Африка, любовь моя
Только детские книги читать,
Только детские думы лелеять
Все большое далеко развеять,
Из глубокой печали восстать
О. Мандельштам
I
Очень важный для государства доцент кафедры основ марксизма–ленинизма Олег Борисович Лейст готовился к лекции «Реальный социализм и его преимущества».
− Гм, преимущества, преимущества…
Чистый лист пугающе белел перед доцентом. Олег Борисович включил лампу, руки тянутся к перу, перо к бумаге… перо к бумаге не потянулось. Олег Борисович разорвал в сердцах чистый лист. Сунул руку в гущу бумаг, вечно живущих на столе, и вытащил любимую зеленую папку. В свободное от всесильного учения время Олег Борисович собирал всякие несуразности. И не только собирал, но и сам создавал. На стол выпало:
Исправление ошибки
В рубрике «Очевидное–невероятное», вместо:
− Ваш корреспондент видел автобус с пассажирами, мчащийся по Садовому кольцу без водителя.
Следует читать:
− Ваш корреспондент видел водителя, мчавшегося по Садовому кольцу без автобуса и пассажиров.
Редакция приносит извинения пассажирам автобуса.
Журнал «Знания–сила»
Ага, вот то, что нужно, вырезка из детского журнала «Костер»:
Дорогая редакция, почему зебры полосатые?
Наша биологичка не знает. Может, вы знаете?
Петя.
Неполная средняя школа номер 1.
Ханты–Мансийск.
«Хороший вопрос. Биологичка не знает. Да никто не знает, кроме О.Б. Лейста» − подумал Олег Борисович и принялся писать ответ:
«Дорогой читатель Петя,
В африканском Занзибаре,
Где рождаются все зебры,
Все в полоску − папы, мамы
Тигры, крыши и арбузы
Тени, птицы и заборы,
Уличные переходы,
Крокодилы и штаны,
Кошки и биологички,
Телефоны и слоны.
Зебры в полосатых люльках
Малышей своих качают,
Малыши едят арбузы,
Полосатые арбузы.
И поэтому понятно,
Абсолютно всем понятно:
Не бывает зебр в клетку,
Не бывает зебр в пятнах
А бывают только зебры
В поперечную полоску».
Доктор биологических наук О.Б. Клейст.
Олег Борисович перечитал ответ, заклеил конверт и удовлетворенно откинулся на спинку кресла.
II
В кабинет ректора вбежала испуганная секретарша.
− Иван Михайлович, полковник требуют.
Ректор судорожно схватил трубку.
− Слушаю, Фрол Игнатьевич.
− Знаю, что слушаешь. Ты народ свой распустил, не следишь. Бардак у тебя там в твоём вузилище.
− Что Вы, Фрол Игнатьевич, мы…
− Не перебивай. Сигнал тут поступил на доцента твоего Лейста. Издевается над заслуженной
учительницей биологии, подрывает единство партии и народа. Разберись, пусть билет положит. Кстати, он не…
− Нет, нет, − пылко запротестовал ректор.
− Ну то-то, смотри у меня.
Ректор пожелал всего хорошего коротким гудкам и велел немедленно подать сюда Лейста.
Уж полдень близился, а Лейста все не было. Ректор в ярости изломал на кусочки карандаши, рванул с окна штору с кистями, приказал выгнать всех студентов на букву «Л», послал еще выше министра высшего образования, предложил позвонившей теще, чтобы шла, и указал точно куда, на наградном списке к Новому Году написал косо по старой привычке «расстрелять» и дважды жирно подчеркнул.
− Где вас черти носят? – вкрадчиво осведомился ректор у появившегося наконец Лейста.
− Чертей нет. Бога нет и, следовательно, чертей тоже нет, – сообщил доцент лекторским голосом.
Это было логично, и ректор переменил пластинку.
− Скажите, Олег Борисович, может быть вам не нравится у нас работать?
− Почему? Нравится.
− Может быть коллектив вам не подходит?
− Подходит.
− Может студенты не устраивают?
− Устраивают.
Ректор долбанул кулаком по столу и заорал: «Так почему же ты, сволочь, над заслуженной биологичкой издеваешься, подрываешь единство партии и народа!» − ректор брезгливо, как дохлую мышь, поднял двумя пальцами за уголок ответ Пете.
− Это же шутка, Иван Михалыч
− Мы тут работаем, а ты шутки шутишь? Клади билет!
− Какой билет?
− Не знаешь какой? Партийный.
− Это невозможно.
− Ты што, сдурел? Клади немедленно!
− У меня нет билета.
− Езжай домой и привези.
− У меня его вообще нет. И никогда не было.
С перепугу у ректора пропал голос. Полковник узнает, что на кафедру основ пробрался безбилетник, и это − конец.
− Вон − прохрипел ректор − вон!
Как он, маленький и толстый, ненавидел этого длинного, худого, вихрастого доцента в вечных джинсах и свитере. Дрожащей рукой ректор набрал секретный номер.
− Фрол Игнатьевич, товарищ полковник, он, Лейст этот, он…
− Знаю, − перебил полковник, − принять и исключить. Кстати, можешь меня звать «товарищ генерал».
− Поздравляю, товарищ генерал, − сказал ректор коротким гудкам.
III
В актовом зале обстановка всенародного праздника, в буфете дают сосиски – в партию принимают доцента О.Б. Лейста.
На трибуне ректор, человек-клише:
− Верный марксист-ленинец… воспитывает молодежь в духе… предан делу партии… достоин.
Комсомольский секретарь пионерским голосом сообщила, что Олег Борисович всегда… что рядом с ним мы становимся чище и лучше.
Секретаря сменил завкадрами:
− Он… эта… да. Верный… чтобы со студентками, это ни-ни, хоть и холостой, мы бы знали… И эта, тверёзый… Русский.
Под шквал аплодисментов завкадрами втиснулся в кресло. Единогласно.
На следующее утро в актовом зале атмосфера всенародного праздника, но сосиски кончились – из партии исключают доцента О.Б. Лейста.
Ректор:
− Подло обманув руководство, пробрался в ряды… Позорит честь… Каленой метлой…
Секретарь:
− Олег Борисович никогда … рядом с ним мы становимся грязнее и хуже.
Завкадрами:
− Он… эта… нет. Обманом пробрался… И со студентками… эта… Еврей.
Под шквал аплодисментов завкадрами втиснулся в кресло. Исключили единогласно.
IV
Исключенный Олег Борисович зашел на кафедру и подумал, что попал в хирургическую клинику. Коллеги надели марлевые повязки, не дай бог подхватить опасные вирусы свободомыслия. Все были в сборе, абсолютно неотличимые друг от друга роботы. Не было только лаборантки Наташи. Наташа… Наташа… Она так нравилась Олегу Борисовичу, что он боялся на нее смотреть. Сто раз на дню Олег Борисович вычитал из сорока девятнадцать, и получалась безнадежно большая цифра.
Чья-то рука положила на стол Олега Борисовича листок бумаги. Олег Борисович поднял голову и увидел Наташу. Без маски. Это было… это было как удар молнии, как объяснение в любви, как… Он попытался вычесть из сорока девятнадцать – не вычиталось, арифметика сломалась.
Миновала длинная минута. Наташа отошла от стола, и Олег Борисович увидел, что листок – это приказ ректора. В глаза прыгнула последняя строчка:
«Доцента Лейста О.Б. направить в Ханты-Мансийск для укрепления кадров педучилища».
Прощай Москва. Да что Москва – Наташа… буквы приказа как-то странно изогнулись и расплылись. Кранты-Мансийск, подумал Олег Борисович и невесело усмехнулся.
V
До отхода поезда оставалось всего сорок минут, а надо было еще что-то сделать, непременно что-то сделать, но что? Зеленая папка! Олег Борисович перерыл впопыхах бумаги и наконец – вот она, придавленная решениями всех партийных съездов. Запихнул папку в чемодан и отправился на вокзал.
У вагона Москва–Ханты-Мансийск клубились серые телогрейки с авоськами, набитыми колбасой и апельсинами (привет, реальный социализм). Олег Борисович пропустил, как всегда, всех впереди себя. Нет, не всех. Сзади дрожащий голос спросил:
− Олег Борисович, вы… ты возьмете меня с собой?
Поезд отошел, и только одинокая фигурка осталась на опустевшем заснеженном перроне.
Магазин
Дверь мягко затворилась, защитив меня от промозглого осеннего дождя. Затянутые шелком стены, картины, тепло. Из-за стола поднялся идеальный Джеймс Бонд. Мужественное лицо, ровный загар, запах богатства, уверенности и сигар.
− Чем могу быть полезен?
Баритон.
− Какой большой магазин, просто теряешься…
− Да, мы продаем почти все.
− Мне бы…
− Не спешите, прервал Бонд, вам черный или с молоком?
− Черный, без сахара.
− Почти все, повторил Бонд, автомобили, смертные приговоры, драгоценности, фундаментализмы, спички…
− Спички?
− Да, универсальные спички. Разжигают все, от костра до революций, войн и всякой розни религиозной или там национальной. Не гаснут на ветру.
− А как потушить огонь?
− Невозможно. Например, согласились прекратить огонь, но огню ведь не прикажешь «не гори». Вечный огонь.
− Интересное изобретение.
− Это придумал еще мой прапрапра – всех «пра» не сосчитать – дедушка. Простой рецепт: смесь зависти, серы национализма, страха и поруганных святынь. Сверху надежный лак религии или идеологии. И обязательно, конечно антисемитизма.
− Антисемитизма?
− Это наша специальность. В ассортименте государственный, дворовый, личный, скрытый, звериный, наследственный.
− А цена?
− Зависит от спроса. Наследственный хорошо берут поляки, русские, украинцы, всех не перечесть. Поэтому немного дороже других сортов. Но постоянным клиентам я его рекомендую: экономичная вещь, один раз потратил деньги и спокоен за своих детей, внуков, правнуков. Судите сами. Наш давнишний украинский клиент − Бонд взял конверт − вспоминает колыбельную:
«Спи, мой мальчик, спи Тарас
Не написай на матрас
Повернись на бочок
Придет серенький волчок
Жид пархатый подползет
Тебе шейку прогрызет
Выпьет кровушку твою
Баю баюшки баю
За окном стояла тихая украинская ночь…»
− До чего трогательно, не могу сдержать слезы… А вот воспоминания нашего немецкого клиента – Бонд взял другой конверт − он уже умер:
«Спи мой мальчик, спи мой Фриц
Хайль Гитлер!
Мы устроим миру блиц
Хайль Гитлер!
Мы устроим миру криг
Хайль Гитлер!
Мы покажем миру фиг
Хайль Гитлер!
Всех евреев изведем – разом
В закупоренных печах – газом
За окном стояла тихая хрустальная ночь»
− Н-да, колыбельная-марш. Еще не умеет ходить, но уже строем. И какая грандиозная программа: всех − разом. Мне бы…
− Впечатляет, не правда ли? – заметил Бонд.
− Антисемитизм, вечный огонь. Между прочим, над могилами миллионов невинных.
− Я вне морали. Есть спрос – будет предложение. Не я так Смит, Дюпон, Мюллер, Иванов… А миллионы невинных – это статистика, я…
Зазвонил телефон. Бонд извинился и отгородил меня спиной от разговора.
Да я и не слушал. Кресло – конформист приняло мою непышную форму, полусон-полуявь, обрывки фраз, бу, бу, бу… ошибка, он чистокровный… бу, бу, … позвоните генералу… нет в городе… грузовики… поздно… в каменоло…
Провалился в сон. По лугу чистокровный мальчик скачет верхом на палочке, я знаю, это Бонд − младший. Генерал стреляет в него из рогатки. Мальчик падает. Генерал целится в меня. Надо проснуться.
Бонд повернулся ко мне. Смытый загар, кислый запах беды.
− Мне бы тапочки домашние подешевле…
Бонд – бывший Бонд − не глядя выхватил с полки дворовый и метнул в меня. Нашел виновного. Осколки впились в уши, я выскочил на улицу.
Через два дома меня догнал звук выстрела. Кому достанется магазин?
Сколько тихих украинских и хрустальных ночей впереди?
Река
Я еле удержался на склоне лет, чтобы не попасть туда, где река времени впадает в Стикс. Она, эта река, несёт меня всё быстрее и быстрее. Пытаюсь зацепиться за берег, но он как горизонт уходит от меня.
Берег выстлан травой и солнцем, бессмертные малыши, не знающие о реке, играют в прятки. Порог. Их много, этих порогов, и на каждом я теряю частичку или частицу или часть моего целого. Становлюсь пазлом с вынутыми фрагментами. Может быть, встречу остров? Остров… Поздно, невозможно плыть против течения. Я вижу его, затуманенным прошлым, сосны сбегают наперегонки к берегу, белый дом, наполненный звонкими голосами, звуками рояля и счастьем.
Мнемозина, не покидай меня Мнемозина.
Пристань.
Харон.
Экскурсия
Товарищи, не толпитесь, станьте серпом вокруг меня. А вам, Моисей Израйлич, что, особое приглашение? Нет, туда нельзя, там отдел идеализма, вход по пропускам. Вечно вашего брата тянет на сторону. Ах, у вас нет брата? Вечно вам больше всех надо. И не заслоняйте другим марксизм-ленинизм. Всем видно?
Перед нами три источника марксизма. Почему вы улыбаетесь, Моисей Израйлич, я не сказала ничего смешного. Да, они сегодня не работают, не завезли воду. А если вы будете вертеться — свалитесь в котлован. Нет, это не Бабий ЯР. Здесь строят ГЭС, и все увидят, как бьют источники марксизма – наотмашь.
Слева — стоячие культы личности, во френче, в кимоно с черным поясом, в штатском, в набедренной повязке и в танке. Опять у вас вопрос? Почему они что? Безголовые? Как вы смее… ой? и правда… я раньше не замечала… в ЦК ничего не говорили… Ну-у, во-первых, есть культ — голова не нужна. А во-вторых, — голос окреп, мы готовы к любому повороту событий, сменные головы, усы, параличи, лысины, дефекты речи хранятся в холодильнике мясокомбината.
Теперь пошли все в ЗАД. Смех неуместен, так мы называем Зал Диалектики. Не слушайте чужую лекцию о переходе количества в качество, это для работников общественных туалетов. Кстати, в углу – воплощенная ленинская мечта, отхожее место из золота. На нем сидит кухарка, управляющая государством. Моисей Израйлич, не заходите за ограждение диктатуры пролетариата, диктатура действующая, отвечай потом за вас.
За диктатурой виднелась шинельная серость реального социализма, тоскливо мычала голодная корова. Парное молоко, утро, синие, желтые стеклышки террасы, белые искры ландышей в зеленой траве, коричневые дорожки… Стрекозы в камышах у речки… Он боялся камышей, Наташка сказала, что нашла его там в корзине и он, Мося, вовсе не мамин сын.
Резкий голос выдернул из детства: «А сейчас мы идем вперед, в Зал Светлого Будущего! Попрошу думать о прекрасном и вытереть ноги! Построились парами и – вошли!»
Крик коллективного ужаса отразился от свода. Толпа ринулась назад. Поздно. «Вход закрывается автоматически, вход закрывается автоматически», — возвестил металлический голос робота и слепящая тьма обрушилась на людей.
Товарищи, не бойтесь, я вас выведу… как темно… включить сияющие высоты… не могу найти выключатель… он сломан… сломан… Моисей Израилевич,
МОИСЕЙ…
В лицо дохнул древний жгучий ветер пустыни.
________________________________________
Комментарий:
…три источника марксизма. «Три источника и три составные части марксизма» — статья Ленина.
…отхожее место из золота. По Ленину денежная функция золота отомрет и из него можно будет делать унитазы.
…сидит кухарка, управляющая государством. «Кухарка при социализме сможет управлять государством»- ленинское высказывание (цитирую по памяти).
…нашла его там в корзине… По библейскому преданию корзинку с трехмесячным Моисеем нашла в зарослях тростника у Нила дочь фараона.
История музыки
Стариков в Казахстане называют «ата» — отец.
Геродот. «Обычаи Центральной Азии»
Скандал в казахском Союзе Композиторов. Оказалось, что первую казахскую национальную оперу «Трави, ата» написал не казах Жузеп Вердиев, а эвакуированный из Ленинграда еврей Цирюльник-Севильский.
Дело замял дядя Жузепа Тари Вердиев, начальник КГБ. Цирюльник-Севильский был схвачен прямо на улице у входа в парикмахерскую. Его осудили на 10 лет без права переписки нот за незаконное ношение двойной фамилии: мадам Севильская призналась, что их брак был фиктивным. В ответ на злобные выпады зарубежных голосов мадам Севильская заявила, что все трое их детей – результат непорочных зачатий. С целью пресечения порочной практики непорочных зачатий и за преступную халатность был расстрелян председатель Комитета по делам религий.
Лицам неказахского происхождения запретили ношение халатов и двойных фамилий.
Из магазинов исчезли соль, спички и кок-сагыз.
Следствие копало дальше. Выяснилось, что Цирюльник-Севильский вступил в заговор с неким Швабриным из Оренбурга с целью похищения из сераля капитанской дочки. На допросе Швабрин вилял, называл Оренбург Чкаловым, а Чкалов – Оренбургом. Обоих схватили.
Капитанская дочка призналась, что превращала по четным числам сераль в бордель под названием «Бай-бай конура» и выведывала ракетные секреты у офицеров. Секреты передавала израильскому шпиону Пугачеву. Пугачева сперва третировали, а потом четвертовали. За недосмотр главному евнуху сераля пришили недостающие части и бросили на усиление Союза Композиторов.
Из магазинов исчезли чай, водка и «Шанель N5». Вместо кок-сагыза стали выдавать по карточкам пожелтевший китайский менталитет.
Все как один встали на трудовую вахту, а в серале на нее легли. Тех, кто много знал и языком болтал, посадили. Во всех газетах появилась статья «Относительно садизма в языкознании».
Возмущенные преступлениями жидовской банды Цирюльника-Севильского-Швабрина и примкнувшего к ним Моцарта, пионеры торжественно обещали не стричься, не мыть полы швабрами и не слушать классическую музыку.
«Эмнисти интернешнл» прислала Цирюльнику сушеную додекафонь. В тюряге ему дали молоко и медицинскую книгу, чтобы он мог между строк писать первую додекафонную кантату Жузепа Вердиева. «Наш казахский Шенберг», — так любовно зовут Жузепа в народе.
Из магазинов исчезло все. Население ест ростки коммунизма.
.___________________________________________________
Комментарий:
«Относительно садизма в языкознании». Парафраз на тему названия статьи Сталина «Относительно марксизма в языкознании», написанной, по-моему, в 1948 году и опубликованной во всех газетах. В 1948 проблема марксизма в языкознании была последней Комментарий
…Из магазинов исчезли соль, спички и кок-сагыз… Кок-сакыз — кустарник, растущий в Средней Азии.
…с целью похищения из сераля капитанской дочки… «Похищение из сераля» — опера Моцарта.
…называл Оренбург Чкаловым, а Чкалов — Оренбургом… В советское время г.Оренбург переименовывали несколько раз в Чкалов, а г.Чкалов — обратно в Оренбург.нерешенной проблемой в СССР.
…и
примкнувшего к ним Моцарта… Отклик на стандартную фразу хрущевских времен: «Антипартийная группа Маленкова, Молотова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова».
…В тюряге ему дали молоко и медицинскую книгу… Ленин писал в тюрьме какой-то труд молоком между строк медицинской книги. При царе в тюрьмах давали молоко за вредность.
…Наш казахский Шенберг… Арнольд Шенберг — знаменитый австрийский композитор, изобретатель додекафонии, двенадцатитонного звукового ряда.
Кармен — фантазия
Из энциклопедий, мемуаров, учебников и монографий высыпаются, как цветочки из гербария — сухие и плоские, биографии великих. Исчезла окружавшая их, великих, атмосфера сплетен, легенд, анекдотов, маленьких тайн, полуправд и неправд. Все смела мутная лавина времени. Кто вспомнит сегодня, что Жоржа Бизе обвинили в убийстве Кармен? Травля в прессе. За композитора вступилась Сара Бернар, и в тот же вечер «Пари суар» объявила Кармен жертвой всемирного еврейского заговора, а Бизе – глухим орудием сионских мудрецов. Барон Ротшильд с перепугу перевел последние гроши из французского «Креди Лионнэ» в Лондонский банк. На бирже разразилась паника. В кафе «Куполь» Бальзак Онорэ де плюнул в главного свидетеля обвинения Меримэ и попал. Франция раскололась на бизаров и антибизаров. Полиция открыла скрипичным ключом квартиру композитора и конфисковала партитуру оперы с мотивом преступления. Прокурор Синьяк поставил последние точки в обвинительном акте. Адвокат Бизе мэтр Долдон радостно заявил, что исход процесса – свобода для его подзащитного. Свобода выбора между эшафотом и малярийными болотами Гвианы.
И бедный Жорж, простившись с матушкой, княгиней Щедриной-Щербатовой, бежал в Варшаву. Там для театра графа Плисецкого он написал под фамилией Бизе-Щедрин балет «Кармен». Балет так понравился графу, что он женился на крепостной приме. Графиня Плисецкая сразу прославилась и танцевала в Большом перед царскими особами. Бизе — Щедрин начал вставать на ноги, но случилось несчастье: Плисецкий пригласил на балет французского посланника маркиза Гардюпора. Давным-давно Жорж был любовником жены посланника Жаннет. Как-то в темноте спальни Жаннет представила композитора мужу. И теперь на спектакле маркиз узнал Бизе, Жорж не успел спрятаться за второй половиной фамилии. Пришлось сменить первую половину на Салтыков и бежать в Вятку. С переходом на русскую фамилию Жорж бросил писать музыку, стал пить и бичевать местные недостатки. Добичевался – в Вятку прибыл новый губернатор, по роковому стечению обстоятельств Салтыков-Щедрин.
«Зачем нам два Салтыкова-Щедрина?» — спросил губернатор почтительно склонившегося чиновника по особым поручениям, и Жоржа упрятали в тюрьму за нарушение общественного порядка. Хотя ни обществом, ни порядком в Вятке и не пахло. Тюрьма есть тюрьма, питание неважное. Но была жена тюремного директора, брюнетка под пятьдесят, с усиками и незаконченным высшим, по горло набитая Мими, Виолеттой и Кармен. Санным трактом из Санкт-Петербурга доставили укутанный в солому «Бехштейн».
«Любовь, любовь,» — выпевала брюнетка, клавиши нежно коснулись рук Жоржа и повели за собой. Сквозь обшарпанный кирпич тюремных стен, мимо полусгнивших домишек Вятки, сквозь сугробы и метели, через кривые еврейские переулки Варшавы и путаницу двойных фамилий он возвращался к Бизе, к голубому небу Парижа, к плывущей в облаках Сакре-Кер, к кафе «Куполь» к Гранд-Опера…
«Любовь свобо…», — вскрик диссонанса оборвал фразу. Но Жорж его уже не услышал: он вернулся.
___________________________________
Комментарий:
По мотивам оперы Бизе композитор Щедрин написал музыку для монобалета «Кармен»
На афише значилось: Балет «Кармен» музыка Бизе-Щедрина, солистка Майя Плисецкая.