Моя новая жертва – Мила Иванцова, писательница из Киева.
31 мая на Всеукраинском конкурсе «Коронация слова» Мила со своим новым романом «Гра в паралельне читання» заняла третье место.
Три предыдущих года подряд она получала на этом конкурсе диплом «Выбор издателей».
Что еще мне известно про Милу Иванцову?
Красивая, талантливая, многообразно одаренная.
Люди пишут, пишут. Зачем?
По-разному. Одни — изложить свои мысли на бумаге — и себе ясней, и, может, кто прочтет…
Другие — с целью прославиться, третьи — потому что пришло время, накопилось внутри, и хочется этим поделиться. Конечно, можно бы и промолчать. Это еще вопрос — интересно ли это другим. Но есть категория людей, которым все же не молчится. И тогда они пишут. Ищут издателя. И тут уже издатель думает, будет ли на это читатель. И снова тот же вопрос — интересно ли это другим? То есть — читателям. Потому что настоящий писатель — это не тот, кто пишет, а тот, кого читают.
Кто вы? Писатель, дизайнер, продавец недвижимости, преподаватель французского, переводчик, поэт…
Я — левша! Это объясняет многое. И потом — мне уже 51 год, у меня было немало времени, чтобы успеть попробовать себя в разных ролях. По диплому я преподаватель русского и французского языков. По статусу на сегодняшний день — украинская писательница, которая вырвалась из виртуального в реальный книжный мир благодаря ежегодному Всеукраинскому литературному конкурсу «Коронация Слова» (Украинский «Букер»), благодаря ему я нашла и своих издателей, и своих многочисленных читателей (в 2009, 2010, 2011гг — три моих романа отмечены дипломами «Выбор издателей», а в 2012г — я удостоена третьей премии в номинации «Романы»). Но у меня много увлечений, мне все интересно. Это и приносит мне удовольствие, и расширяет круг моих жизненных впечатлений, что не может не отразиться и на творчестве.
Свою первую книжку помните?
Конечно! Это изданный в Киеве за свой счет сборник рассказов и стихов «Странная штука — жизнь» (2002). Я очень трепетно отношусь к этой нетолстой книжечке в мягком переплете. Меня сподвигли на этот шаг мои друзья с литературных сайтов «Термитник поэзии» и «Самиздат», которые настойчиво спрашивали, когда же будет книга.
Где вы берете темы?
В жизни происходит столько всего интересного и невероятного, что и выдумывать ничего не нужно, разве что, надо аккуратно собрать это, как пчела нектар, и старательно переработать на свой лад, чтобы получился мед для читателя, пусть он порой и горек, но это уж право автора — придавать тот или иной вкус своему творению.
Немного о кухне, как вы пишете?
Не знаю. Пишу, когда пишется. Утром мне это труднее, чем вечером или ночью. Муза моя, очевидно, ночная. Правда, последнее время пишу не только, когда «прет», когда осеняет, ведь в моей жизни появились определенные обязательства перед издателями, поэтому учусь себя дисциплинировать. Но нередко ловлю себя на том, что сама от себя увиливаю, вот не пишется, и все! Но уж если пишется, то времени не замечаю, работаю до предельной усталости. Собственно, «писать» — это немного не правильный термин. Роман пишется не только тогда, когда ты его печатаешь на компьютере. Он, как яйцо в курице, вызревает довольно долго, обдумывается, наворачивается на зерно идеи желток, белок, скорлупа… А потом уж это все печатаешь, оно ползет из головы, как нитка из шелкопряда. Порой приходится разыскивать необходимую информацию, какие-то факты, цифры, истории о людях — это может занимать очень много времени. В моем романе «Витражи» (издан пока только на украинском языке, но есть и русская версия) фоновой героиней выступает французская писательница Франсуаза Саган. Не думаю, что в романе о ней написано больше двадцати страниц. Но мне пришлось очень и очень много перелопатить сведений о ней, посмотреть недублированный фильм, прочесть на фр. языке книгу-биографию, пересмотреть множество видеороликов с ее интервью, чтобы ни в чем не соврать, раз уж это реальный персонаж.
Чье мнение для вас важно?
В первую очередь — мнение моих близких людей, они же являются моими первыми читателями — дочь, мои друзья. Уже много лет очень важным для меня является мнение замечательного поэта и писателя Бориса Юдина, который говорит не много, но уж если скажет: «Не понял», — я буду ворочаться всю ночь и думать, что же я сделала не так. Но если Борис Петрович похвалит (хоть и лаконично) — можете быть уверены, Вы не зря трудились!
Важно также мнение моих читателей, обратная связь. Она дает понять, насколько ты «попал в десятку», верят ли твоим героям, сопереживают ли…
Как писать — правдиво или?..
Я не знаю, как НАДО писать. Я просто не умею лукавить. Может, поэтому мои читатели и включаются в повествование, переживая сами все, что там происходит. Впрочем, я пока и сама не понимаю, как это получается — читают мое, а думают и говорят потом о своем — цепляет людей за живое. А может, это потому и происходит, что люди чувствуют, где с ними заигрывают и хотят понравиться, а где общаются на равных, искренне и не выпендриваясь.
Литературный институт. Что вы об этом думаете?
В смысле — институт, выпускающий писателей? Или «институт», как литпроцесс? Не знаю, я плохой теоретик. Я об этом вообще не думаю. Но твердо знаю, что не все художники — выходцы из художественных академий, и далеко не все писатели имеют дипломы Литературного института им. Горького. А также — не все его выпускники — писатели.
Деньги — добро, зло или?..
Да как бы то ни было, пока без них никак. Их «моральная окраска» зависит от рук, в которые эти деньги попадают. Хорошо бы, чтобы у всех их было достаточно. Правда, тут нельзя не вспомнить старый мультфильм о Золотой Антилопе.
Что вы думаете о массовой культуре?
Это лучше, чем массовое бескультурье! Нормальное явление, отражающее потребности людей. В массовой культуре есть много хорошего, хоть и принято ее высоколобо поругивать, сводя к «попсе». Но даже если женщина читает «дамский роман», а мужчина «детективчик», то это все равно гораздо лучше, чем сплетничать на лавочке или пить в подворотне. Хотя «массовая культура» — понятие гораздо более широкое. «Мейнстрим», мне кажется, на Западе не является унизительным термином. Но, безусловно, если автору удается духовно приподнять своего читателя/зрителя хоть на полступеньки выше, чем тот был до знакомства с его произведением — это уже большой плюс человеку искусства.
Жанр русского романа жив?
Недавно я отвечала на такой же вопрос относительно украинского романа, и с удовольствием констатировала, что «пульс нормальный», не думаю, что с русским романом дела обстоят хуже, хотя я, конечно, не эксперт.
Как вы относитесь к критике?
Нормально отношусь, как каждый творец — с одной стороны хочется, чтобы всем нравилось то, что я делаю, во что вкладываю свои силы и душу. С другой — понимаешь, что это невозможно. Поэтому — критика есть и будет. Все люди разные, и вкусы у них разные, и жизненный опыт, через призму которого читается произведение — на всех не угодишь, не стоит и стараться. Но я не отмахиваюсь от критики и не оправдываюсь. Я задумываюсь над нею, делаю выводы. Это бывает полезно.
Финальный вопрос — планы?
Планов много. За последние три года издано три романа «Родительный падеж», «Ключи от лифта» и «Витражи» (первые два на двух языках — украинском и русском), две книги для подростков о наших спортсменках, а также перевод французского современного романа «Подземное время» (Дельфин де Виган) на украинский язык. Недавно написан и переведен мною на русский язык роман «Сердечная терапия», который выйдет в конце лета одновременно на двух языках. Также буду ожидать выхода романа-лауреата «Коронации Слова», он называется «Параллельное чтение». Уже берусь переводить его на русский язык, чтобы и эта версия увидела свет одновременно с украинской. Так что сидеть без дела не приходится.
Что напишется дальше — еще не знаю, надо немного отдохнуть, восстановить силы, а уж за идеями дело не станет. Успеть бы их все воплотить!
Спасибо, Мила. Еще один крошечный вопрос. А малую прозу Вы пишете или только одни романы?
Вот — это вместо ответа:
МУДРАЯ ПЧЕЛА
Когда зазвенел телефон, я уже была в вечернем платье, с праздничной прической, в черных туфлях на высоких каблуках и ожидала сигнала выходить из квартиры. Позади три дня неожиданных волнений и безумных подготовок к торжественному балу. Не имея богатого опыта участия в таких мероприятиях (да и вообще не имея такого опыта), я полагалась только на Наталью — подругу, бывшую одноклассницу, которая, собственно, и заварила эту кашу.
Речь шла не совсем о бале, а о торжественном оглашении результатов ежегодного литературного конкурса. Но, пожалуй, надо начать эту историю издалека, чтобы стало понятно, почему меня туда пригласили. Начать еще с тех времен, когда мы с Наташкой учились в школе, и мне намного легче давалось написание сочинений и изложений, а ей —решение проклятых математических задач из сборника Сканави. Наверное, поэтому и судьбы наши сложились по-разному, если говорить о профессии. После института я сначала преподавала в школе, а когда дочка получила аттестат, я попрощалась с народным образованием и нашла работу в редакции журнала. Там понемногу привыкала к новым плюсам и минусам моей новой филологической реализации. Наташа же стала высококвалифицированным финансистом и уже возглавляла валютный отдел заметного банка.
Параллельные и неодинаковые наши жизни все-таки иногда пересекались. То мы общались в интернете, то делились новостями по телефону, а иногда, хоть и нечасто, встречались в уютном кафе обговорить последние события.
В тот период мы обе были не замужем. Уже десять лет, как развалилась моя супружеская идиллия, а ее брак «накрылся тазиком» год назад. Однажды Натальин благоверный под натиском ее доказательств сознался, что его отношения с другой особой уже дошли до визуально заметных последствий, и что он как раз собирался на эту тему серьезно поговорить.
В свое оправдание муж выдвинул два аргумента: Первое: «В конце концов я хочу иметь ребенка, а нам с тобой Бог не дает. Второе — «Я устал жить с пчелой, которая с утра до ночи горит на работе, да и дома жужжит только о производственных проблемах».
Каламбур состоял еще в том, что девичья фамилия Наташи была Пчельник, посему еще в школе ее называли Пчелой. Вот и на тебе…
Съехал он за два дня, на которые она специально устроила себе командировку с проверкой филиала банка в другом городе. Больше говорить было не о чем.
После возвращения подруги мы «отметили» этот факт коньяком под какую-то условную закуску и сравнялись в статусе одиноких женщин. Правда, у меня еще была Олюшка, а Натальины беременности раз за разом срывались. Но, будто в компенсацию этого, у нее перло по службе — и продвижение, и деньги, и перспективы — там она реализовывала свою кипучую энергию.
В тот вечер мы, как водится у девушек, и поплакали, и посмеялись, и перемыли кости «бывшим». Впрочем, я была твердо уверена, что Пчела долго одна не засидится — при ее, казалось бы, ординарной внешности, у подруги была такая харизма, которая легко притягивала мужское внимание.
В полночь того дня, когда мы поминали Наташкину семейную жизнь, на меня свалился стих. Он сам застучал ритмом в голове, требуя, чтобы его записали, и я, ухватив ручку, настрочила целую страницу текста на обложке дочкиной тетради. Речь в нем шла и о любви, и о боли, и о неубиваемой женской вере в того самого, в единственного, который все-таки где-то существует, предназначенный только тебе. Я не слишком удивилась, потому что это был уже не первый стих, который вот так падал мне на голову. Хотела позвонить подруге и прочесть, но время было позднее, и я переслала ей тот стих е-мейлом.
.
Прошел почти год. Наташа все еще жила одна, хотя приключения с ней случались. «Это несерьезно», каждый раз диагностировала она и опять окуналась в работу.
И вот мы с ней собираемся на бал. Потому что год назад, прочитав мой стих, она распечатала его, вложила в конверт и отослала на тот литературный конкурс для участия в номинации «Песенная лирика». И только неделю тому созналась мне в этом, потому что вот-вот должны были огласить имена победителей.
— Твой псевдоним Пчела. Запомнила? — толковала она мне по телефону.
— Ты с ума сошла? Какой конкурс? Какая пчела?! — недоумевала я.
А пять дней назад мне позвонили и пригласили на церемонию награждения номинантов. Олюшка, сдав сессию, уже уехала на море работать вожатой, а мы с Наташкой осознали случившееся и активно собирались на бал.
И вот — звонок телефона, я одновременно хватаю трубку и театральную сумочку, но слышу непонятный набор звуков:
— Еа ууиа еа!
— Что?!
— Еа ууиа еа!
— Наташка, это ты? Ты прикалываешься? Мне выходить?
— Меа ууиа чеа!
Я замерла, ощущая неладное. Но вдруг сигналом «SOS» запикала мобилка.
«МЕНЯ УКУСИЛА ПЧЕЛА. ЗА ЯЗЫК!» — прочла я, еще не положив трубку домашнего телефона.
— Наташка! Нужно «Скорую»! Срочно! — кричала я ей, но вместо ответа слышала только набор гласных звуков и свист ее тяжелого дыхания.
Господи! Какая же я дурра! Она же не может позвонить в «Скорую»! Они же ничего не поймут!
— Сейчас! Сейчас я вызову! Вызову и бегу к тебе! Дверь открой! Может, у тебя есть какие-нибудь таблетки от аллергии?! Хотя бы «диазолин»?!
Я начала набирать номер скорой, потом бросила трубку, ухватила мобилку и выбежала из квартиры, на ходу набирая номер неотложной помощи.
До Наташиного дома было неполных две остановки. Я бежала в туфлях на высоких каблуках, придерживая вечернее длинное черное платье с открытой спиной, которую прикрывал белый тонкий шарф из органзы и ужасно мне мешал. На ходу я пыталась вызвать «Скорую», перепрыгивала бордюры, оббегала медлительных пешеходов и мамаш с колясками, приближаясь к цели, но вызов еще не сделала — мне то давали другой номер телефона, то задавали множество вопросов…
Вдруг возле светофора я увидела «Скорую», которая как раз остановилась пропустить пешеходов. А еще я заметила удивленные глаза врача, сидевшего рядом с водителем.
Кинувшись к двери машины, резко открыла их. Мое дыхание уже сбилось настолько, что я едва смогла произнести:
— Спасите человека!
— Что случилось? Вам плохо? — спросил врач, не слишком серьезно воспринимая такой вызов.
— Пчела! Пчела укусила за язык! Она задохнется! — кричала я, вцепившись одной рукой в сидение и стуча театральной сумочкой врача по колену.
— Садитесь! — скомандовал он и подвинулся.
Не помню, как я смогла вскочить в салон высокого медицинского бусика в узком платье и на каблуках, кажется, доктор подал мне руку.
Когда мы влетели на третий этаж, где жила Наташа, ее двери были открыты, сквозняк гулял по квартире, из кухни долетали какие-то звуки. Пчела стояла возле открытого окна и нервно рылась в куче лекарств, высыпанных на подоконник. Я вскрикнула. Она оглянулась. Губы моей подруги были фиолетовыми и опухшими, из открытого рта слегка торчал язык, дыхание больше походило на свист, она уже не пыталась говорить, а испуганные глаза смотрели на нас со врачом, как на последний шанс.
Для полноты портрета нужно добавить, что Наташка тоже была в вечернем наряде —бордовое декольтированное платье облегало ее богатое тело, сияющие бусы, накладные ногти в тон платью, высокие каблуки и вечерняя прическа дополняли картину, но… cтарательно сделанный макияж расплылся на опухшем лице, которое и без того покрылось пятнами. Это было похоже на кадр из Голливудского фильма ужасов.
Первым опомнился доктор — он поставил на стол свой чемоданчик, открыл его и, сломав ампулу, начал набирать в шприц какие-то лекарства.
.
Каждый год в этот день мы собираемся вместе, чтобы отметить очередную годовщину Наташкиного спасения, моей «золотой» статуэтки победителя конкурса и нашего знакомства с Марком.
Я тогда все-таки успела получить свою награду — Наташке после укола стало легче, отек сошел, дыхание восстановилось, доктор подождал, заодно выслушал нашу историю, а когда подруга начала с ним кокетничать, констатировал, что опасность миновала, и меня уговорили ехать на торжества на такси.
И вот мы снова в ролях пересказываем моей дочке ту страшную историю, а она то делает испуганные круглые глаза, то смеется, хотя знает все наперед.
—… и я в последнюю минуту перед выходом решила глотнуть соку из открытой пачки! —опять повторяет Наташка, показывает руками, как она это сделала, а потом выразительно открывает рот, закатывает глаза и хватается за шею.
—А я жду, что вот-вот ты скомандуешь выходить, и мы на твоей машине поедем на бал за орденами, а тут «Еа ууиа еа!» —опять веду свою партию я.
—А я, уставший за смену, вдруг вижу в летних сумерках среди обычных пешеходов какую-то дамочку, которая будто свалилась на нашу улицу из другого столетия… —подхватывает свою роль Марк, —Но как же она колотила меня по колену своей театральной сумочкой! Нет, Тургеневские барышни были не столь решительны!
Все мы опять хохочем, празднуя второе рождение Наташки Пчельник и рождение наших отношений с Марком, которого так неожиданно привела в мою жизнь интрига мудрой пчелы.
А еще по традиции мы включаем диск, чтобы послушать песню, в которую превратился тогда мой стих. За ней звучат другие песни, написанные за последние годы на мои стихи. Так странно изменилась жизнь… Я — поэт, пишу слова к песням, которые звучат по радио. Мой муж — врач. Олюшка заканчивает институт. А Наташка загадочно обещает вскоре познакомить нас с весьма серьезным мужчиной, рядом с которым ей совсем не хочется крутиться, как неутомимая пчела, а хочется расслабиться и почувствовать себя, наконец, любимой женщиной.
Правда, для меня до сих пор остается загадкой — что делают в многомиллионном городе пчелы?! А может, они наблюдают за нами и потихоньку устраивают наши судьбы?
В библиотеке старого сайта есть страничка Людмилы Иванцовой. http://za-za.net/old-index.php?menu=authors&country=ua&author=ivancova
Думается, скоро и на новом сайте появятся ее проза и стихи .