Зазвенел дверной звонок. Не деликатно тренькнул, как бывало в последние дни, а взревел нагло, длинно, требовательно. Так звонят чужие, равнодушные люди. Чаще всего — находящиеся «при исполнении». Две недели назад Анна, пожалуй, подпрыгнула бы от неожиданности и испуга, услышав такой звонок. Но теперь она бы не вздрогнула, даже если бы в нее внезапно вонзили иголку. С тех пор, как все вокруг одела серо-коричневая пелена, звуки из внешнего мира доносились до нее, словно сквозь вату.
Тем не менее, она поднялась с дивана, на котором сидела, вяло уронив руки между коленями, уже не первый час, и поплелась открывать. Машинально, на уровне рефлекса; лишь на третьем шаге она подумала, что, возможно, потребовалось подписать еще какую-то бумагу. Столь же машинально задержалась на миг перед зеркалом в прихожей — поправить прическу, прежде чем откроет дверь. Взгляд в который уже раз непонимающе уперся в серо-коричневую кисею. Зеркало было занавешено, как и окна. В квартире царил полумрак.
Анна щелкнула замком, даже не взглянув в глазок и не спросив «Кто?» Сейчас любой грабитель мог бы войти сюда, как к себе домой. Впрочем, брать в квартире было особо нечего. Они никогда не жили богато, а теперь к тому же похороны отняли кучу денег. Страховки у Виктора не было. Он относился к тем людям, которые из суеверия никогда не страхуют свою жизнь. Не помогло…
На пороге стоял невысокий, полноватый, лысоватый мужчина за сорок. Вид у него был в целом невзрачный, но деловитый. Никогда прежде Анна его не видела. На грабителя он не походил. Скорее — и впрямь какой-то мелкий клерк, явившийся исполнить некую бюрократическую формальность…
— Прежде всего, позвольте выразить вам соболезнование, — сказал он, стараясь придать своему облику и голосу чуть меньше деловитости и чуть больше проникновенности.
— Спасибо, — механически сказала Анна. За последнее время она произносила это слово множество раз, и всегда одним тоном, неважно, был перед ней незнакомец или кто-то из родных и друзей. Соболезнование — какое глупое, лживое слово. Разве кто-то из них чувствует хотя бы одну тысячную той боли, которую непрерывно ощущает она?
А если бы даже и чувствовал — что бы от этого изменилось?
Тут до ее заторможенного сознания дошло, что в руках у гостя ничего нет. Если бы дело и впрямь было в каких-то бумагах, он бы, наверное, явился с папкой или кейсом…
— Вы знали моего мужа? — спросила она. Ее голос звучал все так же ровно и равнодушно.
— Знал — это не совсем точное слово… Дело в том, что я… я могу войти? Не очень удобно обсуждать такие дела в коридоре…
— Да, конечно, — спохватилась она, отступая в сумрак прихожей. — Проходите.
— Это не займет много времени, — заверил гость, оказавшись внутри и аккуратно затворив за собой дверь. — Мое имя вам ничего не скажет… ну, можете называть меня Алекс. Я — частный детектив.
— Детектив? — ее брови непонимающе сдвинулись. В первый миг это слово вызвало у нее ассоциацию с полицией, но затем она сообразила, что этот человек — не полицейский. — Вы… — ей показалось, что в ее мозгу мелькнуло озарение. — Вас нанял Виктор? Когда еще был…
— Нет, — решительно покачал головой Алекс. — Другой мужчина. Вы его не знаете, и я не имею права сообщать вам его имя.
— Тогда причем тут… — окончание ее фразы вновь повисло в воздухе. Никогда прежде она не думала, что произнесение слов — такое скучное и утомительное занятие.
— Сейчас я все вам объясню. Только слушайте и не перебивайте, хорошо? Этот мужчина, мой клиент, нанял меня, чтобы я проследил за его женой. Скажу сразу — его подозрения полностью оправдались. Вы позволите включить свет?
Они все еще стояли в прихожей. Детектив, как видно, уже углядел профессиональным взглядом выключатель, почти закрытый висящим плащом. Анна рассеянно кивнула. Она все еще не могла понять, к чему это все. Какая-то чужая грязная история…
Вспыхнула лампочка — всего на шестьдесят ватт, но Анна прищурилась, свет показался ей слишком ярким. Столь же машинально, как смотрелась в зеркало, подумала, как, должно быть, она ужасно выглядит в этом резком свете. Наверное, лет на десять старше, чем на самом деле… если еще учесть, сколько времени она почти ничего не ела…
Что-то настойчиво шуршало, требуя ее внимания. Анна заставила себя вновь открыть глаза и посмотреть на своего визави. Теперь в руках у него был конверт — должно быть, извлеченный из внутреннего кармана — и из этого конверта он вытаскивал по одной фотографии, разворачивая их веером, словно колоду огромных карт.
Все фото, отпечатанные на плотной бумаге, изображали одних и тех же мужчину и женщину. Вот они идут по улице… вот сидят за столиком в кафе… вот целуются на скамейке в парке… а вот…
Кровь прилила к щекам Анны, ставшим за последние дни не просто бледными, а бледно-желтыми.
— Я сожалею, что вынужден вам это показывать, — произнес Алекс, доставая все новые фотографии. Все снимки были очень отчетливыми, даже те из них, которые, судя по всему, были сняты скрытой камерой в полутемном номере какого-то дешевого отеля. Техника не стоит на месте… Лицо мужчины было ясно видно на всех фотографиях, за исключением двух, на которых он ублажал свою подружку орально. Зато на этих кадрах прекрасно получилось характерное родимое пятно под левой лопаткой.
— Это какой-то бред, — сказала Анна.
Уголок рта Алекса дернулся в смущенно-понимающей усмешке.
— Я оставлю фотографии вам, — сказал он. — Вы сможете рассмотреть их внимательно, если у вас еще есть какие-то сомнения.
Она взяла снимки в руки — брезгливо, за краешки, словно это была использованная туалетная бумага. Впрочем, никаких сомнений тут быть не могло. Бывают, конечно, просто похожие люди, но не настолько. Если только у Виктора не было никому не известного брата-близнеца… хотя даже у близнецов не бывает одинаковых родимых пятен, это все чушь из индийских мелодрам…
— Он говорил, что задерживается на работе, — произнесла Анна, обращаясь не столько к невзрачному человечку напротив, сколько к душному воздуху прихожей. — Что ему, может быть, наконец дадут повышение…
— Вы должны знать кое-что еще, — сказал Алекс. — Эта злополучная авария… он тогда торопился на свидание с ней. Видимо, поэтому все и произошло, — он промолчал еще несколько секунд и вновь произнес: — Я сожалею.
— Зачем? — спросила женщина. В ее сознании все спуталось, и наверх выскочила, как ей показалось в тот миг, самая логичная версия: — Вы хотите денег?
— С вас? За что? — искренне удивился Алекс. — Вы ведь понимаете, я даже не могу предложить вам купить негативы — в наш цифровой век их просто не существует. Не говоря уже о том, что это попадает под статью о вымогательстве… Нет, деньги мне платит мой клиент, и это его воля. Он потребовал, чтобы я выяснил, женат ли любовник его жены, и, если да, показал его супруге эти фото. К тому моменту, как я собрал необходимую информацию, ваш муж был уже мертв. Я сообщил об этом моему клиенту, но он настоял на своем требовании. Могу также заверить вас, что этим моя роль ограничивается, и никому другому я это показывать не стану… если для вас это принципиально.
Она вновь открыла рот для механического «спасибо», но вовремя поняла, что это прозвучало бы слишком глупо.
— Я не знаю, бывало ли подобное раньше, — добавил Алекс, словно отвечая на незаданный вопрос, — я ведь следил за ним только в последние недели. Но полагаю, что для него это был не первый раз. Уж больно уверенно он себя вел.
Он помолчал еще немного, выжидательно глядя на Анну. Та, в свою очередь, так же смотрела на него.
— Собственно, это все, — заключил Алекс. — Я пойду. Всего доброго.
— Да, — односложно ответила женщина. Ей не хотелось ни желать ему всего доброго, ни тем более говорить «до свиданья».
Хотя, в сущности, в чем был виноват этот маленький человечек? Он-то как раз никому не лгал…
Хлопнула дверь. Анна протянула руку к выключателю и вновь погрузилась в серо-коричневый мрак. Пальцы сдвинули фотографии в стопку, машинально подровняли ее края. Затем сделали движение разорвать, но из этого ничего не получилось. Стопка вышла слишком толстой.
Человек, который назвался Алексом, спустился на лифте на первый этаж, вышел из подъезда, пересек улицу и нырнул в подворотню. Во дворе его поджидал белый «мерседес». Человек потянул на себя переднюю дверь и влез на сиденье справа от водителя.
— Все в порядке, — буркнул он и вытащил из кармана пиджака маленький диктофон, а из него, в свою очередь, флэш-карту. — Вот запись разговора.
Женщина в темных очках на пол-лица, сидевшая за рулем, невозмутимо убрала флэшку в сумочку, которая лежала у нее на коленях. Прослушивать запись она не стала, понимая, что Алекс не решился бы ее обмануть — да и оснований у него для этого не было.
— Как она это восприняла? — лишь спросила владелица «мерседеса».
— Я бы сказал, что она была убита горем, если бы она не пребывала в этом состоянии еще до того, как я открыл рот.
— Но она поверила? Точно поверила?
— Можете не сомневаться. Вы же видели мою работу. Хотя я с самого начала предупредил вас, что профессиональная экспертиза в принципе может…
— Она не станет обращаться к профессиональным экспертам, — женщина достала из сумочки конверт и протянула ему. — Ваша вторая часть.
Мужчина открыл конверт и с демонстративной тщательностью пересчитал деньги. С такими особами надо держать ухо востро… Наконец он убедился, что все точно, и неспешно убрал конверт во внутренний карман. Туда, где раньше лежал другой, со смонтированными фотографиями.
Женщина смотрела на него выжидательно. Очки скрывали ее глаза, но было ясно, что она взглядом выпроваживает его из машины.
— Полагаю, — пробурчал он, уже берясь за ручку дверцы, — если я спрошу, зачем вам понадобилось проделывать такое с собственной сестрой, вы скажете, что это не мое дело.
— Правильно полагаете, — ответила она все так же невозмутимо. Ее не удивило, что он знает, кто его заказчица, а попытка уколоть ее вызвала лишь внутреннюю усмешку. Этот тип, промышляющий подделками, собирается читать ей мораль? — Я вас больше не задерживаю, — добавила она.
Мужчина, чье имя на самом деле было не Алекс, выбрался из подворотни и зашагал по улице, быстро переставляя короткие ноги. Ему было не привыкать к презрительному тону своих клиентов. Не его дело, ах, подумайте, какая фифа! Можно подумать, он не видит ее насквозь. Как и всех, ей подобных. История банальная и примитивная, как дважды два. Две сестры, старшая посвятила себя карьере и поставила крест на личной жизни — а теперь дико завидует младшей, у которой сложился прямо-таки идеальный брак с мужчиной ее мечты. Возможно, старшая сама была тайно влюблена в этого Виктора. А может, и нет, просто комплексы старой девы, ревность и обида. «Я о ней заботилась, работала, чтобы она могла учиться — а она все бросила и посмела полюбить кого-то сильнее, чем меня!» Вероятно, при жизни Виктора она пыталась вбить между ними клин, но безуспешно. И вот теперь отомстила ему хотя бы после смерти, когда он уже не может постоять за себя… Обычная, стандартная, заурядная человеческая мерзость.
И кстати — действительно ли был таким уж случайным тот несчастный случай? Но это уже и впрямь не его дело. У него действительно есть лицензия частного детектива (служащая прикрытием для его основного заработка), но он не собирается подменять собой полицию. Пусть они хоть перегрызут друг друга — все эти, презирающие его за то, чем он для них занимается.
Можно подумать, он хотел этим заниматься… На самом деле он писал стихи. Да, он, неказистый коротышка, менее всего похожий на властителя дум и уж тем более на романтического героя… Стихи, которые не брало ни одно издательство. Не потому, что они были плохими. Нет, они были хороши, действительно хороши. Просто ни одному издательству в наши дни не нужны стихи как таковые. Кого сейчас вообще интересует поэзия, тем более — в добротной классической манере, а не какие-нибудь современные извращения? И уж тем более никому не нужно благородное искусство каллиграфии, его давнее хобби. Вот подделка подписей — это да. Подписей, фотографий и всего такого прочего… Ну так и жрите то, что заслужили. Скоты. Боже, какие же они скоты…
Он озабоченно потрогал конверт во внутреннем кармане, проверяя, надежно ли тот уложен. Что ни говори, деньги были не лишними.
Кристина завела мотор и медленно выехала со двора. Определенной цели у нее не было, но она не любила тупо ждать на одном месте. Она не опасалась, что Анна узнает ее машину и уж тем более что-то заподозрит — окна сестры выходили на другую сторону, не говоря уже о том, что оставались задернутыми со дня похорон. Сумочку Кристина положила на правое сиденье, оставив открытой. Внутри лежал мобильный, и в любую минуту он мог зазвонить. Но пока, однако, не подавал голоса.
Звонить сама Кристина не стала. Она понимала, что надо дать Анне время хоть как-то собраться с мыслями и привести в порядок свои чувства. Иначе в трубке лишь прозвучит лишь нечто вроде «это ужасно… за что?!… прости, я не могу сейчас… Прости!» — и короткие гудки. Как уже было в день, когда погиб Виктор. Потом, конечно, Анна перезвонила сама. «Приезжай скорее, если тебя не будет рядом, я… я, наверное, сойду с ума…» Что-то подобное будет и сейчас. И она, конечно, приедет (не мгновенно — ведь «по-честному» ей ехать сюда через полгорода). И они будут вместе сидеть на диване, и Анна будет рыдать у нее на плече. Но это будут очистительные слезы.
Кристина никогда не одобряла этот брак. Во-первых, ее возмущала сама эта идиотская патриархальная идея, что для женщины семья должна быть важнее карьеры. Особенно для женщины с неплохими профессиональными задатками — Анна окончила университет третьей на курсе. Они рано остались без родителей — отец бросил их еще в детстве, мама умерла, когда младшей едва исполнилось тринадцать, и Кристине, которая на тот момент еще сама была девятнадцатилетней девчонкой, фактически пришлось заменить сестренке мать… и здорово, очень здорово потрудиться, чтобы вывести Анну в люди. И вот — нате вам…
Во-вторых, уж если женщина вместо того, чтобы прокладывать курс по жизни самой, желает повиснуть на шее у мужа, так пусть хотя бы выберет достойную кандидатуру. А Виктор… нет, он, конечно, был добрым парнем и любил Анну, по-настоящему любил… но ведь он рохля и размазня. (Был, напомнила себе Кристина. Был.) Всякому, кроме этой бедной влюбленной дурочки, было очевидно, что никаких особых успехов в жизни он не добьется и до самой пенсии будет лишь выслушивать приказания начальства, но никому не будет приказывать сам. Да, впрочем, пожалуй что это понимала и сама Анна. Но не придавала этому значения. «Разве это главное? Главное, что мы счастливы вместе!» Да, это была правда — кажется, за все время они даже ни разу не поссорились… Единственным, что омрачало их брак, было отсутствие детей. Но Анна все еще надеялась, что это изменится. И, убежденная этой надеждой, даже не пыталась искать приличную работу. А время шло…
Кристине было больно на это смотреть, но она не вмешивалась. Взрослый человек вправе сам решать, что ему делать со своей жизнью… а главное, все равно было бы бесполезно. Попробуйте-ка убедить женщину, что она должна бросить любимого и любящего ее мужа только потому, что с ним у нее нет перспектив! Помогать живущей в убогой квартирке на непрестижной окраине сестре деньгами Кристина тоже не пыталась. Во-первых, та бы и не взяла, у нее были свои представления о гордости. «Ты уже и так столько на меня потратила…» Во-вторых, Кристине не было жалко денег для Анны — тем более что теперь она могла позволить себе такие траты с куда большей легкостью, чем десять лет назад — но кормить за свой счет еще и Виктора она решительно не собиралась.
И вдруг — этот несчастный случай… В первый момент Кристина, что греха таить, обрадовалась. Даже возблагодарила мысленно бога, в которого не верила. Да, она понимала, каким тяжелым ударом это будет для сестренки. Но, в конце концов, смерть матери та тоже переживала тяжело. Однако пережила же. Вот и теперь — пройдет первый шок, а там, глядишь, Анна стряхнет с себя этот дурман и начнет прислушиваться к разумным словам той, что всегда желала ей только добра…
Так думала Кристина поначалу. Но дни шли, а шок и не думал проходить. Анна практически не выходила из дома, сидела целыми днями за задернутыми шторами… а при ярком свете на нее просто страшно было смотреть. Ни дать, ни взять — наркоманка со стажем на пике абстинентного синдрома. Бледная, как смерть, под глазами круги, как у очковой змеи, движется вяло, отвечает невпопад… «Когда ты в последний раз принимала душ?» «Что? Душ? Я… я не знаю…»
И вот тогда Кристина испугалась по-настоящему. Это было хуже, чем когда умерла их мать. То испытание Анна выдержала достойно, но два года спустя, пятнадцатилетней девчонкой, порезала себе вены из-за соседского мальчишки. Глупо, неумело, по-подростковому, желая, конечно, вовсе не умереть по-настоящему, а «показать им всем», то есть, конечно же, «ему»… сама же жутко перепугалась от вида текущей по рукам крови, выскочила из ванны, побежала звонить — не в «скорую», а сестре, которая была тогда на работе… пятна потом были по всей кухне и коридору… и Кристина, конечно, примчалась как раз вовремя, чтобы открыть дверь медикам, потому что эта дуреха, прежде чем идти в ванную, заперлась изнутри и выбросила ключ…
Да. Чепуха, конечно. Кто из подростков не думал о суициде в пятнадцать лет? Даже сама Кристина, о чем, конечно, стыдно сейчас вспоминать… и вовсе не из-за каких-то там мальчишек… но не всерьез, конечно. И у Анны тогда было не всерьез, несмотря на забрызганные кровью пол и стены. Истерика, слезы — и все прошло.
Теперь было не так. Совсем не так. Теперь у Анны действительно был вид человека, который не хочет жить. Нет, она ни словом не обмолвилась об этом. И это как раз верный признак, отличающий настоящего самоубийцу от позера — настоящий никому не сообщает и не делает намеков о своих намерениях…
Мало того, что Виктор тянул ее вниз при жизни. Теперь он тащил ее за собой в могилу. И вот этого Кристина уже никак не собиралась допускать. Поэтому она сделала то, что сделала. Пусть ее сестра поймет, что он совсем не стоит ее горя. И никогда не стоил. К счастью, у Кристины было все необходимое — и фотографии Виктора, включая сделанные на пляже (Анна присылала их еще из свадебного путешествия — кажется, это был единственный раз, когда они наскребли денег на приличный отдых), и сведения, полученные опять-таки от самой Анны незадолго до аварии, что в последнее время ее муж часто задерживался на работе… Так что теперь сестренка, наконец, освободится от кошмара, в котором пребывает уже вторую неделю. Ну и заодно сделает теоретически, возможно, и неверный, зато очень полезный практически вывод о принадлежности всех мужиков к роду кобелей, семейству козлов, отряду сволочеобразных. А что касается запятнаной репутации Виктора… ему, в любом случае, уже все равно.
Скоро она уже позвонит. А может, и чуть попозже. Может, она хочет окончательно успокоиться. И никакого «я схожу с ума» в трубке уже не будет. А будет как тогда, уже на следующий день после откинутого в пятнадцать лет фортеля — со смешком: «Нет, ну ты представляешь, это из-за этого урода я…»
Движение впереди скисло, и Кристина, погруженная в свои мысли, запоздало поняла, что заехала в пробку. Развернуться было негде, так что оставалось лишь тупо ползти вперед со скоростью одышливой черепахи. Черт, если сестра позвонит прямо сейчас, быстро добраться до нее будет совсем не так просто…
Но телефон молчал.
«Кристи,
нет нужды что-то долго объяснять. Посмотри на эти фото, и все поймешь.
Я думала, что самое страшное уже позади. Я не знала, зачем мне дальше жить, но я сказала себе, что должна жить ради него. Потому что он не хотел бы, чтобы я умерла. И… мне даже казалось, что уже становится немного легче. Но вот сегодня я получила это. Не спрашивай, откуда.
Я не знаю, как мне жить после ТАКОГО предательства. Человек, который был для меня жизнью, любовью, всем… Не знаю и не хочу знать. Если в этом мире возможно такое, мне с этим миром не по пути. Если я слепая наивная дура, так мне и надо.
Не надо никуда бежать и звонить. Если ты читаешь это письмо, значит, я уже несколько часов как мертва. Мне очень жалко огорчать тебя, но ты сильная, ты справишься.
Пожалуйста, уничтожь эти фото.
Прости, сестренка, я снова тебя подвела. А.»