Мороз был не сильный, так себе, морозец. Пощипывая носы и уши, по-моему, он просто бодрил. На трамвайной остановке несколько пенсионеров прятали кислые физиономии в цигейковые воротники пальто, да молодые девчата согревались, весело пританцовывая в стиле «хип-хоп».
По циркуляции с кольцевой, старый трамвай особенно заскрежетал, потом натужился прицепом брата — близнеца , наконец, оба радостно взвизгнули, вырвавшись на свободу, и с грохотом покатились дальше. Рассвет смешался грязью взгорбленных сугробов рабочего поселка и неотвратимо просился в грязное большое окно, лязгающего трамвая.
Спешить мне было некуда, потому что завтра Новый год. Устраивать по этому поводу товарно-денежную истерию не мог. Во-первых, денег всего пятьсот рублей — не нашопингуешься. Во-вторых, родился в новый год, прямо сказать: «Божий прикол — появиться на свет Первого января!»
Тащиться в другой конец города сподвиг звонок бывшего командира. Он спас мне жизнь, когда в горящем отсеке подводной лодки делил маску индивидуально — спасательного снаряжения с простым матросом, потерявшим сознание.
По возвращении с флота я быстро сел на восемь годков за оказание вооруженного сопротивления сотрудникам правоохранительных органов, хотя никого из того ствола даже не царапнув. «Все пропьем, а флот не опозорим!» — Так и догулялся. Теперь командир, военный пенсионер, штатский гражданин России, с тремя звездами на погонах и орденом Ильича на парадной тужурке, никому не нужный, кроме меня. Да, судьба уравняла нас в правах на счастье в новой России!
Бесполый человек в китайском пуховике навис и простуженным голосом рявкнул: «Билет или как?»
— Лучше билет!
Сугробы поехали. Я закрыл глаза. В лабиринтах мозга поплыли картины моей несвободы. Одна радужная под «Прощание славянки» на пирсе у подводного крейсера, остальные серые, как зона с ее бараками и поселением на острове Вайгач.
Занятное это место, остров Вайгач, расположенный между двумя землями «Новой» и старой. Давнее место каторжан. Берега пологие, изрезаны бухточками, бурлящими от тюленей. Стоит громко свистнуть, и из воды тот час появится симпатичная мордашка. Кругом, густо поросшее затейливыми узорами мелких кустов лежит тундра, на первый взгляд безжизненное пространство, покрытое холмами с блюдцами озер между ними. Стоит побродить среди кустов и убедишься — рановато про отсутствие жизни думалось. Кипит она на Вайгаче, живности полно, одна только полярная сова чего стоит. Сидит себе на мшистом валуне белым изваянием и глазищами — луп-луп, а увидит грызуна, взмахнет крыльями, и вот он уже в когтистых лапах, а, то, брат, шустрее надо быть по жизни…….
Далеко в море айсберги, а на них пыль от метеоритов, старые бродяги говороли: «Тут небо в алмазах, а те самые метеориты, сплошь покрытые брюликами! Сиди и жди, когда на голову упадут и не надо гопником быть!» — Ухмылялись беззубыми ртами, я верил. Верил, да верил! И уходил в воскресенье далеко в тундру к ненецким капищам искать, благо по острову можно перемещаться без конвоя. Капища расположены в основном во внутренней части острова и приурочены к скальным выходам на возвышающихся в тундре грядах. На некоторых святилищах еще сохранились идолы или их остатки. Вокруг идолов встречаются следы жертвоприношений. Мне повезло. Там я нашел старинные бусы и кисет полный золотых самородков. Через две недели после волшебной находки, я сбежал в трюме, заваленном рыбой под самый подволок. Цена вопроса два приличных самородка из коллекции шкиперу и бусы вахтенному на трапе.
В Архангельске, сбагрив еще три самородка, получил паспорт гражданина России под другой фамилией, но день своего рождения и родное имя оставил, как связь с прошлым. С фотографии смотрел «похожий» на меня с чуть развернутым ртом. «Инсульт мать его!» — Вот такую легенду и впарил мне подпольный доктор на остатки «зелени» из той коллекции. Потом махал метлой в Питере и Москве, пас скот в Башкирии, разгружал вагоны с фруктами на Урале. В результате дорога до дома растянулась на три года. Командир главное поверил про болезнь.
Трамвай противно завизжал; пассажиры, следуя принципу домино начали валиться; клацнула арестантским запором дверь вагоновожатой, и оттуда понесся великий и могучий русский язык по качеству исполнения не хуже моих бывших сокамерников: «Напокупают права, водилы гребенные, не соображая, что трамвай на дороге – Главный, б—твою под колеса на своей кляче, япона-мать!»
В моих объятьях оказалось очаровательное создание с чернобуркой на плечах. В облаке хорошего парфюма пронесся и запах перегара. Она подняла на меня удивительные по красоте глаза, поддернутые алкоголем, и сделала несколько усталых жестов руками глухонемого человека. Я уступил место. Пассажиры начали покидать вагон, некоторые с матюгами или бормоча извинения перед другими, а кто молча, отряхивая полы пальто и шуб. Скоро трамвай опустел. Моя попутчица, спрятав личико в чернобурку, кажется, спала. Я слегка тронул ее за рукав, но она точно уснула! Потоптавшись, я присел рядом. «Бросить пьяную женщину, да еще, страдающую таким недугом, конечно и запросто, но она не бомжиха, да и красива чертовски!» — А что, делать? – Встал и попросил вагоноважатую закрыть дверь, чтобы не дуло.
— Мужик, стоять долго придется.
— Ну, да. Гаишники у нас народ скорый до поборов, но ленивый до разборов.
— Точно! А чего это твоя спит, умаялась шопинговать? – Закурили. — Да нет, просто она раньше проводником на поездах дальнего следования работала, вот и засыпает только под стук колес.
— Веселый ты мужик, бабы любят таких. У француженок опрос проводили, какие им мужчины нравятся, так вот большинство ответили, что с юмором. Вон тачка подъехала справа, давай проводницу свою забирай, а то через час по новогоднему тарифу начнут драть. — Эй, коллега на четвероногом друге, молодожен забери от меня!
Молнией летели на такси с моей таинственной незнакомкой по городу, принаряженному в ледяные разноцветные одежды сказочных персонажей. Я не понимал ее, и она знала, про сей печальный факт. Когда к обочине начала прижиматься тачка, просто дотронулся до шикарного воротника чернобурки, а потом прикоснулся к своей груди и задержал руку. Улыбнулась и кивнула в знак согласия и сделала несколько быстрых жестов. Я недоуменно развел руками.
— Она говорит, что ты хороший человек и не похож на бандита, поэтому согласна. – Таксист перевел язык жестов. – Не парься, старик, зуб даю, что не вру. У меня мать глухонемая. – Он сделал тоже несколько ответных взмахов руками, усердно помогая мимикой и губами. Девушка радостно закивала и тут же ее длинные, хорошо ухоженные пальца начали выписывать в воздухе неведомые мне буквы.
— Она говорит, что ей некуда идти кроме вокзала. Она приезжая. Так получилось. И просит к полуночи приехать сюда и отвезти ее к ночному поезду до Омска, и спрашивает тебя: «Проводишь до такси?» — Столько было искренности и радости, доверчивости и покорности в этих изумительных глазах, что я сказал: «Переведи. Да нет проблем, дом напротив, номер пять, второй подъезд, квартира 52. А живет там мой командир. Вот, мой паспорт, бери, так спокойнее будет ей и тебе гарантия, что не кину». – Я протянул коричневую книжицу, вложив в нее деньги по новогоднему тарифу.
Дверь открыл капитан первого ранга Федорчук Александр Александрович. Вид у него был, я вам доложу: потертые джинсы, заправленные в высокие шерстенные носки с красными лоскутами заплат, подстатье штанам такой же ветхий свитер, на шее заляпанное маслом полотенце. В нос ударило вкуснятиной, потянувшейся в длинный коридор из небольшой кухни. Сан — Саныч недавний холостяк. Жена и дочь оставили его, как только закончилась служба, а с ней и деньги, невесть какие большие по нынешним меркам, но все же! Да и хата в Краснодаре досталась от тетки побольше, махнувшей замуж в Канаду. Командир же обосновался в Томске, потому что здесь могила матери. Похоронили, когда мы наматывали мили на лаг у берегов острова Маврикий, что недалеко от жаркой Африки.
Неожиданная гостья, окончательно пришла в себя и, скинув свою «чернобурку» мне на руки, улыбнувшись Санычу, как старому приятелю, уверенно шагнула в проем кухни.
— Она, кто?
— Снегурка, командир! — Женщина была красива, вне всякого сомнения: высокая и стройная, изящная и грациозная.
— А ты значит Дед Мороз, и в подарок нам принес…… Я достал из кармана фляжку.
— Шило?!
— Оно самое, спиртяга медицинский! Калым так сказать, одной аптекарше мойку устанавливал.
— Ай, да молодца, ценю и объявляю благодарность! — Сан — Саныч обнял меня.
Пока курили на балконе, вдыхая с «Явой» морозный воздух, я и рассказал вкратце о дорожном приключении.
С появлением незнакомки командирская берлога засияла; потолки стали выше; комнаты больше, выцветшие обои от милой улыбки ярче, а с блеском шелковистых волос мог соперничать только старинный барометр, бронзовый корпус которого был надраен Санычем до корабельного шика и лоска.
Про старые традиции вообще молчу. Командир полагал, что будет чудодействовать на кухне, крикливо поспрашая меня, наряжающего в комнате елку: » Старик, может мне податься снова на флот в качестве кока? В торговый еще смогу — там до пятидесяти, а мне только сорок девять; ты попробуй, какая гадость, мой заливной судак! Чего притих, поддаешь втихаря!»
Но, увы, все это в прошлом, а сегодня: под парами доходил рыбный пирог, фрукты вымыты и выложены в вазы, курица дожарена, селедочка нарезана умелой рукой и сдобрена перчиком и лучком. И все Она! В течение двух часов, пока гостим у Саныча, складывается такое впечатление, что мы здесь всю жизнь. Я попытался пошутить про идеальную жену, которая готовится к новому году молча, на что командир серьезно пригрозил: «Еще одна такая шутка по поводу ее недуга, ты, Ленчик, окажешься в ближайшем сугробе — благо лететь всего три этажа!»
Мне доводилось видеть еще на подводной лодке, как он приводит в исполнение сказанное таким голосом. Осталось пожать плечами и, подавая в очередной раз не ту новогоднюю игрушку, под ее веселую улыбку и наклон головы, означающий: «конечно нет» — взять ручку и написать на листке: «Красный шар?» Она радостно закивала и написала: «Как мы раньше не догадались проскочить другое измерение, разделяющее нас!»
Показал записку Санычу. Он долго всматривался в листок, даже очки надел, а потом сел на диван и начал писать своим каллиграфическим почерком. «Если глаза зеркало души», то это про нее. — «Если почерк зеркало характера, то это про него». Не знаю, что он там писал, потому что писал быстро и очень нервничал — раза два рвал записку. Я помалкивал, но чувствовал, что наша гостья взволнована. Прочитав, улыбнулась и написала в ответ: «Дорогие мои мужчины, я благодарна Вам, что приютили бедную женщину. Так получилось, что я приехала в гости из Омска к своей подруге по интернату. В дороге ничего не ела и быстро захмелела. Это не понравилось ее маме, страдающей таким же недугом, и мне пришлось уйти. Глухонемые очень нервные люди, простите, но это так. Я работаю теперь учителем литературы в том же интернате. Зовут Екатерина Александровна, можно просто Катя!» Она протянула руку. Саныч галантно поцеловал, а я просто пожал нежное запястье.
Проводив старый год, я захмелел на старые дрожжи, и теперь, слушая Президента, тоже расставлял приоритеты и для себя. Год прошел после Москвы тихо и незаметно, работая сантехником в частном предприятии, видимо поэтому и был передовиком «капиталистического труда» — благо навыки трюмного на подводной лодке не успел забыть. Только вот или одиночество, или страх за двойную жизнь, или то и другое вместе иногда бросали в запой, обычно после дня ВМФ, но для этого проклятия отгулов всегда была тьма….
Командир и Катя обменивались записками и были увлечены настолько, что забыли на время про самый желанный праздник . Их отвлек мой неудачный выстрел в потолок и пена Шампанского, хлынувшая в оливье. Они разом вскочили и потянули хрустальные бокалы под остатки вина.
Изящным жестом Катя написала нам в воздухе: «С Новым годом!» И он ворвался в комнату гимном, падающими разноцветными звездами петард, криками «Ура» за стенами, улюлюканьем аварийных систем сигнализаций автомобилей во дворе.
Капитан первого ранга в парадной тужурке пригласил женщину в строгом темно- синем платье к танцу, выключив звук телевизора. Я понял Саныча, Катя тоже поняла и с благодарностью сжала крепкое плечо. Он нежно держал ее за тонкую талию и перемещался плавно, увлекая партнершу, как заправский кавалер. Музыки не было, соседи снизу и те притихли со своим «Хеви — металл». Я видевший виды зек, готов был прослезиться глядя на пару, танцующую в тишине. В Екатерине Александровне было столько божественной грации, а командире столько рыцарского благородства, что казалось, они слышат волшебную музыку иного измерения, про которое она давеча написала. Очередной поворот и икринки платья сливаются с золотом погон. На фоне новогодней елки и нарядных пар на экране телевизора — это было действительно праздничное и чарующее зрелище. Сделав последнее «Па» командир крутанул ручку телика. «И боже праведный, оно совпало с последней нотой аргентинского танго!»
Помогал Сан-Санычу переоборудовать детскую комнату, так и не обустроенную дочерью, в рабочий кабинет. Теперь с книжными стеллажами под стеклом, кожаным креслом и таким же диваном, компьютером и телефоном на шикарном письменном столе, выполненном в стиле ретро, стал еще и комнатой для гостей.
Снилась в тумане гладь бухты Дыроватой, что на севере священного острова. Мой путь к нелегкой свободе в трюме заваленной рыбой. На воде покачивалась перевернутая лодка, с плавающей фуфайкой и нагрудным номером зэка Брагина. Снился Сталин у кремлевской новогодней елки, отдающий распоряжения Президенту, одетому в костюм зайца: «Считаю необходимым заметить, товарищ, что Россия, особенно ее Север с неосвоенными медными рудниками нуждается в рабочих руках, таких как у Леонида Брагина!» — Мать честная это же про меня! — Но картинка уплывала и приснилась, Катя, танцующая в тишине…..
Требовательная трель дверного звонка оборвала красивый сон. Сан — Саныч не подавал признаков обитания в своей собственной квартире. Пришлось подниматься. В честь моего Дня рождения «мороз — красный нос» нарисовал на оконном стекле лохматую ветку, из-за которой солнечное утро заглядывало в кабинет. Проходя мимо спальни Сан-Саныча, я увидел через слегка приоткрытую дверь, волосатую руку, накрывающую бретельку ее тонкой ночной рубашки.
В подъезде гулял Вайгачинский норд — ост, играя на полу обрывками газет вперемежку с мандариновыми лохмотьями и рыбьей чешуей. «Видимо доводчик в подъезде окончательно сломали этой дивной ночью». — Я хотел, было захлопнуть входную дверь, но неожиданно из-за нее появилась норковая шуба в маске поддатого спаниеля, с вывалившимся на бок языком. Из прорезей веселых глаз меня изучали некоторое время. Картина со стороны я думаю типично после новогодняя: слегка опухшая и слегка изуродованная физиономия, нанизанная на крепкую шею, рассматривает подгулявшую, судя по шубе, суку. Точно не ошибся, маска съезжает вверх и за ней появляется женское личико.
«Простите ради Бога, а Федорчук Александр Александрович разве съехал с этого адреса»? — незнакомка откидывает со лба рыжую челку и буравчиком маленьких умных глаз дырявит меня насквозь. Я молча смотрю на девушку, похожую на взъерошенного воробья.
— Вы не похожи на статую Ришелье, деда Мороза и прислугу, так кто вы и где Александр Александрович, хозяин до недавних пор этой квартиры?!
— Прощаю, девушка, но по существу вопроса отвечу после того, как узнаю кто вы. Может быть вы киллер! — Я сделал страшное лицо. Она рассмеялась и закричала на весь подъезд: «Нет, киллер живет этажом выше! Папка!» — За моей спиной стоял заспанный Сан — Саныч.
На плите гудел чайник. За кухонным столом в окружении закусок и бутылок сидела некрасивая девушка, уплетающая все подряд, и при этом, успевающая тараторить без умолку. Счастливый командир сидел неподвижно, словно аршин проглотил, и слушал, вникал и слушал. Я стоял, прислонившись к косяку, и думал: «Брагин, мир устроен просто. Стоит сделать хорошего человека счастливым на мгновение или дать возможность стать таким в будущем, как к нему словно магнитом притягиваются частицы другого счастья и, приложив усилия, такой человек становится еще счастливее. Но это для хорошего человека, Ленчик, а для беглого каторжника счастье — прожить еще день на свободе». — Стало грустно, налил себе и Санычу по стопарю. Он вздрогнул и тихо сказал: «Вика, это мой друг Леня. У него сегодня день рождения».
Девушка бросилась из-за стола, чуть не опрокинув его. Чмокнула меня в щеку и пожелала в будущем также предано охранять отца.
— Папа, Леонид, Вы встречали Новый год в аэропорту?! Обалдеть, веселуха, класс! Наш рейс утром 31 декабря должен был вылетать из Новосибирска в Краснодар. Авиакомпания Сибирь, как всегда замудила. Ой, простите! В общем, новогодняя ночь в Толмачево. Здесь они молодцы, их менеджер устроил нам такой вечер в ресторане, а для пожилых в гостинице, представляете?! Все потрясно! Теперь буду всегда летать только «Сибирью!»
— Вика, а что ты делала в Новосибирске. Прости, но я так мало знаю, а ты редко звонишь. — Сан — Саныч виновато замялся. — И надолго к нам в Томск?
— В «Новосибе» проходил международный конгресс журналистов. В Томске я на два часа — любимая авиакомпания после часа полета решила, наверное, попраздновать и в вашем городе. Я на такси и к тебе. Подарок в коридоре на полке. Боже, кто так вкусно готовил, скоро съем свои пальцы! Неужели Леонид?! — Она подняла глазки, которые на миг сделались большими, словно я превращаюсь в деда Мороза. В дверном проеме из-за моего плеча выглянула Катя.
— Папка? Ты! – Вика, поперхнулась и начала кашлять. – Гм, простите!
Саныч совсем потерялся, вскочил, похлопал дочь по спине, сел, потом поднялся из-за стола и, отодвинув меня словно вешало, протянул обе руки Екатерине. Она вошла в кухню. Свежая и красивая, как сегодняшнее утро, и в легком полупоклоне наклонила голову.
— Вика, это моя Екатерина Александровна!
Под столом сотовый телефон сыграл «Yellow Submarin». Тонкая рука взметнулась к золотому обручу в ухе, и веселый голосок вспорхнул в затянувшейся тишине: «Мамочка, не волнуйся я у отца. Да так! Приеду, расскажу! Что делаю? Ем, знаешь как вкусно! Это приготовила Екатерина Александровна, она вообще потрясающая женщина. Отец? А что отец, по всей видимости, он молодец! И тебя тоже, целую». — Ну, мне пора! Спасибочки и с Новым годом, с новым счастьем! — Вика поцеловала в щеку Екатерину Александровну, потом отца. — А с Леонидом мы будем целоваться в аэропорту, проводите меня?!
Морозило. У дома на удивление стояла знакомая машина.
— Привет брателло, с Новым годом. Диспетчер назвал адрес, я так и думал, что ты про паспорт забыл. С такой женщиной….Опа — на, быстро ты их меняешь!
— С Новым годом, уважаемый, — Вика с силой хлопнула дверью. — Колись спортсмен, с какой скоростью женщин меняешь? — И тихонько двинула локтем в бок.
— Не так скоро, как бегаю, Виктория Александровна! В Аэропорт, шеф, с ветерком!
Одинокий лайнер авиакомпании » Сибирь» соловьем — разбойником свистел на всю замороженную округу, когда мы подлетели на такси к зданию Аэровокзала. Поток пассажиров иссяк, у регистрационной стойки топталась молодежь с пивом в руках, да пьяный мужик по десятому разу выворачивал карманы перед неприступной, как скала, дежурной в униформе сотрудника воздушных авиаперевозок.
— Леня, вы такой сильный. Я когда увидела вас утром, простите в неглиже, то правда подумала, что вы профессиональный спортсмен…
— Это правда, я бегаю на длинные дистанции.
— Но, а если серьезно, — она крутила пуговицу моей дубленки, видимо, собираясь взять на память. Сейчас ее глаза в своей мечтательной задумчивости были даже очень ничего.
— Я рабочий!
— Можно я буду твоей колхозницей и напишу?! — Стремительно выхватила из сумочки блокнот и приготовилась записывать.
«Вот, что значит репортерская хватка», — подумал я и невольно сжал ее руку. — Вика, я не местный. Мой дом на острове Вайгач! – Стало легко, словно я проскочил иное измерение, ведь столько лет на это слово было наложено табу. — Давай лучше свой адрес в Краснодаре. Приеду обязательно, пора начинать новую жизнь! — Она сунула визитку, внимательно посмотрела на мою серьезную рожу, поцеловала в губы и засеменила в роскошной шубе к стойке, где молодежь приветливо махала ей рукой.
Я стоял посредине огромного пустого аэровокзала и слушал в себе музыку, которую слышат все влюбленные зимой, но не знающие еще про это. Я уверен, что такую же музыку слышала в новогоднюю ночь наша с Санычем необычная гостья. Да и он сам. Это музыка называется «Новогодняя рапсодия».