Когда меня спрашивают, нужно ли автору признание читающей публики, я отвечаю: «Да. Разумеется».
Без признания и поклонников людям творческим тяжело. Просто потому, что бывают хорошие писатели, а бывают не очень. Надо же знать себе и другим цену. Поэтому я всегда стараюсь слушать, что мне говорят мои читатели.
Некоторые излишне хвалят написанное мной. Я подозреваю, они боятся меня обидеть.
Другие наоборот, стараются отделаться ничего не значащими фразами, чтобы я отстал. Я думаю, это люди далёкие от литературы.
Есть ещё одна категория, обидчивые люди. В любом моём рассказе они ищут собственных прототипов. И если узнают, просят дать разъяснения. Таким я сам не даю свои рассказы. Не из боязни справедливой критики, как могут подумать, а чтобы избежать скандала. К сожалению, круг моих читателей узок. В основном, друзья и родственники.
Для общения с публикой самым хорошим способом является встреча с читателями. Чтобы не думали, будто я организую исключительно семейные вечера, расскажу про одну мою встречу с читателями.
Раскручивать свои произведения писателям следует с помощью литературного агента. Так выглядит солиднее. Один мой верный друг является моим агентом. За это я раскручиваю его. Пока мы довольны друг другом.
У нас во Франкфурте есть центральная библиотека со стеллажами русских книг, но там моему агенту в проведении встречи читателей со мной отказали, сославшись на определённый порядок. Дескать, не надо нарушать тишину в читальном зале.
Тогда мы с агентом решили найти активных представителей русскоязычной диаспоры. Во Франкфурте имеется несколько людей, интересующихся политикой и собирающихся вместе. В основном, они спорят про Путина. Вопрос тишины их не беспокоит, как раз наоборот. Но к ним мой товарищ не пошёл и меня не пустил.
Мы выбрали третий вариант – библиотеку при синагоге.
— Синагога для тебя — то, что доктор прописал, — сказал мне мой агент. – Библиотека хорошая. Там поговорить с хорошим человеком про литературу не откажутся и Путин им до лампочки.
— Они у себя в библиотеке, наверное, Тору читают? – я не до конца был уверен в словах моего приятеля.
— С чего ты взял? Очень интеллигентная современная публика. Правда, средний возраст — семьдесят пять лет. Ничего не поделаешь, рядом дом престарелых. Зато заведующая библиотекой — моя знакомая. Я тебя с ней сведу.
Через неделю я входил в примыкающее к синагоге здание. Завбиблиотекой оказалась яркой брюнеткой по имени Инна Аркадьевна с живым лицом и вполне современными стройными ногами.
— Инна Аркадьевна. Можно просто Инна.
— Георгий, — кивнул я в ответ.
— Проходите, — предложила заведующая. – Мне о вас рассказывали.
Когда я шёл по коридору вслед за стройными ногами, то заметил, что стены пестрят стенгазетами, как в далёком детстве.
— Вы пишете книги? – начала заведующая с дежурного вопроса.
— Так, по мелочи.
— Принесли что-нибудь с собой?
Из рюкзака мной были вынуты две книжечки. Тут зазвонил телефон. Инна Аркадьевна отвлеклась, отложив книги. Человек на другом конце провода видимо задавал один и тот же вопрос и не хотел вешать трубку. Инна терпеливо объясняла, заводила глаза под потолок, рассерженно поднимала брови и, глядя в мою сторону, выразительно разводила руками.
Чтобы не мешать разговору, я вышел в коридор и принялся изучать стенгазеты. С фотографий на меня глядели радостные пожилые люди. По выражениям их лиц я заключил, что здесь с одинаковым энтузиазмом отмечают все советские и все еврейские праздники.
Телефонный разговор у Инны закончился, мне помахали рукой, и я снова вошёл.
— А где вы работаете, Георгий?
Мне совсем ничего не хотелось объяснять про работу и кучу сопутствующих ей неприятностей.
— Да, как сказать… пока нигде, — ляпнул я. И тут же отругал себя. Наверняка, мой литагент уже всё про меня доложил.
— А-а, — понимающе кивнула Инна, – вы пишете что-то большое. Писатель всегда сочиняет. Если не на бумаге, то в голове…
— Нет, не всегда, — ответил я, стараясь придерживаться правды. – Сегодня, например, я не писал, а отдыхал.
В кабинете у Инны опять зазвонил телефон, и мы прервались. Изучив шкафы с русскими классиками, я занялся немецкой литературой. Сзади подошла Инна и заглянула через плечо.
— Вам нравится Петер Хертлинг?
— Нет, — от неожиданности я вздрогнул и поставил томик на место. – Я предпочитаю свои рассказы.
— У вас славный юмор, — улыбнулась завбиблиотекой.
— Это не юмор.
Тут к Инне ворвались рассерженные люди и стали ей за что-то выговаривать. И даже потребовали срочно выйти с ними на улицу.
Первому моему знакомству с заведующей постоянно мешали отвлекающие обстоятельства. Когда Инна вернулась, я уже направился к дверям.
— Извините, — с виноватой улыбкой подошла она ко мне, — у нас всегда так. Но встречу с вами мы проведем. Я перезвоню… Скажите… ваша фамилия у меня всё крутится в голове. «Урок за уроком». Автор Турьянская. Вы не имеете к ней отношения?
— Да, — пробормотал я. — Имею. «Урок за уроком» моя мама написала.
— Как я только сразу не догадалась спросить! Такие замечательные пособия. Я же по профессии учитель литературы. По книжкам вашей мамы вся страна литературу изучает…
— Конечно, — кивнул я.
— Как всё-таки приятно с интересным человеком познакомиться, — восторгалась завбиблиотекой. – Хотите заодно мы устроим встречу вашей матушке? Ну, или вам обоим. Вот это будет действительно здорово.
— Хорошо, — ответил я упавшим голосом. — Только я не обещаю. Мама живёт в Москве, и когда в гости приедет, не знаю.
Я шёл по улице и думал: «Вот так всегда. Не успеешь застолбить себе лежак под солнцем, у тебя уже стащили полотенце. Причём свои же. Проклятая конкуренция».
Как честный человек я позвонил маме. Рассказал о предложении выступить совместно в библиотеке при синагоге. Мама проявила сдержанный интерес.
— Знаешь, — сказала она, — на прошлой неделе на Московской Международной Выставке я подписывала читателям книжки. Отгадай, кто сидел рядом?
Мне захотелось поддеть маму.
— Рядом с тобой простой человек не сядет. Медведев или Путин?
— Не отгадал. Горбачёв. Он мне свою книжку подарил. С автографом. Так мне во Франкфурт сколько своих пособий привезти?
— Послушай, — вдруг разозлился я. – Давай будем, как дети лейтенанта Шмидта: то есть, разделим сферы влияния. Путина и Горбачёва отдаю тебе. И всю Москву впридачу. А мне оставь, пожалуйста, синагогу.
Мама не стала настаивать, таким образом синагогу я отстоял. Прошло недели три. Мой агент молчал, заведующая библиотекой тоже. Наконец раздался долгожданный звонок. Послышался запыхавшийся голос моего товарища.
— Алё. Не забыл про свой творческий вечер? Встреча послезавтра в пять. Пенсионеры сгорают от нетерпения.
— Мне принести какие-то книжки? – спросил я, стараясь не выдать волнения.
— У тебя же их всего две. Или третья появилась?
— Нет.
— Вот и хорошо. Хватит тех, что ты Инночке дал. Она их, кстати, прочла.
— Ну и?
— Пребывает в лёгкой прострации. Сам увидишь. Значит, послезавтра в пять.
Раздались короткие гудки. «Всё-таки неплохой у меня агент, — подумал я, — работает не за страх, а за совесть».
Мы встретились с моим другом-агентом в половине пятого. На встречу я пришёл в хорошем пиджаке и галстуке. Приятель оделся неброско: свитер и старые джинсы. Наверное, так любому агенту проще затеряться в толпе.
— Ты со мной пойдёшь? – спросил я для верности.
— Разумеется. Я же пиарить тебя иду.
— Чего?
— Отсекать ненужные вопросы, задавать нужные.
Я немного напрягся, представив себе ненужные вопросы. Мой приятель продолжал:
— Только вот что… Согнать на встречу с тобой народ непросто. Ты же пока не знаменит. Потому первым номером выступит другой писатель.
Я даже не успел разозлиться.
— Какая-нибудь известная фигура?
— Известная, её тут все знают и побаиваются. Зовут Сусанна Марковна. Она написала очередную нетленку, и её будут обсуждать. Потом ты. Для первого раза лучше засветиться вместе с человеком, знакомым аудитории.
— Ладно уж, хотя мне и претит выступать со знаменитостями.
Мы шли по старому потрескавшемуся паркету в библиотеку. Пол жутко скрипел, как палуба старого корабля.
— Смотри сюда, — показал мой агент пальцем на паркет.
Под стенгазетами стояла коробка, заваленная пожелтевшими журналами, атласами и книгами без переплётов.
— Неликвид, — догадался я.
— Неликвид. Акунина сюда не бросят, зато Распутина, Бондарева или Солоухина вполне возможно раскопать.
— Смена духовных ценностей, — прокомментировал я.
— Сейчас все что пишут? Порнуху всякую. Пенсионеры и те одичали.
— Это кто пишет порнуху?
— Нет-нет… Ты исключение.
Мы обменялись понимающими взглядами и прошли в зал, где должна была состояться встреча. Там уже сидело человек восемь, вместе с нами получилось десять. Некоторых я узнал по фотографиям со стенгазеты. С некоторыми мой агент здоровался.
— Не хотели приходить, — шепнул он мне. – Троих я приволок, остальных Сусанна пригнала. От неё не открутишься. А вот и она.
В дверях показалась элегантная Инна Аркадьевна. Следом вошла сухонькая старушка в чёрном со строгим лицом и колючим взглядом в сопровождении улыбающегося седого старичка. Со старушкой почтительно здоровались. Я подошёл и познакомился с Сусанной Марковной. Старичком был супруг писательницы Николай Вениаминович.
Расселись. Завбиблиотекой выступила со вступительным словом. Сказала, что уже стало доброй традицией собираться в этих стенах и обсуждать литературные произведения.
— Иногда к нам заходят и сами авторы, — повернулась Инна Аркадьевна к чёрной старушке, а потом ко мне. – Ведь для писателя важнее бумаги и чернил наличие тонкого умного читателя.
Я промолчал, хотя внутренне не согласился. На мой взгляд, важнее бумаги и чернил для писателя наличие мыслей.
Первым номером, как и ожидалось, шла Сусанна Марковна. Своё небольшое произведение «Случай в гетто» Сусанна Марковна сама прочитала вслух.
Краткое содержание в двух словах: во время войны в еврейском гетто людям жилось плохо. Немцы ходят по улицам с овчарками. Один немец идёт и жуёт толстую баварскую сосиску. Дети протягивают худые руки, просят охранника дать им еды, но тот демонстративно бросает жирную сосиску собаке. Собака ест. Вот в общем-то и всё.
Сусанна Марковна закончила чтение. Слушатели притихли, потом двое высказались одобрительно. Некоторые усомнились в том, продавались ли баварские сосиски в гетто. В числе наиболее сильно усомнившихся был, как ни странно, Николай Вениаминович.
— Непонятно, станет овчарка эту дрянь есть или нет? — выразил он своё мнение. – Я, например, не стал бы.
— А куда б ты делся? – строго посмотрела писательница на мужа-оппонента.
Не знаю, что меня тут дёрнуло вылезти.
— Разрешите добавить кое-что к сказанному Николаем Вениаминовичем. Простите, конечно, но мне кажется, спекуляции и фантазии на подобные темы опошляют трагедию. Только мёртвые знают правду.
Я замолчал, Сусанна Марковна сморщилась и отвернулась к стене, а муж писательницы стыдливо опустил глаза в стол. Повисла нехорошая пауза. К счастью, вмешалась лёгкая и добродушная Инна Аркадьевна.
— Трагедия остаётся трагедией, и тема важная. Давайте перейдём к следующему автору.
Следующим был я. Заведующая библиотекой вкратце представила меня, рассказала про меня и про мою маму. В том смысле, что мы творческая династия. Потом перешли к зачитыванию отдельных кусков из двух моих книжек. После «Случая в гетто» лица у слушателей имели напряжённое выражение. Или мне так показалось? Я успокаивал себя тем, что напряжение на лицах не обязательно связано с зачитываемым текстом. Может, кому-то нехорошо, человек устал, или в комнате душно.
— Рассказ Георгия «Символ надежды» посвящён событиям августа 1991-го года. Рассказ, насколько я понимаю, автобиографический, — Инна посмотрела в мою сторону. – А вот и сам живой свидетель августовского путча. Расскажите, как оно было на самом деле. Без спекуляций и фантазий.
— Моя роль в сражении с ГКЧП невелика, — ответил я. – Основная идея «Символа надежды» — показ нравственных терзаний девятнадцатилетнего героя. Чтобы поверить в себя и преодолеть собственные комплексы он выходит на площадь. Путч – это апофеоз. После чего наступает развязка.
— Погодите. Вы видели живого Ельцина на танке? – вдруг оживился Николай Вениаминович.
— И Ельцина, и позже Шеварднадзе, — подтвердил я.
— С ума сойти можно, – супруг Сусанны Марковны не смог удержать радостного восклицания. — Вы с ними даже разговаривали?
— Коля, какая разница, разговаривал он с ними или нет? – пыталась остудить пыл мужа Сусанна Марковна.
— Нет, не разговаривал, — ответил я на первый неудобный вопрос. — Из известных фигур мне удалось только с Глебом Якуниным в ту ночь побеседовать.
— Ах, вот как, — разом сник Николай Вениаминович.
Сусанна Марковна торжествовала.
Но я не дал ей насладиться победой, набрал в грудь побольше воздуха и произнёс, ни к кому не обращаясь:
— Видите ли, каждый видит мир со своей колокольни. Горбачёв со своей, Ельцин со своей, я со своей. Вот недавно моя мама встречалась с Михаилом Сергеевичем и беседовала с ним. Но какой смысл украшать мне или маме свои книги комментариями Горбачёва? Это же не автограф. Каждый пишет своё.
Присутствующие переваривали услышанное. Я оторвал взгляд от окна. Кажется, мамины подвиги в моём литературном изложении произвели впечатление.
Больше неудобных вопросов мне не задавали, одни удобные. Под самый конец задали один неудобный.
— Вы бы не хотели оставить нам две ваши книжки? – поинтересовалась Инна Аркадьевна. – Если вам не хочется дарить, библиотека их может приобрести.
— Разумеется, берите даром, — сделал я щедрый жест.
Когда мы прощались, я подошёл к Сусанне Марковне.
— До свидания.
— Ауф видерзеен, — ответила она и подтолкнула к выходу Николая Вениаминовича.
В сопровождении агента я тоже вышел на улицу. За небольшой закрытой дверью остался целый мир, о существовании которого многие в нашем городе и не подозревают. Но я ушёл оттуда со странным пугающим чувством лёгкости. Иногда мне делается обидно за людей, проживших длинную трудную жизнь и не понявших в ней чего-то важного, главного. Или, (исключать этого нельзя), я сам чего-то пока не понял?
— Практически ни одного неудобного вопроса, — заметил я моему приятелю. – Быстро мы отстрелялись.
— Ещё бы. Большинство народа пригнала Сусанна. Когда с ней закончили, её кадры домой захотели.
— Я-то не сообразил, чего они так приуныли после «Случая в гетто»?
— Да. Обычно у них поживее. Но держался ты хорошо. Вот только Сусанну не стоило критиковать, она этого не выносит.
— А зачем она про сосиску сочиняет?
— Хочет и сочиняет. Столько народа собрала! И тут ты со своей критикой чистого разума.
— Да мы с ней никогда больше и не увидимся, — пожал я плечами.
— Конечно, тебе без разницы. Зато я её увижу. Ладно. Но в целом — большой успех. Николай Вениаминович, кажется, потерял дар речи. Ты сам придумал про Горбачёва?
— Вместе с мамой, — соврал я.
— Гениально. Настоящий пиар ход. Франкфурт считай, у нас в кармане. Осталось задушить ещё парочку городишек.
— Кого задушить?
— Образное выражение, — ухмыльнулся мой друг. – Задушить, в смысле, завоевать. Берлин, Мюнхен, не знаю… Баден-Баден.
— А-а-а. Станем бить по синагогам?
— Зачем же бить? – удивился теперь агент.
— Образное выражение. В смысле, задушить.
Мы рассмеялись и разошлись по домам. Как я и ожидал, ни в Берлине, ни в Мюнхене, ни, тем более, в Баден-Бадене меня видеть не захотели. А ещё через некоторое время позвонил мой друг-агент:
— Ты знаешь, что они сделали? Выкинули твои книги на помойку, вернее, в коробку. Хорошо, я успел их оттуда выудить.
— А зачем тогда было их у меня просить? Не видать теперь этой Инночке моей мамы, как своих ушей, — обиделся я. – Больше к ней не пойду и других не пущу.
— Ты ничего не понял. Инночка стопроцентно книг не трогала.
— Кто же тогда?
— А ты подумай. Если Инночка не могла…
— Сусанна?
— Правильно. Я, кстати, тебя предупреждал…
— Оставь книжки у себя, на всякий случай. Вдруг Баден-Баден передумает, — вздохнул я. – Ну, пока.
С одной стороны, если твои сочинения лежат вместе с Солоухиным, Тендряковым и Распутиным, должно потеплеть на душе. Но я отчего-то расстроился. Мы с агентом прорабатываем новые варианты. А я временно отказался от встреч с читателями и опять перешёл на родственников и знакомых. Во избежание нездоровой конкуренции.
Франкфурт 2013