приник
Не просто к бездне – но купели.
Над морем, рея в высоте,
Горит костёр необычайный,
Чтоб в каждой грезилось черте
Всё то, что впрямь считалось тайной.
Нисходит свет на всех, кто встарь
Томились цветом или звуком,
Проникшим в изморозь и хмарь,
Дохнувшим Бахом или Глюком»…
12 апреля 1993
Я цитирую только первые строфы этого стихотворения, с такой знаменательной датировкой, символической. И стихи ровно о том же, о чем веду речь. О слове творящем творца. Нет гениального поэта без его подобия Божественному. «Открылась бездна звезд полна»…Ломоносов, из той, звездной, купели. Но прежде всего: «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. / И сказал Бог: да будет свет. И стал свет». Только свет источник искусства, и стихи для меня стихи, только, если пронизаны светом. А иное –не искусство и не стихи… И если мне скажут – «но трагедия, но Софокл»… отвечу – «там катарсис», свет вызволенный из тьмы прекрасным. Ты выходишь из зала и перед тобой все новое и другое, светлое, как никогда, лучезарное небо над головой…
9.
Когда Пушкин написал «Как гений чистой красоты», он выразился абсолютно точно. «Чистая красота» — мир прекрасного, и Гений «земель, морей и небес прекрасного» может явиться в любом образе… Только для того, чтобы он явился должен был осуществиться «пушкинский мир». Тогда творец как бы видит все его связи, ограничения и свободы, и мощь созданного превосходит обычные возможности человека. «Смотрите! Он сейчас возьмет высоту в три метра»… А человек разбежался и полетел…
10.
Мои слова – писательские, не литературоведа или критика. Им, специалистам, еще много предстоит написать о вас. Перечислить даты, напомнить о СМОГе, дать хронику ваших публикаций… Я же держу в руках «Избранное», и хочу только одного – помочь людям понять силу вашего дарования и свершения. Ваши стихи – собственность всех, умеющих читать по-русски. Вот оно «Избранное» избранника языка. В книге нет отдельного предисловия, прекрасно сказали о вас Андрей Битов и Евгений Рейн, Александр Величанский, Дмитрий Савицкий, Михаил Соколов. Они справедливо называют вас великим поэтом… Еще раз хочется сказать об издательстве «РИПОЛ классик», его директоре С.М. Макаренкове – издать, наконец-то, «Избранное» классика современной литературы Владимира Алейникова, означает понимать самое существенное и помогать самому значительному в нашей литературе.
11.
Пора завершать мои заметки, и все же, разве могут пишущие распрощаться, все возвращаются, говоря о наболевшем или не сказанном… «Стихи 1964- 2011», так на обложке «Избранного». Вот первое стихотворение книги: «Когда в провинции болеют тополя».. Я написал об этом знаменитом стихотворении 1964 г., о том, что тополя больны ностальгией по столице. Но вот и столица, откуда хочется уехать к морю… Ностальгия по будущему миру, который предстоит сотворить…
12.
И последнее стихотворение книги, 2011 года, его я привожу целиком – в нем сказано все, что хотелось сказать и мне…
И судьбе твоей нет предела
На вселенском вечном пути –
Ведь живую душу вселяет
Неустанно, светло и осознанно
В животворных трудах своих,
Созидательных и целительных,
И спасительных для бытия,
Где любовь расцвела твоя,
В мирозданье живое Господь,
И по воле Творца мы живы,
И поддержаны, певчие, творчеством,
И ведомы – звучащим словом,
И хранимы – небесным светом,
И едины – вселенским родством.
Ни одной точки в конце строк, кроме последней. Так же, как в первом стихотворении книги. Путь, не знающий остановок.
Дай вам Бог здоровья, Владимир, и долгих лет, а трудиться вы будете всегда, подчиняясь вашему Гению.