«Домашнее задание» читателям

К 75-летию Венедикта Ерофеева:  символ буквы „ю“ в поэме  „Москва-Петушки“ …и Кафка

Эпиграф
“Всякая попытка осмысленного разговора о Венедикте Ерофееве обречена на провал. Либо ученая тоска полезет, либо пошлость”.
(Литературовед Александр Немзер)

Чтобы не утомлять читателя ни учёной тоской, ни пошлостью, просто привожу цитаты из поэмы В. Ерофеева (1938-1990) „Москва-Петушки“, где встречается символ буквы „ю“, включая окончание поэмы „Неизвестный подьезд“, а так же окончание романа Франца Кафки (1883-1924) „Процесс“.

„Домашнее задание“ думающим читателям: прочитайте, пожалуйста, цитаты, подумайте и напишите своё мнение:
— что означает символ буквы „ю“ в поэме Венедикта Ерофеева «Москва-Петушки»?
— что вы думаете об удивительном совпадении окончаний двух выдающихся литера-турных произведений ХХ века?

Реутово – Никольское

«А там, за Петушками, где сливаются небо и земля, и волчица воет на звезды, – там совсем другое, но то же самое: там, в дымных и вшивых хоромах, неизвестный этой белесой, распускается мой младенец, самый пухлый и самый кроткий из всех младенцев. Он знает букву «ю» и за это ждет от меня орехов. Кому из вас в три года была знакома буква «ю»? Никому; вы и теперь то ее толком не знаете. А вот он – знает, и никакой за это награды не ждет, кроме стакана орехов.»
«Помолитесь, ангелы, за меня. Да будет светел мой путь, да не преткнусь о камень, да увижу город, по которому столько томился. А пока – вы уж простите меня – пока присмотрите за моим чемоданчиком, я на десять минут отлучусь. Мне нужно выпить кубанской, чтобы не угасить порыва».

Салтыковская – Кучино

Прелестные существа эти ангелы! Только почему это «бедный мальчик»? Он нисколько не бедный. Младенец, знающий букву «ю» как свои пять пальцев, младенец, любящий отца как самого себя – разве нуждается в жалости?
……………………………………………………………………………………….
– Ты… Знаешь что, мальчик? Ты не умирай… Ты сам подумай (ведь ты уже рисуешь буквы, значит, можешь думать сам): очень глупо умереть, зная одну только букву «ю» и ничего больше не зная… Ты хоть сам понимаешь, что это глупо?..
– Понимаю, отец…
И как он это сказал! И все, что они говорят – вечно живущие ангелы и умирающие дети – все это так значительно, что я слова их пишу длинными курсивами, а все, что мы говорим – махонькими буковками, потому что это более или менее чепуха.
«Понимаю, отец!»

Москва – Петушки. Неизвестный подъезд

Они даже не дали себе отдышаться – и с последней ступеньки бросились меня душить, сразу пятью или шестью руками, я, как мог, отцеплял их руки и защищал свое горло, как мог. И вот тут случилось все остальное: один из них, с самым свирепым и классическим профилем, вытащил из кармана громадное шило с деревянной рукояткой; может быть даже не шило, а отвертку или что то еще – я не знаю. Но он приказал остальным держать мои руки, и как я не защищался, они пригвоздили меня к полу, совершенно ополоумевшего…
– Зачем – зачем?.. Зачем – зачем – зачем?.. – бормотал я…
О н и в о н з и л и м н е с в о ё ш и л о в с а м о е г о р л о…
Я не знал, что есть на свете такая боль, я скрючился от муки. Густая, красная буква «ю» распласталась у меня в глазах и задрожала. И с тех пор я не приходил в сознание, и никогда не приду.

На кабельных работах в Шереметьево — Лобня, осень 69 года.

***********************************************************************

Франц Кафка „ПРОЦЕСС“, Перевод Р. Райт-Ковалёвой, Изд-во „Прогресс“, 1965

Глава десятая. КОНЕЦ

В конце концов они оставили К. лежать, как он лег, хотя с первого раза им удалось уложить его его лучше, чем теперь. Потом первый господин расстегнул сюртук и вынул из ножен, висевших на поясном ремне поверх жилетки, длинный, тонкий, обоюдоострый нож мясника и, подняв его, проверил на свету, хорошо ли он отточен. Снова начался отвратительный обмен учтивостями: первый подал нож второму через голову К., второй вернул его первому тоже через голову К. И внезапно К. понял, что должен был бы схватить нож, который передавали из рук в руки над его головой, и вонзить его в себя.
Но он этого не сделал, только повернул еще не тронутую шею и посмотрел вокруг. Он не смог выполнить свой долг до конца и снять с властей всю работу, но отвечает за эту последнюю ошибку тот, кто отказал ему в последней капле нужной для этого силы.
Взгляд его упал на верхний этаж дома, примыкавшего к каменоломне. И как вспыхивает свет, так вдруг распахнулось окно там, наверху, и человек, казавшийся издали, в высоте, слабым и тонким, порывисто наклонился далеко вперед и протянул руки еще дальше. Кто это был? Друг? Просто добрый человек? Сочувствовал ли он? Хотел ли он помочь? Был ли он одинок? Или за ним стояли все? Может быть, все хотели помочь? Может быть, забыты еще какие-нибудь аргументы? Несомненно, такие аргументы существовали, и хотя логика непоколебима, но против человека,
который хочет жить, и она устоять не может. Где судья, которого он ни разу не видел? Где высокий суд, куда он так и не попал? К. поднял руки и развел ладони.

Но уже на его горло легли руки первого господина, а второй вонзил ему нож глубоко в сердце и повернул его дважды. Потухшими глазами К. видел, как оба господина у самого его лица, прильнув щекой к щеке, наблюдали за развязкой.
— Как собака,- сказал он так, как будто этому позору суждено было пережить его.