Вектор Виктора Сосноры вёл сложными ущельями звука, чью сущность, казалось, поэт изучил, познал, изведал с алхимической точностью:
А ели звенели металлом зеленым!
Их зори лизали!
Морозы вонзались!
А ели звенели металлом зеленым!
Коньками по наледи!
Гонгом вокзальным!Звон елей, как восторг детства, как прорастание в космическую реальность, как игра (впрочем, смертельно серьёзная) звукописи, чьё волшебство и рождает поэзию.
Цветовые вспышки северного сияния мерцают за иными стихами Сосноры.
Благородство всегда было присуще его поэзии: он казался чуть ли не дворянином французской выделки, этаким мушкетёром стиха…
Грация, изящество, необыкновенная ритмика — многое совместил Соснора: последний всадник глагола.
Причудлив рисунок стиха — как прихотливы зигзаги судеб — поэтических вдвойне.Белый вечер, белый вечер.
Колоски зарниц.
Не кузнечик, а — бубенчик
надо мной звенит.
Белый вечер, белый вечер.
блеяние стад.
И заборы, будто свечи
бледные стоят.И заборы, увиденные свечами, точно вариант молитвы вещей: ибо всё должно рваться к небесным нотам, к панорамам пастбищ запредельности…
Стоицизм мировосприятия рождается из внутренней битвы строк:Что же, скоро — я не дрогну
в мой последний час.
Не приобрету в дорогу
ни мечей, ни чаш.
Ибо ни меч, ни чаша в дороге не нужны: но только острый взгляд и мера поэтического дарования.
В той метафизической дороге, которой шествует поэт: отчасти дервиш, отчасти наблюдатель, выводы которого вспыхивают радостью стихов.Виктор Соснора подарил людям-читателям много поэтических радуг: разноцветных и высоких, нежных и сияющих; он прошёл вектором пути остро, ярко и точно — и вектор этот продолжается в бесконечную вечность, непредставимую остающимся на земле…
Спасибо, все правильно. Мы до конца дней будем его помнить. Только поправьте, пожалуйста, пропуск буквы в первой строке.