Неоконченный этюд в полутонах
Тридцать семь лет своего пребывания на планете она представляла собой сплошное пастельное облако. Ни одной яркой краски. Ни единой резкой линии. В жизни ее тоже все было бесконечно нежным: ощущения, чувства, окружающие вещи. А еще люди, животные, события. И, конечно, цвета, звуки, запахи. Мысли, чувства, эмоции… можно было до бесконечности перечислять компоненты этого безупречно чистого и ровного эпизода в истории человеческой цивилизации.
В один прекрасный день Мона (а как же еще можно было назвать подобное явление?) остановилась у витрины магазинчика, где продавалась модная одежда. Остановилась просто так, передохнуть. День выдался слишком суетным и жарким. Слишком – это для нее. Для всех остальных горожан это был совершенно обычный среднестатистический июльский день. Двадцать семь в тени. Солнечно. Почти безветренно.
Все вокруг спешили по своим делам в том же темпе, что и всегда. Проезжавшие мимо машины пылили с тем же усердием, что и обычно. Птицы лениво чирикали, затаясь в тени поникших от духоты деревьев. Пахло горячим асфальтом, отцветающими розами и скошенной травой. Таяли в небе облака…
И все-таки… Все-таки было в жизни города нечто неординарное. Выбивающееся из череды буден. Настойчиво требующее перемен. Резкое. Громкое. Действующее на нервы.
В общем, Мона почувствовала это первой. И присела на нагретую солнцем скамейку у витрины. Попыталась вникнуть в непривычные ощущения. И найти собственное место в грядущих переменах. Понять. Проникнуться. Определиться.
Сквозь ажур полей ее летней шляпы проскальзывали солнечные зайчики. Ветерок слегка теребил нежный молочный шелк косынки, повязанной под шляпой. Фиолетовые стекла солнцезащитных очков причудливо искажали цвета ее одежды, травы на газоне, тротуарной плитки. Мир по ту сторону был окрашен в спасительные сиреневые оттенки. Казалось, грядущие перемены имели иллюзорный характер. А потом…
Потом Мона взглянула в стекло витрины и зажмурилась. Да, ей никогда не нравились выставленные в ней образцы. Слишком вычурно. Слишком ярко. Слишком смело. И еще тридцать пять слишком. Но сейчас…
Вызывающий салатовый спорил в яркости с голубым и фиолетовым. С ума сойти! Но взгляд женщины удержался на сарафане дольше обычного. Мало того, он и не думал переходить на что-то другое. Пестрая расцветка плотного, проблескивающего на солнце сатина притягивала как магнит. Расплывалась на тысячи оттенков и подоттенков. Завораживала. Интриговала.
Мона поймала в стекле собственное отражение. Надо же! Ее одежда, тщательно подбираемая по стилю и цвету выглядела бледной пиратской копией чего-то никогда не существовавшего в природе, но до дрожи ощутимого. Наполненного жизнью. Земного. Радостного. Свежего. И — увы – прошедшего мимо.
Да и сама она являла собой жалкое зрелище. Белесые волосы. Сливающаяся с ними по цвету шляпа. На тон светлее косынка. Серые глаза. Едва различимая на губах помада… Мягкие линии свободно ниспадающих одежд. Босоножки на плоской подошве…
— Мышь белая, коза старая… — отчего-то всплыло в памяти и продолжилось совсем уж обидно. – Поганка бледная…
И стало так больно. Так жалко себя, прожившую половину жизни (и лучшую, причем, половину!) в возмутительном бесцветии и бесформии. В полутонах событий и чувств. А ведь могло быть…
— Как же это я? Зачем? Почему? Кто и когда наставил меня на этот путь? Ведь умру (тьфу-тьфу-тьфу), и вспомнить будет нечего. Был человек, и нет человека. А какой он был? Да какая разница! Был какой-то. Да весь вышел.
Мона горько вздохнула и перевела взгляд на сочные тона сарафана. Вот она жизнь! Яркая. Живая. Притягательная. Настоящая!
Ей вдруг захотелось надеть на себя этой пестрое великолепие. Накрутить тугими колечками и распустить волосы по плечам. Или наоборот, полностью спрятать их под ярким шелком. Покрасить губы яркой помадой. Нанести тени на глаза. Лак на ногти. Стать иной. Ослепительной. Заметной. Бросающейся в глаза. Будоражащей чьи-то желания. И свободной! От чего? Скорее, в чем! В выборе, в смелости. В безрассудстве, если хотите.
— Я бы хотела примерить… — нет, теперь она не будет обходить свои желания кругами. – Дайте мне вон тот сарафан! – нет, снова не то. – Девушка, принесите в кабинку эту модель!
Пришлось остановиться на третьем варианте. На большее пока не хватало смелости. Но Мону уже несло дальше:
— И что-нибудь из аксессуаров в тон. Надеюсь, Вас не надо учить!
Молоденькая продавщица проглотила недовольную мину за полсекунды до явного проявления. И позволила себе лишь неопределенно сверкнуть в ответ глазами. Обе были удивлены собственным поведением. Одна – практически довольна. Вторая – наоборот.
— Куда это меня несет? И к чему принесет? А, впрочем, какая разница? Главное, мне это нравится! А потому, несемся дальше! На всех парусах!
Чувство удивительной легкости наполнило душу. Нет, не той знакомой, эфемерно-туманной. Новая легкость имела иной характер. Слегка резкий. Слегка взрывной. Даже порочный, самую капельку, но порочный. Стремительный. Интригующий, наконец! И самое главное, действенный!
Сарафан был доставлен в примерочную кабинку в один момент. Минутой позже здесь же появилось несколько шарфов, шляп, косынок, коробочка с бижутерией, связка ремней и поясов.
— Пока достаточно! – даже голос изменился. Появились глубокие ноты, волнующая бархатистость, чувственность. – И помогите застегнуть молнию!
Увы! Сарафан был не к лицу. На фоне животрепещущей сочности и смелости расцветки лица и вовсе не стало. Так, не первой свежести след на снегу. Тень на белой стене. Блеклое пятно на яркой ткани. Обидно. А ведь хотелось… Но долго обижаться и жалеть себя Моне не пришлось: проклюнувшееся сквозь многолетнюю защитную оболочку новое я уже действовало автономно.
— Косметика у Вас есть? Вы же видите…
Молоденькая продавщица, в старой жизни трижды пославшая бы капризную клиентку куда подальше, подобострастно (да-да, именно так!) кивнула и молнией вылетела из кабинки. А через секунду влетела обратно. И принесла набор косметики!
— Очень хорошо (вместо привычного спасибо и прочего вежливого лепета). А теперь помогите привести компоненты в соответствие! И поторопитесь, милочка, у меня мало времени.
Прежняя Мона не успевала пугаться и одергивать новорожденную. А та и не думала останавливаться на полпути. Лишь прикинула, что в парикмахерскую сегодня она точно никак не успевает. И продолжила стремительный полет, исходя из имеющихся возможностей:
— Тени поярче. Может, голубые?
Продавщица уже включилась в игру:
— Лучше сиреневые. А по контуру немного серых. И туши побольше.
— Что будем делать с губами?
— Сейчас! – девушка выскользнула из примерочной и тут же появилась снова. – У Марь Ванны прихватизировала. Лиловая. Подойдет!
И правда, подошла.
— Что еще? Кажется, чего-то не хватает?
— А вот косынка! Голубая…
— Нет, лучше белая! И все волосы спрятать. Вот так. Узел на спину. Неплохо. Но…
— Ой, я знаю, знаю! Тут на углу, в киоске продаются клипсы. С висюльками. Как у цыганок.
— Знаешь, а ты права! Обязательно куплю! И еще обувь… — Мона замерла на вираже.
У нее же почти нет с собой наличных! Выбралась в город по делам. Прикупить какой-никакой мелочи к приезду мужа. А тут… Но смелость била через край:
— У меня кредитка. Сойдет?
— Принимаем, — девушка заговорщицки кивнула. – К этому сарафану лучше выбрать сабо. Белые?
— Тащи!
Девушка-продавщица выглянула из двери:
— Как клипсы наденете, покажитесь! Так хочется посмотреть на чудо!
— Минутку. А что, — Мона обернулась на полпути, — похоже на чудо?
— Не то слово! Я в отпаде.
Хихикнула в ответ:
— И я.
Куда девалась недавняя усталость? Женщина летела по опаленному солнцем городу на всех парусах. Едва касаясь земли новенькими сабо. Удивляясь ежесекундно: «Ну, лечу и лечу, а откуда цокот?» Деревянные подошвы звонко выстукивали на тротуарной плитке веселую мелодию. А Мона ловила свое отражение в витринах магазинов, машинных окнах. И продолжала полет. Яркая, изящная, изумительно легкая. Соблазнительная.
Вечерело. Прохожие торопились по своим делам. Женщины бросали на новую Мону завистливые взгляды. Мужчины оборачивались вслед. Некоторые останавливались. Вздыхали. Провожали взглядом.
— Мне нравится. Я и нравлюсь! Могу еще нравиться! И, кажется, хочу!
Она забрела в пустынный переулок в поисках заветной кондитерской, где продавались любимые Сережкины эклеры. И остановилась в недоумении. Здесь она никогда не была прежде. Старые дома, закрытые ставнями окна. Забитые досками двери. Сплошная тень от нависающих над верхними этажами крыш. Выщербленные булыжники мостовой.
— Летела, летела и пролетела, — констатировала новая Мона без особого огорчения. – Внимание! Поворот! Даю обратный ход.
— Не торопись, красотка!
Мона обернулась: рядом стоял симпатичный молодой человек. Да что там симпатичный! Настоящий красавец! Мачо, как теперь говорят. Очень даже мачо!
«Лет тридцать – самый сок, — прикинула новорожденная. – Неплохой возраст для мужчины. И для женщины тоже. А может…» Она не успела довести мысль до конца – прежняя Мона помешала робким «а может, не стоит?» Но в глазах уже промелькнуло то, что ищет в них каждый мужчина. И «мачо» успел не только увидеть. Но и понять.
— А ты горячая штучка, — зашептал он, обдавая щеку женщины горячим дыханием, — заводишь одним только взглядом. Ну, а какова ты в деле…
Мона задохнулась от неожиданности и возмущения. И самую капельку от любопытства. На всякий случай отступила на шаг. Но было поздно. Мужчина прижал ее к шершавой кирпичной стене. Навалился всем телом. И приник к губам.
Она даже не догадывалась, что бывают такие поцелуи. Жадные, грубые, беспощадные. Чужие упругие губы впивались в нежную плоть, терзали, выворачивали наизнанку, высасывали все соки. Требовали. Пугали. Лишали сил. Подчиняли своей воле.
Никогда в своей жизни Мона не испытывала ничего подобного. Сергей был первым и единственным ее мужчиной. И с самого начала играл по ее правилам. Носил на руках. Сдувал пылинки. Боялся потревожить неловким движением. Причинить боль. Унизить.
У них даже детей не случилось. Она боялась испытать страдания роженицы. Он предупреждал желания. Не перечил. Принимал как должное. Понял. Простил. И продолжал любить беззаветно. Трепетно и нежно. Очень осторожно. Очень ласково. Очень бережно. Пожалуй, даже слишком…
А тут…
Какой-то самовлюбленный подонок… в один момент наплевавший на ее привычки и чувства. Просто захотел. Просто взял и… Взял?! Возмущение проснулось с некоторым опозданием. Но зато как проснулось! И во что вылилось!
Новая Мона резко подняла ногу и ударила незадачливого ловеласа в пах. Прежде она и думать об этом не смела! А теперь… Удар получился отчаянно сильным. И точным.
Мужчина охнул, отпрянул. Свернулся улиткой. Зарычал нечленораздельно. Должно быть, ругательства… Ну и пусть! Имеет право!
Мона выпрямилась, повела плечами, поправила съехавшую косынку, застегнула пойманную на лету клипсу:
— Пока, козлик! Некогда мне тут с тобой заниматься. Ищи себе другую штучку. Чао!
И не спеша, выплыла на залитую солнцем улицу. Придирчиво рассмотрела свое отражение в ближайшей витрине. Недовольно вздохнула. Вытащила из сумки помаду. Тронула губы. Пожала плечами: «Ходят тут всякие». И пошла по улице, как ни в чем не бывало: « Странно, пару часов назад, я бы бежала прочь сломя голову. А потом прорыдала бы всю ночь. А сейчас даже не возмущаюсь. Ну, было и было. Сама виновата. Позволяю себе… и другим. Мысли крамольные в голове созревают. Желания будоражат. Сама себя не узнаю! Будто заново на свет родилась. Все что было раньше – неудачная репетиция. Так, этюд к будущей картине. Не слишком, причем, удачный. Хорошо, что неоконченный. Учтем ошибки. И попробуем еще раз. Еще не поздно, лишь бы хватило смелости! Дубль два!»
Деревянные каблучки застучали по асфальту. Громче. Быстрее. Веселее. И вот уже знакомый поворот. Из приоткрытого окна доносится соблазнительный аромат корицы и свежей сдобы. В витрине радуют глаз политые шоколадом эклеры.
— Да нет, пожалуй, сегодня не тот день.
Мона резко развернулась и вошла в магазин напротив:
— Мне кусочек парной говядины. Килограмма два. Только не говорите, что ее у вас нет!
На обратном пути она уткнулась в очередную дверь. Подняла глаза: сексшоп.
— Вот, значит, как! А вообще-то… — и вошла. В первый раз в жизни! И вышла, между прочим, с покупкой. Вот только понравится ли ее сюрприз мужу? А, была – не была!
— Только попробует не понравиться!
Деревянные каблучки стучали все звонче. Яркие полосы сарафана наполнялись солнечным светом. Фиолетовые стекла очков отчаянно бликовали во все стороны. Клипсы звенели. Новая жизнь обещала так много…
Измены милый аромат
Туфли на тоненькой шпильке – ее радость (сиреневый велюр радовал глаз каждую секунду – любимый цвет, любимый оттенок и потрясающая форма), гордость (мэйд ин Франция, как не гордиться!) и боль (одиннадцать сантиметров в ее-то возрасте! – мама не горюй!) наконец были сброшены. Ноги, смертельно уставшие в утреннем марафоне, почувствовали свободу, а заодно приятную прохладу плитки. И в предвкушении отдыха понесли хозяйку в кухню.
— Тише, еще тише! – шептала Эля, прикрывая за собой дверь. – Он не должен знать, что я дома, иначе никакого сюрприза не получится.
А сюрприз должен был состояться! В такой день! И без сюрприза… Нет, нельзя было все испортить. Тем более что до апофеоза оставалось всего ничего. Три с половиной минуты. Ну, максимум, пять.
Эля принялась выкладывать из пакета ингридиенты своего юбилейного сюрприза. Нет, не юбилейного, свадебного. Сегодня у них с Оськой серебряная свадьба! Двадцать пять лет вместе. В мире и согласии! Четверть века! Как ни крути – событие мирового масштаба.
Можно было бы, конечно, отметить это дело с размахом. Прокатиться, в ответ на Оськин новогодний сюрприз (Поездка в Париж на рождество – это было что-то! Они прокутили почти все деньги. И, кроме сиреневых лодочек и мелких сувенирчиков детям, привезли домой лишь до отказа забитый фотографиями цифровик.), в какой-нибудь Лондон или Венецию. Но до отпуска оставалось целых три месяца. Да и финансы поют романсы – свадьба младшенькой дочери до сих пор аукается. Но это в радость – пускай себе аукается, лишь бы жили счастливо!
И Эля, взвесив все плюсы и минусы более весомых сюрпризов, наступила на горло собственной песне и решилась на приятную малость.
На малость было потрачено все утро. Но овчинка стоила выделки!
Женщина украдкой взглянула в зеркальную поверхность стоящего на столе подноса: «Хороша! Никто и сорока не даст! А с новой прической особенно!» Лукавством не пахло: она действительно себе нравилась. И давно мечтала разделаться с кудряшками. Хотелось чего-то нового, смелого, кардинального, весеннего, наконец!
Мастер, молодой, смущенный напором солидной дамы, паренек, с ее выбором долго не соглашался:
— Такие шикарные волосы! И цвет, и фактура – да о таких мечтает половина женщин на планете. А Вы – под корень! Как же можно! Думаете, рука поднимется?
— На то Вы и мастер, чтобы поднялась. Дерзайте, молодой человек! Мне и правда, очень надо!
— Режь, Марек! Не сомневайся! – пробасила работавшая рядом полногрудая блондинка Элиных лет. – Раз сказала женщина: надо, значит, ей действительно надо. И не бойся. Все будет о’ кей. Мы, женщины, пятой точкой чувствуем, что именно нам нужно. И ошибаемся при этом крайне редко. Чутье, понимаешь…
Эле не слишком понравился намек на ни в чем неповинную пятую точку, но в остальном блондинка была права, и она благодарно кивнула в ответ. И с замиранием сердца уткнулась взглядом в зеркало в ожидании чуда: «Или пан, или пропал. Но ведь хочется, хочется, хочется…»
Мальчишка крутился вокруг странной клиентки как белка в колесе. Приседал. Нависал над ней всем своим субтильным тельцем. Выворачивался, чуть ли не наизнанку. Чирикал ножницами. Брался за машинку. Что-то подрезал, прореживал, подбривал. Отходил в сторону. Оценивал. Присматривался. Вздыхал. Разводил руками. Пожимал плечами. Смахивал со лба капельки пота. И брался за очередную прядку.
Эля уже и не рада была, что остановила свой выбор на молодом парикмахере: «Нужно было сесть к опытному мастеру. И чего это меня на экспериментах заклинило. Сейчас соорудит нечто… а потом все лето придется в косынке ходить. Ох, грехи мои тяжкие, — она обреченно вздохнула и перевела стрелки на более приемлемый вариант. – А, если не удастся прическа, куплю себе хорошенькую шляпку!»
На этом и успокоилась. Более-менее. И занялась планированием дальнейших действий. Сюрприз лишь начинался новой прической. А продолжался…
— Нет, мадам, этот цвет вам не идет, — категорически заявил продавец. – Розовый цвет столь ярких оттенков – привилегия молоденьких девочек. А Вы, прошу прощения, из этой категории вышли несколько лет назад. Может быть, подобрать Вам что-нибудь пастельное?
«К черту пастельное! – Эля с раздражением смотрела на глянцевую лысину продавца. – И какой идиот поставил этого нытика в отдел женской одежды! Так он мне все настроение испортит!»
Портить настроение было никак нельзя, а потому Эля предприняла ряд экстренных мер по минимизации неугодного вмешательства. Для начала послала мужчину куда подальше (в смысле расстояния — на склад за платьем той самой спасительно пастельной окраски), потом задернула шторку в примерочной кабинке и залюбовалась собственным отражением.
Новая, вернее, хорошо забытая старая прическа удивительно шла ей. Кто бы мог подумать! В молодости это была всего лишь досадная ошибка куда-то торопящейся парикмахерши. А сейчас… Сейчас эта ультра короткая стрижка сбросила с Элиного лица лет пятнадцать. Выгодно подчеркнула утонченный овал. Удлинила шею, выделила высокие скулы. Откуда ни возьмись, появился новый стиль. И шарм. В общем, новый облик продолжал радовать. И поднимал настроение с одного взгляда.
— А теперь примерим платьишко, пока эта чертова перечница не вернулась.
Ну что, что мог понимать в женских капризах этот нахал с блестящей лысиной! Ровным счетом – ни-че-го!
Эле нужно было именно это платье! И именно в оглушительно розовом цвете!
Не объяснять же всем встречным-поперечным, что для любимого мужа она решилась повернуть время вспять! Ровно на двадцать пять лет назад.
В прекрасный апрельский день они встретились на ялтинской набережной в открытом кафе. И влюбились в друг друга с первого взгляда. И на всю жизнь.
Для воссоздания основополагающего в их романе эпизода необходимо было всего-ничего: дурацкая короткая стрижка, взъерошенная особым образом (Эля до сих пор краснела, рассматривая единственное фото, запечатлевшее тот волнительный момент). Не менее дурацкое (когда-то оно считалось почти роскошным) розовое платье. Вьетнамки, отдаленно повторяющие цвет незабываемого шедевра зарубежной легкой промышленности. Розово-шоколадные шарики мороженного с консервированными фруктами в стеклянных креманках и шампанское с сиренью.
К полудню все составляющие сюрприза были успешно найдены и доставлены по месту назначения. Не хватало лишь главной свидетельницы их встречи – Кристинки.
Подруга три недели назад отбыла в Крым с собственным мужем. Отмечать приятное событие из жизни собственной семьи. Мужем был Вадим. Старый знакомый. Встреченный двадцать шесть лет назад, в том же месте и в тот же час. Юморист-любитель, затеявший тогда сыр-бор с веткой сирени (о том, что инициатива принадлежала-таки самой Эле, старались не упоминать). Первый и единственный законный супруг самой близкой подруги.
— Ну и пускай отдыхают! – решила для себя Эля. – Когда вернутся, сходим в ресторан. Отметим без проблем сразу два юбилея. Или как это называется…
Особенно грузиться по поводу формулировок в такой день не хотелось, и Эля решила оставить все как есть. И занялась претворением своих фантазий в жизнь. Итак, прическа, платье, вьетнамки, шампанское и мороженое имели место быть. Оставалась сирень. Никак нельзя было без сирени. Ведь с нее-то как раз все и началось.
Ветка любимой Элей синей сирени лежала на самом краю стола. Эля то и дело подносила ее к лицу, наслаждаясь нежной горечью цветочного аромата. Отпивала из фужера теплое шампанское (в те далекие годы со всем были проблемы, даже с нужной температурой шампанского), заедала подтаявшим мороженным и снова вдыхала милый сердцу запах. А потом сирень незаметно исчезла со столика.
Девушка недоуменно оглянулась: за соседним столиком сидела компания парней. Юноши не в меру развеселились. И Эля поняла это по-своему:
— Глупая шутка!
Один из парней широко улыбнулся в ответ:
— Это Вы нам? А что? Оригинальный способ познакомиться! Ценю!
«Каков нахал!» – подумалось Эле, недоумение мгновенно сменилось раздражением: — А кому же еще? До знакомства у нас дело не дойдет, можете не волноваться. А цветок отдайте!
— Розу? Лилию? Или гвоздику? Все цветы мира к Вашим ногам, синьорита! Айн момент! Эй, гарсон, коня к подъезду!
Народ в кафе заметно оживился. Эля растерялась.
Кристинка тут же пришла на помощь подруге:
— А мне показалось, что за столиком сидели мужчины… Прошу прощения, мальчики, мы слегка ошиблись. Будем считать инцидент исчерпанным… С детей какой спрос…
Улыбчивый юморист поперхнулся мороженным и закашлялся.
А Эля опустила глаза и обнаружила под столиком «яблоко раздора»: злополучная ветка преспокойно лежала у самых ног. Через секунду лицо уже соперничало по яркости румянца с новым платьем. Вечер был окончательно и бесповоротно испорчен. И тут…
— Вы позволите? – слегка хрипловатый голос раздался совсем рядом.
Эля подняла глаза. И покраснела еще больше. Рядом стоял молоденький паренек-официант с огромным букетом сирени.
— Это вам… — сквозь загар пробивалась явная краснота.
Да уж! Розанов на площадке стало чересчур много!
— Зачем? У меня ведь есть… — Эля нагнулась и подняла с земли свою ветку.
Паренек покраснел еще больше:
— Я думал…
Яркие синие глаза. Впалые щеки. Тонко очерченные губы. Черный ежик непокорных волос. И лет двадцать за спиной. Экая малость! А сердце Эли затрепетало и полетело навстречу пронзительно синему взгляду. Отправилось в затяжной полет.
До сих пор летит…
Эля вздохнула: и пускай себе! Пусть летит еще лет тридцать. Или хотя бы двадцать пять. До золотой свадьбы. А хорошо бы целую вечность… Но только вместе!
Что там еще было? В тот счастливый день в конце апреля?
Много чего. Такого разного. Неожиданного. Важного.
Паренек оказался студентом столичного вуза, подрабатывающего на каникулах в приморском кафе. И их с Кристинкой земляком. Иосифом. С легкой Кристинкиной руки ставшим в тот день Оськой. Приговор был окончательным и обжалованию не подлежал. Да и обжаловать никто ничего не собирался. Не до того было. Совсем не до того.
Оська принес девушкам еще по порции мороженого. А потом приготовил свой фирменный коктейль (с позиции возраста Эля понимала, то был просто удачный экспромт, а когда-то совпадение казалось ей знаком свыше) – треть бокала теплого шампанского, два кубика льда, добытые исключительно превышением служебного положения, и пригоршня сиреневых соцветий.
— Ты что! – заволновалась тогда бдительная Кристинка. – Это же ядовитое растение!
— А вы не трогайте цветов, только шампанское пейте. Небольшими глотками. Почувствуйте разницу. Вкусно?
Еще бы не вкусно! Когда рядом шепчет море. Дует прохладный ветерок. И шампанское наконец охладилось до нужной кондиции. И сирень благоухает во всю ивановскую. И синие глаза посверкивают в свете загорающихся фонарей. И тебе все лишь двадцать. И впереди еще две недели каникул. И…
Эля не удержалась, зачерпнула пальцем из креманки шоколадное лакомство. Блаженство! Странно, кажется, пахнет морем. Тем самым…
Вот чего ей не хватало для полного счастья! Моря! И сирени. Ну, с сиренью она более-менее разобралась – купила на рынке три веточки искусственной. Инсценировка предполагает какую-никакую стилизацию. И букет в вазе вполне походит на настоящий. Можно даже в бокалы с шампанским бросить несколько цветков для пущего эффекта. А море… море она оставит до отпуска. Должен же Оська внести хоть какой-нибудь вклад в знаменательную дату. Никаких Турций и Черногорий! В этом году только Крым. И обязательно Ялта! Медовый месяц четверть века спустя. С ума сойти!
Эля вновь посягнула на композицию в креманке – на этот раз палец коснулся розового шарика. Клубника! Как тогда…
В тот раз Эля съела три клубничных шарика добавки. Оська принес бы больше, но пора было и честь знать. К концу вечера девушка была влюблена окончательно и бесповоротно. Очарована. Околдована. И готова на любые подвиги.
Кристинка отошла на далекий задний план, напропалую кокетничая с тем самым балагуром юмористом, породившим ситуацию. Пускай кокетничает на здоровье, лишь бы не мешала!
Оська забыл про служебные обязанности, уселся за столик и услаждал слух избранницы неуклюжими комплиментами и глупыми анекдотами. Когда запас и того и другого наконец закончился, парень перешел на стихи. И тут Эля не выдержала:
— Как можно читать такие вещи в публичном месте! Это все равно что…
Подходящее и не слишком обидное сравнение никак не приходило на ум. Девушка уткнулась лицом в сиреневый букет и прикрыла глаза. Любимый запах казался удивительно тонким, манящим куда-то, волнующим. До слез. До дрожи. До…
— Тогда пойдемте на набережную. Я там еще почитаю…
И был вечер. И была ночь. И было утро. Две пары бродили по берегу моря часов двенадцать. Двое – Эля с Оськой – большую часть прогулки молчали, заметно поотстав от Кристинки с Вадимом. Держались за руки, вдыхали аромат завядшей сирени, любовались меняющимся на глазах морем. И сочувствовали приятелям, то и дело ссорившимся по пустякам.
Им не нужны были слова. И не нужны были взгляды. Достаточно было ощущений. Холодный песок под ногами. Шелест волн. Запах моря, смешанный с острым ароматом увядающих цветов. Тепло руки идущего рядом человека. И блаженное томление в груди. Что еще нужно для счастья?
Через две недели они вернулись в родной город вместе. И тут же пошли в ЗАГС. Подавать заявление.
— На двадцать пятое октября, — деловито объявила принявшая их сотрудница.
— Как октября? Нам сейчас надо!
— А испытательный срок?
Женщина долго и подробно излагала причины отсрочки, приводила леденящие душу примеры. А Эля боролась с грозящими выйти из-под контроля эмоциями. Да и Оська явно растерялся:
— Мы не хотим в октябре. Хотим в мае.
— Те, кто брачуются в мае, всю жизнь маются, — предостерегла дама.
— А мы согласны. Лишь бы вместе.
Но свадьбу пришлось перенести на год. Чтобы исполнить заветное желание. Был чудесный день начала мая. Буйно цвели яблони в саду у ЗАГСА. Пахло яблоневым цветом и капельку морем (так казалось невесте, или хотело казаться). Элины волосы отросли до привычной длины и теперь буйно кудрявились под белоснежным муаром фаты. Не хватало лишь сирени. И Оська совершил невозможное – всеми правдами и неправдами выбил два дня отпуска, тайком от невесты слетал в Крым и в самый ответственный момент преподнес невесте охапку любимых цветов.
И на всех свадебных фотографиях Эля держала в руках букет пушистых веток.
Мороженое было разложено по креманкам на залитые сиропом кусочки персиков и половинки клубники. Шоколадная посыпка веснушками устроилась на розовых и бежевых шариках. Все как тогда, до самого последнего штриха.
— Остальное – в морозилку. До вечера. И шампанское туда же!
Эля метнулась в ванную. Долой надоевшие беж и зелень! Где тут наше розовое роскошество?
Она надела платье, покрутилась у зеркала. Черт-те что и сбоку бантик! И как такое люди носят? Да и сама когда-то…
— Ничего! Выдержим! Ситуация обязывает.
Она взъерошила волосы. Коснулась губ помадой. Тронула щеки пуховкой. То, что надо! И пусть только не вспомнит! Пусть только попробует удивиться! Или не удивиться…
Женщина взяла креманки в обе руки и на цыпочках пошла по коридору. Сюрприз начинался…
В гостиной Оськи не оказалось.
— Дрыхнет, небось, — хмыкнула Эля себе под нос, — любитель придавить подушку. А ведь обещал заняться уборкой. Вот, значит, как! Стоит жене выйти…
У Оськи сегодня выходной. А Эля по субботам обычно работала. Но по такому случаю в ход пошел прибереженный с зимы отгул. Гулять, так гулять! Два дня вместе. И две ночи…
Она услышала голоса за шаг до двери. И замерла с занесенной для следующего шага ногой. И дурашливо выставленными вперед креманками. Удивилась. Прислушалась. Окаменела…
Из спальни раздавались два голоса. Мужской и женский. Говорили тихо. И нежно… Нежно?! Эля прислонилась к стене, прислушалась. Слов не разобрать. Зато интонации!
Ноги приросли к полу. Во рту пересохло. По спине потекли ручейки пота. Оська. С женщиной!!! В ее спальне!!!! Среди бела дня… В такой день…
Сил на эмоции не осталось. Как и на выводы. А чего тут выводить? И так все ясно… Как в том анекдоте про мужа, вернувшегося из командировки…
Вот, значит, как… Так просто… И так глупо… А еще пусто… Обидно… Душно… Больно… Перед глазами кружились в солнечных лучах пылинки. Обидно до слез, ведь вчера вечером все протерла и пропылесосила. Обидно, говоришь? Нашла с чем сравнивать! В голове царил хаос. Дыхание срывалось. Сердце, кажется, перестало стучать совсем. Виски сдавливало ледяным стальным обручем. Пахло чем-то до умопомрачения знакомым. Таким милым. Таким родным…
«Откуда я знаю, как пахнет измена? – пробиваясь сквозь обрывки глупостей и умностей, пульсировала в сознании странная мысль. – Он не изменял никогда. Или изменял? Запах-то до дрожи знакомый. И такой приятный…
Значит, изменил. Пришла пора… И что? Что теперь делать? – Слезы текли по щекам бесконечными горькими потоками. Попадали в рот. Жгли кожу. Но внутреннее жжение было гораздо острее. В душе разгорался настоящий пожар. – Что же делать? Убить мужа? Себя? Опозорить соперницу? Устроить скандал? Тихо уйти насовсем? Убежать на край света? Исцарапать их подлые физиономии? Или размазать по ним мороженое? Господи, подскажи, что нужно сделать в таком случае!»
Мысли скакали в мозгу корявыми обрывками. Боролись за существование. Исчезали и проявлялись вновь. Противоречили сами себе. Расплывались в туманном сознании. И лишь одна из них стучала в висках назойливым тамтамом: «Не мог. Не мог. Не мог!» В хороводе чувств и мыслей было все, что угодно. Кроме одного. Там не было веры. И не могло быть. Никакие силы мира не могли заставить Элю поверить в измену мужа. Даже явные факты.
— Чего стоишь, балда? Достоишься! Действовать надо, действовать!
И Эля начала действовать — с яростью перевернула содержимое «сюрприза» в горшок с фикусом. Вот так! Надавила посильнее, погрузив стеклянные конусы в землю по самые ножки. Вот так! Провела рукой по лицу, размазывая слезы, косметику и убойную смесь земли с мороженым. Злость и полыхающий пожар выдувало из души холодным северным ветром. На смену урагану чувств пришло желание действовать. Возможность посмотреть на ситуацию со стороны. Взять инициативу в свои руки.
Эля заторопилась. Для начала примерилась к своему новому статусу. Как это называется? Рогоносец? Нет, это про мужчину. Соломенная вдова? Нет не то… Но как же?
Ничего подходящего не приходило на ум. Жажда деятельности заполонила собой все сознание. Притупила боль. Унесла в неведомые дали пустые намерения. Уступила место леденящему душу страху. Страху потерять самое дорогое в жизни. Оську. Измена? Подумаешь! Да хоть сто раз! Главное, чтоб остался рядом. Живой и здоровый. А остальное… остальное можно и пережить.
Теперь Эля точно знала, что никого не станет убивать. И позорить тоже не станет. И на скандал не пойдет. Она будет бороться за свое счастье! До конца! И никому не позволит…
Женщина метнулась в ванную. Уродина! Как такой не изменить? Сама виновата! Хотя… Ведь совсем недавно… или давно… Эля взглянула на часы – прошло пять минут. А будто десять лет жизни пронеслось… Да… время в кризисных ситуациях не поддается измерению… Итак, пять минут назад она выглядела потрясающе. Даже это идиотское розовое платье не могло испортить впечатления. А теперь…
Эля открыла кран, выдавила из флакона каплю мыла и принялась тщательно смывать с лица остатки своего горя. Затем вытерлась жестким полотенцем. И наложила макияж заново.
— Глаза красноваты, а в целом очень даже ничего получилось! Ну что, начнем все сначала? С учетом гостей. Вернее, гостьи…
Она вернулась на кухню. Достала чистые креманки. На этот раз три. Мороженое. Фрукты. Фужеры. И принялась сервировать вторую серию «сюрприза» на серебряном подносе. Гулять, так гулять!
— Ну что? – Эля с удовлетворением осмотрела получившийся натюрморт. – Неплохо получилось! Да, еще добавим букетик. Сирень!
Так вот чем пахло там, в коридоре! Сиренью! Самой настоящей! Крымской! Ее любимой! Неужели измена может так пахнуть? Впрочем… чего только не бывает в жизни. И все-таки жаль… Теперь она не сможет наслаждаться своим любимым ароматом. Никогда… Сирень будет напоминать об измене любимого. Пожалуй, стоит сменить вкусы. Интересно, а это возможно?
— Ладно, не горит, потом разберусь, — Эля взяла поднос, глубоко вздохнула и пошла в спальню. – Дай мне силы, Господи! Не оставь в тяжкую минуту, – и преувеличенно громко, чтобы побороть нерешительность в душе и дрожь в голосе, протянула: — Ну что, милые мои, не ждали? А у меня сюрприз!
Она ожидала увидеть все, что угодно, кроме… На кровати сидела… Кристинка. Лучшая подруга! В Элином любимом халате. Вот значит, как… Эля вздохнула глубоко-глубоко, напомнила себе о благих намерениях. И отыскала взглядом мужа. Оська сидел на пуфике возле туалетного столика. В спортивном костюме и нелепых домашних тапочках-тиграх (ее подарок на день влюбленных). Странное сочетание. Особенно в данной ситуации. Даже изменить как следует не умеет!
— Ой, Элька, что это с тобой?
«А ведь это называется коварством, — отметила про себя Эля, проглатывая горькую пилюлю из рук, то бишь уст – но какая разница, подруги (давней, верной и единственной!), — или…?»
На этот раз она оборвала фразу не по привычке. Ситуация складывалась как-то иначе. Нестандартно. Да что там! Она складывалась абсолютно нелогично! Эля удивилась. Растерялась. Начала анализировать все заново.
У ног Кристинки лежал Вадим. Вид у него был…
«Боже! Они убили его! Убили ради собственной низменной страсти! А сейчас… О боже! Кажется, теперь моя очередь!»
Пролетело долгих три года. В ее измерении. А на земле прошла лишь секунда. Руки Эли даже не устали держать поднос под нарочито прямым углом. И улыбка не успела сойти с ее губ. И…
— Девочка моя, — Оська материализовался у подноса, заслонив собой первую жертву, — дай я помогу. Что тут у нас?
— Нет… — Эля попятилась к двери, прижимая поднос к груди. – Н-нне надо. Я сама! Сама!!!
«Труп» зашевелился и открыл глаза:
— Поздравляем, — захрипел он в агонии (явно, в агонии, но пока жив!), — Криська, тащи подарок!
А где-то рядом притворно восторженно шептал Оська:
— Эля, какая ты сегодня! Как тогда, помнишь? Совсем как тогда!
И плыл куда-то в сторону поднос с сюрпризом. И открывалась со скрипом балконная дверь. И перед глазами расплывались все оттенки фиолетового. И милый сердцу в прошлой жизни аромат заволакивал сознание…
«Только бы не грохнуться в обморок! – выныривало из бурлящих волн не на шутку взволнованного океана сознания. – Только бы устоять. И разобраться в этой галиматье!»
Но – увы – Эля уже плыла по течению. Невидимые сильные руки увлекли ее в это плаванье вопреки воле. Миг – и она лежит рядом с Вадимом.
«Это конец…»
— Не клади близко, еще заразится!
«Странный конец…»
— Эль, с тобой все в порядке?
«Надо же, какая у меня заботливая подруга!»
— Давай-ка садись! Я подушку приподниму… Вот так… Ты что, перегрелась? На солнце градусов тридцать. А без привычки… Вон, мой-то не выдержал весенних заморочек – еще в самолете затемпературил. Едва до вас добрались! Хотели как лучше… Сирень на базаре скупили всю до последней веточки. Даже бутылку с морской водой привезли. А тут…
— Да уж, — откуда-то издалека послышался родной баритон, — теперь и не поймешь, то ли свадьба, то ли эпидемия. Может, перенесем все на более позднее время?
Кусочки пазла моментально сложилась в нужную картину. Эле не пришлось прилагать никаких усилий. Обморок кончился, так и не начавшись. Силы готовящегося к смерти организма восстановились и забили многочисленными жизнеутверждающими гейзерами. Она подхватилась, поправила (в смысле, взъерошила до умопомрачения) прическу, засияла глазами:
— Никаких отмен! Зря я что ли, неделю готовилась? Итак…
Сюрприз удался. Даже Вадим добрался до плетеного кресла на балконе и выпил бокал шампанского. От мороженого не отказался никто.
— Надо же! Все как в тот вечер! – замирал от удовольствия Оська. – Даже сирень в бокалах! Мой фирменный коктейль! И море…
Эля загадочно улыбалась. В ее бокале тоже плавало несколько сиреневых бутонов. Самых настоящих. Игра стоила свеч! Она как-нибудь потерпит до конца вечера. А там… Там все это сиреневое роскошество полетит прямо в мусоропровод! И чтоб никогда больше…
Она поймала восхищенный взгляд мужа, тряхнула короткими прядками: «А может, цветы ни в чем не виноваты? Ведь не было никакой измены. Не было! Да и не могло быть! Он мой. Только мой! Сейчас. Завтра. И во веки веков. Аминь!»
Взгляд пробежался по счастливым лицам самых близких людей. Кристинка. Вадик. Оська. Оська. Оська!!! По креманкам с остатками мороженого. По глянцевым обложкам путевок – Оськиного подарка (Ялта, знакомый пансионат – что может быть лучше?). По поникшим веточкам любимых цветов. Нет! Она не станет выбрасывать сирень. Она постарается понять. И простить. И забыть весь этот бред с изменой.
Эля закрыла глаза и вдохнула знакомую горечь. Без волнения. Без боли. Без глупых приложений. И дурацких иллюзий. Цветы пахли счастьем. Морем. И немножко клубникой. Никакой измены в бередящих душу ароматах не значилось. Пора было почувствовать себя счастливой.